— Говорят, — сказала она, — что Форбс Маккаски — тот человек, к которому имеет смысл обращаться, если тебе нужен нелегальный товар высокого качества. Шикарные студенческие вечеринки в квартирах, купленных мамочками-папочками… Сама понимаешь.
— Неужели? Сын министра юстиции?
— Прелестно, правда? Я слышала это от двух проверенных источников. Даже наблюдение установила — со мной фотограф был и всё такое. Но застукать его с поличным не удалось.
— Значит, речь идёт о неподтверждённых слухах? — Несмотря на скептический тон, Кларк заинтересовалась. — А где он берёт товар?
Смит в ответ пожала плечами:
— Не думаю, что это эдинбургское производство. У вас есть сведения о дилерах, которые толкают товар по цепочке?
— Я займусь этим.
— Хочу только тебе напомнить: он сын, оплакивающий погибшего отца. Так что поаккуратнее.
— То есть ты сама не можешь воспользоваться этой информацией?
Смит покачала головой.
— Иначе зачем бы я стала с тобой делиться? — спросила она всё с той же милой профессиональной улыбкой.
Ребус сладко спал в кресле, его разбудил звонок. Номер незнакомый, но он всё равно ответил, протирая свободной рукой сонные глаза:
— Джон Ребус.
— Прекратите дёргать моего отца!
— Джессика? — Ребус подошёл к проигрывателю и снял с пластинки иглу, вхолостую царапавшую диск. Вторая сторона «Пира нищих»[25] — и как только он умудрился почти всё проспать. — Я не знал, что у вас есть мой номер.
— Вы дали Форбсу визитку.
— Дал.
— Слушайте, я не шучу — оставьте его в покое!
— Форбса или вашего отца?
— Отец ничего не сделал… он этого не заслужил… — Она, казалось, с трудом сдерживает рыдания.
— Он что — на вас злость срывает? — спросил Ребус.
— Нет, конечно. Но я же вижу, он себе места не находит. Его имя полощут по телевизору, а теперь ещё без конца кто-то названивает.
— Вы всё ещё в отеле?
— Завтра съезжаем.
— Возвращаетесь в свою квартиру? А ваш отец?
— Ему нужно в Лондон. А вот чего ему не нужно, так это вашего прессинга.
— Тогда расскажите мне, что с вами случилось, — сказал Ребус.
— Вы это о чём?
— Об аварии…
В ответ — тишина. Он уже решил было, что она отключилась, но потом услышал тяжёлый вздох.
— Я не могу, — сказала она. — Они меня убьют.
— Кто вас убьёт? — Он замолчал, давая ей время подумать, но ответа не последовало. — Вы дочь Оуэна Трейнора — никто вас не убьёт.
— Я не могу. Не спрашивайте меня больше.
— Не удивляйтесь, если увидите меня завтра у ваших дверей. Это связано с Форбсом? Или с вашим отцом?
Но на сей раз она и в самом деле отключилась. Ребус перезвонил ей, но ответила её голосовая почта. Он добавил её номер в контакты, потом погладил трубкой по щеке, вспоминая разговор.
«Они меня убьют».
— Кто такие «они», чёрт побери?
Ни слова о Форбсе Маккаски — просто безличное «они». Знал ли об этом Оуэн Трейнор? Или, может, подозревал? Что бы он сделал, узнав, что кто-то угрожает его дочери? Вышел бы из себя? Есть ли у него друзья, к которым он мог бы обратиться?
«Не удивляйтесь, если увидите меня завтра у ваших дверей…»
Он мысленно вернулся к дверям дома Дода Блантайра, к Мэгги, которая стоит там и вся словно светится. Он вспомнил, что она говорила ему в кафе: «…как могла бы сложиться жизнь, будь мы посмелее». И слова Стефана Гилмура вспомнил: «А что, Джон, в твоём шкафу нет скелетов?»
«Мы начинаем врать, изменять, изворачиваться…»
У него голова пошла кругом: слишком много связей, оборванных концов, обнажённых проводов. Так и до короткого замыкания недалеко.
Он приготовил себе кружку чая, поставил на проигрыватель «Плотный воздух».[26] Потом уселся в кресло, приготовившись к долгому ночному бдению.
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ
13
— А эта Лора Смит — она не водит тебя за нос?
Ребус сидел в кафе на Моррисон-стрит между Торфихен-плейс и вокзалом Хеймаркет. Он обычно избегал этого района города — из-за работ по прокладке трамвайных путей чуть ли не половина улиц оказалась перекрыта. Он занял последнее свободное место в надземной парковке у Вест-Эпроуч-роуд и оттуда пешком пошёл в кафе.
