— Сэр, — произнес Дэнни, — мы не сомневаемся, что вы нам сочувствуете. И мы знаем, что городу трудно. — Он перевел дух. — Но обещание есть обещание, сэр. Штука именно в этом. Вы сказали, что все очень туманно. При всем уважении к вам вынужден заявить — это ясно как божий день. Пусть нелегко. Пусть даже трудно. Но ясно. Много прекрасных, храбрых ребят не могут свести концы с концами. И обещание есть обещание.
Никто не произнес ни слова. Никто не шелохнулся. Казалось, посреди зала упала неразорвавшаяся граната.
О’Мира встал. Перед ним поспешно расступались, пока он шел вдоль камина к Дэнни. Он протянул руку. Дэнни поставил пиво на каминную полку.
Старик не встряхнул его трясущуюся кисть, а просто крепко сжал.
— Обещание есть обещание, — повторил он.
— Да, сэр, — выдавил из себя Дэнни.
О’Мира кивнул, выпустил его руку и повернулся к залу. Дэнни почувствовал, как мгновение застыло, словно боги вплетают этот миг в ткань истории: Дэнни Коглин и Великий Человек стоят бок о бок и сзади потрескивает пламя.
О’Мира поднял свой стакан:
— Вы — гордость нашего великого города, ребята. И я горжусь, что называю себя одним из вас. И обещание есть обещание, это правда.
Дэнни ощутил спиной жар огня. Почувствовал ладонь О’Миры у себя на спине.
— Вы мне доверяете? — прокричал О’Мира. — Верите в меня?
Хор голосов:
— Да, сэр!
— Я вас не подведу. Не подведу.
Дэнни увидел, как она расцветает на всех лицах: любовь. Все ясно.
— Еще немного терпения, ребята, больше я ни о чем не прошу. Конечно, я понимаю, это жестокое требование. Понимаю. Но вы ведь отпустите своему старику еще чуть-чуть времени?
— Да, сэр!
О’Мира глубоко вдохнул и поднял свой стакан еще выше:
— За ребят из Бостонского управления полиции — вы лучшие представители нашей нации.
О’Мира осушил пинту одним долгим глотком. Все взорвались радостными криками и последовали его примеру. Марти Лири заказал всем еще, и Дэнни заметил, что они вдруг словно бы опять стали мальчишками, со своим братством, которое не в силах разрушить никакие беды.
О’Мира склонился к нему:
— Ты не похож на своего отца, сынок.
Дэнни непонимающе уставился на комиссара.
— У тебя сердце чище.
Дэнни не мог произнести ни слова.
О’Мира сжал его руку чуть выше локтя:
— Не продавай свое сердце, сынок. Назад его не выкупишь.
— Да, сэр.
О’Мира еще несколько долгих секунд сверлил его взглядом, а потом Марк Дентон протянул каждому из них по пинте, и ладонь О’Миры соскользнула с руки Дэнни.
Прикончив вторую пинту, О’Мира со всеми распрощался, и Дэнни с Марком Дентоном проводили его на улицу, под проливной дождь. Его водитель, сержант Рейд Харпер, вышел из машины и раскрыл над шефом зонтик. Он кивком поздоровался с Дэнни и Марком, открывая перед О’Мирой заднюю дверцу. Облокотившись на нее, комиссар повернулся к ним:
— Завтра с самого утра я поговорю с мэром Питерсом и организую встречу с Бостонским клубом в здании городского совета. Кто-нибудь из вас возражает против того, чтобы представлять ребят на этом совещании?
Дэнни глянул на Дентона, на мгновение задумавшись, слышит ли О’Мира, как у них стучит сердце.
— Нет, сэр.
— Нет, сэр.
— Что ж, тогда… — О’Мира протянул руку. — Позвольте мне вас обоих поблагодарить. От всей души.
Они обменялись с ним рукопожатиями.
