Нужно придерживаться расписания. Не тратить времени зря. Есть в промежутке между двумя главами. Пить много кофе. Свободно, не стесняясь, разложить книги и записки на рабочем столе. И писать, писать…
Сперва — создать декорации.
Где развернется моя история? Средь туманов Севера или на южном солнце?
На солнце!
Деревушка на юге Франции, возле Монпелье. Во Франции XII века двенадцать миллионов жителей, а в Англии всего миллион восемьсот тысяч. Франция поделена на две части: королевство Плантагенетов во главе с Генрихом II и Элеонорой Аквитанской, и королевство Людовика VII, короля Франции, отца Филиппа-Августа Кривого. Развивается земледелие, и урожаи стали обильнее. На смену ручным мельницам приходят ветряные. Люди питаются все лучше и разнообразнее, детская смертность снижается. Развивается торговля, разрастаются ярмарки и базары. Увеличивается денежный оборот, деньги становятся реальной ценностью. Евреев в городах терпят, но презирают. Христиане не имеют права одалживать деньги под процент, и функцию банкиров берут на себя евреи. Хотя по сути дела они ростовщики, заинтересованные в бедности населения, за что народ их и не любит. Им предписано носить на одежде желтую звезду.
В высшем обществе единственным достоинством женщины является ее девственность, которую она несет к алтарю. Будущий муж видит в ней всего лишь лоно, способное к оплодотворению. Ценятся только сыновья. Он не имеет права выказывать свою любовь. Так учит Церковь — кто слишком страстно любит жену свою, заслуживает порицания как виновный в адюльтере. Поэтому многие женщины предпочитают уходить в монастырь. В XI и XII веках появилось множество монастырей.
«Дело деторождения священно, но распутные наслаждения следует сурово осудить!» — говорит в проповеди священник. Кюре — о, это очень важный персонаж. Он олицетворяет закон. Ему подчиняется даже король. Девушка, которую изнасиловали, когда она вышла из дома без сопровождения, становится отверженной. На нее показывают пальцами, она не может выйти замуж. Банды всякой шантрапы, дезертиров, безземельных рыцарей болтаются по дорогам в поисках невесты с приданым или старика, у которого можно отобрать его состояние. Это жестокое время, время социального насилия.
Флорина все это понимает. Она не хочет идти под венец, как овца на заклание. Хотя в балладах трубадуров уже появляется тема куртуазной любви, в ее деревне об этом слыхом не слыхивали. Когда речь идет о женитьбе, говорят «юный рыцарь получает во владение жену и землю». Она не хочет, чтобы ей владели. Предпочитает служение Богу.
Образ Флорины постепенно обретал плоть. Жозефина уже видела ее, как живую. Высокая, светловолосая, ладная, белокожая. Длинная и стройная шея. Зеленые миндалевидные глаза, опушенные черными ресницами. Высокий выпуклый лоб, алые губы, свежий румянец на щеках. Белокурые пряди, высоко стянутые вышитой лентой, каскадом падают на плечи, оттеняя тонкое лицо. Еще одно достоинство — у нее прекрасные, гладкие руки цвета слоновой кости, нежные, с длинными тонкими пальцами, с блестящими продолговатыми ногтями. Руки аристократки.
«Не такие, как у меня», — подумала Жозефина, расстроено взглянув на свои круглые, заросшие кутикулой ноготки.
Ее родители, обедневшие дворяне, живут в разоренном поместье, где свободно гуляют ветра, и мечтают обрести былое богатство благодаря удачному замужеству единственной дочери. Они застряли между городом и селом и живут на скудный доход с земель. У них есть только лошадь, двуколка, бык, несколько овец и коз. Но на стене общей залы, где по вечерам собирается вся семья, висит гобелен с гербом их рода — весьма старинного рода.
В один из таких вечеров и начинается эта история.
Вечер в маленькой аквитанской деревушке, XII век.