Было ещё утро, и заведение продавало помаленьку кофе и булочки сошедшим с поезда посетителям. Столиков как таковых здесь не имелось — одна длинная стойка вдоль окна и ряд высоких узких табуретов. На одном сидела Шивон Кларк, Ребус предпочёл стоять. Он снял крышку со стаканчика кофе и дул на него, а Кларк отщипывала кусочки от влажного внутри круассана и кидала себе в рот.
— Возможно, — согласилась она. — Но зачем ей это?
— Что она, в сущности, говорит? Форбс Маккаски поставляет наркотики своим друзьям-студентам. Неизвестно, в каком количестве и что за препараты. Травка, героин?
Кларк молчала.
— Сама не знаю, как с этим быть, — сказала она наконец. — Точнее, не знаешь, стоит ли принести это Нику Ральфу в нынешнем сомнительном виде или лучше сперва попытаться найти что-нибудь доказательное?
— Да, примерно так. — Она проверила время по своему телефону.
— Пресс-конференция?
Кларк кивнула:
— В отеле через двадцать минут, тут недалеко.
— Результаты вскрытия есть?
— Думаю, поступят позднее. — Она посмотрела на него. — У тебя была трудная ночь?
— Да нет.
— Спать ложился?
— Под пение птиц на рассвете.
Он рассказал ей об утреннем звонке Джессики Трейнор.
— Что, поставка сорвалась? — предположила Кларк, чуть оживившись. Заказанный ею эспрессо был уже выпит, и одно её колено подёргивалось.
— Возможно. Помнишь багажник машины? Закрытый на первой фотографии после аварии…
— Но распахнутый к тому времени, когда мы приехали. Может, кто-то что-то оттуда забрал?
— Форбс Маккаски запаниковал и дал дёру. Но потом одумался и решил остаться поблизости. Когда «скорая» увезла Джессику и патрульная машина уехала…
— Он вернулся, открыл багажник и взял то, что лежало внутри? — Глаза Кларк немного расширились. — И он находился вблизи дома родителей, а потому отнёс наркотик туда?
— Может быть, поставщики решили вернуть товар… раз сделка сорвалась, — предположил Ребус.
— Форбса они не обнаружили, но им подвернулся его отец?
— Всё это в лучшем случае догадки, Шивон, — остерёг её Ребус. Он полночи провёл, пытаясь собрать целое из отдельных частей этой головоломки.
— И нам необходимо поговорить с Форбсом?
— Может, проще будет начать с его подружки. Она сегодня должна вернуться в квартиру. Её отец собирается уехать.
— Она, таким образом, становится слабым звеном? — Кларк кивнула, хотя вид у неё был не слишком убеждённый. Она увидела, что очередь у прилавка растаяла. — Нужно взять ещё кофе, захвачу с собой.
— Ты уверена? — Он кивком показал на её колено. — Я бы сказал, что у тебя уже трясучка сильнее, чем у музыкантов, которые играют с Нилом Янгом.[27]
— Он выступает в Глазго — Нил Янг.
— Тринадцатого июня, — подтвердил Ребус.
— У тебя есть билет?
Он помотал головой:
— Остались только стоячие места.
— А тебе в твои годы нужно удобненькое сидячее местечко? — с улыбкой спросила Кларк.
— Не всё я готов отстаивать, — пошутил Ребус. — Тебе пора бы уже это знать…
Он прошёл с ней в отель и первые несколько минут стоял в задних рядах, пока старший инспектор Ральф вводил присутствующих в курс дела. К обычным, жадным до горячих новостей репортёрам присоединилась пара политических акул. Ребус узнал их по вечерним дебатам на телевидении. (Он понятия не имел, о чём там спорили, — звук у него всегда был выключен, утомительной телеговорильне он предпочитал музыку.) Эти типы вместо обычных ноутбуков пользовались смартфонами или айпадами, и вид у них был пресыщенно-скучающий. Вероятно, им хотелось бы видеть сейчас яркие огни Вестминстера, слышать бой курантов Биг-Бена… Ребус чуть ли не сочувствовал им, выходя из отеля и направляясь к своей машине. Он позвонил Фоксу — убедиться, что кабинет не закрыт.
— Я подумал, мы можем неплохо провести время, — сказал ему Фокс. — Договорился о разговоре с Альбертом Стаутом и Норманом Каттлом.
— Хотите, куплю им что-нибудь по дороге — слуховую трубку или пакетик ментоловых леденцов?
— Когда я говорил с ними по телефону, они показались мне вполне бодрыми.
— И где вы сейчас?
— В офисе Элинор Макари. Она проинформировала меня о ходе следствия по Билли Сондерсу.
— И?
— Дело ведёт полицейское отделение в Крейгмилларе — кажется, без особого энтузиазма.
— Да какой с них спрос? Билли исчез только вчера, — возразил Ребус.
