Чарли Мэнкс закрыл свои уши костлявыми пальцами и изобразил на лице боль.
— Слишком много мерзкого шума.
— Не жалеешь ушек — не видать игрушек, — сказал Человек в Противогазе. — Кто кричал о помощи, подо льдом потом ищи.
Уэйна тошнило. Он открыл рот, чтобы снова крикнуть, но Мэнкс протянул руку и прижал палец к его губам. Ш-ш-ш. Уэйна едва не передернуло от запаха этого пальца — смеси формальдегида и крови.
— Я не собираюсь делать тебе больно. Я детей не обижаю. Так что не стоит закатывать кошачий концерт. Мне с твоей матерью надо разобраться. Ты, я уверен, мальчик хороший. Все дети таковы — до времени. Но твоя мать — лживая негодяйка, она лжесвидетельствовала против меня. Но и это еще не все. У меня есть свои собственные дети, а она не подпускала меня к ним годы и годы. Целых десять лет я не видел их сладко улыбающихся лиц, хотя довольно часто слышал во сне их голоса. Я слышал, как они зовут меня, и знал, что они голодают. Ты не представляешь, что это такое — знать, что твои дети нуждаются, а ты не можешь им помочь. Это любого нормального человека доведет до сумасшествия. Конечно, найдутся и такие, кто скажет, что меня далеко вести не надо!
При этих словах оба взрослых рассмеялись.
— Пожалуйста, — сказал Уэйн. — Отпустите меня.
— Хотите, я угощу его газом, мистер Мэнкс? Не пришла ли пора пустить пряничный дым?
Мэнкс сложил руки на животе и нахмурился.
— Немного вздремнуть, может, будет лучше всего. Трудно рассуждать с ребенком, который так надрывается.
Человек в Противогазе силой повел Уэйна вокруг автомобиля. Уэйн теперь увидел, что это «Роллс-Ройс», и у него вспыхнуло воспоминание об одной из газетных статей Мэгги Ли, где было что-то о жителе Теннесси, который исчез вместе с «Роллс-Ройсом» 1938 года.
— Хупер! — крикнул Уэйн.
Они проходили мимо собаки. Хупер повернул голову, как бы хватая муху, обнаружив в себе больше жизни, чем Уэйн мог бы предполагать. Он сомкнул зубы на левой лодыжке Человека в Противогазе.
Человек в Противогазе завизжал и споткнулся. Уэйн подумал было, что сможет вырваться, но у человечка были длинные и сильные, как у павиана, руки, и он обхватил предплечьем горло Уэйна.
— Ой, мистер Мэнкс, — сказал Человек в Противогазе. — Он кусается! Кусачий пес! Он всадил в меня свои зубы!
Мэнкс поднял серебряный молоток и обрушил его на голову Хуперу, как у ярмарочного силомера бьют кувалдой по наковальне, проверяя, заставят ли зазвенеть звонок. Череп Хупера хрустнул, как лампочка под каблуком. Для верности Мэнкс ударил его еще раз. Человек в Противогазе высвободил ногу, повернулся боком и пнул ногой Хупера для круглого счета.
— Грязный пес! — крикнул Человек в Противогазе. — Надеюсь, тебе больно! Надеюсь, тебе очень больно!
Когда Мэнкс выпрямился, на рубашке у него блестела в виде грубой буквы Y свежая, влажная кровь. Она просачивалась через шелк, струилась из какой-то раны на груди старика.
— Хупер, — сказал Уэйн. Он хотел крикнуть, но это прозвучало как шепот, едва слышный ему самому.
Белый мех Хупера теперь был весь покрыт красными пятнами. Это походило на кровь на снегу. Уэйн не мог смотреть на то, во что превратилась его голова.
Мэнкс наклонился над собакой, пытаясь отдышаться.
— Ну что ж. Этот щенок погонял свою последнюю стаю голубей.
— Вы убили Хупера, — сказал Уэйн.
