Чудом не поскользнувшись на покатой крыше, она добралась до края. Между крышами оказалась все же небольшая щель, и кто-то положил доску, чтобы удобнее было перейти. Это забота о ней? Или, скорее всего, доску положили экстремалы, любители путешествий по крышам. Тина с опаской ступила на доску. Ничего не случилось, она оказалась на крыше соседнего дома.
Этот дом был нежилой развалюхой, крыша совсем прохудилась. Тина опустилась на четвереньки и поползла черепашьим шагом, боясь споткнуться, упасть и покатиться вниз. Она с трудом нашла выход на чердак, люк был завален старыми досками.
Наконец она умудрилась пробраться по чердаку и вышла на лестницу, ступени которой были полуразбиты, а перил не оказалось совсем. Но после покатой скользкой крыши для Тины спуститься по этой лестнице было легко.
Дверь подъезда была забита снаружи досками, но Тина так долго ломилась изнутри, что проржавевшие гвозди в конце концов отлетели. Тина выскочила на улицу и припустила к проспекту, чтобы поймать машину и убраться поскорее из этого проклятого места.
Встречная женщина испуганно шарахнулась от нее в сторону, мужчина загодя взял крошечную собачку на руки. Тина увидела свое отражение в витрине продуктового магазина и поняла, отчего внушает людям такой страх.
Волосы всклокочены, тушь размазана, сама грязная как чума, да еще и пуговица на рукаве куртки вырвана с мясом. Ужас!
Кое-как пригладив волосы, она вытерла лицо платком, застегнула куртку и, дойдя до угла, подняла руку.
Остановились разбитые «Жигули». Водитель – небритый, с кривыми зубами, по-русски не понимал совсем. Тина дергала его за плечо и руками показывала направление. Так и доехали.
Самое удивительное, что Тина во время всех этих приключений не потеряла сумку. Она так и болталась на плече, хотя в процессе бегства раскрылась. Но ничего не выпало, все оказалось на месте – и кошелек, и косметичка, и мобильник, а ключи Тина всегда держала в кармане.
В сумке лежала еще книга, та самая, из-за которой получилась вся эта суета. «Следы на снегу», автор – некий Прошкин. Но Тина про книгу даже не вспомнила, у нее после всего пережитого была в голове только одна мысль – забраться в горячую ванну и лежать в ней долго-долго.
После ванны, однако, она не смогла сразу заснуть и взяла в руки книгу, открыв ее на случайной странице.
– Слышишь, барин? – Ли Фань остановился, настороженно прислушиваясь. Его собака негромко заскулила, прижалась к ноге хозяина. Шерсть на ее загривке поднялась дыбом.
Теперь и Артемьев услышал где-то вдалеке негромкую волчью перекличку. Вокруг быстро темнело, тайга окружала их, как вражеское войско.
– Волки… – проговорил Артемьев неуверенно и зябко поежился. – Может, косулю гонят?
– Нет, – ответил Ли Фань и огляделся, словно что-то потерял, – не косулю. Когда косулю гонят – они другим голосом говорят. Это, барин, они по нашему следу идут.
– По нашему? Но волки редко нападают на людей. И у нас ведь есть ружья! Мы отобьемся, если что…
– Это большая стая, барин! – опасливо проговорил китаец. – Сильно большая стая. И ночь, однако, наступает. Ночью волки сильно смелые становятся.
– Что же нам делать? Далеко ли до твоей фанзы? Не успеем мы до нее дойти?
– До фанзы не успеем, барин! До фанзы далеко, до волков близко. Костер делать надо, барин! Сильно большой костер, чтобы отпугнуть волков!
Они быстро собрали валежник. Артемьев достал спички, но Ли Фань презрительно отмахнулся, вытащил из-за пазухи огниво, сухой трут и в несколько секунд развел костер.
От яркого пламени сразу потемнело, резко и беспощадно на тайгу опустилась ночь. Артемьев подсел к самому огню, протянул над пламенем руки. Собака охотника втиснулась между ним и своим хозяином. Шерсть у нее стояла дыбом.
– Еще хворост надо! – озабоченно проговорил Ли Фань. – Много хворост надо, чтобы на всю ночь хватило!
Он снова направился к зарослям, но не успел дойти до них, как опять раздался волчий вой – на этот раз совсем близко.
Ли Фань покачал головой, вернулся к костру, сел на корточки, положил на колени ружье. Артемьев тоже приготовил свой карабин, проверил заряд. Собака вскинула голову, вглядываясь в чащу.