— И тем не менее Макари отправила одного из своих прокуроров, чтобы накрутил им хвост. Этот бедолага теперь будет ходить за ними следом как приклеенный.
— Когда-то в Крейгмилларе клей был на вес золота, — заметил Ребус. — Так что — встретимся у Макари?
— А почему нет? — сказал Малькольм Фокс.
В самом деле, почему бы и нет, подумал Ребус, закончив разговор, и повернул под светофором налево.
Альберт Стаут жил один в доме начала двадцатого века; из окон открывался вид на гольф-поле Мьюирфилд. Такой дом стоил немалых денег, правда новым хозяевам пришлось бы потратиться — выпотрошить его и переоборудовать заново. Радиаторы центрального отопления были ровесниками дома, а тепла от них исходило не больше, чем от спички. В доме стоял устойчивый запах сырости, оконные рамы подгнили, а ковры по краям подёрнулись плесенью. И повсюду книги и стопки газет — Стаут сообщил, что пишет мемуары.
— Журналистика на последнем издыхании, так что это будет что-то вроде последнего прости.
— Вы знаете Лору Смит? — спросил Ребус.
— Слышал, что она неплохо справляется — учитывая обстоятельства.
Шаркая по полу тапочками, Стаут провёл их в гостиную. Здесь тоже царил беспорядок — нераспечатанные письма, коробки с фотографиями, чашки, тарелки.
— Уборщица приходит раз в неделю, — извинился он.
— И больше вам никто не помогает? — спросил Фокс.
— Муниципальный совет пытался приладить ко мне кого-то, но я слишком закоренел в своих привычках. Мне установили кнопку — сказали, можно нажать в экстренном случае… — Стаут огляделся в тщетных поисках этого спасительного устройства.
Его кардиган и коричневые вельветовые брюки были заляпаны жирными пятнами. На щеках щетина трёхдневной давности. Остатки седых волос торчали в разные стороны, но глаза смотрели внимательно. Когда они втроём сели, он погрозил пальцем Ребусу.
— Теперь я вас вспомнил, — сказал он. — В своё время благодаря вам я напечатал не одну газетную колонку.
— Я надеюсь, что это не эвфемизм, — ответил Ребус и добавил: — Вы по-прежнему выкуриваете по две пачки в день?
Стаут скорчил гримасу:
— Доктор говорит, что пора бросать.
— Мы хотим поговорить с вами об одном деле, — вмешался Фокс, который предпочёл примоститься на свободном краешке дивана и не сдвигать кипы журналов у себя за спиной. — Уголовная полиция в Саммерхолле и смерть Дугласа Мерчанта. Вы напечатали несколько статей…
— Потому что всё то было возмутительно — тогдашняя полиция вела себя как какой-нибудь тиран, узурпатор! — Он помолчал, посмотрел на Ребуса и добавил: — Ничего личного.
— Я так и понял, — холодно заверил его Ребус.
— Они подтасовывали признания, упекали за решётку невиновных, подбрасывали улики — мы все знали об этом, но ничего не могли поделать.
— Вы хотите сказать, что пресса знала?
— Дело нехитрое — покупаешь бутылку дежурному по отделению или кому-нибудь в следственном изоляторе, и тебе выдают все слухи. Но на газетные полосы почти ничего не попадало.
— Почему?
— Редакторы всё зарубали. Созванивались с кем-то наверху, о чём-то шептались в трубку, и материал в печати не появлялся.
— Редакторы были в сговоре с полицейским начальством?
Стаут кивнул и засунул руки в карманы своего кардигана.
— Но ваши материалы об убийстве Мерчанта попали на страницы «Скотсмена», — возразил Фокс.
— Не все, конечно, но некоторые удалось протащить. Понимаете, к тому времени это было безопасно. Старший группы уже подал в отставку.
— Стефан Гилмур?
В ответ на вопрос Фокса старик кивнул.
— Но в долгосрочной перспективе это ему никак не повредило, верно? — проворчал Стаут. — Не удивлюсь, если ему дадут титул.
— Полицейские из Саммерхолла утверждают, что всё сводится к обыкновенным ошибкам.
— Чепуха, — отрезал Стаут, глядя на Фокса. — Им нужно было выгородить Билли Сондерса.
— Потому что он был ценным информатором Стефана Гилмура? Или за этим крылось что-то ещё? Как по-вашему?
— Мне это приходило в голову. В то время таких, как Сондерс, у них было пруд пруди. Если бы один из осведомителей сел, Гилмур это как-нибудь пережил бы.
— Так в чём же, по-вашему, была причина?
— А вы не пытались спросить у него самого? — обратился Стаут к Ребусу. — Помнится мне, вы работали в Саммерхолле одновременно с Гилмуром.