— Вы — будущее Бостонского профсоюза полицейских, джентльмены. — Он мягко улыбнулся им. — Надеюсь, вы справитесь. А теперь идите, не мокните под дождем.
Он забрался в машину:
— Домой, Рейд, а то хозяйка подумает, что я ударился в загул.
Автомобиль отъехал; О’Мира помахал им через стекло.
Вода капала у них с волос, стекала сзади по шее.
— Господи Исусе, — промолвил Марк Дентон. — Господи Исусе, Коглин.
— Я знаю.
— Что ты знаешь? Ты хоть понимаешь, что ты сделал? Там, в этом баре? Ты нас спас.
— Я не…
Дентон стиснул его в объятиях и поднял над тротуаром:
— Ты нас спас, черт побери!
Он закружил Дэнни над мостовой и радостно завопил. Оба они хохотали как безумные под дождем, и Дэнни невольно спросил себя, было ли ему когда-нибудь в жизни так хорошо.
Как-то вечером он встретился с Эдди Маккенной в баре гостиницы «Бакминстер».
— Ну, что ты нарыл?
— Все больше сближаюсь с Бишопом. Но он осторожничает.
Маккенна развел руками:
— Они подозревают, что ты «крот», как по-твоему?
— Я уже говорил, им это приходило в голову.
— Идеи новые есть?
Дэнни кивнул:
— Одна. Но рискованная.
— Насколько рискованная?
Дэнни вытащил записную книжку, точно такую же, как та, которой при нем пользовался Фраина. Пришлось обойти четыре канцелярских магазина, прежде чем он нашел подходящую. Дэнни передал книжку Маккенне.
— Я над этим две недели работал.
Маккенна пролистал ее; несколько раз его брови приподнимались.
— Кое-где посадил кофейные пятна, а одну страницу прожег папиросой.
Маккенна тихонько присвистнул:
— Я вижу.
— Здесь заметки Даниэля Санте. Что скажешь?
Маккенна листал страницы.
— И о Монреале, и о спартаковцах. Неплохо. О-о, Сиэтл и Оле Хансон [57] тоже здесь есть. Хорошо, хорошо. И Архангельск… А Версальская конференция?
— Думаешь, я бы такое пропустил?
— Осторожней, — призвал Эдди, не поднимая глаз. — Тайным агентам самоуверенность вредна.
— Я уже столько недель не могу сдвинуться с мертвой точки, Эдди. Откуда у меня самоуверенность? Я смастерил эту книжку, и Бишоп меня заверил, что покажет ее Фраине, хотя и не может ничего обещать.
— Отличная штука. Ей почти веришь.
Дэнни пропустил это замечание мимо ушей и спрятал книжку обратно в карман пальто.
Эдди отщелкнул крышку часов:
— Какое-то время держись подальше от профсоюзных собраний.
— Не могу.
Эдди закрыл часы и убрал их в жилетный кармашек:
— Ах да. Ты же теперь у нас лицо БК.
— Ерунда.
— После твоей встречи с О’Мирой так говорят, можешь не сомневаться. — Он мягко улыбнулся. — Служу в этом управлении почти тридцать лет, а наш милый комиссар, готов поспорить, даже не знает моего имени.
— Да я просто оказался в нужное время в нужном месте, — заметил Дэнни.
— В ненужном месте. — Эдди нахмурился. — Гляди в оба, парень. Потому что кое-кто уже начал приглядывать за тобой. Послушайся совета дядюшки Эдди, осади чуть-чуть назад. Повсюду грядут неизбежные бури. На улицах, в заводских дворах, а теперь и в нашем собственном управлении. Власть… Власть — понятие зыбкое, Дэн. И сейчас — больше чем когда-нибудь прежде. Веди себя тихо, не светись.
— Я уже засветился.
Эдди хлопнул по столу.
Дэнни откинулся в кресле. Он никогда не видел, чтобы Эдди Маккенна прилюдно утрачивал свое обманчивое хладнокровие.