— Да. Похоже, что так, — сказал Чарли Мэнкс. — Бедняжка. Это очень плохо. Я всегда стараюсь быть другом собакам и детям. Постараюсь стать другом и тебе, молодой человек. Считай, что я у тебя в долгу. Посади его в машину, Бинг, и дай ему что-нибудь, что отвлекло бы его от неприятностей.
Человек в Противогазе толкал Уэйна перед собой, подпрыгивая, чтобы не наступать на правую ногу.
Задняя дверца «Роллс-Ройса» щелкнула и широко распахнулась. В машине никого не было. Никто не касался защелки. Уэйн был сбит с толку — даже поражен, — но не стал задерживаться на этом. Дела теперь шли быстро, и ему некогда было задумываться.
Уэйн понимал, что если он залезет на заднее сиденье, то никогда не выберется оттуда. Это было все равно что лезть в собственную могилу. Хупер, однако, попытался показать ему, что делать. Хупер попытался показать ему, что, даже если ты кажешься совершенно подавленным, еще можно показать зубы.
Уэйн повернул голову и впился зубами в голую руку толстяка. Он сомкнул челюсти и сжимал их, пока не почувствовал вкус крови.
— Мне больно! Он делает мне больно! — закричал Человек в Противогазе.
Рука у него то сжималась в кулак, то разжималась. Уэйн, сфокусировав взгляд, увидел слова, написанные черным маркером на ладони Человека в Противогазе:
ТЕЛЕФОН
АВАРИЯ
АВТОМОБИЛЬ
— Бинг! — прошипел мистер Мэнкс. — Тсс! Посади его в машину — и чтоб ни звука!
Бинг — Человек в Противогазе — схватил Уэйна за волосы и потянул. Уэйн чувствовал, что у него срывают с головы скальп, словно старое ковровое покрытие. Тем не менее он выставил перед собой ногу, уперев ее в борт автомобиля. Человек в Противогазе застонал и ударил Уэйна по голове.
Это было похоже на фотовспышку. Только вместо вспышки белого света это была вспышка черноты, где-то позади глаз. Уэйн больше не мог упираться ногой в борт автомобиля. Когда зрение у него прояснилось, он, уже будучи протолкнутым в открытую дверь, повалился на четвереньки на ковер.
— Бинг! — крикнул Мэнкс. — Закрой дверь! Кто-то идет! Это та ужасная женщина!
— Твоя задница травкой дразнится, — сказал Уэйну Человек в Противогазе. — Ах, как дразнится травкой задница. А я — газонокосилка. Я скошу твою задницу, а потом ее трахну. Трахну тебя прямо в задницу.
— Бинг, слушай, что говорю!
— Мама! — крикнул Уэйн.
— Я иду! — крикнула она в ответ усталым голосом, доносившимся издалека и не выдававшим особой тревоги.
Человек в Противогазе захлопнул дверцу машины.
Уэйн поднялся на колени. У него пульсировало и пылало левое ухо, куда пришел удар. Во рту был мерзкий привкус крови.
Он посмотрел поверх передних сидений через ветровое стекло.
По дороге двигался темный силуэт. Туман выкидывал достойные комнаты смеха трюки с оптикой, искажая и расширяя очертания. Силуэт напоминал гротескного горбуна, толкавшего инвалидное кресло.
— Мама! — снова крикнул Уэйн.
Отрылась передняя пассажирская дверца — которая была слева, там, где в американском автомобиле был бы руль. Человек в Противогазе залез внутрь, закрыл за собой дверцу, затем повернулся на сиденье и наставил пистолет Уэйну в лицо.
— Заткни пасть, — сказал Человек в Противогазе, — или я тебя продырявлю. Накачаю тебя свинцом. Как тебе это понравится? Не слишком, я уверен!
Человек в Противогазе осмотрел свою правую руку. На месте укуса красовался неправильной формы фиолетовый синяк, заключенный в скобки яркой крови, где зубы Уэйна пронзили кожу.
