Вик смотрела на своего двенадцатилетнего сына со смесью любви и печальной тоски. Уэйн ее еще не заметил, а она не подошла к нему, никак не дала ему знать, что она здесь.
— Ты как раз вовремя — сейчас все громыхнет, — сказал Лу.
Его мотоциклетная куртка лежала на пустом сиденье рядом. Он схватил ее и положил себе на колено, освобождая место для Вик.
Она улыбнулась, прежде чем сесть, — этой своей улыбкой, в которой приподнимался только один уголок рта, выражавшей, казалось, столько же сожаления, сколько радости.
— Мой отец когда-то занимался этим, — сказала она. — Устраивал фейерверки на Четвертое июля. Хорошее получалось зрелище.
— Ты никогда не думала съездить вместе с Уэйном на денек в Довер и повидаться с ним? Туда от озера никак не больше часа езды.
— Думаю, я бы вошла с ним в контакт с ним, если бы мне понадобилось что-нибудь взорвать, — сказала она. — Если бы мне понадобилась АНФО[107].
— Инфа?
— АСДТ. Это взрывчатка. С помощью которой мой папаша выкорчевывает пни, взрывает валуны, мосты и так далее. Этакий большой скользкий мешок конского навоза, предназначенный для разрушения.
— Что именно? АСДТ? Или твой папа?
— Оба, — сказала она. — Я уже знаю, о чем ты хочешь поговорить.
— А может, я просто хотел, чтобы мы провели Четвертое июля все вместе, как одна семья, — сказал Лу. — Может такое быть?
— Уэйн говорил что-нибудь о женщине, которая вчера появилась возле дома?
— Он спрашивал меня о Чарли Мэнксе.
— Вот черт. Я отправила его в дом. Думала, не услышит, о чем мы говорим.
— Ну а он услышал.
— Много? Что именно?
— То да се. Достаточно, чтобы заинтересоваться.
— Ты знал, что Мэнкс умер? — спросила она.
Лу вытер влажные ладони о свои шорты цвета хаки.
— Ой, чуня. Сначала ты была в реабилитации, потом умирала твоя мама — я не хотел навешивать на тебя еще и это. Собирался рассказать при случае. Честно. Не люблю тебя перегружать. Сама знаешь. Кому охота, чтобы ты… — голос у него дрогнул и затих.
Она снова одарила его своей кривой улыбкой.
— Совсем спятила?
Сквозь темноту он смотрел на их сына. Уэйн зажег новую пару бенгальских огней. Он то вскидывал, то опускал руки, хлопая в ладоши, меж тем как бенгальские огни горели и плевались искрами. Он походил на Икара как раз в тот миг, когда все пошло не так.
— Я хочу, чтобы тебе было легче. Чтобы ты могла общаться с Уэйном. Я, это, не виню! — добавил он быстро. — Не попрекаю тебя… за трудное время. У нас с Уэйном все в порядке, мы справляемся вдвоем. Я слежу, чтобы он чистил зубы, готовил уроки. Мы вместе выезжаем на работу, я даю ему управлять лебедкой. Он это любит. Очень хорошо разбирается в лебедках и прочем. Я просто думаю, он знает, как с тобой говорить. Или, может, ты знаешь, как слушать. Или что-то еще. Это женское дело. — Он помолчал, потом добавил: — Но мне надо было предупредить тебя о смерти Мэнкса. Просто чтобы ты знала, что могут появиться репортеры.
— Репортеры?
— Ну да. Та дама, что появилась вчера, — разве она не репортер?
Они сидели под невысоким деревом, на котором распустились розовые цветы. Несколько упавших лепестков застряли у Вик в волосах. Лу было больно от счастья, ему было все равно, о чем они говорят. Стоял июль, и он был с Вик, а у нее в волосах были лепестки. Это было романтично, как песня «Джорни»[108], одна из самых лучших.
— Нет, — сказала Вик. — Она сумасшедшая.
