Он попрощался с ним пинком в ребра и повернулся к дерущимся. Один из «латышей» разъезжал на полицейской лошади, обрушивая трубу на все попадавшиеся ему под руку полицейские шлемы. Еще несколько лошадей бродили без всадников. На дальней стороне улицы двое патрульных затаскивали Фрэнси Стоддарда, сержанта из 10-го, на погрузочную платформу. Стоддард хватал ртом воздух, ворот рубашки у него был распахнут, ладонь прижата к груди.
Рядом грянули выстрелы, и Пол Уэлч, сержант из 6-го, схватился за бедро и ухнул вниз. Дэнни услышал за спиной топот и вовремя повернулся, чтобы пригнуться: «латыш» занес над ним пешню для колки льда. Дэнни ткнул ему дубинкой в солнечное сплетение. Парень кинул на него взгляд, полный укоризны и жалости к себе, и начал пускать слюни. Когда он грянулся о мостовую, Дэнни поднял его пешню и зашвырнул на ближайшую крышу.
Кто-то схватил за ногу «латыша», сидевшего верхом, и тот, кувырнувшись с лошади, свалился в толпу. Лошадь галопом помчалась вверх по Дадли-стрит к эстакаде надземки. По спине Дэнни текла кровь, подбитый глаз распух и плохо видел, голова раскалывалась. В том, что «латыши» в конце концов проиграют, Дэнни не сомневался, но эту битву они, черт возьми, пока выигрывали с большим преимуществом. Копы один за другим падали.
Дэнни влез в самую гущу, размахивая дубинкой, пытаясь убедить себя, что ему все это противно, что его сердце не наполняется радостью оттого, что сам он крупнее, сильнее и проворнее большинства этих людей и почти каждого из них может опрокинуть одним ударом дубинки или кулака. Он быстро свалил четырех «латышей», но тут увидел наставленный на него пистолет. Держал его почти мальчик, максимум девятнадцати лет. Пистолет трясся у него в руке, но для Дэнни это было слабым утешением, потому что разделяли их всего футов пятнадцать, и толпа расступилась, образовав коридор, чтобы не мешать мальчишке. Дэнни не стал тянуться за своим револьвером, он все равно бы не успел.
Палец мальчишки на спусковом крючке побелел. Барабан повернулся. Дэнни хотел было закрыть глаза, но тут рука мальчишки взлетела, и пистолет выпалил в небо.
Натан Бишоп стоял рядом с парнем, потирая запястье. Судя по его виду, сражение его почти не коснулось: костюм слегка помят, но почти не испачкан. Светлый кремовый костюм, в этом море черноты и синевы, мелькания кулаков. Одна из линз в очках разбита. Он смотрел на Дэнни. Оба тяжело дышали. Дэнни, конечно, чувствовал облегчение. И благодарность. Но главное — стыд. Сильнее всего — стыд.
В пространство между ними влетела лошадь, ее огромное черное тело дрожало, гладкий бок вздымался. В толпу ворвалась еще одна лошадь, за ней — еще две, на всех — всадники. А позади — целое море синих кителей, еще свежих и чистых. Стена людей вокруг Дэнни, Натана Бишопа и юнца с пистолетом рассыпалась. Они пустились наутек, и Дэнни потерял из вида Натана Бишопа. Не прошло и минуты, как площадь вдруг оказалась запружена людьми в синей форме, и побывавшие в схватке копы только переглядывались, словно хотели сказать: неужели все это случилось на самом деле?
Однако на мостовой и у стен лежали раненые, и вновь прибывшие копы обрабатывали дубинками тех, кто был в штатском, независимо от того, шевелились они или нет. На дальнем краю толпы небольшую кучку демонстрантов, судя по всему последнюю из оставшихся, уже отсекли конные полицейские. У многих копов были разбиты лбы и колени, многим рассекли плечи, руки, бедра, и из ран текла кровь; у кого-то на головах красовались шишки, кому-то подбили глаз, сломали руку, расквасили губы. Дэнни увидел Марка Дентона, силящегося подняться на ноги; он подошел к нему, дал руку. Марк встал, поморщился.