Мэнкс сел за руль. Он положил свой серебряный молоток на кожу между собой и Человеком в Противогазе. Машина была заведена, и двигатель издавал низкое резонирующее мурлыканье, скорее ощущаемое, чем слышимое, — этакую роскошную вибрацию.
Горбун с инвалидным креслом шел сквозь туман, пока вдруг, совершенно неожиданно, не преобразился в женщину, ведущую мотоцикл, с трудом толкая его за руль.
Уэйн открыл рот, чтобы снова крикнуть матери. Человек в Противогазе помотал головой. Уэйн смотрел в черный круг ствола. Это было не страшно. Это было захватывающе — как вид с высокого пика, на краю отвесного обрыва.
— Рот закройте на крючок, — сказал Человек в Противогазе. — Началась игра в «молчок». Ни веселья, ни забав, а иначе ждет «пиф-паф».
Чарли Мэнкс спустил автомобиль на подъездную дорогу с тяжелым клацаньем. Потом оглянулся через плечо.
— Не обращай на него внимания, — сказал Мэнкс. — Он старый зануда. Думаю, нам удастся повеселиться. Я в этом почти уверен. Собственно, я собираюсь позабавиться прямо сейчас.
* * *Мотоцикл не заводился. Он даже не производил подающих надежду шумов. Она вскакивала на него и спрыгивала обратно, пока у нее не загудели ноги, но он ни разу не издал этого низкого, глубокого, откашливающегося звука, позволяющего думать, что двигатель вот-вот заработает. Вместо этого он только тихо фукал, как человек, с презрением выдыхающий между губ: п-ффф.
Не оставалось ничего другого, кроме как идти пешком.
Она нагнулась к рулю и начала толкать. С усилием сделала три шага, затем остановилась и снова посмотрела через плечо. Мост по-прежнему отсутствовал. Никакого моста никогда не было.
Вик шагала и пыталась представить себе, как начнет разговор с Уэйном.
Эй, малыш, плохая новость: я что-то растрясла в мотоцикле, и он сломался. Да, и я что-то растрясла у себя в голове, и она тоже вышла из строя. Придется отправиться в починку. Как только устроюсь в палате психушки, пришлю тебе открытку.
Эй, малыш, плохая новость: я что-то растрясла в мотоцикле, и он сломался. Да, и я что-то растрясла у себя в голове, и она тоже вышла из строя. Придется отправиться в починку. Как только устроюсь в палате психушки, пришлю тебе открытку.
Она рассмеялась. На ее слух, это мало чем отличалось от рыдания.
Уэйн. Больше всего на свете я хочу быть такой мамой, которой ты заслуживаешь. Но я не могу. Я не могу ею быть.
От одной мысли, что она скажет что-нибудь подобное, ее тошнило. Даже если это и правда, от этого не почувствуешь себя менее трусливой.
Уэйн. Я надеюсь, ты знаешь, что я тебя люблю. Надеюсь, ты знаешь, что я старалась.
Через дорогу проплывал туман, и казалось, что он проходит прямо сквозь нее. Для разгара лета день выдался необъяснимо прохладным.
В ее мыслях заговорил другой голос, сильный, ясный, мужской, голос ее отца: Не втирай очковтирателю, малышка. Ты хотела найти мост. Ты поехала его искать. Вот зачем ты перестала принимать свои таблетки. Вот зачем ты починила мотоцикл. Чего ты на самом деле боишься? Боишься, что ты сумасшедшая? Или боишься, что ты нормальная?
Вик часто слышала от отца вещи, которых не хотела знать, хотя говорила с ним за последние десять лет всего несколько раз. Она удивлялась, почему все еще нуждается в голосе того, кто бросил ее, даже не оглянувшись.
Она толкала мотоцикл через влажный холод тумана. Бисеринки воды покрывали странную восковую поверхность мотоциклетной куртки. Кто знает, из чего она была сделана — какое-то сочетание холста, тефлона и, предположительно, драконьей шкуры.
