– Я в поезде, – сухо ответила я.
– Ты прости меня… Не знаю, что на меня накатило… – Она произносила эти слова быстро, так, словно старалась успеть выговориться, пользуясь возможностью сказать мне что-то без свидетелей. – Хотя сейчас, когда ты не видишь меня, я, пожалуй, объясню, что произошло… Понимаешь, пока тебя не было, я так хотела тебя увидеть, так ждала, а когда ты приехала, мне показалось, что ты явилась… за мной, представляешь?! Чтобы увезти меня домой, в Москву, к маме! Мне почудилось, что ты смотришь на нас, на то, как мы живем, как бы оценивающе… Да, это, конечно, не столичная жизнь, которой я жила прежде, но я счастлива в Сургуте так, как никогда и нигде еще не была счастлива, понимаешь? И я люблю Тихого и боюсь, что ты в его присутствии скажешь что-то такое, чего… нельзя говорить. О моей прошлой жизни… вот. Мне стало страшно, что я могу потерять все то, что сейчас имею – любовь, счастье, радость… Может, я полная дура, но я именно так все и чувствовала! Наверное, я просто перенервничала, пока тебя ждала. Я же всю последнюю ночь перед твоим приездом вообще не могла уснуть, все вспоминала свою московскую жизнь… Если бы Тихий узнал, чем я занималась до встречи с ним, он бы вышвырнул меня, как котенка… Он очень порядочный человек, у него в жизни как-то все правильно, не то что у меня!
Я слушала Милу и понимала все ее страхи. Мне стало даже жаль ее. Сестра любит, она любима, и она очень боится все это потерять.
– Успокойся… У меня и в мыслях не было возвращать тебя в Москву! Просто я соскучилась и захотела тебя увидеть. Что в этом плохого? Это нормально! Что же касается моих разговоров, то как ты вообще могла представить себе, что я стану рассказывать твоему мужу о твоих похождениях? Я же твоя сестра, и я очень хочу, чтобы ты была счастлива. Мила, мы же не чужие люди с тобой!
– Ты так неожиданно уехала, что я сразу все поняла. Я и не звонила тебе потому, что не знала, что сказать… думаю, ты слышала, что я говорила Тихому о тебе. О твоей поездке, о твоих творческих планах… Прости меня! На самом деле я очень даже уважаю твою профессию и понимаю, зачем ты отправилась в Уренгой. Хотя, с другой стороны, зная тебя и твои способности, я очень удивилась – почему ты, вместо того чтобы насобирать материал по Интернету, как это делают все писатели, потащилась в такую даль за впечатлениями? Разве не ты утверждала, что все на свете можно себе представить? Поля, ты слышишь меня?
– Ты права, Мила. Я и сама уже пожалела о том, что уехала из Москвы. Я и в Сургуте никому не была нужна, и уж тем более в Уренгое… Отняла у людей время и, главное, без особого толку. Нет, конечно, я узнала некоторые подробности этого дела, но я могла бы и сама придумать куда более интересные детали…
– Полина, мы ждем тебя. Я жду тебя! Ты не представляешь себе, как отчитывал меня Тихий за то, что я спровоцировала твой отъезд! Он же человек очень доброжелательный, гостеприимный… А я, получается, все испортила. Прости меня и поскорее возвращайся!
– Успокойся, Мила, говорю ведь – я уже в поезде… – Я назвала ей номер поезда, и Мила побожилась, что встретит меня на вокзале в Сургуте.
Звонок сестры меня успокоил. Как я и думала, виной всему – ее заблуждения. Надо ее простить и все забыть. Помимо того, что она молода и неопытна, она еще и беременна, а потому мне необходимо внушить себе, что ее слова в мой адрес были продиктованы прежде всего ее страхами и что Мила, по большому счету, любит меня.
Я достала блокнот и принялась за работу. Сейчас, когда мне больше не надо было анализировать свои отношения с сестрой, я могла полностью сосредоточиться на плане своего будущего романа. Материала я собрала довольно много, но не была уверена, что использую подлинные факты этой истории. К тому же мне необходимо было расставить главные смысловые акценты и ловушки для читателей. Вопрос – кто убил, как всегда, являлся главной интригой романа. Но что, если Надю никто и не убивал? И не насиловал? И этой старушки, Екатерины Андреевны Ревиной, тоже не было? И что ее соседка – Елена Николаевна – и есть та самая тетка Нади Агренич, прежде жившая во Владимире, через которую Надя решила переправить деньги в Уренгой?
Я с легкостью набросала несколько вариантов сюжета и возможных (невозможных) версий случившегося.
«– Надя Агренич с самого начала была в связи со Смышленовым.
– Егор вместе со Смышленовым условились о краже денег из сейфа фирмы.