– Мало, однако, хвороста! – проговорил китаец. – Надолго не хватит!
Тут кусты на краю поляны раздвинулись, между ними мелькнуло серое, сверкнули горящие глаза. Ли Фань вскинул ружье, хотел выстрелить – но волк уже скрылся, и китаец положил винтовку, чтобы не тратить попусту порох.
А кусты вокруг то и дело шевелились – волки окружили поляну со всех сторон.
Китаец снова вскинул ружье, на этот раз выстрелил. В кустах негромко заскулили, что-то перебежало.
– Не убил, однако, – сокрушенно проговорил охотник, – только ранил. Сильно плохо. Волк теперь сильно злой, ни за что не уйдет!
В кустах продолжалась суета, то и дело волки коротко выли, словно переговаривались, словно строили коварные планы – как бы перехитрить людей, как бы добраться до них…
Костер тем временем понемногу догорал.
Все меньше оставалось хвороста, все ниже плясали языки пламени, и вместе с тем все ближе и ближе надвигалась темнота. И в этой темноте то и дело вспыхивали волчьи глаза, то и дело раздавался короткий вой и глухое рычание.
В какой-то момент Артемьев не выдержал и выстрелил в темноту – туда, где, как ему показалось, мелькнул волчий бок.
Выстрел не достиг цели – волк не взвыл от боли, только перебежал на другое место. Зато остальные волки придвинулись еще ближе к костру, как будто выстрел придал им новые силы.
– Зря стрелял, барин, – неодобрительно проговорил китаец, – зря заряд перевел!
– А что же нам делать? Так и ждать, пока костер догорит, и волки все разом на нас набросятся?
– Плохо, однако, – вздохнул Ли Фань, – ничего не поделаешь, лесного человека звать придется.
– Кого? – недоуменно проговорил Артемьев. – Какого человека?
– Лесного, – ответил китаец, – ваши люди его лешим зовут, наши – гулем…
– Какого лешего… – выдохнул Артемьев – что ты такое говоришь, я не понимаю…
Китаец тем временем достал из-за пазухи какой-то темный предмет. Артемьев не разглядел его, да он особенно и не вглядывался – он смотрел в темноту, где мерцали волчьи глаза. Ли Фань поднес этот предмет к губам, зашевелил пальцами, как флейтист – и странный предмет издал тонкий, едва различимый человеческим ухом звук, похожий на звучание флейты, только не той флейты, которую приходилось слышать Артемьеву в театре, а той, должно быть, на которой играл козлоногий Пан на заре истории.
Волки как будто забеспокоились и немного отступили.
Однако костер постепенно догорал, круг света становился все меньше и меньше, и волки смелели, сужая свое кольцо.
– Ну и где же твой леший? – пробормотал Артемьев, испуганно оглядываясь по сторонам.
– Скоро придет, – невозмутимо ответил китаец, не показывая страх или волнение.
Он снова поднес к губам свою удивительную флейту, снова издал тот же тонкий, печальный звук.
Артемьев не выдержал, вскинул винтовку и опять выстрелил в темноту. На этот раз ответом на выстрел был резкий болезненный вой – должно быть, пуля задела одного из волков.
– Не стреляй, барин! – забеспокоился китаец. – Лесной человек испугается и не придет!
– Да не говори ерунды! – огрызнулся Артемьев. – Нет никакого лесного человека, выдумки это, зато волки есть, и волков очень много! Нужно их перестрелять, пока они на нас не набросились!
– Плохо говоришь, барин! – пригорюнился китаец. – Не надо говорить плохо про лесного человека, он обидится и не придет…
– Он так и так не придет!
И в этот самый миг заросли поодаль от костра затрещали, казалось, сама тьма расступилась, и из нее стремительно вылетело огромное косматое существо.
Артемьев вскрикнул от неожиданности и отшатнулся.
Рядом с угасающим костром стояла огромная обезьяна… нет, не обезьяна, но и не человек, а какое-то создание, чем-то похожее и на обезьяну, и на человека.
А еще это создание было похоже на жуткое порождение ночного кошмара.
Артемьев помнил, как в детстве ему казалось, что в темноте, в дальнем углу его спальни, таится какое-то жуткое, невиданное чудовище… именно таким он тогда и представлял себе это порождение ночи.
Артемьев помнил, как в детстве ему казалось, что в темноте, в дальнем углу его спальни, таится какое-то жуткое, невиданное чудовище… именно таким он тогда и представлял себе это порождение ночи.