Вик сняла шлем и повесила его на руль, но тот не хотел там держаться и все время падал наземь. В конце концов она снова нахлобучила его на голову. Вик толкала свою машину, тащась вдоль обочины. Ей пришло в голову, что она могла бы просто оставить мотоцикл и вернуться за ним позже, но она не стала рассматривать эту мысль всерьез. Однажды она отошла от другого байка, «Роли», и вместе с ним оставила лучшее в себе. Имея колеса, которые могут доставить тебя куда угодно, не станешь от них уходить.
Вик пожалела, может быть, первый раз в жизни, что у нее нет мобильного телефона. Иногда казалось, что она последний человек в Америке, у которого его нет. Она делала вид, что это способ продемонстрировать свою свободу от технологических пут XXI века. Но на самом деле ей была ненавистна мысль о телефоне, находящемся при ней постоянно и повсеместно. Она не знала бы покоя, если бы каждую минуту мог последовать срочный звонок из Страны Рождества от какого-нибудь мертвого ребенка: Эй, мисс МакКуин, вы по нас соскучились?!!
Она толкала и шла, толкала и шла. И что-то напевала себе под нос. Долгое время она этого даже не замечала. Ей представлялось, как Уэйн стоит дома у окна, уставившись в дождь и туман, и нервно переминается с ноги на ногу.
Вик осознавала — и старалась подавить — нарастающую панику, непропорциональную ситуации. Она чувствовала, что нужна дома. Она слишком долго отсутствовала. Она боялась слез и гнева Уэйна… и в то же время с нетерпением ждала их, предвкушала встречу с ним, жаждала узнать, что с ним все в порядке. Она толкала. Она пела.
— Ночь тиха, — пела она. — Ночь свята.
Она услышала себя и перестала петь, но песня продолжала звучать у нее в голове, жалобная и фальшивая. Благодать. Лепота.
Вик знобило в ее мотоциклетном шлеме. Ноги у нее замерзли и намокли от тумана, лицо разгорячилось и вспотело от усилий. Ей хотелось посидеть — нет, полежать на спине, среди травы, глядя в низкое створоженное небо. Но она увидела наконец арендованный ими дом — темный прямоугольник слева от нее, почти безликий в тумане.
День уже померк, и ее удивило, что в коттедже нигде не было света, кроме бледно-голубого свечения от телевизора. Ее слегка удивило и то, что Уэйн не стоял в окне, глядя на нее.
Но потом она его услышала.
— Мама, — прокричал он. Через шлем его голос казался приглушенным, доносящимся издалека.
Она опустила голову. Он был в порядке.
— Я иду, — устало откликнулась она.
Она почти добралась до подъездной дороги, когда услышала автомобиль на холостом ходу. Она подняла глаза. Сквозь туман светили фары. Автомобиль, которому они принадлежали, стоял у обочины дороги, но начал подниматься на асфальт, как только она его увидела.
Вик стояла и смотрела на него, и когда автомобиль подался вперед, раздвигая туман, она не могла бы сказать, что чересчур удивлена. Она отправила его в тюрьму, она читала его некролог, но на протяжении всей ее взрослой жизни какая-то часть ее ждала новой встречи с Чарли Мэнксом и его «Роллс-Ройсом».
«Призрак» выскользнул из тумана, черные сани, прорывающиеся сквозь облако и тащащие за собой хвост декабрьской изморози. Декабрьская изморозь в начале июля. Клубящийся белый дым взвился кверху, открывая номерной знак, старый, покрытый вмятинами, изъеденный ржавчиной: NOS4A2.
Вик выпустила мотоцикл, и тот со страшным грохотом упал наземь. Зеркало на левой рукоятке руля рассыпалось красивыми брызгами серебристых осколков.
Она повернулась и побежала.
Изгородь была слева от нее, и она достигла ее через два шага и прыгнула на нее. Она влезла на верхнюю перекладину, когда услышала, как автомобиль взбирается на насыпь позади нее, и успела спрыгнуть, приземлиться на лужайку и сделать еще один шаг, прежде чем «Призрак» протаранил изгородь у нее за спиной.
