– Я не хотела тебя рассердить, но обстоятельства вынуждают меня, и еще я подумала, что ты можешь узнать слишком поздно.
– Поздно. – Саша села за стол, скрестив ноги. Она отвечала автоматически, применяя один из своих приемов: повторение услышанной информации повествовательной интонацией. Как ни странно, это называлось активным слушанием.
– Прошло столько лет, многое изменилось, забылось. Все, конечно, могло сложиться иначе, но тогда это была бы другая история.
– Конкретнее, ради бога.
– Надеюсь, ты не примешь это близко к сердцу. Ничего не поделаешь – судьба.
– Вступление удалось. Переходи к сути. Что случилось? – Александра насторожилась. Нервно стряхнув пепел в фаянсовую пепельницу с рисунком из пестрых павлинов, она замерла в ожидании. Кажется, на этот раз это звонок женщины, не страдающей от скуки. Мама знает что-то убийственное. Как хорошо знаком Саше этот вкрадчивый, чуть усталый голос.
– Шурочка, это ужасно…
– Мама, ты достаточно меня подготовила. Я слушаю. – Александра вздохнула, закрыла глаза и глубоко затянулась. Внутри что-то оборвалось, разделяя жизнь на ту, что была до этого звонка, и ту, что начнется после. Было совершенно очевидно, что случилось Нечто. Даже предполагать было страшно. В какой-то момент захотелось бросить трубку, чтобы нежданная новость не нарушила размеренного хода событий, но это было бы верхом наивности полагать, что таким образом судьба изберет иной путь. Да и мама, похоже, любой ценой хотела донести до нее информацию.
– Шура, у Прохорова умер сын.
– У Дмитрия Ильича? – сигарета выпала из оцепеневших пальцев. – Господи, когда? Почему? Да ему же еще двадцати не было.
– В июле исполнилось бы.
– А что произошло? – идиотский вопрос. Как будто ответ на него мог что-то изменить.
– Разное говорят. Одни – сердечный приступ, другие – наркотики, передозировка.
– Мама, это точно?
– Да. Такие новости распространяются быстро.
– Ему конец… – прошептала Саша, не замечая, как от тлеющей сигареты расплавляется файл с документами. – Он был для него единственной надеждой. Он был для него всем. Ему конец…
– Ты так утверждаешь?.. Откуда ты можешь знать, ведь вы давно не общались?..
Дочь не удостоила ее ответом. Тогда Римма Григорьевна снова спросила: – Ты поедешь на похороны?
– Да. А ты?
– Нет. – Ответ прозвучал мгновенно.
– Вы ведь знакомы больше двадцати лет!
– Нет, я не могу.
– Человеку нужно хотя бы сочувствие.
– Эти слова соболезнования ничего не меняют. – Римма Григорьевна не выносила никакого давления. – У него достаточно широкий круг друзей и знакомых. Вместе они смогут пережить утрату.
– Послушай себя!
– Не настаивай. Ты же знаешь, я тяжело переношу такие моменты. Я боюсь покойников. Все равно ничего уже не исправить. Кстати, ты тоже не обязана.
– Я поеду.
– Тогда я узнаю время и перезвоню.
– Спасибо.
– Ты только держи себя в руках, Сашенька. В конце концов, это был его ребенок, его жизнь.
– Да, конечно, – автоматически произнесла Александра и положила трубку.
Запах тлеющей целлюлозы распространился по кабинету, но Лескова его не ощущала. Она почувствовала, как горячий, обжигающий комок подступил к горлу, и, закрыв лицо руками, заплакала. Слезы полились неудержимыми потоками. Стоило ей представить встречу с Прохоровым, как очередной спазм железной хваткой перехватывал горло. Как это должно быть страшно – потерять ребенка. Как будто отмирает часть тебя самого. Неужели после этого можно есть, спать, ходить по магазинам, встречаться с друзьями, чего-то желать? Как можно пережить похороны единственного сына, а потом заставить себя жить дальше?
В свои сорок три Саша так и не рискнула обзавестись детьми. Первый раз вышла замуж ради хорошего распределения, о ребенке не могло быть и речи. Она переспала с «мужем» просто так, из благодарности. Во второй – сначала ничего не получалось, а потом получилось, но с другим мужчиной. Элементарная измена, в которой она додумалась признаться своему благоверному. Зачем призналась? К тому же ребенка оставлять не собиралась, сделала аборт. Муж заявил, что простить не сможет. Развелись тихо, без скандала. Тогда Саша не ощущала вины. Ситуация казалась ей комичной. Просто немного не рассчитала с циклом, расслабилась – таких ошибок природа не прощает. Вот и муж не простил.
