Он стыдился не того, что страдал, как говорил его врач, патологическим ожирением (что за определение, «патологическое», как будто иметь избыточный вес в какой-то мере морально подобно некрофилии). Чего он не терпел — чувствуя, как внутри у него все корчится и болит, — так это собственной неспособности изменить свои привычки. Он действительно не мог сказать того, что должен был; не мог заказать салат, когда чувствовал запах картофеля фри. В последний год жизни с Вик он знал, что она нуждается в помощи, — она втайне пила и отвечала на воображаемые телефонные звонки, — но не мог выдерживать с ней линию поведения, не мог предъявлять требования или выставлять ультиматумы. И если она распалялась и хотела с ним спать, он не мог сказать, что беспокоится о ней, мог только облапить ее зад и зарыться лицом в ее обнаженную грудь. Он был ее сообщником вплоть до того дня, когда она набила духовку телефонами и сожгла их дом дотла. Только что спичку не зажег.
Он устроился за столом, предназначенным для карлика, страдающего анорексией, на стуле, годном только для задницы десятилетнего ребенка, — неужели в «Макдоналдсе» не знали своих клиентов? То чем только они думали, расставляя такие стулья для мужчин вроде него? — вытащил свой ноутбук и подключился к бесплатному Wi-Fi.
Он проверил свою электронную почту и полюбовался на косплейных[120] милашек в нарядах Пауэр Герл[121]. Заглянул на форум Милларуорлд, где несколько участников обсуждали, какого цвета должен быть Халк[122] в следующий раз. Дебилы, судачившие о комиксах, ставили его в тупик, его смущало, о какой ерунде они спорят. Ясно же, что серого или зеленого. Другие цвета были бы глупыми.
Лу прикидывал, сможет ли посмотреть на Девушек-самоубийц[123] так, чтобы никто из проходящих мимо не заметил этого, как вдруг в кармане его шорт замурлыкал телефон. Он приподнял задницу и стал его раскапывать.
Он взял его в руку, когда расслышал музыку, игравшую через звуковую систему аэропорта. Невероятно, но это была песня старого Джонни Мэтиса[124], «Поездка на санях». Невероятно, потому что температура в Бостоне этим ранним июльским утром была примерно такой же умеренной, как на Венере; Лу покрывался потом от одного взгляда наружу. Мало того — по звуковой системе аэропорта звучало что-то другое вплоть до мгновения, когда зазвонил телефон. Леди Гага[125], Аманда Палмер[126] или кто-то еще. Какая-то милая сумасшедшая с пианино.
Лу вытащил телефон, но сделал паузу, чтобы посмотреть на женщину за соседним столиком, миловидную мамашу, слегка напоминавшую Сару Пэйлин[127].
— Чуня, — сказал Лу. — Вы слышите? — Он указал на потолок. — Они играют рождественскую музыку! А сейчас середина лета!
Она застыла, не поднеся к своим накачанным гелем губам вилку нашинкованной капусты, и посмотрела на него с растерянностью, смешанной с беспокойством.
— Песня, — сказал Лу. — Вы слышите эту песню?
У нее нахмурился лоб. Она смотрела на него, как могла бы смотреть на лужу рвоты, — как на что-то такое, чего следует избежать.
Лу глянул на телефон, увидел, что звонит Уэйн. Это было странно: они обменивались сообщениями всего несколько минут назад. Может, Вик вернулась после поездки на «Триумфе» и хочет поговорить с ним о том, как тот ведет себя на дороге.
— Ладно, не берите в голову, — сказал Лу почти-Саре-Пэйлин и помахал рукой в воздухе, отменяя тему.
Он ответил.
— В чем дело, чувак? — сказал Лу.
— Папа, — хриплым шепотом сказал Уэйн. Он изо всех сил старался не заплакать. — Папа. Я в машине, на заднем сиденье. Не могу выйти.
Лу ощутил слабую, почти нежную боль у себя за грудиной, в области шеи и, что любопытно, за левым ухом.
— Что ты имеешь в виду? В какой машине?
— Они собираются убить маму. Два типа. Здесь два типа, они посадили меня в машину, и я не могу вылезти из заднего отсека. Это Чарли Мэнкс, папа. И кто-то в противогазе. Кто-то… — Он вскрикнул. На заднем плане Лу услышал ряд хлопков. Первым делом он подумал о петардах. Но это были не петарды. Уэйн крикнул: — Они стреляют, папа! Они стреляли в маму!
— Выйди из машины, — услышал Лу собственный голос, странный, тонкий, слишком высокий. Он едва осознавал, что встал на ноги. — Просто отопри дверцу и беги.
