— Теперь дело переходит к Службе особых отрядов, сержант, — сказал Маккенна.
— Намекните тактическому отделу.
— Обязательно. Будьте уверены. — Фентон уже собирался уйти, но тут Маккенна положил ему руку на плечо. — Как ваше профессиональное мнение, сержант, что бы произошло, если бы бомба сработала в тот момент, когда прихожане собрались на улице?
— Минимум двадцать погибших. А то и тридцать. Остальные — раненые, искалеченные и прочее в том же роде.
— И прочее… — повторил Маккенна. Он подошел к Дэнни, улыбаясь и покачивая головой. — А у тебя опять ни царапины?
— Похоже на то, — ответил Дэнни. — Хотя чертовы уши болят зверски.
— Сначала история на Салютейшн, потом трудился на гриппе, а теперь вот это. — Маккенна уселся на ступеньку церкви и поддернул штанины. — Всегда у тебя так: еще бы чуть-чуть — и… Сколько раз человеку может везти, мой мальчик?
— Видно, я и проверяю сколько.
— Говорят, ты ее зацепил. Эту сучку Тессу.
Дэнни кивнул:
— Попал в правое бедро. Может, сам попал, а может, рикошет.
— У тебя примерно через час обед, верно? — спросил Маккенна.
Дэнни удивленно поднял голову:
— Ты правда хочешь, чтобы я пошел?
— А почему нет?
— Тот тип, с которым я должен обедать, сейчас, скорее всего, заштопывает Тессу.
Маккенна покачал головой:
— Она у нас боец закаленный, уж поверь мне. Не станет паниковать и не потащится через весь город, пока у нее идет кровь. До темноты никуда не полезет, где-то отлежится. — Глаза его обшарили окрестные здания. — Думаю, она по-прежнему где-то в здешнем районе. Вечером выставлю усиленные патрули на этой улице, она не посмеет высунуться. Во всяком случае, не посмеет отправиться далеко. И потом, для этих ребят твой друг Натан — не единственный подпольный эскулап. Так что, думаю, ваш обед должен пройти по плану. Конечно, риск, но риск рассчитанный, дело стоит того.
Дэнни вгляделся ему в лицо: не шутит ли?
— Ты подошел очень близко, — заметил Маккенна. — Бишоп попросил твою писанину. Ты ему дал. Теперь он пригласил тебя пообедать. Голову даю на отсечение, там будет и Фраина.
— Мы точно не знаем, придет ли…
— Знаем, — прервал тот. — Во всяком случае, можно с уверенностью это предположить. А если звезды сойдутся и Фраина проведет тебя в редакцию «Революционной эпохи»…
— Тогда что? Ты хочешь, чтобы я вот так, запросто, ему сказал: «Раз уж мы на такой короткой ноге, дайте-ка мне списочек адресатов вашей организации»?
— Укради, — произнес Маккенна.
— Что?
— Если проникнешь к ним в контору, просто, черт побери, выкради список, парень.
Дэнни встал, все еще слегка покачиваясь; одно ухо у него по-прежнему было заложено.
— Да что такого вселенски важного в этих списках?
— Они позволяют вести слежку.
— Слежку, ну-ну.
Маккенна кивнул.
— И сколько же в тебе дерьма, на целый амбар хватит. — Дэнни сошел со ступенек. — И я к их редакции сегодня даже близко не подойду. Мы встречаемся в ресторане.
Маккенна кивнул:
— Ладно, ладно. Моя служба тебе обеспечит кое-какое прикрытие, чтобы большевики на тебя не косились. Порадует тебя это?
— Что за прикрытие?
— Ты ведь знаешь моего Гамильтона?
Дэнни кивнул. Как же, Джерри Гамильтон. Джерсийский Джерри. Сущий головорез. От тюремной камеры его защищает лишь полицейский значок.
— Знаю.
— Сегодня вечером смотри в оба и будь готов.