— Ты хочешь сказать, это был кто-то из больницы? — спросил Лу.
Вик нахмурилась, вроде бы почувствовав лепестки у себя в волосах, провела рукой и смахнула их. Вот и вся романтика. По правде говоря, она была примерно так же романтична, как пакет, набитый свечами зажигания.
— Мы с тобой никогда особо не говорили о Чарли Мэнксе, — сказала она. — О том, как я к нему попала.
Разговор развивался в направлении, которое ему не нравилось. Они не говорили о том, как она попала к Чарли Мэнксу, потому что Лу не хотел слышать о том, как старый мудак изнасиловал ее и два дня продержал ее запертой в багажнике своего автомобиля. От серьезных разговоров у Лу всегда начинало дрожать в желудке. Он предпочитал необязательную трепотню о «Зеленом Фонаре»[109].
— Я так понял, что когда ты захочешь об этом поговорить, — сказал он, — то тогда и поднимешь эту тему.
— Я никогда не говорила об этом, потому что не знаю, что случилось.
— Ты имеешь в виду, что не помнишь. Да. Да, я это понимаю. Я бы тоже вычеркнул это дерьмо из памяти.
— Нет, — сказала она. — Я имею в виду, что не знаю. Я помню, но не знаю.
— Но… если ты помнишь, тогда ты знаешь, что случилось. Разве помнить и знать — не одно и то же?
— Нет, если ты помнишь это двумя разными способами. У меня в голове есть две истории о том, что со мной случилось, и обе они кажутся правдой. Хочешь их услышать?
Нет. Ни в коем случае.
Он, тем не менее, кивнул.
— По одной версии, по той, что я рассказала федеральному прокурору, я поругалась с мамой. Убежала. Попала на железнодорожную станцию поздно вечером. Позвонила отцу, чтобы узнать, нельзя ли остаться у него, а он сказал, что мне надо вернуться домой. Повесив трубку, я почувствовала укол сзади. Когда обернулась, в глазах у меня все поплыло, и я упала Мэнксу в руки. Всю дорогу через страну Чарли Мэнкс держал меня в багажнике своего автомобиля. Открывал его только затем, чтобы снова вколоть мне наркотик. Я смутно осознавала, что у него там был еще один ребенок, маленький мальчик, но в основном он держал нас порознь друг от друга. Когда мы добрались до Колорадо, он оставил меня в багажнике и ушел, чтобы сделать что-то с мальчиком. Я выбралась. Хватило силы вскрыть багажник. Потом подожгла дом, чтобы отвлечь его, и побежала к шоссе. Побежала через этот ужасный лес, где с деревьев свисают все эти рождественские игрушки. Я бежала к тебе, Лу. А все остальное, что было после, ты знаешь, — сказала она. — Это один из способов, как я запомнила случившееся. Хочешь услышать другой?
Он не был уверен, что хочет, но кивнул ей, чтобы продолжала.
— Так вот, в другой версии моей жизни у меня был велосипед. Отец подарил мне его, когда я была маленькой. И с помощью этого велосипеда я отыскивала потерянные вещи. Ездила на нем через воображаемый крытый мост, и этот мост всегда доставлял меня, куда мне надо было попасть. Например, однажды моя мать потеряла браслет, и я поехала на своем байке через мост и вышла в Нью-Гемпшире, в сорока километрах от дома. И браслет был там, в закусочной под названием «Террис Примо Субс». Все пока понятно?
— Воображаемый мост, сверхсильный велосипед. Понял.
— На протяжении нескольких лет я с помощью своего велосипеда и моста находила все что угодно. Пропавшие мягкие игрушки, потерянные фотографии. Все такое. На поиски я выезжала нечасто. Всего раз или два в год. И чем старше я была, тем реже ездила. Это начало меня пугать, потому что я знала, что это невозможно, что мир не должен действовать вот так. Когда я была маленькой, это было как бы просто понарошку. Но когда я стала старше, это стало казаться сумасшествием. Я начала бояться.