— Я, как и все остальные, могу только гадать, — сказал Ребус. — Но мы берём показания у Эймона Патерсона и Джорджа Блантайра.
— И конечно, у Гилмура, — добавил Фокс.
— Но Фрейзера Спенса уже не спросишь, — тихо сказал Стаут. — Вот бедняга. Он был одним из моих людей.
— Одним из тех, кто брал у вас бутылки? — спросил Фокс.
Стаут снова кивнул.
— Это началось несколько лет спустя после дела Мерчанта. Да, было такое… — Стаут, казалось, ушёл в воспоминания. — Но про Саммерхолл он говорить отказывался. А если речь заходила о Мерчанте, то вообще сидел словно воды в рот набрав.
— Знал что-то?
— Он боялся. А может, не хотел ворошить прошлое. Так, наверно, будет точнее. Он словно запер что-то в шкафу и запретил себе его открывать.
— Саммерхолл будет упоминаться в ваших мемуарах, мистер Стаут? — спросил Ребус.
Фокс недовольно заёрзал, решив, что Ребус нарочно уводит разговор в сторону от главного.
— Может быть, как эпилог, с распоряжением опубликовать после моей смерти — тогда никто не сможет подать на меня в суд. — В глазах старого журналиста сверкнул огонёк.
— Вы же работали с Фрейзером Спенсом, Джон, — сказал Фокс Ребусу. — Не знаете, что его беспокоило, что именно он не хотел ворошить в своём прошлом?
— Понятия не имею.
— Никто в полиции не был абсолютно чист, — горько сказал Стаут, глядя на Ребуса.
— Зато, как мы знаем, журналисты всегда были образцом добродетели, — заметил Ребус.
— Среди нас были два-три мерзавца, — согласился Стаут. — Но у вас ложь была возведена в систему… ложь, насилие и угрозы.
— Уж кто бы говорил, старый ты…
— Сержант Ребус! — повысил голос Фокс. — Вам, пожалуй, нужно подышать свежим воздухом.
Пободавшись несколько секунд взглядом с Фоксом, Ребус поднялся на ноги.
— С меня и правда хватит, душно тут. Такие все праведные, что простым смертным здесь делать нечего. Давайте уж вы сами с этим старым вруном…
Он закурил и принялся ходить взад-вперёд по гравийной дорожке у дома. Минут пять-шесть спустя появился Фокс. Стаут даже не вышел на крыльцо проводить его.
— Всё в порядке? — спросил Фокс.
— Ну и лицемерный прохвост! — начал Ребус. — Можете не сомневаться, его книженция будет напичкана враньём и полуправдой. Альберт Стаут мог запросто тискать в углу машинистку или предлагать какой-нибудь дурочке деньги, чтобы сдала своего любовника.
Фокс открыл дверцу «вольво» и сел. Ребус пожалел, что не приехал на «саабе» — тот остался припаркованным на Чемберс-стрит. Он помедлил ещё несколько секунд, сделал последнюю затяжку, потом щелчком послал сигарету к крыльцу Стаута и тоже сел в машину.
— Ну что, облегчили душу? — спросил Фокс. Судя по его виду, вспышка Ребуса вовсе не рассердила его.
— Может, поедем?
Фокс завёл двигатель. Ребус уже заметил, что Фокс практически никогда не превышал скорость. При ограничении в сорок миль в час он ехал со скоростью тридцать девять, а при тридцати его машина двигалась со скоростью двадцать девять. Единственный раз, когда Ребус посоветовал нажать на педаль газа, Фокс взял да и сбросил скорость. Поэтому Ребус помалкивал, пока они возвращались в город, направляясь в Колинтон, где находилось нынешнее жильё профессора Нормана Каттла. Фокс включил шотландские новости, но тут же выключил радио.
— Все только и говорят о референдуме, — посетовал он. Потом добавил: — Мистер Стаут, вообще-то, интересно говорил об этом, когда вы ушли. У него в книге целая глава будет посвящена голосованию семьдесят девятого года и последующему периоду.[28] Шотландская национальная партия была тогда в упадке. У меня несколько лет назад было дело…
— В рамках «Жалоб»?
— Началось там. Вы слышали когда-нибудь о «Спецотряде тёмного урожая»?[29] О Шотландской национальной армии освобождения?[30] Они были вооружены, посылали бомбы политикам и принцессе Ди… даже отправили споры сибирской язвы правительству в Лондоне.
— Да, что-то такое припоминаю.
— Стаут освещал некоторые из процессов. Интересный человек.
— Он говнюк, а то, что вы не чувствуете разницы, выставляет вас не в лучшем свете, уж не обессудьте.
— А как по-вашему, он правду говорил о редакторах, которые не давали хода острым материалам?