Оставшись одна, не грустила. Заводила мимолетные романы, как будто только это и имело смысл. Не использовала еще одну возможность стать матерью. И по возрасту было в самый раз, но мужчина, от которого забеременела, не настолько ей нравился, чтобы оставить ребенка. Саша легко пошла на очередной аборт, зная о том, чем могут закончиться такие эксперименты. Она уговаривала себя, что все должно быть по-настоящему, все еще впереди.
Только после того, как появилась своя практика, пришло ощущение пустоты. Чем больших успехов Александра достигала, чем большему количеству людей помогала, тем явственнее осознавала, что не имеет морального права советовать, направлять, корректировать. Она попросту самоутверждалась, вытаскивая других из глубоких депрессий. Люди, нуждающиеся в ее помощи, видели в ней человека, знающего ответы на все вопросы. Каждый раз у Александры была новая задача: возродить надежду, разбудить самолюбие, избавить от комплекса, помочь обрести уверенность. Разве все перечислить.
Ее благодарили, награждали такими эпитетами, что порой становилось не по себе. Она просила верить и доверять, настаивала на откровенности и открытости – залоге успешного взаимодействия. Она протягивала руку помощи, и за нее хватались с рвением обреченности, постепенно сменявшейся светом надежды. Проблемы разрешались, пациенты ощущали мгновения эйфории от сознания освобождения и способности жить дальше, дыша полной грудью. Наступил момент, когда после очередного выражения благодарности со стороны улыбающегося клиента Саша боролась с сознанием собственной ненужности. Эти запутавшиеся люди сами совершали чудесное превращение. Они даже не подозревали, что полученный результат – плод их кропотливого каждодневного труда. Она же выступала поводырем – только и всего. Ослепленные обидами, озлобленные, раздраженные, они нуждались в крепкой руке, уверенно ведущей к цели. Она с удовольствием протягивала им свою, зная, что каждая возрожденная душа и ее спасение.
Особенно радовалась Саша, когда удавалось наладить разлаженные отношения между родителями и их детьми. В таких случаях у нее создавалось впечатление искупления вины перед теми, кого она лишила шанса появиться на свет. Помогая примириться, найти общий язык, сближая поколения, какое-то время Саша чувствовала облегчение. Пустота отступала, давая свету и теплу проникнуть в самое сердце. Наступало ощущение праздника, которого не было ни в одном календаре. Именно за такие дни Саша любила свою работу.
Сегодня с самого начала все шло не так. Что-то невидимое витало в воздухе и отравляло привычную атмосферу откровенных бесед, которые велись в этом кабинете. Саша еще не знала, что случилось, но терзалась необъяснимым предчувствием плохого, непоправимого. Она мастерски настраивалась на волну очередного клиента, но, едва за ним закрывалась дверь, все внутри болезненно сжималось. В этот день Саше впервые захотелось исчезнуть из кабинета. Раствориться в пропитанном напряженным ожиданием воздухе мегаполиса и наблюдать за происходящим со стороны. Никакой ответственности, никакого участия, словно тебя и нет вовсе.
Теперь после звонка матери все стало ясно. Вот она – причина внутреннего напряжения. Где-то в пространстве Вселенной существуют невидимые нити, навсегда связывающие нас с людьми, с которыми когда-то шли одной дорогой. Отношения оставляют след в вашей памяти. След легкий и светлый, поверхностный или глубокий, а бывает кровоточащий, словно рана. Александра никогда не применяла подобные сравнения в беседах с пациентами. Хотя ей самой так и не удалось избавиться от одной из таких незаживающих ран. Разве можно быть хорошим психологом, когда знаешь за собой такое… Ее боль носит вполне конкретное имя – Дмитрий Ильич Прохоров.
Время от времени Саша вдруг вспоминала о нем, пыталась представить, как-то ему живется? Она видела его счастливым и несчастным, довольным собой и обозленным на весь мир. Тогда, много лет назад, ей бы доставило удовольствие узнать о его страданиях, о том, что без нее смысл его жизни утерян. Такие мужчины не могут оставаться одинокими по той простой причине, что их хотят заполучить многие, и, устав от борьбы с собой, они обычно сдаются той, что понастойчивей. Даже когда они еще были вместе, рядом с Прохоровым была другая женщина. Эта другая, не раздумывая, родила от него ребенка. Живое голубоглазое доказательство того, во что Саша отказывалась верить. Она отказывалась воспринимать любую негативную информацию, считая ее проявлением элементарной зависти. Ведь тогда она знала, что Дмитрий любит ее. Ей было двадцать, и в этом нежном возрасте она была уверена, что, если любят, не изменяют. Правда, к тому времени она поняла, что не хочет за него замуж. Так она чувствовала тогда.