— Если твоя фотография попадет в газеты, после этого обсуждения с комиссаром… с мэром… Ты хоть задумывался, что это будет означать для моего расследования? Я больше не смогу задействовать тебя, потому что Даниэль Санте станет Эйденом Коглином, представителем БК. Мне нужен список адресатов Фраины.
Дэнни смотрел через столик на этого человека, которого знал всю жизнь и в котором теперь открыл нечто новое для себя. Он всегда подозревал, что это таится где-то внутри, но ни разу не видел, чтобы оно прорывалось наружу.
— Зачем тебе эти списки адресатов, Эдди? Мы же ищем доказательства, что разрабатываются планы майского восстания.
— Ищем и то и другое, — ответил Маккенна. — Добудь мне этот список, пока твою физиономию не напечатали во всю первую полосу. Можешь это сделать для своего дядюшки, дружок? — Он поднялся, вышел из кабинки, влез в пальто, бросил на столик несколько монет: — Вроде бы как раз.
— Мы же только пришли, — удивился Дэнни.
Лицо Эдди снова приняло привычное выражение, веселое и ласковое.
— У меня дела в Брайтоне.
— В Брайтоне?
Эдди кивнул:
— На скотобазе. Терпеть не могу это место.
Дэнни проводил его до двери:
— Ты теперь вяжешь коров, Эдди?
— Цветных. Черномазые совсем ополоумели и встречаются после работы, чтобы обсуждать свои права. Не верится, а? Куда это заведет? Не успеешь оглянуться, раскосые начнут арестовывать наше белье, которое мы им отдали в стирку.
Водитель Маккенны подвел к тротуару черный «гудзон».
— Тебя подвезти? — спросил Эдди.
— Я пройдусь.
— Правильно. Заодно и протрезвеешь, — одобрил Маккенна. — Кстати, у тебя нет знакомых по фамилии Финн? — Лицо у Эдди было открытое, беспечное.
Дэнни и на своем лице сохранил такое же выражение.
— Я пройдусь.
— Правильно. Заодно и протрезвеешь, — одобрил Маккенна. — Кстати, у тебя нет знакомых по фамилии Финн? — Лицо у Эдди было открытое, беспечное.
Дэнни и на своем лице сохранил такое же выражение.
— В Брайтоне?
Эдди нахмурился:
— Я тебе сказал, что еду в Брайтон охотиться на черных. По-твоему, Финн — подходящее имя для негра?
— Скорее для ирландца.
— Вот именно. Знаешь таких?
— Никого. А что?
— Просто спросил, — ответил Эдди. — Уверен, что не знаешь?
— Я же говорю, Эдди. — Он поднял воротник: ветер был сильный. — Никого такого.
Эдди кивнул и протянул руку к дверце.
— Чем он занимается? — поинтересовался Дэнни.
— А?
— Этот твой Финн, которого ты ищешь, что он делает? — поинтересовался Дэнни.
Маккенна долго смотрел ему в лицо, не говоря ни слова.
— Спокойной ночи, Дэн, — наконец произнес он.
— Спокойной, Эдди.
Машина Эдди укатила по Бикон-стрит, и Дэнни подумал, не позвонить ли Норе из гостиничного вестибюля. Дать ей знать, что Маккенна вынюхивает что-то, касающееся ее жизни. Но потом он представил ее с Коннором, как она держит его за руку, целует его, а может быть, сидит у него на коленях, когда никто в доме не видит, — и решил, что в этом мире Финнов много. А половина из них — или в Ирландии, или в Бостоне. В конце концов, Маккенна мог иметь в виду любого из них. Кого угодно.
Глава шестнадцатая
Первое, чем Лютеру следовало заняться в доме на Шомат-авеню, это сделать так, чтоб непогода этому строению была нипочем. Получалось, начинать надо с крыши. Сущая шиферная красавица сильно пострадала от ударов судьбы и отсутствия заботы.