— Сломал ногу? — спросил Дэнни.
— Думаю, вывих. — Марк оперся о плечо Дэнни, и они двинулись через улицу к погрузочной платформе. Марк со свистом всасывал воздух.
— Точно?
— Может, и потянул, — сказал Марк. — Вот черт, Дэн, я шлем потерял.
По лбу у него шла длинная царапина, запекшаяся и почерневшая; свободной рукой он хватался за ребра. Дэнни прислонил его к стене и заметил двух копов, стоявших на коленях над сержантом Фрэнси Стоддардом. Один из них встретился взглядом с Дэнни и покачал головой.
— Что с ним? — спросил Дэнни.
— Умер. С концами, — ответил тот.
— Что-что?! — вскричал Марк. — Нет. Как, черт дери…
— Просто за грудь схватился, — объяснил коп. — Посреди всей этой заварухи. Схватился за грудь, весь покраснел, стал воздух ртом хватать. Мы его сюда притащили, да только… — Коп пожал плечами. — Сердечный приступ, черт побери. Верите, нет? Тут? Во всей этой каше? — Он поглядел на улицу.
Его напарник держал Стоддарда за руку и плакал.
— Черт, почти тридцать лет отслужил, и чтобы вот так закончить?
— Господи помилуй, — пробормотал Марк. — Мы пять лет вместе прослужили в Десятом участке, что на Роксбери-кроссинг.
— Уэлчу они бедро прострелили, — сообщил первый коп. — Армстронгу — руку. Эти ублюдки били пешнями для льда, каково?
— Они за это поплатятся, — мрачно сказал Марк.
— Ты чертовски прав, — проговорил плачущий коп. — Чтоб мне лопнуть.
Дэнни отвел взгляд от трупа Стоддарда. По Дадли-стрит неслись «скорые». На другой стороне площади полицейский, шатаясь, поднялся на ноги, стер кровь с глаз и тут же упал снова. Дэнни видел, как другой коп опорожняет металлический мусорный бак на распростертого перед ним «латыша», а потом бросает на него и сам бак. Дэнни встрепенулся, только узнав светло-кремовый костюм. Он подоспел, когда полицейский так наподдал лежащему, что аж сам подпрыгнул.
Лицо Натана Бишопа напоминало раздавленную сливу. Выбитые зубы рассыпались по мостовой возле его подбородка. Одно ухо было наполовину оторвано. Все пальцы на руках вывихнуты.
Дэнни положил руку на плечо Генри Темпла, громилы из Службы особых отрядов.
— Думаю, ты его уже успокоил, — произнес Дэнни.
Темпл уставился на Дэнни, словно подыскивая остроумный ответ. Пожал плечами и двинулся прочь.
Мимо проходили двое санитаров, и Дэнни окликнул их:
— Тут человек.
Один из санитаров скривился:
— Без коповского значка? Ему повезет, если мы его до заката подберем.
Натан Бишоп открыл левый глаз, казавшийся ослепительно-белым на фоне той бесформенной массы, что осталась от его лица.
Дэнни хотел сказать: «Мне очень жаль». Он хотел сказать: «Простите меня». Но он ничего не сказал.
Губы Натана были рассечены, но все-таки сложились в горькую усмешку.
— Мое имя Натан Бишоп, — пробормотал он. — А ваше как?
Он закрыл глаз, и Дэнни опустил голову.
На обед Лютеру давался час, и он рванул к дому Жидро, который в эти дни служил штаб-квартирой бостонского отделения НАСПЦН. Миссис Жидро работала там вместе с дюжиной других женщин почти каждый день. В подвале печатали «Кризис», а потом рассылали его по стране.