«Надо придумать название деревушки». По вечерам все родственники, а иногда и соседи, собираются у огня. Ну и вот, как раз этим вечером, когда собрались все бабушки, дедушки, дяди и племянники, внуки и внучки, кузены и кузины, выясняется, что граф Кастельно вернулся из крестового похода. Его прозвали Гийом Длинный Меч, он отважен, красив и богат.
«Тут мне надо нарисовать портрет Гийома».
Золотистая шевелюра сияет на солнце, и в битвах ее видно издалека, она развевается, как боевое знамя. Его заметил король и за отвагу даровал ему земли, которые он присоединил к своему графству. Пока он воевал, его мать, вдова, следила за прекрасным замком и за обширными плодородными землями. Теперь он намерен жениться, и все ломают головы, кто же станет его избранницей. Именно в этот вечер Флорина собиралась сообщить родителям, что она решила последовать учению святого Бенедикта и удалиться в монастырь.
«Значит, начнем с этого вечера». Флорина ждет удобного случая поговорить с матерью. Нет, с отцом. Тут важен отец.
Вот все семейство, они лущат горох, чистят лошадей, чинят одежду, прибираются, перекидываются фразами, каждый занят своим делом. Обмениваются последними деревенскими сплетнями (того обвинили в двоеженстве, эта куда-то подкинула новорожденного, кюре волочится за девушками), насмешничают, вздыхают, говорят о баранах, о пшенице, о заболевшем быке, о пряже, о семенах, которые надо купить, о винограде. Постепенно разговор переходит на вечные темы: строительство, женитьба детей, непомерные налоги, малышня, которая «рождается слишком часто и вечно хочет есть».
«Очень важно описать мать Флорины». Сухая, скупая, корыстная женщина. Отец, скорее, добряк, славный малый, но он у нее под каблуком.
Флорина старается привлечь внимание отца и поговорить с ним. Но напрасно. Дети не смеют говорить, если их не спрашивают. Флорина должна сделать реверанс, когда обращается к родителям. Она молчит и ждет удобного момента. Старая тетушка призывает не болтать о пустых, ничтожных вещах, а говорить о прекрасном. Флорина поднимает на нее глаза, в надежде, что та заговорит о Боге, и тогда ей удастся высказаться. Увы! Никто не слушает старую тетушку, и Флорине не удается раскрыть рот. Наконец, хозяин здешних мест, тот, кого все должны уважать, обращается к дочери и просит принести трубку.
«Прямо как у меня в детстве! Это я всегда приносила отцу трубку. Мать запрещала ему курить в доме, и он выходил на балкон, а я за ним. Он показывал мне звезды и рассказывал, как они называются».
Отец Флорины пусть курит дома, а Флорина набивает ему трубку и украдкой говорит ему о своих намерениях. Мать слышит и начинает кричать. Об этом и речи быть не может: она выйдет за графа Кастельно!
Флорина отказывается. Утверждает, что лишь Господь ее суженый. Отец приказывает ей уйти в свою комнату и там думать о заповеди Божьей: почитай отца твоего и мать твою.
Флорина удаляется к себе.
«Тут надо описать ее комнату»: сундуки, стены, иконы, лавки и скамеечки, кровать. Замки и щеколды на сундуках. Владение ключами от сундуков — знак влиятельного положения в доме. Когда народ расходится, Флорина слышит разговор матери и отца в соседних покоях. Мать жалуется: «Мне нечего надеть, ты мной пренебрегаешь… Такая-то лучше одета, чем я, такую-то больше уважают, а надо мной все смеются…» Она ноет и жалуется, а отец молчит. Потом они говорят о ней, о роли дочери в семье. Девушка из хорошей семьи должна уметь печь хлеб, убирать постель, стирать, готовить, шить, вышивать. Она должна безоговорочно слушаться родителей.
«Она выйдет замуж за Гийома Длинного Меча, — говорит мать, — я не отступлюсь от своего решения».