Как-то раз, в погожее холодное утречко, Лютер работал на коньке, в воздухе пахло заводским дымом, а небо было ясное и синее-синее. Он собрал обломки шифера, которые пожарники в свое время скинули в желоба баграми, и добавил их к тем, которые подобрал с пола. Ободрал с крыши прогнившую или обгоревшую деревянную обшивку, заменил ее новой, дубовой, и покрыл ее спасенными кусками шифера, а когда те кончились, стал брать шифер, который миссис Жидро как-то исхитрилась добыть у одной кливлендской фирмы. Он начал в субботу, на рассвете, а закончил в воскресенье, уже перед самым вечером. Сидя на крыше, весь скользкий от пота, в такую-то холодину, он вытер лоб и глянул вверх, в чистое небо. Потом стал смотреть на город, который раскинулся вокруг. В воздухе пахло близкими сумерками, хотя никаких зримых признаков их наступления его глаз не улавливал. И надо сказать, мало было запахов, которые бы он вдыхал с большим удовольствием.
В будни у Лютера складывалось такое расписание, что к тому времени, как семья усаживалась обедать, он, накрыв на стол и успев помочь Норе с готовкой, уже уходил. Но воскресные обеды считались главным событием всего дня. Чем-то они Лютеру порой напоминали трапезы у тети Марты и дяди Джеймса. Он подметил, что утренние походы в церковь и праздничность обстановки пробуждали и в белых и в неграх потребность проповедовать.
Иногда, подавая напитки в капитанском кабинете, он чувствовал, что хозяйские гости словно читают наставления ему. Он ловил взгляды, которые бросал на него один из капитановых коллег, разглагольствуя о научно доказанном интеллектуальном неравенстве рас или еще какой-то хрени, обсуждать которую хватает времени только у отъявленных лентяев.
Меньше всех говорил, но больше всех сверкал глазами как раз тот, о ком в своем письме предупреждал Эйвери Уоллис: лейтенант Эдди Маккенна, правая рука капитана. Толстый, то и дело сопящий, а улыбка — что ясное солнышко, эдакий громогласный живчик, из тех, которым, как считал Лютер, доверять нельзя. Такие всегда поглубже прячут неулыбчивую часть себя, и прячут так глубоко, что она делается все голодней, как медведь в спячке, а потом вылезает из берлоги, и уж тогда держись.
Из всех, кто собирался по воскресеньям у капитана в кабинете — а состав их всякую неделю менялся, — больше всего обращал внимание на Лютера как раз Маккенна. Поначалу могло показаться, что этот самый Маккенна к нему относится вполне по-доброму. Всегда благодарит, когда Лютер подносит ему питье или наполняет опустевшую рюмку, в то время как остальные принимают его услуги как должное и вообще редко показывают, что его замечают. Войдя в кабинет, Маккенна обычно расспрашивал Лютера о здоровье, о том, как он провел неделю, как приспосабливается к холодной погоде. «Если тебе понадобится еще одно пальто, сынок, так ты сразу дай нам знать. У нас всегда есть ненужные запасные шинели в участке. Хоть и не могу обещать, что они так уж благоухают». И хлопал по спине.
Похоже, он считал, что Лютер с Юга, и Лютеру не хотелось разрушать это его впечатление, пока однажды тема не всплыла на одном воскресном обеде.
— Кентукки? — спросил Маккенна.
Сначала Лютер не понял, что обращаются к нему. Он стоял у буфета, насыпая кусочки сахара в вазочку.
— По-моему, город Луисвилл. Я угадал? — Маккенна посмотрел прямо на него, отправляя в рот кусок свиной отбивной.
— Вы про то, где я вырос, сэр?
Глаза у Маккенны блеснули.
— Да, я об этом и спрашиваю, сынок.
Капитан глотнул вина:
— Наш лейтенант гордится своим знанием акцентов.
— Только вот от своего все никак не избавится, а? — заметил Дэнни.