Мама, обычно равнодушная к ее личной жизни, пыталась уберечь от ошибки. Твердила, что Прохоров – хороший выбор, не стоит играть с чувствами взрослого мужчины. Саша должна была выбрать его, поверить ему. Она знала, что все зависит от ее решения. Она могла обрести настоящего друга, преданного, верного, щедрого. Что теперь вспоминать. Нет ничего более разрушительного, чем копание в прошлом, в котором уже ничего нельзя изменить. Молодость безрассудна и эгоистична. Отказавшись от Дмитрия Ильича, она не испытала чувства потери. Жизнь била ключом. Задумываться о том, как пережил их разрыв Прохоров, Саша тогда не стала. Ей было все равно, как сложится судьба Прохорова в дальнейшем…
Прошлое промелькнуло, оставив неприятный соленый привкус. Лескова давно так не плакала, но чувство облегчения не приходило. Она уже забыла, что можно так беззвучно, горько проливать слезы. Саша оплакивала ушедшую молодость, совершенные ошибки, непростительную жестокость. Телефон звонил, но Александра не могла ответить. Она не хочет ни с кем говорить. Ей нужно побыть с собой наедине.
Почему она чувствовала себя виновной в трагедии, произошедшей с сыном Дмитрия Ильича? Никакой логики. Это была глупость, необоснованное обвинение. Но какой бы ни была причина гибели Илюши, Александра знала, что все могло сложиться иначе. Если бы только можно было все вернуть. Одно-единственное желание, которое она бы загадала фее, волшебнику, золотой рыбке. Не три – одно: быть вместе с Дмитрием, не оттолкнуть его.
Их судьбы могли сплестись в один жесткий узел, если бы тогда, много лет назад, она не поддалась минутному порыву. Она сделала выбор, и с того момента все пошло наперекосяк. Зачем скрывать? Должна же она хотя бы наедине с собой быть откровенной. Все сложилось не так. Нужно было еще двадцать лет, чтобы окончательно это осознать. Приятнее и спокойнее жить в самообмане, надеяться и заговаривать рвущуюся изнутри пустоту, врачевать раны других. Отвлекаться на их проблемы и боль. От этого не становилось легче, просто время просачивалось день за днем, год за годом. Но в жизни все подчинено своим жестким законам. Саша оставляла открытым вопрос о справедливости такого хода событий, зная только, что рано или поздно придется платить по счетам. Саша вытирала слезы – кажется, она может оказаться банкротом.
Глава 2
Первая любовь Риммы оказалась ее самым сильным разочарованием. Не она первая, не она последняя обожглась на всю жизнь. Познав то, что называют «любовью без памяти», девушка очень скоро начала ловить на себе косые взгляды соседей, осуждение всех, кто мог хоть что-то знать о ней, о ее родителях. В коммуналках не может быть секретов, здесь особая территория, где все обо всех известно. Улей всезнающей кухни гудел от известий о каждом, кто вел себя подобающим образом или, напротив, нарушал нормы приличия того времени. Здесь говорили намеками и прямо в зависимости от объекта внимания.
В какой-то момент именно Римма и ее молодой человек стали самой главной темой воркующих хозяек. Все видели красивую пару, все ждали свадьбы. Родители Риммы уже несколько раз принимали жениха в доме, оказывали ему всяческое внимание, но история закончилась весьма тривиально. Жених вдруг пропал, как будто и не было его вовсе. Римма с каждым днем становилась все бледнее, тише. Родители видели, как переживает дочь, успокаивали, но дело было не только в тоске по любимому. Пришло время признаться в том, что девушка позволила себе больше, чем предписывали неписаные правила морали. Римма была беременна.
Ребенка решили оставить. Надежда Петровна – мать Риммы – сначала плакала, а потом взяла себя в руки и на людях не показывала, как тяжело на душе. Единственная дочь опозорила, осрамила, но что поделаешь. Ходила с гордо поднятой головой, на коварные вопросы «доброжелателей» не отвечала. Отец вначале за ремень схватился, хотел исполосовать мерзавку, но, справившись с гневом, рассудил здраво:
– Что случилось, то случилось. Благо, отсюда мы скоро переедем. Будем надеяться, что молва за нами не потащится. – Григорий Романович погрозил дочери увесистым кулаком. – Квартиру нам государство выделило. Думал, заживем как короли, а ты нам в подоле ляльку. Тьфу, дура девка.
– Да оставь ты ее, Гриша, – вступилась за дочь Надежда Петровна, – на ней и так лица нет.
– Лица нет? Зато пузо скоро будет.
– Ничего, справимся. Главное, ты, дочка, на новом месте-то говори, что погиб муж. Трагически погиб, мол, и без подробностей. Люди сначала поспрашивают, а потом успокоятся, в душу ж не заглянешь. Здесь мы переморгаем, недолго осталось.