Отец молчит.
Назавтра Флорина заходит в кухню, и кормилица теряет сознание. Прибегает мать — и тоже падает без чувств. Флорина побрилась наголо. Она стоит посреди кухни и упрямо твердит: «Я не выйду за Гийома Длинного Меча, я хочу в монастырь».
Мать приходит в себя и запирает ее в комнате.
Все вокруг возмущены. На нее сыплются упреки и обвинения. Ее держат под замком, не выпускают на улицу, ссылают, как Золушку, на кухню. Флорина очень красива. Флорина безупречна. Про нее не ходит никаких грязных слухов. Кюре ей доволен, она ходит к исповеди три раза в неделю. Она будет идеальной женой. Родители могут рассчитывать на удачную партию.
Она заперта дома, под присмотром матери, отца и служанок. Монотонная домашняя работа и одиночество излечат эту сумасбродку от дурацких мечтаний. Ей не дают подходить к окнам. Тогда очень следили за окнами, столь опасными для девичьей добродетели. Они выходили на улицу, и в тени ставней могли укрываться самые страшные вольности. У окна девушки подсматривали за прохожими, переглядывались, переговаривались.
Слухи о красоте и безупречной репутации Флорины достигают ушей Гийома Длинного Меча. Он хочет видеть ее. Мать надевает на нее вышитую вуаль и множество подвесок, чтобы прикрыть бритую голову.
Наконец происходит их встреча. Гийома пленяет тихая красота Флорины и прелесть ее тонких рук цвета слоновой кости. Он хочет взять ее в жены. Флорина вынуждена согласиться. Она решает, что это будет для нее первой степенью смирения.
Слухи о красоте и безупречной репутации Флорины достигают ушей Гийома Длинного Меча. Он хочет видеть ее. Мать надевает на нее вышитую вуаль и множество подвесок, чтобы прикрыть бритую голову.
Наконец происходит их встреча. Гийома пленяет тихая красота Флорины и прелесть ее тонких рук цвета слоновой кости. Он хочет взять ее в жены. Флорина вынуждена согласиться. Она решает, что это будет для нее первой степенью смирения.
Свадьба. Гийом захотел устроить пышное празднество. Велел построить огромный помост с накрытыми столами, где в течение восьми дней пируют пятьсот человек. Помост покрыт коврами, на нем дорогая мебель, доспехи, драгоценные ткани с Востока. В курильницах дымятся благовония. Над помостом натянут тент небесно-голубого сукна, украшенный вышивкой и гирляндами из зелени и роз. Посреди помоста стоит жертвенник чеканного серебра. Пол устлан свежей зеленью. Пятьдесят поваров и поварят хозяйничают на кухне. Блюда сменяются одно за другим. На новобрачной головной убор из павлиньих перьев: он стоит таких денег, сколько простой каменщик может заработать лет за пять или шесть. Во время всей церемонии Флорина не поднимает глаз. Она покорилась. Перед Богом поклялась быть хорошей женой. И она сдержит свое обещание.
«Потом, — подумала Жозефина, — я опишу первые дни замужества. Первую брачную ночь. Ужас перед первой брачной ночью! Все эти девочки-женщины, которых отдают на милость вернувшихся с войны солдафонов, представления не имеют о женском наслаждении. Она дрожит, в одной тоненькой ночной рубашке… А вдруг Гийом Длинный Меч окажется нежным? Надо подумать, можно ли выписать его симпатичным! Брак с Флориной должен сделать его богатым, очень богатым. Каким образом? Надо подумать».
Затем появится второй муж…
Вдруг раздался звонок в дверь. Жозефина сначала решила не открывать. Кто может к ней прийти вот так? Она на цыпочках подошла к замочной скважине. Ирис!
— Открывай, Жози, открывай. Это я, Ирис.