— К чему?
— Когда это случится, ты поймешь к чему, уж поверь мне. — Маккенна встал и отряхнул пыль с брюк. После взрыва она без конца сеялась и сеялась откуда-то сверху. — А теперь пойди приведи себя в божеский вид. У тебя на шее струйки крови засохли. И ты весь в пыли. Что волосы, что лицо. Как бушмен, из тех, которых я видел в книжках с картинками.
Глава восемнадцатая
Подойдя к ресторану, Дэнни обнаружил, что дверь заперта, а окна закрыты ставнями.
— Он не работает по воскресеньям. — Натан Бишоп выступил из полутемного дверного проема под слабый желтый свет ближайшего фонаря. — Я забыл.
Дэнни окинул взглядом пустую улицу:
— Где товарищ Фраина?
— Там, куда мы сейчас направляемся.
— А-а…
— Вы от рождения тугодум или с недавних пор?
— От рождения.
Бишоп вытянул руку:
— На той стороне машина.
Дэнни теперь и сам увидел: «олдсмобиль», за рулем Петр Главяк, взгляд устремлен прямо перед собой. Вот он повернул ключ зажигания, и рокот тяжелого мотора разнесся по улице, эхом отражаясь от стен.
Подходя к автомобилю, Натан оглянулся через плечо:
— Вы идете?
Дэнни надеялся, что люди Маккенны где-то рядом, а не надираются в каком-нибудь баре за углом, прежде чем отправиться в ресторан. Он представил себе картину: Джерсийский Джерри и еще какой-нибудь громила с оловянным значком рядового торчат возле темного ресторана, один пялится в адрес, который вывел на собственной ладони, и потом качает головой с озадаченностью пятилетнего ребенка.
Дэнни сошел с тротуара и двинулся к машине.
Они миновали несколько кварталов, а когда свернули на Харрисон-авеню, начался легкий дождик. Петр Главяк включил «дворники». Как и вся машина, они были тяжеленные, и их шлепанье, туда-сюда, болезненно отдавалось у Дэнни в груди.
— Не вижу сегодня оживления, — произнес Натан.
Дэнни посмотрел на Харрисон-авеню, на пустые тротуары:
— Ну да. Так ведь воскресенье.
— Я говорил о вас.
Ресторан назывался «Октябрь» — это единственное слово было написано на двери красными буковками, такими мелкими, что Дэнни, за последние два месяца проходивший мимо заведения несколько раз, даже не замечал их. В зальчике три столика, но накрыт был только один. Натан подвел к нему Дэнни.
Петр запер входную дверь на щеколду и уселся рядом с ней, положив на колени свои большие руки.
Луис Фраина стоял у крошечной стойки и быстро говорил в телефонную трубку по-русски. Он кивал и что-то яростно царапал в блокноте. Официантка, полная женщина лет шестидесяти, подала Натану с Дэнни бутылку водки и корзинку с черным хлебом. Натан налил по рюмке и поднял свою; Дэнни последовал его примеру.
— Будьте здоровы, — произнес Бишоп.
— Как? Тост не по-русски?
— Боже милостивый, конечно нет. Знаете, кем русские считают западных людей, которые умеют говорить по-русски?
Дэнни покачал головой.
— Шпионами. — Натан снова наполнил рюмки. Похоже, он прочел мысли Дэнни: — А знаете, почему Луис — исключение?
— Почему?
— Потому что он — Луис. Попробуйте хлеб. Очень вкусный.
Русская речь у стойки зазвучала громче, затем раздался неожиданно сердечный хохот, и Луис Фраина повесил трубку, подошел к столику и налил себе.
— Добрый вечер, джентльмены. Рад, что вы сумели прийти.
— Вечер добрый, товарищ, — отозвался Дэнни.
— Вы тот писатель. — Фраина протянул руку.