— Удивляюсь, почему ты не воспользовалась своей особой силой, чтобы найти кого-то, кто мог бы тебе сказать, что с тобой все в порядке, — сказал Лу.
Глаза у нее расширились и вспыхнули от удивления, и Лу понял, что на самом деле именно так она и поступила.
— Откуда ты?.. — начала она.
— Я читал много комиксов. Это логичный следующий шаг, — сказал Лу. — Обнаружить волшебное кольцо, разыскать Стражей Вселенной[110]. Стандартная операционная процедура. И кто это был?
— Мост привел меня к библиотекарше в Айове.
— Якобы библиотекарше.
— У этой девушки — она была ненамного старше меня — имелась своя собственная особая сила. С помощью фишек «Эрудита» она могла раскрывать разные секреты. Составлять сообщения, поступавшие невесть откуда. Что-то в этом роде.
— Воображаемая подруга?
Она послала ему быструю, испуганную и извиняющуюся улыбку и коротко помотала головой.
— Это не ощущалось воображаемым. Никогда. Это представлялось вполне реальным.
— Даже то, что ты на велосипеде добралась до самой Айовы?
— Через мост «Короткого пути».
— И как долго нужно было ехать из Массачусетса до кукурузной столицы Америки?
— Не знаю. Тридцать секунд? Минуту, самое большее.
— У тебя заняло тридцать секунд, чтобы проехать от Массачусетса до Айовы? И это не представлялось воображаемым?
— Нет. Я все помню так, как будто это произошло на самом деле.
— Хорошо. Понял. Продолжай.
— Ну вот, как я уже сказала, у этой девушки в Айове был мешок с фишками «Эрудита». Она могла вытаскивать буквы и выстраивать их в сообщения. Буквы «Эрудита» помогали ей раскрывать тайны, так же как мой байк помогал мне находить потерянные вещи. Она сказала мне, что есть и другие люди вроде нас. Люди, которые могут делать невозможное, если у них есть нужное приспособление. Она рассказала мне о Чарли Мэнксе. Предупредила меня о нем. Сказала, что есть такой человек, плохой человек с плохим автомобилем. С помощью своего автомобиля он высасывал жизнь из детей. Он был своего рода вампиром — дорожным вампиром.
— Нет. Я все помню так, как будто это произошло на самом деле.
— Хорошо. Понял. Продолжай.
— Ну вот, как я уже сказала, у этой девушки в Айове был мешок с фишками «Эрудита». Она могла вытаскивать буквы и выстраивать их в сообщения. Буквы «Эрудита» помогали ей раскрывать тайны, так же как мой байк помогал мне находить потерянные вещи. Она сказала мне, что есть и другие люди вроде нас. Люди, которые могут делать невозможное, если у них есть нужное приспособление. Она рассказала мне о Чарли Мэнксе. Предупредила меня о нем. Сказала, что есть такой человек, плохой человек с плохим автомобилем. С помощью своего автомобиля он высасывал жизнь из детей. Он был своего рода вампиром — дорожным вампиром.
— Ты говоришь, что узнала о Чарли Мэнксе, прежде чем он тебя похитил?
— Нет, не говорю. Потому что в этой версии моей жизни он вообще меня не похищал. В этой версии моей жизни я тупо поругалась с мамой, а потом воспользовалась своим велосипедом, чтобы найти его. Я хотела найти себе какую-нибудь неприятность, и я ее нашла. Проехала по мосту «Короткого пути» и оказалась у Дома Саней Чарли Мэнкса. Он сделал все, чтобы убить меня, но я вырвалась, побежала и встретила тебя. И та история, что я рассказала полиции, вся эта чепуха о том, что я была заперта у него в багажнике и изнасилована, — я все это просто придумала, потому что понимала, что никто не поверит правде. Я могла бы рассказать о Чарли Мэнксе все что угодно, потому что знала: то, что он делал в действительности, было хуже любой лжи, которую я могла выдумать. Запомни: в этой версии моей жизни он не грязный старый похититель детей, но чертов вампир.