— Не могу. Не могу. Она не отпирается, а когда я пытаюсь перелезть на переднее сиденье, то просто скатываюсь обратно. — Уэйн подавил рыдание.
Голова Лу была воздушным шаром, наполненным летучими газами и поднимавшим его прямо с пола к потолку. Он подвергался опасности тут же уплыть из реального мира.
— Дверь должна отпираться. Посмотри вокруг, Уэйн.
— Я должен отключиться. Они возвращаются. Я позвоню, когда смогу. Не звони мне, они могли услышать. Могут услышать, даже если я выключу звонок.
— Уэйн! Уэйн! — крикнул Лу. В ушах у него стоял странный звон.
Телефон умолк.
Все в буфете уставились на него. Никто ничего не говорил. Приближались двое полицейских, один из них держал руку на формованной пластиковой рукоятке своего пистолета калибра 0.45.
Лу подумал, позвони в полицию штата. Позвони в полицию штата Нью-Гемпшир. Прямо сейчас. Но когда он отвел телефон от лица, чтобы набрать 911, тот выскользнул у него из руки. А когда он наклонился, чтобы протянуть к нему руку, то обнаружился, что хватается за грудь, где боль вдруг удвоилась, тычась в него острыми краями. Словно кто-то выстрелил из строительного степлера в одну из его сисек. Он уперся рукой в стол, чтобы не упасть, но потом локоть у него подогнулся, и он повалился подбородком вперед. Он ударился о край стола, зубы у него лязгнули, он зарычал и рухнул на пол. Его коктейль упал вместе с ним. Восковая чашка разбилась, и он распростерся в холодной и сладкой луже ванильного мороженого.
Ему было всего 36. Он был слишком молод для сердечного приступа, даже при его наследственности. Он знал, что ему придется расплатиться за то, что не взял салат.
Озеро УиннипесокиКогда появился Человек в Противогазе с пистолетом в руке, Вик пыталась попятиться, но никак не могла передать сигнал своим ногам. Дуло пистолета держало ее на месте, завораживало, как карманные часы гипнотизера. Она с тем же успехом могла быть вкопана в землю по бедра.
Потом Мэнкс встал между ней и стрелком, пистолет выстрелил, и левое ухо Мэнкса разорвалось в красной вспышке.
Мэнкс вскрикнул — это был ужасный крик, вопль не боли, но ярости. Пистолет выстрелил во второй раз. Вик увидела справа от себя вихрь всколыхнувшегося тумана и очень прямую линию очищенного воздуха, проходящую через него, отмечая траекторию пули.
«Если простоишь здесь еще мгновение, он застрелит тебя наповал на глазах у Уэйна, — сказал отец, положив руку ей на поясницу. — Не стой здесь, не позволяй Уэйну это видеть».
Она метнула взгляд на автомобиль, посмотрела через лобовое стекло, и ее сын был там, на заднем сиденье. Лицо у него покраснело и напряглось, и он яростно махал на нее рукой: Быстрей, быстрей! Убегай!
Но Вик не хотела, чтобы он видел, как она бежит, бросив его. Все остальные разы, когда она его подводила, не шли ни в какое сравнение с этим последним, непростительным провалом.
Ее пронзила мысль, словно пуля, пробившая туннель в тумане: «Если ты здесь умрешь, никто не сможет найти Мэнкса».
— Уэйн! — крикнула она. — Я приду! Я найду тебя, где бы ты ни был!
Она не знала, услышал ли он ее. Она сама едва себя слышала. В ушах у нее стоял вой — от грохота пистолета Человека в Противогазе ее поразило что-то близкое к глухоте. Она едва расслышала, как кричал Мэнкс: «Давай, стреляй в нее уже!»
Каблуки запищали на мокрой траве, когда она повернулась. Она наконец двигалась. Она опустила голову, хватаясь за шлем, который хотела снять, прежде чем достигнет того места, куда направлялась. Она чувствовала себя комично медленной, чувствовала себя персонажем мультфильма, ноги у нее яростно крутились, устремляясь в никуда, меж тем как трава сворачивалась под ними в рулоны, словно ковер. В мире не было никаких звуков, кроме тяжелого топота ног о землю и дыхания, усиливаемого внутри шлема.
Человек в Противогазе собирался выстрелить ей в спину, всадить пулю в позвоночник, и она надеялась, что это убьет ее, потому что не хотела лежать, распластавшись в грязи, парализованной, и ждать, чтобы он выстрелил в нее снова. «В спину мне, — думала она, — в спину мне, в спину мне», — всего три слова, которые ее ум, казалось, мог составить вместе. Весь ее словарь сократился до этих трех слов.
Она одолела полпути вниз по склону.
Она одолела полпути вниз по склону.