Родившаяся девочка удивительным образом вобрала в себя все от отца. Несмотря на протесты родителей, Римма с чистой совестью записала ее как Александру Олеговну Лескову. Отец настаивал, чтобы внучка носила его фамилию и отчество, но всегда мягкая и уступчивая Римма проявила несвойственное упрямство.
– У нее есть отец, – тихо, но тоном, не допускающим возражения, произнесла она. – Может быть, он одумается.
Она, действительно, какое-то время ждала. Но Олег и не думал возвращаться. Его судьба осталась для Риммы неизвестной. Вопросов ей больше не задавали. Осуждающие взгляды соседей постепенно сменились жалобными комментариями:
– Вот не повезло девке. Заморочил голову паршивец.
– Ох уж эти мужики. Ребенок – его копия, а ему, лиходею, все равно.
Лесков был мужчиной видным, так что на маленькую Сашеньку смотрели с восхищением. Прелестный ребенок вызывал восторг у всех, кроме ее матери. Видя в ней предавшего ее любовь мужчину, Римма была сдержанна в чувствах. Нет, она никогда не желала дочери зла, но ее материнская любовь всегда была приправлена щедрой порцией раздражения, вспыльчивости, контролировать которые Римма себя не утруждала.
Переезд на новую квартиру решил часть проблем: здесь никто не знал Кудрявцевых, никому не было дела до отца Саши. Жизнь в многоквартирном доме кипела. Жильцов сотни, поздоровались друг с другом – уже хорошо. Правда, версию о гибели Лескова все же пришлось озвучивать. Соседям, с которыми сложились хорошие отношения, Надежда Петровна сказала, что зять был завидный, но не пришлось дочке пожить всласть. Смерть она ведь всегда лучших забирает.
Вот так Римма похоронила Олега. Версия о его трагической гибели настолько часто повторялась, что в какой-то момент в нее поверили и сами создатели. На молодую интересную женщину с ребенком смотрели с уважением. Вот ведь какая верная – столько лет тоскует по мужу. Никому не приходило в голову, что Римма отчаянно пыталась найти спутника жизни, но серьезные отношения не складывались. Нравилась она – не нравились ей, она сгорала от чувства – к ней оставались холодны. Особенно непредсказуемой была реакция, когда Римма признавалась, что у нее есть дочь. Некоторые претенденты на руку и сердце исчезали сразу, другие пытались выглядеть благородно и даже знакомились с Сашей, но не более того. Шоколадки, куклы – заигрывания с ребенком длились одно-два свидания, после чего любовный пыл улетучивался, отношения заканчивались. К тридцати годам Римма не хотела мириться с одиночеством, не переставала надеяться.
Когда Саше исполнилось пятнадцать, бабушка и дедушка окончательно переехали жить в деревню. Уйдя на пенсию, они все чаще говорили, что городская суета сокращает их жизнь, вот и решились, наконец. Дом в деревне был небольшой, но с огромным садом и казавшимся бесконечным огородом. Раньше родители Риммы проводили здесь все выходные и праздники, возделывая благодатную землю. Теперь, когда переехали сюда жить, решили завести птицу, поросят.
– Вот вам здоровая, экологически чистая еда, – всякий раз приговаривал Григорий Романович, приезжая к дочке с гостинцем. Он явно получал удовольствие от того, что взращивал собственными руками.
– Ну, что ты, батя, тяжесть такую тащил. У меня холодильник от продуктов ломится, – недовольно бурчала на отца Римма, но все равно чмокала его в щеку. – Спасибо, конечно.
До рождения Саши она успела окончить техникум общественного питания, получить специальность. На работу решила выйти, едва Саше исполнилось полтора года. Ясли были для Риммы настоящим спасением. Благо, все рядышком, буквально через дорогу. Малышку в детский сад, а сама летела в магазин. За прилавком она чувствовала себя богиней. Покупатели мужского пола были щедры на комплименты. Эти знаки внимания всегда поднимали Римме настроение. На многие хотелось откликнуться, но сдерживал опыт неудавшихся отношений с отцом Саши. Со временем вела себя свободнее, решив, что не стоит вести монашеский образ жизни только потому, что первый мужчина оказался подлецом. Ей было все труднее справляться с периодами, когда ее женская природа начинала властно требовать эмоций, удовольствий.
Позднее, сменив несколько мест работы, Римма устроилась в универсам в центре города, практически сразу получив должность заведующей секцией. Никому не рассказала о том, что продвижение стало возможным благодаря близкому знакомству с директором магазина. Римму такое положение вещей устраивало. Зарплата хорошая, премиями не обижают, холодильник полон продуктов. Только вот родители не понимают и продолжают по старинке снабжать ее своими сельскими деликатесами: салом, мясом, яйцами.