Лютер вошел в пустой дом. Так он и рассчитывал: в хорошую погоду девочки брали с собой обед и уходили в Юнион-парк, который был в нескольких кварталах отсюда, а сегодня выдался самый погожий денек в нынешнюю весну. Он пробрался в кабинет миссис Жидро. Сел за ее стол. Выдвинул ящик. Извлек гроссбух. Он ждал целых полчаса, пока не вернулась миссис Жидро.
Она сняла пальто и шарф.
— Лютер, родной, что ты здесь делаешь?
Лютер постучал по гроссбуху пальцем:
— Ежели не дам этот список полисмену, арестуют мою жену и заберут нашего ребенка, едва он у нее родится.
Улыбка застыла на лице у миссис Жидро, потом исчезла вовсе.
— Не поняла…
Лютер повторил.
Миссис Жидро села в кресло напротив него:
— Расскажи мне все подробно.
Лютер рассказал ей про все, кроме погреба: пока он не разузнает, для чего этот погреб нужен Маккенне, он не станет про него говорить. Когда он договорил, на добром старом лице миссис Жидро не осталось ни следа доброты, да и признаков возраста тоже. Оно сделалось гладким и неподвижным, точно надгробная плита.
Когда он закончил, она произнесла:
— Ты не давал ему ничего? Ни разу не доносил?
Лютер уставился на нее, открыв рот.
— Отвечай, Лютер. Это не детские игры.
— Нет, — сказал Лютер. — Я ему сроду ничего такого не давал.
— Тогда не сходится.
Лютер промолчал.
— Он не стал бы давить на тебя, прежде не замарав. Полиция так не действует. Он бы заставил тебя что-нибудь сделать здесь или в новом здании.
Лютер покачал головой.
Она смотрела на него, дыша тихо и размеренно. Лютер снова помотал головой.
— Лютер.
Он рассказал ей про погреб.
Она взглянула на него так, что ему захотелось выпрыгнуть в окно.
— Почему ты просто не пришел к нам и не рассказал, как только он тебя попросил?
— Не знаю, — ответил Лютер.
Она покачала головой:
— Почему ты просто не пришел к нам и не рассказал, как только он тебя попросил?
— Не знаю, — ответил Лютер.
Она покачала головой:
— Ты что же, никому не доверяешь, сынок? Ни единому человеку?
Лютер помалкивал.
Миссис Жидро потянулась к телефону на столе, нажала рычаг, заправила прядь волос за ухо, поднося к этому уху трубку.
— Эдна? Девочка моя, попроси всех машинисток, которые у тебя там сидят, подняться на первый этаж. Собери их в гостиной. Немедленно. И пусть захватят свои машинки. Да, и вот еще что, Эдна. У вас ведь там, внизу, есть наши телефонные справочники? Нет, бостонский не годится. Есть Филадельфия? Хорошо. Пусть его тоже принесут.
Она повесила трубку и слегка побарабанила пальцами по губам. Когда она снова посмотрела на Лютера, гнева в ее взгляде уже не было, его сменил возбужденный блеск. Но потом лицо у нее снова помрачнело, пальцы замерли.
— Что такое? — спросил Лютер.
— Ты можешь принести ему что угодно, но он все равно устроит так, чтобы тебя арестовали или застрелили.
— Почему? — не понял Лютер.
Она смотрела на него расширенными глазами.
— Во-первых, потому что он это может. — Она слегка покачала головой. — Он сделает это, Лютер, потому что ты достанешь ему список. А из тюрьмы ты о своих подвигах никому поведать не сможешь.
— А если не принесу?
— Тогда он просто убьет тебя, — спокойно ответила она. — Выстрелит в спину. Нет, придется принести.
Она вздохнула. Лютер все не мог прийти в себя после этого «убьет тебя».