Сдернув наконец шлем, она бросила его в сторону.
Пистолет выстрелил.
Что-то проскакало по воде справа от нее, словно ребенок бросил плоский камешек через озеро.
Ноги Вик коснулись досок причала. Причал качался и хлопал под ней. Она сделала тройной прыжок и нырнула в воду.
Она ударилась о поверхность — снова вспоминала о пуле, рассекающей туман, — а потом оказалась в озере, под водой.
Она погрузилась почти до самого дна, где мир была темным и медленным.
Вик казалось, что она всего несколько мгновений назад была в тускло-зеленом затонувшем мире озера, что она возвращается в тихое и спокойное бессознательное состояние.
Женщина плыла через холодную неподвижность.
В озеро ударила пуля, слева от нее, менее чем в полуфуте, пробивая туннель в воде, ввинчиваясь в темноту, быстро теряя скорость. Вик отпрянула и вслепую замолотила руками, как будто от пули можно было отмахнуться. Ее рука сжала что-то горячее. Она раскрыла ладонь, уставилась на то, что походило на свинцовое грузило на леске. Потревоженные течения скатили эту штуку с ее руки, и та погрузилось в озеро, и только после того, как она исчезла, Вик поняла, что схватила пулю.
Она перевернулась, сделав ногами ножницы, и глядела теперь вверх, потому что легкие начинали болеть. Она видела поверхность озера, яркое серебряное полотнище высоко над ее головой. Плот был в десяти-пятнадцати футах.
Вик поднималась сквозь воду.
Ее грудь была пульсирующим хранилищем, наполненным огнем.
Она била и била ногами. Затем она оказалась под ним, под черным прямоугольником плота.
Она когтила воду, спеша к поверхности. Она думала об отце, о той взрывчатке, с помощью которой он взрывал скалы, о скользких белых пластиковых пакетах с АНФО. Ее грудь была набита смесью АНФО, готовой взорваться.
Ее голова вырвалась из воды, и она задохнулась, наполняя легкие воздухом.
Вик была в глубокой тени, под досками плота, между рядами ржавеющих железных бочек. Здесь пахло креозотом и гнилью.
Вик изо всех сил старалась дышать тихо. Каждый выдох отдавался эхом в маленьком, низком пространстве.
— Я знаю, где ты! — крикнул Человек в Противогазе. — Тебе от меня не скрыться!
Голос у него был писклявым, срывающимся, детским. Он был ребенком, поняла тогда Вик. Ему могло быть тридцать, сорок или пятьдесят, но он все равно был всего лишь одним из детей, отравленных Мэнксом.
И он, да, вероятно, знал, где она.
«Приди и доберись до меня, мудачок ты этакий», — подумала она и вытерла лицо.
Потом она услышала другой голос: Мэнкса. Мэнкс звал ее. Чуть ли не напевая.
— Виктория, Виктория, Виктория МакКуин!
Между двумя металлическими бочками имелся промежуток, зазор, может быть, в дюйм. Она подплыла к нему и посмотрела. На расстоянии в тридцать футов она увидела Мэнкса, стоявшего на краю причала, и Человека в Противогазе позади него. Лицо у Мэнкса было так разукрашено, словно он нырял за яблоками в ведро с кровью[128].
— Боже, боже мой! Вы очень хорошо меня порезали, Виктория МакКуин. Вы сделали фарш из моего лица, а этот мой компаньон умудрился отстрелить мне ухо. С такими друзьями! Что ж. Я весь в крови. Отныне и вовеки веков я буду последним, кого пригласят на танец, вот увидите! — Он рассмеялся, затем продолжил: — Правду говорят: мир тесен. Вот мы и встретились снова. Вас так же трудно удержать в руках, как рыбу. Озеро — прекрасное для вас место. — Он опять сделал паузу. Когда он снова заговорил, то в голосе у него звучала чуть ли не нотка добродушия: — Может, на том и порешим. Вы не убили меня. Вы только забрали у меня моих детей. Справедливость есть справедливость. Я могу уехать и оставить вас, как вы есть. Но поймите, что теперь ваш сын со мной и вы никогда не получите его обратно. Хотя я надеюсь, что он будет иногда звонить вам из Страны Рождества. Там он будет счастлив. Я никогда не причиню ему вреда. Что бы вы ни чувствовали сейчас, потом, снова услышав его голос, вы увидите, что к чему. Увидите, что ему лучше со мной, чем с вами.
Причал скрипел над водой. Двигатель «Роллс-Ройса» работал на холостых оборотах. Она выбиралась из промокшей и отяжелевшей мотоциклетной куртки Лу. Она думала, что та сразу утонет, но она поплыла, похожая на черную токсичную массу.