Жозефина скрепя сердце открыла дверь. Ирис с порога расхохоталась.
— Ну ты и одета! Прямо Золушка!
— Я вообще-то работаю…
— Вот я и зашла к тебе проверить, далеко ли ты продвинулась в моей книге и как поживает наша героиня.
— Она побрилась наголо, — буркнула Жозефина, которая охотно бы сейчас побрила голову и сестре.
— Я хочу почитать! Хочу почитать!
— Слушай, Ирис, не знаю… У меня работа в самом разгаре.
— Я на минутку, обещаю. Не задержусь.
Они зашли в кухню, и Ирис склонилась над компьютером. Начала читать. Тут зазвонил мобильник, она ответила. «Нет, нет, я вполне могу говорить, я у сестры. Да! В Курбевуа. Ну представляешь! Пришлось брать с собой компас и заграничный паспорт! Ха-ха-ха! Нет! Не может быть! Ну расскажи… А он что? Да ну… А она что?»
Жозефина вскипела. Мало того, что она отрывает меня от работы, она к тому же во время чтения отвлекается на дурацкую болтовню по телефону. Она вырвала компьютер из рук сестры, бросив на нее убийственный взгляд.
«Ой-ой-ой, пора прощаться! Жозефина испепеляет меня взглядом. Я перезвоню».
Ирис захлопнула телефон.
— Ты что, сердишься?
— Да. Я сержусь. Сначала ты врываешься ко мне без предупреждения, отрываешь меня от работы, а потом, когда читаешь мой текст, ты отвлекаешься на разговоры с какой-то кретинкой да еще надо мной насмехаешься! Если тебе не интересно то, что я пишу, не мешай мне, ладно?
В ней клокотал гнев Флорины.
— Я думала, тебе пригодится мое мнение.
— Я обойдусь без твоего мнения, Ирис. Дай мне возможность спокойно писать, и когда надо будет, я тебе все покажу.
— Ладно, ладно. Успокойся. Ну можно я все-таки почитаю?
— При условии, что ты не будешь отвечать на телефонные звонки.
Ирис кивнула, и Жозефина отдала ей компьютер. Ирис молча принялась читать. Ее телефон зазвонил. Она не ответила. Когда закончила, внимательно посмотрела на сестру и сказала: «Хорошо. Очень хорошо».
Жозефина снова чувствовала себя спокойно и уверенно. Пока Ирис не добавила:
— Хорошая идея побриться наголо. Удачный трюк!
Жозефина не ответила. Она думала об одном: как бы скорее вернуться к работе.
— Ты хочешь, чтобы я сразу ушла?
— А ты хочешь остаться?
— Нет… наоборот, мне приятно, что ты относишься к этому так серьезно.
Она взяла сумку и мобильник, поцеловала сестру и вышла, оставив за собой настырный запах духов.
Жозефина заставила себя проводить ее до входной двери, затем, вздохнув, вернулась на кухню. Села писать продолжение, но было поздно: в голове шаром покати, ни одной мысли.
Она зарычала от ярости и полезла в холодильник.
— Пап, а крокодилы меня не съедят?
Антуан сжал маленькую ручку Зоэ, успокаивая ее. Нет, крокодилы ее не съедят. Не нужно только к ним подходить слишком близко и кормить их. Здесь не зоопарк, здесь нет сторожей. Нужно быть внимательней, вот и все.