Ростом он был с высокого человека, только очень сутул. Длинные руки свисали почти до самой земли, большая голова с длинными спутанными волосами лежала прямо на покатых плечах, без всякого намека на шею. Лоб низкий, скошенный, с мощными надбровьями, под которыми глубоко прятались маленькие глаза, горящие, словно два угля. Самое же главное – вся его фигура дышала огромной силой, во много раз превосходящей человеческую.
Кошмарное существо наклонилось, обвело поляну пристальным взглядом своих маленьких пылающих глаз и издало низкое, угрожающее рычание.
И тут волки попятились, отступили, испуганно скуля и коротко подвывая, будто подбадривая друг друга.
Зверочеловек наклонился еще больше, опершись о землю кулаками, опустил нижнюю губу, обнажив огромные белые зубы, и зарычал гораздо громче прежнего.
Прошло еще несколько бесконечно долгих секунд – и Артемьев понял, что волки отступили, убежали, скрылись в темноте.
Однако стоявший рядом огромный зверь казался ему еще опаснее, чем волки. Во всяком случае, волки боялись огня, а это существо словно ничуть его не опасалось…
Артемьев покосился на Ли Фаня.
Китаец стоял на коленях лицом к зверочеловеку и что-то говорил ему вполголоса, будто молился. Артемьев прислушался и разобрал слова этой удивительной молитвы:
– Спасибо тебе, добрый лесной человек! Мы – твои друзья, и за твое добро всегда отплатим тебе добром! Не сомневайся! Мы не тронем твою еду, мы не потревожим твой покой, мы уйдем с твоего пути, когда встретим тебя в тайге. А сейчас, добрый лесной человек, прими наше угощение!
С этими словами охотник положил на траву возле костра большой ломоть хлеба, посыпав его крупной солью, и отполз назад, не сводя глаз с косматого существа.
Зверочеловек наклонился, поднял ломоть и поднес его к лицу. Принюхавшись, облизал соль широким багровым языком, зажмурился от удовольствия и в один прием проглотил краюху…
В двери заскрежетал ключ. Потом раздался звонок.
Валя торопливо вышла в коридор, подошла к двери.
Так и есть, она забыла вытащить свой ключ из замка, и теперь снаружи его было не открыть. А там, за дверью, стоит Виктор, вернувшийся из командировки…
Валя повернула ключ, нажала на ручку, открывая дверь и одновременно натягивая на лицо выражение радостного удивления.
Она точно знала, что скажет ей Виктор:
«А вот и я! А ты ждала кого-то другого?» – и засмеется привычной шутке.
Дверь открылась.
На пороге стоял Виктор с дорожной сумкой в руке.
– А вот и я! – проговорил он, широко улыбаясь. – А ты ждала кого-то другого?
Он рассмеялся хрипло – и Валя засмеялась вместе с ним его дежурной шутке. Все как обычно, только сегодня она вдруг отметила, какой неприятный у него смех. Как будто ворона каркает. Да не простая ворона, а сильно простуженная. Кашляет, задыхается, но все равно каркает. Через силу.
Валя тут же опомнилась – что это с ней? Муж вернулся из командировки, они не виделись три дня, а ей совершенно не хочется его видеть. Смех, видите ли, неприятный. Да с чего вдруг? Ведь не первый раз она его слышит!
Чтобы выбросить пустые мысли из головы, Валя подошла к мужу и положила руки ему на плечи, потянувшись поцеловать. Но он быстро отстранился:
– Потом, малыш, потом! Все потом! Я с дороги грязный, сначала в душ!
Бросил сумку и наклонился, снимая обувь.
С удивлением она заметила, каким свежим, помолодевшим кажется муж – вроде и не из деловой командировки вернулся, а с морского или горнолыжного курорта.
И тут же вспомнила, что он всегда так выглядит после своих деловых поездок. Может, это вовсе не деловые поездки? Может быть, у него появилась другая женщина?
Мысль эта пришла ей в голову так неожиданно, что Валя едва не вскрикнула. Хорошо, что Виктор в это время возился со шнурками, чертыхаясь – видно, узел завязался крепко.
Валя с любопытством взглянула на мужа – и сразу же поспешно отвела глаза. Он как раз справился со шнурками и скрылся в ванной, не оглянувшись на нее.
И хорошо, подумала Валя, хорошо, что не оглянулся, Виктор может быть необычайно проницателен, он мог прочитать по глазам ее мысли. Незачем унижать человека подозрениями, тем более что мысль эта совершенно абсурдна.