– Стелла с Надей сговорились.
– Человек, которому поручили доставить проводнице коробку с деньгами, был связан с Надей, и они действовали заодно.
– Егор и был тем человеком, организовавшим побег Флорского.
– Надя жива, она сделала пластическую операцию и живет себе спокойно в Москве; она теперь замужем за Флорским. У них есть дети.
– Надя погибла…»
Последнее слово мне все же пришлось зачеркнуть. Ведь если бы она погибла, то кто бы прислал Смышленову деньги от ее имени?
Вообще, эта история была очень страной… с самого начала. Спрашивается: почему сама Надя – будь она жива – не отправила Смышленову деньги, а перед этим позвонила и сообщила ему о переводе? Чего она боялась? Ей по-прежнему было стыдно? Но деньги-то уже однажды перевели, и это факт!
Странности начинались с ее соседки по купе, которая долгое время после исчезновения Нади держала при себе такие немалые деньги в подушке-кошке – в надежде, что какая-то там сочинительница детективов разрулит эту проблему и доставит их по назначению. Странность, конечно, но если посмотреть с другой стороны, то, может, она поступила правильно? Ведь ей нужен был человек, более или менее разбирающийся в законах и способный понять и оценить произошедшее в поезде с профессиональной точки зрения; но им никак не должен был быть настоящий милиционер или следователь, поскольку она не хотела светиться в этом деле. Тогда, вероятно, она все сделала верно, обратившись ко мне? Но, окажись на моем месте какая-нибудь другая писательница, соблюдавшая дистанцию по отношению к своим читателям, да к тому же еще и тяжелая на подъем, то ничего бы и не случилось. Во-первых, она не обратила бы внимания на просьбу своей читательницы. Во-вторых, разумеется, она не поехала бы по указанному женщиной адресу. В-третьих, не встретилась бы с ее соседкой. В-четвертых, уж точно она не взяла бы на себя такую огромную ответственность, как возврат в Уренгой похищенных Агренич денег.
Сейчас, когда уже я немного поостыла к этой теме и у меня появилась возможность посмотреть на себя со стороны, мое поведение показалось мне верхом легкомыслия. Больше того, мое желание прикоснуться к реальному уголовному делу смахивало на авантюру и в самом деле не могло быть воспринято окружающими как серьезный, обдуманный поступок.
Я сидела, вся подобравшись, с напряженной спиной, сложив руки на коленях, смотрела в окно, на пролетавшую мимо меня застывшую, убеленную снегом тайгу и думала о том, что все – люди как люди – занимаются различными важными делами, а я, бездельница, тунеядка, катаюсь туда-сюда, опять же отвлекаю своих сограждан от их проблем, больше того, пытаюсь забраться в их личную жизнь, задаю им сложные и тяжелые вопросы, уверенная в том, что мне на них просто обязаны ответить…
А ведь для меня никто ничего делать не обязан! У каждого – своя жизнь. Может, единственное полезное дело, что я выполнила, – это перевод денег Смышленову. Теперь Вера Петровна Агренич почувствует себя немного спокойнее, комфортнее. К тому же, если бы не мой приезд и перевод денег, Смышленов никогда не признался бы Агренич в том, что он уже получил украденное, а Вера Петровна не обрела бы некую толику надежды…
Так, утешая себя и прокручивая в памяти события последних дней, я мечтала поскорее вернуться домой, к Володе. Я уже знала, как поведу себя, чтобы вернуть все то хорошее, что было между нами. Представляя себе свой приезд в Москву, я окончательно успокоилась. Мне и дышать стало легче. Знала я, что и моя сестра встретит меня через несколько часов совершенно иначе, не так, как это случилось накануне, когда я прилетела в Сургут. Словом, на меня снизошло какое-то необыкновенное умиротворение, я даже почувствовала себя почти счастливой. Мне словно подсказали, как жить дальше.
Успев привыкнуть к тому, что Володя звонит мне по нескольку раз ежедневно, я удивилась, что за весь сегодняшний день он не дает о себе знать. Скорее всего, он занят и ему не до меня. Возможно, он позвонит тогда, когда ему найдется что рассказать мне о тетке Нади Агренич, проживающей во Владимире, или о Розе, сестре Флорского.
Конечно же, я не выдержала и позвонила сама. И после нескольких долгих гудков неожиданно услышала молодой женский голос:
– Да, слушаю?
– Вы кто? – удивилась я.
– Позвольте… Вы звоните мне, причиняете беспокойство, да еще и спрашиваете, кто я?! – возмутились в трубке. – Это вы сами должны были мне представиться!
Лицо мое запылало, словно меня отчитывали за грубую нетактичность.