Она не плакала, но глаза у нее были влажными и блестящими, светящимися так, что по сравнению с ними бенгальские огни Четвертого июля казались дешевыми и тусклыми.
— Значит, он высасывал жизнь из маленьких детей, — сказал Лу. — А что потом? Что с ними случилось?
— Они уезжали в какую-то Страну Рождества. Не знаю, где это — не уверена даже, что это в нашем мире, — но у них отличная телефонная служба, потому что дети оттуда все время мне звонили. — Она посмотрела на детей, стоявших на каменной стене, на Уэйна среди них, и прошептала: — К тому времени как Мэнкс вытягивал из них жизнь, они уже были погублены. Ничего в них не оставалось, кроме ненависти и зубов.
Лу содрогнулся.
— Господи.
Группка мужчин и женщин неподалеку разразилась смехом, и Лу бросил на них гневный взгляд. Ему казалось, что в данный миг никто поблизости не имел права радоваться жизни.
Он посмотрел на нее и сказал:
— Значит, подведем итог: есть одна версия твоей жизни, где Чарли Мэнкс, грязный старый детоубийца, похитил тебя с железнодорожной станции. И ты едва смогла от него ускользнуть. Это официальное воспоминание. Но потом есть эта другая версия, где ты переехала через воображаемый мост на экстрасенсорном велосипеде и выследила его в Колорадо по собственной инициативе. И это неофициальное воспоминание. Передача «За кулисами» на канале VH-1.
— Да.
— И оба эти воспоминания представляются тебе истинными.
— Да.
— Но ты же понимаешь, — сказал Лу, пристально ее разглядывая, — что эта история о мосте «Короткого пути» — полная чушь. В глубине души ты знаешь, что это история, которую ты сама себе рассказала, чтобы не надо было думать о том, что с тобой случилось в действительности. Чтобы не надо было думать о… том, как тебя похитили, и обо всем остальном.
— Верно, — сказала Вик. — Именно это я и поняла в психиатрической больнице. Моя история о чудесном мосте является классической фантазией расширения возможностей. Я не могла вынести мысль о том, что стала жертвой, поэтому выдумала эту огромную небылицу, чтобы сделать себя героиней истории, дополнив ее целым набором воспоминаний о вещах, которых никогда не было.
По-прежнему держа свою мотоциклетную куртку сложенной на колене, он откинулся на спинку кресла, расслабился и перевел дух. Ладно. Все не так уж плохо. Теперь он понимал, о чем она ему рассказывает: о том, что ей пришлось пережить что-то ужасное, что на некоторое время сделало ее сумасшедшей. Она на время отступила в фантазию — кто угодно отступил бы! — но теперь готова отбросить эту выдумку и иметь дело с вещами как они есть.
— Ой, — спросил Лу, чуть ли не задним числом. — Черт. Мы вроде как отклонились от того, о чем говорили. Какое все это имеет отношение к той женщине, что пришла вчера к твоему дому?
— Это была Мэгги Ли, — сказала Вик.
— Мэгги Ли? Кто это, черт возьми?
— Библиотекарша. Та девушка, с которой я познакомилась в Айове, когда мне было четырнадцать. Она разыскала меня в Хэверхилле, чтобы рассказать мне, что Чарли Мэнкс восстал из мертвых и охотится за мной.
* * *Читать по большому, круглому, щетинистому лицу Лу было почти до смешного легко. Когда Вик сказала ему, что встретилась с женщиной из своего воображения, глаза у него не просто расширились. Они выскочили, сделав его похожим на персонажа комикса, который только что сделал большой глоток из бутылки, отмеченной XXX[111]. Если бы из ушей у него повалил дым, картина была бы полной.
Вик всегда нравилось трогать его лицо, и она едва удерживалась от этого сейчас. Оно для нее было таким же притягательным, как резиновый мяч для ребенка.