Они женаты почти полтора года, и ни разу за это время он не давал ей ни малейшего повода для подозрений. Никогда не находила она следов чужой губной помады на рубашке, никогда не пахло от него чужими духами, а только мылом и собственным одеколоном. Не хватал он мобильный телефон и не спешил уединиться, чтобы поговорить без свидетелей.
Валя, конечно, никогда не читала его эсэмэски, но знала, что ничего там нет личного, только по делу. Потому что мобильник валялся у него на столе, без присмотра, значит, Виктор не боялся, что она что-то может там найти.
На вечеринках и приемах он, разумеется, не сидел с ней рядом, но и не обжимался в углу с какой-нибудь посторонней бабой, не хихикали и не крутились вокруг него девицы, не называл он их лапочками и не шлепал по попе при каждом удобном случае.
Прилично, в общем, держался. Солидный мужчина, аккуратный, сдержанный, немногословный. Одет всегда очень хорошо, уж за этим она следит внимательно. Серьезный человек, как и подобает владельцу собственной фирмы.
Фирма не такая уж крупная, но и не маленькая. У Виктора собственное производство. Небольшой заводик в Карелии, недалеко от Петрозаводска. Что-то они там делают – винтики-шурупчики, еще много всего. Валя не очень этим интересуется, да Виктор и не рассказывает – ни к чему, говорит, тебе голову загружать, это мужское дело.
Тут Валя с ним согласна – и правда, не женское это дело, он сам во всем разберется, это его работа.
Этим он и привлек ее в свое время – солидный серьезный человек, все у него упорядочено, все по полочкам разложено, все на своих местах, все по плану. Надежный человек, живет по твердо установленным правилам и ее к этому приучил. Так она и не сопротивлялась, с радостью согласилась.
Так и живут они уже полтора года. Он довольно часто в командировки ездит – говорит, что производство надолго оставлять нельзя – раз пустишь дело на самотек, потом не нагонишь. Валя без него не скучает, но встречает его с радостью.
Так было до сегодняшнего утра. Не замечала она, что у мужа смех такой неприятный и что слишком он посвежевший, обновленный какой-то. Глаза блестят, улыбается. Уезжал не такой, сердитый был, мрачный, накричал на нее из-за ерунды какой-то.
Она подумала тогда, что на работе неприятности. Для мужчин это важно. И не стала обижаться, простилась по-хорошему. И сейчас не станет ему напоминать, как рявкнул перед отъездом на нее и дверью раздраженно хлопнул.
Тем более что, судя по его виду, все хорошо, разобрался он с неприятностями. Ну и ладно, теперь будет у них обычная спокойная размеренная жизнь.
Так что все это ерунда, эти ее мысли. Ничто не указывает на то, что Виктор завел любовницу. Не смотрит он на других женщин, она бы это заметила.
– Малыш, белье принеси! – крикнул Виктор из ванной.
– Иду! – встрепенулась Валя. – Иду, дорогой, сейчас…
Капитан Петр Лебедкин сидел перед крупномасштабной картой, наморщив лоб. Дверь кабинета открылась. Капитан прикрыл карту пустой картонной папкой, опасливо оглянулся на дверь, но тут же расслабился: на пороге стояла его напарница Дуся. Сто килограммов женской красоты, как она сама себя называла.
У Дуси и правда всего было много – глаза, круглые как блюдца, рот до ушей, румянец во всю щеку, буйно вьющиеся волосы, сороковой размер ноги. Когда она появлялась, в любой, даже самой просторной, комнате становилось тесно. Что уж говорить про крошечный кабинет капитана Лебедкина, который он делил с Дусей. Стул для нее специально сделал знакомый столяр – в полтора раза шире обычного и в три раза прочнее.
– Вольно, Лебедкин! – гаркнула Дуся, захлопнув за собой дверь. – Что, опять?
Голос у нее тоже был под стать габаритам – зычный, как у старшины на плацу.
– Да я ничего… я вообще просто так… – забормотал Лебедкин, – отчет писал…
– Знаю я, какой отчет! – Дуся ухмыльнулась. – Опять твой маньяк где-то объявился? Я же вижу, Петька, как у тебя глаза горят! Вижу, что у тебя карта на столе разложена! Рассказывай уж, не держи в себе, а то лопнешь от переполняющих тебя эмоций!
– Ну да, снова он… – тяжело вздохнул Лебедкин и вытащил карту на середину стола.