– Я набрала номер Владимира Пухова… – пробормотала я растерянно, совершенно сбитая с толку. – Кто вы и зачем взяли его трубку? На каком основании? – Мне удалось взять себя в руки. – К тому же вы отлично видите на дисплее мое имя, значит, знаете, кто это!
Я представила себе ситуацию. Володя – в квартире, где совершено преступление, предположительно убийство. Работает. Случайно оставил свой телефон на столе, а сам, к примеру, вышел из комнаты. И вот какая-то понятая, скажем, или свидетельница имеет наглость схватить его телефон и отвечать на звонки!!! Я уже приготовилась обрушить на нее град упреков – мол, какое право вы имеете брать чужие телефоны, – как вдруг услышала:
– Я – его жена, и, если уж у вас что-то важное к Володе, вы можете передать ему все через меня. Дело в том, что он сейчас не может подойти, – ответили мне уже более сдержанным, даже вежливым тоном. Тоном жены. – Он в ванной.
Мне вспомнился один из последних наших разговоров с Володей, кажется, тогда я посоветовала ему ужасную вещь… «Неужели ты не можешь найти в Москве женщину, которая заменила бы тебе меня?»
Я отключила телефон и снова уставилась в окно. «Я его жена… его жена… его жена… Он в ванной… ванной…» – стучали колеса.
18
– Володя, тебе кофе с молоком или черный?
Ее звали Лариса Гохманова, и она поставила себе цель – выйти за него, Володю Пухова, замуж. Адвокат. Молодая, умная. Пользуется, как и многие адвокаты, запрещенными приемами: подкупает свидетелей, которых сама же и находит. Не гнушается фальсифицированными документами. Цинична не в меру. Нахальна, решительна, давит, как чугунная плита. Вот и спрашивается: как же он позволил ей так глубоко влезть в его жизнь, что она теперь чувствует себя в его квартире хозяйкой? Быстро разобралась, где какие чашки-тарелки находятся, где лежат чай, кофе, сахар. Еще немного, и она возьмет в свои руки не только самого Пухова, но и его сковородки с кастрюлями. А это уже конец. Конец всем его надеждам, связанным с Полиной.
Он и сам не понял, как она оказалась в его постели. Напросилась к нему вечером (после тяжелого судебного процесса по делу одного из его подследственных, которого она защищала) на чай, потом как-то быстро-быстро, в микроволновке, разморозила курицу и сварила ему суп. «Чтобы не было гастрита, надо есть первое, дорогой». «Дорогой!» – это словцо резануло его по уху, насторожило и одновременно разозлило.
Супчик оказался так себе. Он вспомнил изумительный куриный суп Полины и почувствовал себя предателем. Потом они выпили вина. Лариса пересела к нему на диван; сначала она его поцеловала, затем он ее – словно из вежливости… Почему он не выпроводил ее ночью вон, не вызвал ей такси? В голове его прочно застряла недавняя фраза Полины: «Неужели ты не можешь найти в Москве женщину, которая заменила бы тебе меня?»
И что? Нашел? Теперь – рад?! Теперь эта женщина ходит по квартире в халате Полины, варит ему кофе, трогает вещи, которыми прежде пользовалась Полина, спит на подушке Полины… Но это же – не Полина! Так нельзя! И надо как можно скорее объяснить Ларисе, что ей пора уйти. Что он не любит ее и не полюбит никогда. В его жизни есть только одна женщина, которая ему близка, и это – Полина. Она, Полина, – родной ему человек, и рано или поздно она вернется к нему. А эта ночь – с Ларисой – ничего для него не значит. Это – его ошибка, его слабость.
На душе у него было так противно, что ему не хотелось даже выходить из ванной, где он пытался побриться. Вернее, он таки побрился, но смывать с лица пену не спешил, так и стоял перед зеркалом, разглядывая свое лицо и ненавидя себя. Он оттягивал время, даже как-то побаиваясь появляться в кухне, где его собирались накормить завтраком.
Внезапно Лариса (вот уж чего он никак не ожидал!) заглянула к нему, как если бы ей это действительно было позволено. Как она может вот так врываться в ванную и смотреть, как он бреется? Дурак, забыл запереться! А если бы он мылся? Она что же себе думает – если они переспали, значит, она имеет право видеть его раздетым, в мыльной пене, словом, вторгаться на его личную территорию?
– Я не поняла, тебе кофе с молоком или черный? – Она улыбалась, демонстрируя свои ослепительные новенькие зубы (все в коллегии адвокатов знали, что она сделала себе зубы в Германии, заплатив за каждый зуб по три тысячи евро). – Ой, какой ты смешной с этой пеной на щеках! Володя, ау! Ты что же, не слышишь меня?
Она не чувствовала ничего, не осознавала, что он не хочет ее видеть и желает только одного – чтобы она поскорее покинула его дом.