— Я должна кое-кому позвонить. Прежде всего — доктору Дюбуа. — Теперь пальцы ее барабанили по подбородку. — И в наше юридическое управление в Нью-Йорк, это обязательно. И нашим юристам в Талсу.
— В Талсу?
Она глянула на него, словно забыв, что он в комнате.
— Если все это сорвется, Лютер, и арестуют твою жену… Мы договоримся, чтобы адвокат ждал ее на ступеньках окружной тюрьмы — еще до того, как ее туда доставят. Думаешь, с кем ты тут имеешь дело?
Лютер произнес:
— Я… я…
— Ты, ты, — передразнила миссис Жидро и улыбнулась. — Лютер, у тебя доброе сердце. Ты не предал свой народ, ты сидел здесь и ждал меня, а человек помельче душой уже летел бы сейчас по улице с этой книжкой в руках. Да, родной, я это ценю. Но ты еще ребенок, Лютер. Дитя. Если бы ты доверился нам четыре месяца назад, ты не угодил бы в эту переделку. Как и мы. — Она потянулась через стол и похлопала его по руке. — Ничего. Ничего страшного. Каждый медведь когда-то был медвежонком.
Она вывела его из кабинета в гостиную, куда как раз входили женщины, держа в оттянутых тяжестью руках пишущие машинки. Половина — цветные, другая половина — белые, по большей части студентки, в основном из богатых семейств, и эти последние поглядывали на Лютера с некоторой опаской и еще с кое-каким чувством, о котором ему сейчас не хотелось слишком уж задумываться.
— Девочки, проходите и берите с собой телефонный справочник.
— А чего мы хочем с ним делать, миссис Жидро?
Миссис Жидро строго взглянула на девушку:
— Что мы, Регина, хотим с ним делать, Регина.
— Что мы хотим с ним делать, миссис Жидро? — запинаясь, спросила девушка.
Миссис Жидро улыбнулась Лютеру:
— Мы разделим его на двенадцать частей, девочки, а затем перепечатаем заново.
Полицейские, которые могли передвигаться самостоятельно, добрались до 9-го участка, и там санитары занялись ими. Уходя с площади, Дэнни видел, как водители «скорой» швыряют Натана Бишопа и пятерых других покалеченных демонстрантов в фургон: так рыбу кидают на лед. Потом они захлопнули дверцы и укатили.
В участке Дэнни промыли и зашили плечо и дали мешочек со льдом для глаза, хотя было, пожалуй, уже поздновато. Выяснилось, что полдюжины копов, решивших было, что они в полном порядке, заблуждались, и теперь им помогали подняться по лестнице и выйти на улицу, где их забирали «скорые» и увозили в Массачусетскую больницу. Явилась группа из отдела снабжения с новой формой, но капитан Вэнс с некоторым смущением объявил, что стоимость формы, как всегда, вычтут у них из зарплаты, но он попробует добиться единовременной скидки, учитывая сложившиеся обстоятельства.
Потом на возвышение поднялся лейтенант Эдди Маккенна. На шее у него виднелась рана, промытая и обработанная, но не забинтованная, и его воротник, когда-то белый, почернел от крови. Заговорил он чуть ли не шепотом, и сидевшие подались вперед на своих складных стульях.