— Конечно, у вас может возникнуть намерение найти нас, — сказал Мэнкс. Голос у него был хитрым. — Как вы нашли меня раньше. У меня были годы и годы, чтобы подумать о том мосту в лесу. О вашем невозможном мосту. Я знаю все о таких мостах. Знаю все о дорогах, которые можно найти только разумом. По одной из них я сумел попасть в Страну Рождества. Есть ночная дорога, есть железнодорожные пути в Орфанхендж, и врата в Срединный Мир, и старая дорожка в Древесную Хижину Разума, и, наконец, замечательный крытый мост Виктории. Вы по-прежнему знаете, как туда попасть? Найдите меня, если сможете, Вик. Я буду ждать вас в Доме Сна. Я остановлюсь там, прежде чем поехать в Страну Рождества. Найдите меня, и мы поговорим немного еще.
Он повернулся и затопал по причалу обратно к берегу.
Человек в Противогазе испустил тяжелый несчастный вздох, поднял свой 0,45, и пистолет изрыгнул пламя.
Одна из сосновых досок у нее над головой треснула и разметала щепки. Вторая пуля прошила воду справа от нее, оставив стежки на поверхности озера. Вик, поднимая брызги, бросилась прочь от узкой щели, через которую подглядывала. Третья пуля звякнула о ржавую лесенку из нержавеющей стали. Последняя мягко, ничем не примечательно плюхнулась в воду прямо перед плотом.
Она гребла, держась на одном месте.
Хлопнули дверцы автомобиля.
Она услышала хруст шин, когда автомобиль попятился через двор, услышала глухой звук, с которым он переехал через упавшую изгородь.
Вик подумала, что это могло быть уловкой: один из них в машине, а другой, Человек в Противогазе, остался вне поля зрения, с пистолетом наготове. Она закрыла глаза. Она внимательно слушала.
Когда она открыла глаза, то ей предстал большой волосатый паук, подвешенный в том, что осталось от его паутины. Та в основном свисала серыми клочьями. Что-то — пуля, весь переполох — порвало ее на части. Как и у Вик, у паука ничего не осталось от мира, который он для себя сплел.
Поисковик
ОзероКак только Уэйн оказался один на заднем сиденье «Призрака», он сделал единственно разумную вещь: попытался выбраться.
Его мать побежала вниз по склону — скорее полетела, чем побежала, — и Человек в Противогазе рванул за ней каким-то пьяным, разболтанным аллюром. Затем даже сам Мэнкс пустился в сторону озера, схватившись рукой за голову.
Вид Мэнкса, спускающегося по склону, на мгновение задержал Уэйна. Дневной свет обратился в водянистый синий мрак, мир стал жидким. В деревьях повис густой туман цвета озера. Озеро цвета тумана лежало ниже по склону. С заднего сиденья автомобиля Уэйн видел только плот на воде.
На этом фоне плавучих испарений Мэнкс выглядел привидением из цирка: скелетом человека, скрещенным со сваями-ходулями, невероятно высокой, тощей и растерзанной фигурой в архаичном сюртуке. Его неправильной формы лысая голова и подобный клюву нос заставляли думать о стервятниках. Туман делал фокусы с его тенью, так что казалось, что он шел под гору через ряд темных дверных проемов, имеющих форму Мэнкса, каждый из которых был больше предыдущего.
Труднее всего на свете было отвести от него взгляд. «Пряничный дым», — подумал Уэйн. Он вдохнул немного той дряни, которой Человек в Противогазе брызнул ему в лицо, и это замедляло его реакции. Он потер лицо обеими руками, пытаясь встряхнуться и достичь полного бодрствования, а потом начал двигаться.
Он уже пытался открыть задние дверцы, но защелки не отпирались, как бы сильно он их ни тянул, а окна не опускались. Но переднее сиденье — другое дело. Мало того, что дверь со стороны водителя была, по видимости, отперта, окно там было опущено примерно наполовину. Достаточно, чтобы Уэйн изловчился вылезти, если его откажется выпустить дверь.
Он оторвался от дивана и проделал длинный, утомительный путь через задний отсек, покрыв огромное расстояние около ярда. Уэйн ухватился за спинку переднего сиденья, тяжело взобрался на нее и…
…опрокинулся на пол в заднем отсеке автомобиля.
Из-за быстрого прыгающего движения голова у него пошла кругом. Несколько секунд он оставался на четвереньках, глубоко дыша и пытаясь унять мутящее беспокойство в желудке. А также определить, что именно только что с ним случилось.
Газ, попавший ему в нос, дезориентировал его так, что он едва отличал, где низ, где верх. Утратив направление, он снова рухнул на заднее сиденье, вот в чем дело.