– Черный и без сахара, – процедил он сквозь зубы, хотя всегда пил сладкий кофе и – с молоком. Как Полина.
– У нас с тобой вкусы сходятся! Отлично! Значит, два кофе без сахара. Поторопись, мы же опаздываем!
– Куда опаздываем?
– К Сереже Куликову на дачу. Разве ты забыл, что нас пригласили на его юбилей?! Знаешь, мне даже понравилось, что он решил отмечать его не в ресторане, а у себя на даче, на природе, с шашлыками… По-моему, это просто отлично! У тебя есть хороший спортивный костюм? Или ты поедешь в джинсах?
Он слушал ее и не мог поверить, что все это происходит на самом деле! Мало того, что на юбилей к Сереже Куликову его пригласили вдвоем с Полиной, поскольку все его окружение не представляло себе Пухова без Полины, так эта Лариса собирается советовать ему, словно она действительно – его жена, что ему надеть – спортивный костюм или джинсы! Может, она еще и заберется к нему в шкаф и станет трогать его вещи? Или вещи Полины, которые она не успела перевезти к себе?
– Послушай, Лариса… – Он почувствовал, что его слегка заколотило. – Я должен с тобой поговорить…
– Ты сначала выйди из ванной, сядь за стол, выпей кофе, а потом и поговорим… – строгим, хотя отчасти и шутливым тоном ответила она. – Мне тоже есть что тебе сказать.
Надо было как-то действовать… Володя умылся, насухо вытер лицо полотенцем, вышел из ванной, как из убежища, и решительно направился в кухню. И только тогда он увидел свой телефон на обеденном столе. Помнится, он оставлял его в своем кабинете, на письменном столе. Причем он сделал это намеренно, не желая, чтобы Лариса отвечала на звонки, к которым она не имеет никакого отношения. А вдруг позвонит Полина? А Лариса возьмет трубку и что-нибудь скажет ей?
– Ты зачем брала мой телефон? – спросил он, с каким-то даже отвращением наблюдая, как эта чужая ему женщина ставит перед ним чашку с кофе. Эти японские чашки они покупали вместе с Полиной, в ее любимом посудном магазине на Лубянке.
– Он надрывался у тебя в кабинете… Вот я и подумала – важный звонок. Хотела отнести его тебе в ванную… Но оказалось – пустяк.
– Что значит – пустяк? – Он быстро проверил последний звонок и, увидев имя «Полина», уставился на Ларису полным ненависти взглядом. Она точно ответила на этот звонок и наверняка что-то сказала! Примерно то же самое, что она выговаривала ему вчера вечером, за ужином – мол, забудь уже свою Полю, она живет своей жизнью, и тебе тоже пора начинать жить своей…
– Звонила твоя Полина… – Лариса отвернулась, чтобы достать из холодильника колбасу. – Поскольку тебя поблизости не было, я взяла трубку.
– Что ты ей сказала?
– Ничего особенного. Во-первых, она, оказывается, совершенно невоспитанная женщина! Представляешь, вместо того чтобы представиться, услышав мой голос, она потребовала от меня – назваться… Она что, твоя хозяйка? На каком основании она так себя ведет? Кричала, что я не имею права брать твою трубку! Володечка, как ты ее вообще терпишь?!
Володя понял, что он готов убить эту женщину. Отнять у нее нож, которым она режет колбасу, и зарезать ее. Вероятно, подобные чувства испытывали и его подследственные, убившие своих жен и любовниц; бывших жен и бывших любовниц… Только он, Пухов, непременно совладает со своими чувствами, а вот те, чьи дела по убийствам он вел, не нашли в себе сил справиться с этим желанием – убить.
Но мысленно он все равно всадил Ларисе нож. Прямо в сердце! И ему даже как-то легче стало.
– Ты представилась?
– Да, да и да! – воскликнула она с вызовом. – Сказала, что я – твоя жена, и если у нее есть что сказать тебе, важное, то я передам… И что? Что такого я сделала? А как еще ее можно было поставить на место? Ты, Пухов, размазня! Твоя Полина мало того что бросила тебя, так еще и укатила за тысячи километров к своему любовнику в Сургут, а ты все ждешь ее…
– Какой еще любовник?!
– Ты мне еще скажи, что она всего лишь поехала навестить свою сестру! Она прекрасно общалась с ней по скайпу, ты сам это отлично знаешь. И никакой надобности лететь в такую даль у нее не было. Причина может быть только одна – мужчина! Твоя Полина – натура романтичная, взбалмошная, влюбчивая… Познакомилась в Москве с каким-нибудь нефтяником, закрутила роман, а потом решила сделать ему сюрприз – поехала к нему в гости…