— Сегодня мы потеряли одного из наших, ребята. Истинного полисмена, копа из копов. Нам будет его не хватать. Его будет не хватать всему нашему миру. — Он опустил голову. — Сегодня они забрали одного из наших, но они не отняли у нас честь. — Он посмотрел на них немигающим взором, глаза у него стали холодные и ясные. — Не отняли нашу честь. Не отняли наше мужество. Они лишь отняли одного из наших братьев… Сегодня вечером мы вернемся. Мы с капитаном Вэнсом поведем вас. Мы будем разыскивать четырех человек. Это Луис Фраина, Вышек Олавский, Петр Раздоров и Луиджи Бронкона. У нас есть фотоснимки Фраины и Олавского, а также рисованные портреты двух других. Мы сокрушим нашего общего врага без всякого снисхождения. Все вы знаете, как этот враг выглядит. Они носят форму — такую же заметную, как наша. У нас — голубая форма, у них — грубая одежда, бороденка и круглая шапочка на голове. И глаза их блестят фанатическим блеском. Мы выйдем на эти улицы и вернем их себе. — Он обвел взглядом помещение. — В этом не может быть никаких сомнений. У нас нет сомнений, у нас есть лишь решимость. — Он оглядел собравшихся. — Сегодня вечером, братья, не существует чинов и званий. Сегодня не существует различий между патрульным-первогодком и тем, кто уже двадцать лет носит золотой значок. Ибо сегодня всех нас сплотили багрянец нашей пролитой крови и синева нашего профессионального облачения. И помните, мы, солдаты. Как сказал поэт: «Путник, пойди возвести нашим гражданам, что, их заветы блюдя, здесь мы костьми полегли» .[74] Пусть это станет для вас благословением, ребята. Вашим боевым кличем.
Он сошел с трибуны, отдал честь, и все как один повскакали с мест и тоже отсалютовали ему. Еще утром их переполнял гнев и страх. Теперь ничего похожего Дэнни в своих товарищах не находил. В полном согласии с пожеланиями Маккенны, эти люди преисполнились решимостью по-спартански отважно принести пользу отечеству и настолько слились со своим чувством долга, что оно стало неотделимо и неотличимо от них самих.
Глава двадцать седьмая
Когда первая команда полицейских появилась в дверях редакции «Революционной эпохи», Луис Фраина уже поджидал их вместе с двумя адвокатами. Ему надели наручники, вывели наружу и усадили в фургон; адвокаты поехали с ним.
К этому времени вечерние газеты уже разлетелись по городу; возмущение утренним нападением на полицию нарастало по мере того, как фонари на улицах наливались желтым. Отряд, в который кроме Дэнни входили еще девятнадцать сотрудников полиции, высадился на углу Уоррен-стрит и Сент-Джеймс-авеню; командовавший операцией сержант Стэн Биллапс приказал им рассредоточиться группами по четыре человека. Дэнни прошел несколько кварталов на юг по Уоррен-стрит вместе с Мэттом Марчем, Биллом Харди и незнакомым парнем из 12-го по имени Дэн Джеффрис, который почему-то очень радовался, что встретил тезку. На тротуаре цепочкой выстроилось с полдюжины мужчин в рабочей одежде — в твидовых кепках и потрепанных спецовках: видимо, докеры, которые явно уже прочли вечерние газеты, заливая новость спиртным.
— Врежьте этим большевикам! — выкрикнул кто-то, и остальные радостно загомонили.
Затем воцарилась неловкая тишина, как бывает, когда участников вечеринки знакомят с чужаками, которые вовсе не жаждали приходить. И тут из ближайшего кафе вышли три человека. Двое из них — в очках и с книгами. На всех — одежда иммигрантов-славян. Один из них обернулся, и двое докеров указали на него пальцами. Мэтт Марч окликнул:
— Эй, вы трое!
Большего не потребовалось.
Они бросились бежать, докеры устремились в погоню, а Харди с Джеффрисом помчались за ними. Через полквартала славян догнали и повалили на мостовую.
Образовалась куча-мала, Харди с Джеффрисом присоединились к ней. Харди оттащил какого-то докера, и его полицейская дубинка блеснула в свете фонаря, обрушиваясь на голову одного из славян.
Дэнни крикнул «Эй!», но Мэтт Марч поймал его за локоть:
— Погоди, Дэн.
— Ты что?
Марч многозначительно глянул на него:
— Это за Стоддарда.
Дэнни выдернул руку.
— Мы даже не знаем, может, они не большевики.
— А может, большевики.
Марч крутанул дубинкой и улыбнулся. Дэнни покачал головой и двинулся по улице.