Он повел Зоэ прогуляться вдоль крокодильих болот. Хотел показать ей, где работает, что делает. Хотел, чтобы она поняла: уехал он по веской, уважительной причине. Вспомнил предостережение Жозефины: «Удели время Зоэ, не позволяй, чтобы Гортензия завладела тобой целиком». Ширли, Гэри и девочки приехали вчера, они были измучены дорогой и жарой, но полны решимости осмотреть Крокопарк, море, лагуны и коралловые рифы. Ширли купила путеводитель по Кении и вслух зачитывала им в самолете. Они поужинали на веранде. Милена, казалось, была счастлива, что у нее наконец появилась компания. Она весь день стояла за плитой — хотела, чтобы ужин удался. И он удался. Антуан впервые после своего приезда в Кению был по-настоящему счастлив, оттого, что его дочки с ним. Милена и Гортензия, судя по всему, отлично поладили. Гортензия обещала Милене помочь ей продавать косметику. «Тогда я тебя накрашу, и ты будешь такой ходячей рекламой. Главное, чтобы китайцы с ума не посходили». Гортензия скривилась: «Ой, они такие мелкие и тощие, такие желтые, мне нравятся настоящие мужчины, сильные, мускулистые!» Антуан потрясенно слушал — его поразила самоуверенность дочери. Гэри украдкой пощупал бицепсы. Он отжимался пятьдесят раз утром и вечером. «Ну, еще разок, малявка, тогда я, может, обращу на тебя внимание». Ширли едва сдерживалась. Она терпеть не могла, когда ее сына называли малявкой.
Нынче утром Зоэ вошла к ним в комнату без стука. Он жестом показал, чтобы она не шумела, и пошел с ней прогуляться.
Они шли по пустынному парку. Антуан показывал Зоэ различные сооружения. Учил, как называются местные деревья и птицы. Он не забыл намазать Зоэ кремом от солнца и дал ей большую шляпу. Она отогнала муху и вздохнула.
— Папа, а ты долго здесь будешь?
— Я еще не знаю.
— Когда ты убьешь всех крокодилов, положишь их в коробки и сделаешь из них сумки, тогда ты сможешь уехать?
— Тогда будут другие. Они нарожают малышей…
— А малышей ты тоже убьешь?
— Ну, мне придется… Я должен.
— Даже самых маленьких?
— Я подожду, когда они подрастут. Или не буду ждать, если появится другая работа.
— Мне бы хотелось, чтобы ты не ждал. А в каком возрасте крокодил становится взрослым?
— В двенадцать лет…
— Ну ты же не будешь ждать? А, пап?
— В двенадцать лет он ограничивает себе территорию и заводит самку.
— Примерно как мы, люди.
— Правда, чуть похоже. Мама-крокодилица сносит пятьдесят яиц и потом три месяца их высиживает. Чем выше температура в гнезде, тем больше вылупится самцов. Вот это не как у нас.
— И у нее будет пятьдесят детей?
— Нет, потому что некоторые умрут уже в яйцах, а других сожрут хищники. Мангусты, змеи, хищные птицы. Они дожидаются, когда мать уйдет, приходят и разоряют гнездо.
— А когда они уже родились?
— Мать-крокодилица очень аккуратно берет их в пасть и относит в воду. Она живет с ними несколько месяцев, иногда даже год-два, чтобы оберегать их, но они быстро учатся сами добывать пропитание.
— Как же она управляется со столькими детьми?
— Девяносто девять из ста детей крокодилов умирают в младенчестве. Таков закон природы.
— А мама переживает?
— Она знает, что так надо… И борется за тех, кто выжил.
— Но все-таки она должна переживать. Она же такая заботливая. На все готова ради детей. Вот как наша мама, она на все готова ради нас. Она так много работает…
— Это верно, Зоэ, мама у тебя молодчина.
— А что ж ты тогда ушел?
Она остановилась, приподняла край шляпы и серьезно посмотрела на него.
— Это взрослые проблемы, дочь. Маленьким кажется, что в жизни все просто, логично, а когда они вырастают, становится понятно, что все гораздо сложней… Я бесконечно люблю твою маму, но…
Он не знал, что сказать. Он задавал себе тот же вопрос, что Зоэ: зачем надо было уходить? Тогда вечером, проводив девочек домой, он охотно бы остался с Жозефиной. Скользнул бы в кровать, заснул бы, и жизнь бы началась сначала, спокойная, надежная.