Она была ребенком, когда в первый раз его поцеловала. По сути, оба они тогда были детьми.
— Чуня. Что за черт? Я думал, ты сказала, что библиотекарша была выдумкой. Как твой воображаемый крытый мост.
— Да. Именно так я решила в больнице. Что все эти воспоминания — плоды воображения. Тщательно продуманная история, которую я создала, чтобы защититься от истины.
— Но… она не может быть воображаемой. Она была у дома. Уэйн ее видел. Она оставила папку. Вот где Уэйн прочел о Чарли Мэнксе, — сказал Лу. Потом его большое, выразительное лицо озарилось тревогой. — Ой, чуня. Я не должен был говорить тебе это. О папке.
— Уэйн заглядывал в нее? Вот черт. Я сказала ей забрать ее с собой. Не хотела, чтобы Уэйн ее видел.
— Не говори ему, что я тебе рассказал. — Лу сжал кулак и постучал им по одному из своих слоновьих колен. — Я так хреново храню секреты.
— Ты бесхитростный, Лу. Это одна из причин, почему я тебя люблю.
Он поднял голову и окинул ее удивленным взглядом.
— Это так, знаешь ли, — сказала она. — Не твоя вина, что я так все испортила. Не твоя вина, что я так все обламываю.
Лу опустил голову и задумался.
— Ты что, собираешься сказать мне, что я не так уж плоха? — спросила она.
— М-м-м, нет. Я подумал, почему все так любят повстречать горячую девушку, наделавшую кучу ошибок. Потому что всегда возможно, что очередную ошибку она совершит с тобой.
Она улыбнулась, наклонилась к нему так, что между ними не осталось промежутка, положила свою руку на его ладонь.
— Я наделала огромную кучу ошибок, Луи Кармоди, но ты не одна из них. Ой, Лу. Я чертовски устала оставаться в собственной голове. Завихрения плохи, а оправдания еще хуже. Знаешь, у обеих версий моей жизни есть кое-что общее. Одна вещь. В первой версии моей жизни я ходячее бедствие, потому что мама меня вдоволь не обнимала, а папа не учил меня запускать воздушных змеев или еще чему-нибудь. В другой версии мне дозволено быть сумасшедшей чертовкой…
— Ш-ш-ш. Перестань.
— …разрушать твою жизнь и жизнь Уэйна…
— Хватит себя бичевать.
— …потому что все эти поездки через мост «Короткого пути» как-то меня запутали. Потому что он с самого начала был небезопасным строением, и с каждым разом, как я по нему проезжала, он изнашивался немного больше. Потому что он мост, но при этом он еще и внутри моей собственной головы. Не думаю, чтобы это можно было понять. Я сама с трудом это понимаю. В этом много фрейдистского.
— Фрейдистского или нет, но ты говоришь о нем так, словно он реален, — сказал Лу. Он вгляделся в ночь. Сделал медленный, глубокий, успокоительный вдох. — Так он реален?
Да, с мучительной настойчивостью подумала Вик.
— Нет, — сказала она. — Он не может быть реальным. Мне надо, чтобы он не был реален. Лу, помнишь того типа, что стрелял в члена конгресса в Аризоне? Лофнера?[112] Он считает, что правительство пытается поработить человечество, контролируя грамматику. По его словам, в этом нельзя было сомневаться. Доказательства всегда были повсюду. Когда он выглядывал в окно и видел, что кто-то гуляет с собакой, он был уверен, что это шпион, которого ЦРУ отправило за ним следить. Шизы все время творят воспоминания: встречи с известными людьми, похищения, героические победы. Такова природа заблуждения. Химические процессы в организме полностью искажают чувство реальности. Что было в ту ночь, когда я сунула все наши телефоны в духовку и спалила наш дом? Я была уверена, что мертвые дети звонят мне из Страны Рождества. Я слышала телефонные звонки, которых больше никто не слышал. Слышала голоса, которых не слышал никто другой.