Коннор и Джо расхохотались. Маккенна погрозил Дэнни вилкой:
— Он у нас с пеленок большой умник. — Повернул голову: — Так откуда ты, Лютер?
Не успел Лютер открыть рот, как капитан Коглин предостерегающе поднял ладонь:
— Пусть он сам догадается, мистер Лоуренс.
— Я уже догадался, Том.
— Но неправильно.
— А-а. — Эдди Маккенна промокнул губы салфеткой. — Значит, не Луисвилл?
Лютер покачал головой:
— Нет, сэр.
— Лексингтон?
Он снова покачал головой, на него теперь смотрела вся семья, он это чувствовал.
Маккенна откинулся на спинку стула, поглаживая рукой живот.
— Ну-с, разберемся. Для Миссисипи у тебя не хватает растяжки, э-это уж то-очно. И щтат Джуорджья тоже отметаем. Для Виргинии ты говоришь чересчур гортанно, для Алабамы — слишком быстро.
— По-моему, Бермуды, — изрек Дэнни.
Лютер поймал его взгляд и улыбнулся. Из всех Коглинов он меньше всего пока успел узнать Дэнни, но Эйвери, похоже, оказался прав: этот парень не обманет.
— Куба, — ответил он Дэнни.
— Слишком далеко на юг, — возразил тот.
Оба хихикнули.
Веселый огонек в глазах у Маккенны погас. Лицо покраснело.
— А, ребята развлекаются. — Он улыбнулся Эллен Коглин, сидевшей напротив него. — Развлекаются, — повторил он и вонзил нож в отбивную.
— И какова же твоя версия, Эдди? — Капитан Коглин насадил на вилку кусок картофелины.
Эдди Маккенна поднял глаза:
— Мне придется тщательнее обдумать вопрос о мистере Лоуренсе, прежде чем высказывать новые ошибочные предположения на сей счет.
Лютер опять повернулся к подносу для кофе, но успел поймать еще один взгляд Дэнни. Не совсем приятный взгляд: сквозила в нем какая-то жалость.
Лютер надел пальто, вышел на крыльцо и увидел, что Дэнни стоит, опершись на капот коричневого «окленда-49». Дэнни поднял какую-то бутылку, и когда Лютер перешел улицу, то увидел, что это виски, хороший, довоенный.
— Выпьете, мистер Лоуренс?
Лютер взял у него бутылку и поднес к губам. Помедлил, глянул на него, чтобы удостовериться — правда ли тот хочет разделить бутылочку с негром. Дэнни в ответ недоуменно поднял бровь, и Лютер отхлебнул.
Когда Лютер передал бутылку обратно, высокий коп не стал вытирать горлышко рукавом, а сразу приложил ко рту и выдул изрядную порцию.
— Неплохое пойло, а?
Лютер припомнил слова Эйвери Уоллиса насчет того, что этот Коглин — особь статья, своенравный. Он кивнул.
— Отличный вечерок, — добавил тот.
— Ага.
Погода была свежая, но безветренная, в воздухе веяло пылью с опавших листьев.
— Еще? — Дэнни протянул ему бутылку.
Лютер глотнул, изучая этого большого белого, его открытое, приятное лицо. Погибель всем бабам, решил Лютер, но парень не из тех, для кого это дело всей жизни. Что-то у него пряталось в глазах такое, что Лютер решил: этот слышит музыку, какую не слышат другие, и выбирает себе путь по бог знает чьим указаниям.
— Вам нравится здесь работать?
Лютер кивнул:
— Ага, нравится. У вас славная семья, сэр.
Дэнни округлил глаза и сделал еще глоток:
— Как по-вашему, сможете вы со мной забыть про эту хренотень с «сэрами», мистер Лоуренс? Как думаете, такое возможно?
Лютер даже отступил назад:
— А как же вы хотите, чтоб я вас называл?
— Здесь, на улице? Дэнни будет в самый раз. А там, внутри… — Он кивнул в сторону дома. — Там, видимо, мистер Коглин.