Бревно, фыр-фыр-фыр, прокрутилось в воздухе, словно винт вертолета, и ударило ее по плечам. Сбитая с ног и брошенная за край мира, она упала в бездонную пропасть, упала в холодный клубящийся дым, которому не было конца.
* * *«Призрак» врезался в изгородь из ошкуренных жердей, и Уэйна сбросило с заднего сиденья на пол. Зубы у него лязгнули, резко ударившись друг о друга.
Бревна трещали и разлетались. Одно из них издало колотящий звук, барабаня по капоту. Уэйну показалось, что это был звук от удара автомобиля по телу матери, и он начал кричать.
Мэнкс рывком остановил машину и повернулся на сиденье к Человеку в Противогазе.
— Я не хочу, чтобы он смотрел на все это, — сказал Мэнкс. — Увидеть, как твоя собака умирает на дороге, — это и так достойно сожаления. Усыпи его, Бинг, хорошо? Всякому видно, что он на пределе.
— Я должен помочь вам с женщиной.
— Спасибо, Бинг. Это очень заботливо. Нет, она полностью в моих руках.
Машина качнулась, когда мужчины выбрались наружу.
Уэйн с трудом поднялся на колени, задрал голову, чтобы посмотреть поверх переднего сиденья, через окно и во двор.
Чарли Мэнкс с серебряным молотком в руке обходил переднюю часть автомобиля. Мать Уэйна лежала на траве среди разбросанных бревен.
Открылась задняя левая дверь, и Человек в Противогазе уселся рядом с Уэйном. Уэйн метнулся вправо, пытаясь добраться до другой двери, но Человек в Противогазе поймал его за руку и подтащил к себе.
В одной руке у него был маленький синий аэрозольный баллон. Сбоку на нем значилось ПРЯНИЧНЫЙ АРОМАТ ОСВЕЖИТЕЛЬ ВОЗДУХА, а ниже изображалась женщина, вынимающая из духовки противень с пряничными человечками.
— Рассказать тебе, что это за газ? — сказал Человек в Противогазе. — Хоть здесь и написано «Пряничный аромат», на самом деле он пахнет сном. Пшикнуть им тебе в рот — и он свалит тебя до следующей среды.
— Нет, — крикнул Уэйн. — Не надо.
Он трепыхался, как птица, одно крыло у которой прибито к доске. Он никуда не летел.
— Ну и не буду, — сказал Противогаз. — Ты укусил меня, дерьмо ты этакое. Откуда тебе знать, может, у меня СПИД? А теперь и у тебя. У тебя теперь полный рот моего СПИДа.
Уэйн смотрел поверх переднего сиденья, через лобовое стекло, во двор. Мэнкс расхаживал вокруг его матери, которая по-прежнему не шевелилась.
— Мне полагается укусить тебя в ответ, сам знаешь, — сказал Человек в Противогазе. — Полагается укусить тебя дважды, один раз за тебя самого, а другой — за твоего грязного пса. Я могу укусить тебя в твое хорошенькое личико. У тебя личико как у хорошенькой девочки, но оно не было бы таким хорошеньким, если бы я откусил тебе щеку и выплюнул ее на пол. Но вместо этого мы будем просто здесь посиживать. Просто посиживать и смотреть представление. Ты увидишь, что мистер Мэнкс делает с грязными шлюхами, которые говорят грязную ложь. И когда он с ней закончит… когда он с ней закончит, настанет моя очередь. А я и вполовину не такой добрый, как мистер Мэнкс.
Его мать шевелила правой рукой, то собирая пальцы чуть ли не в кулак, то распрямляя их. Уэйн почувствовал, как внутри у него что-то разжалось. Словно кто-то стоял у него на груди и только что сошел, впервые за невесть сколько времени дав ему возможность вдохнуть полной грудью. Не умерла. Не умерла. Она не умерла.