Дэнни пожал ее. Пожатие у Фраины было крепкое, но не настолько, чтобы казалось, будто он пытается что-то доказать.
— Рад познакомиться, товарищ, — произнес Дэнни.
Фраина сел и налил себе еще водки.
— Давайте пока избегать обращения «товарищ». Хотя я прочел вашу работу и в вашей идейной убежденности не сомневаюсь.
— О’кей.
Фраина улыбнулся. Вблизи он излучал тепло, на которое не было и намека в его выступлениях в зале «Свиного брюха», среди восторженных почитателей и приверженцев.
— Западная Пенсильвания, верно?
— Верно, — подтвердил Дэнни.
— Что привело вас в Бостон? Путь неблизкий. — Он оторвал кусочек хлеба и бросил его в рот.
— У меня здесь жил дядя. Но он уже куда-то уехал.
— Он был революционером?
Дэнни помотал головой:
— Сапожником.
— Значит, он мог уехать в хороших сапогах.
Дэнни наклонил голову и улыбнулся.
Фраина откинулся на спинку кресла и помахал барменше. Она улыбнулась и исчезла в задней комнате.
— Давайте есть, — предложил Фраина. — О революции поговорим после.
Они съели салат с уксусом и подсолнечным маслом, который Фраина называл «сведжие овошчи». Затем последовали «драники» — картофельные оладьи, и «жаркое» — говядина, опять-таки с картошкой. Дэнни не знал, чего ожидать, но еда оказалась довольно вкусной, куда вкуснее, чем похлебка, которую каждый вечер подавали в «Свином брюхе».
Ему с трудом удавалось сосредоточиваться на разговоре из-за звона в ушах. Он слышал лишь половину из того, что говорилось, а на другую половину реагировал улыбками или покачиванием головы, когда это казалось уместным. Однако его сильнее отвлекала не частичная потеря слуха: у него, в который раз за последнее время, возникло ощущение, что такая работа ему не по душе.
Ему с трудом удавалось сосредоточиваться на разговоре из-за звона в ушах. Он слышал лишь половину из того, что говорилось, а на другую половину реагировал улыбками или покачиванием головы, когда это казалось уместным. Однако его сильнее отвлекала не частичная потеря слуха: у него, в который раз за последнее время, возникло ощущение, что такая работа ему не по душе.
Сегодня из-за него погиб человек. Он заслуживал смерти, но Дэнни волновало не это. А то, что убил его — он. Два часа назад. Стоял посреди улицы и палил в него, как в дичь. В голове у Дэнни до сих пор звучали визгливые вскрики Федерико Фикары. Он до сих пор видел, как пули входят в его тело: одна — в колено, другая — в зад, третья — в живот. Любое ранение мучительно, но первое и третье — особенно.
И вот прошло всего два часа, а он снова на службе, и служба эта заключается в том, чтобы сидеть за столом с двумя людьми, главное преступление которых, похоже, состоит в чрезмерной горячности.
Вспоминая раненного в зад Федерико (эта картина беспокоила его сильнее всего какой-то своей непристойностью), похожего на затравленного зверя, он на секунду задумался: что привело к тому, что три человека палят друг в друга на улице, рядом с машиной, под завязку набитой динамитом? Бог не мог уготовить подобное даже самым презренным своим тварям. Почему Федерико стал таким? А Тесса? Бог тут ни при чем. Это все человек.
«Я убил тебя, — подумал Дэнни. — Но причины я не убил».
Тут он понял, что Фраина обращается к нему.
— Простите?..
— Я говорил, по вашим манерам не скажешь, что в вас таится такой полемический пыл.
Дэнни улыбнулся:
— Я предпочитаю изливать его на бумагу.
— Разумно. Но почему именно Общество латышских рабочих?
— Не уверен, что понял ваш вопрос.
— Вы американец, — пояснил Фраина. — Вам стоит пройти полмили по вашему городу, и вы найдете ячейку Коммунистической партии товарища Рида. И все-таки вы предпочли оказаться среди восточноевропейцев. Вам что же, неуютно среди ваших соплеменников?
— Уютно.
— Тогда почему?
— Я хочу писать, — заявил Дэнни. — А товарищ Рид и товарищ Ларкин, как известно, не позволяют новичкам пробиться в свою газету.
— А я позволяю?
— Так говорят, — ответил Дэнни.
— Вы откровенны, — похвалил Фраина. — Мне это по душе. Кстати, у вас попадаются неплохие места. Я о ваших размышлениях.
— Спасибо.
— Но есть и излишне вычурные. Так сказать, напыщенные.
Дэнни пожал плечами:
— Я писал по велению сердца, товарищ Фраина.
— Революции нужны люди не с сердцем, а с головой. Ум и точность — вот самые ценные качества для нашей партии.
Дэнни кивнул.
— Значит, вы хотели бы сотрудничать в нашей газете. Верно я понимаю?
— Очень хотел бы.
— В этой работе мало романтического. Да, время от времени вы будете писать, но главным образом — работать в типографии, раскладывать корреспонденцию, печатать на конвертах фамилии и адреса. Сумеете?
— Конечно, — ответил Дэнни.
Фраина снял с языка табачную крошку и бросил в пепельницу.
— Приходите в контору в следующую пятницу. Посмотрим, как у вас будет получаться.
«Как все просто, — подумал Дэнни. — Как все просто».
Выйдя из «Октября», он увидел, что Луис Фраина и Петр Главяк шагают перед ним, а Натан Бишоп спешит по мостовой, чтобы открыть заднюю дверцу «олдсмобиля». И тут по пустынной улице разнесся звук выстрела. Петр Главяк сбил Фраину с ног и прикрыл своим телом. Очки Фраины отлетели в канаву. Стрелявший показался из подъезда соседнего дома. Дэнни сорвал крышку с мусорного бака, выбил у него пистолет и ударил его в лоб. Завыли сирены. Дэнни еще раз врезал ему крышкой, и тот сел на задницу.
Он повернулся: Главяк запихивал Фраину на заднее сиденье, стоя на подножке. Натан Бишоп запрыгнул в переднюю дверцу и отчаянно замахал Дэнни:
— Сюда!
Но тут стрелявший схватил Дэнни за лодыжку и дернул на себя. Дэнни грохнулся на тротуар так сильно, что даже подпрыгнул.
Патрульная машина свернула на Колумбус-авеню.
— Газуйте! — крикнул Дэнни.
— Узнай, он из белых? — завопил Главяк, и «олдсмобиль» с визгом сорвался с места и скрылся из виду.
Два копа из первой патрульной машины ринулись в ресторан, затолкав обратно официантку и двоих мужчин, вышедших на шум. Захлопнули за собой дверь. Тут же появилась еще одна патрульная машина, резко затормозила, въехав передними колесами на тротуар. Из нее, ухмыляясь, вылез Маккенна. Джерри Гамильтон выпустил лодыжку Дэнни. Они поднялись на ноги. Вместе с Маккенной к ним подскочили двое патрульных и оттащили их к машине.
— Вполне натурально получилось, как по-твоему? — осведомился Маккенна.
Гамильтон потер лоб:
— У меня кровь идет, сукин ты сын.
— Я старался не бить в лицо, — заметил Дэнни.
Гамильтон сплюнул на мостовую кровь:
— Да я тебе порву…
Дэнни навис над ним:
— Я могу тебя прямо отсюда отправить в больницу, черт дери. Хочешь, бандюга?
— Эй, почему это он думает, что может со мной так разговаривать?
— Потому что имеет право. — Маккенна похлопал их по плечам. — По местам, джентльмены.
— Я не шучу, — произнес Дэнни. — Как, хочешь со мной схватиться?
Гамильтон отвел взгляд:
— Я так просто сказал.
— Ты так просто сказал, — повторил Дэнни.
— Господа, — призвал Маккенна.
Дэнни и Джерри положили руки на капот патрульной машины, и Маккенна торжественно их обыскал.
— Бред, — шепнул Дэнни. — Они поймут, что дело нечисто.
— Ерунда, — возразил Маккенна. — Позор вам, о маловеры.
Маккенна надел на них расстегнутые наручники и затолкал на заднее сиденье машины. Сел за руль и повез их по Харрисон-авеню.
Гамильтон сказал:
— Знаешь чего? Если я хоть раз тебя встречу не по службе…
— Тогда что? — осведомился Дэнни. — Заплачешь о своей глупости?
Маккенна привез Дэнни к его конспиративной квартире в Роксбери, остановившись на обочине в полуквартале от здания.
— Как себя чувствуешь?
Честно говоря, Дэнни чувствовал, что ему хочется плакать. Не по какой-то определенной причине, а от общей, всепоглощающей усталости. Он потер лицо ладонями:
— Все в порядке.
— Ты своей стрельбой выбил потроха из террориста-макаронника всего четыре часа назад, а потом под чужим именем отправился на встречу с другим возможным террористом и…
— Черт дери, Эдди, они не…
— Что ты сказал?
— …не террористы, черт возьми. Они коммунисты. Они бы с удовольствием посмотрели, как правительство рушится. Согласен. Но они не бомбисты.
— Ты наивен, мой мальчик.
— Пусть так. — Дэнни потянулся к ручке дверцы.
— Дэн.
Маккенна положил ему руку на плечо.
Дэнни ждал.
— За эти два месяца от тебя требовали слишком многого, это верно, Господь свидетель. Но ты уже скоро, совсем скоро получишь свой золотой значок. И все будет замечательно.
Дэнни кивнул, чтобы Эдди отпустил его плечо. Эдди так и сделал.
— Не будет, — произнес Дэнни и вылез из машины.
На другой день в исповедальне храма, куда он никогда раньше не заходил, Дэнни встал на колени и перекрестился.
— От тебя пахнет спиртным, — заметил священник.
— Потому что я пил, отче. Я бы поделился, но бутылка осталась у меня в квартире.
— Ты пришел исповедаться, сын мой?
— Не знаю.
— Как ты можешь этого не знать? Либо ты грешил, либо нет.
— Вчера я стрелял в человека, и он умер. Возле церкви. Думаю, вы об этом уже слышали.
— Да, я слышал. Этот человек был террорист.
— Да. Я попал в него три раза. Пытался попасть пять, — уточнил Дэнни, — но два раза промазал. Вот в чем штука, отче… Вы ведь мне скажете, что я поступил правильно. Да?
— Лишь Господь…
— Тот человек хотел взорвать церковь.
— Ты поступил правильно.
— Но он мертв. Я стер его с лица земли. И я не могу избавиться от ощущения…
Последовало долгое молчание, оно казалось еще более долгим, потому что это была церковная тишина, здесь пахло ладаном и мылом, здесь все было обито толстым бархатом и темным деревом.
— От какого ощущения?
— Что мы, я и этот парень, которого я убил, мы с ним в одной лохани. Понимаете?
— Ты выражаешься туманно.
— Простите, — сказал Дэнни. — Я о большой лохани дерьма, черт побери. Ясно? И в ней…
— Выбирай выражения.
— …в ней не живут ни богатые, ни власть имущие, так ведь? Туда они скидывают все отбросы, о которых не желают думать. И суть в том…
— Ты в храме Божьем.
— …суть в том, отче… От нас требуется, чтобы мы вели себя как паиньки и просто уходили, когда надобность в нас отпадает. Принимали то, что они нам дают, пили это, ели это, ходили ради этого на лапках и повторяли: «Ммм, еще, пожалуйста. Спасибо». И знаете, отче, с меня хватит, черт дери.