— Пятьсот монет, Мики, и двухместный «Хорьх».
Телохранитель расплылся в довольной улыбке. «Хорьх», да еще двухместный, — это мечта всех оперов Надзора.
Из-за противоположного угла ограды особняка появился человек. Телохранитель резко выпрямился, рука его опять легла на пояс.
— Безик, — равнодушно заметил Исполнитель, мельком глянув на приближающегося человека. — Остынь, Мики, это не террорист. Кстати, надо обыскать того… Куда ты ему влепил?
Телохранитель опять расплылся в улыбке, оглянулся на тело убитого, ткнул себя пальцем в середину лба.
— Опять в лоб? Мики, ты золотой парень. Иметь тебе «Щит» I степени!
Телохранитель тихо засмеялся, словно загудел большой трансформатор низкой частоты. Они смотрели на подошедшего Безика. Это был очень грязный Безик. Старая, с оборванными полями шляпа, насквозь дырявое кожаное пальто, дырявые ботинки.
— И таких обезьян в Центре около миллиона, Мики! — негромко сказал Исполнитель, рассматривая нищего в упор. — Племя городских нищих, убогих и больных. Что тебе, дружок?
Заросшее диким волосом лицо дрогнуло. Безик сразу заплакал. Из вылинявших бесцветных глаз катились крупные слезы. Исполнитель поморщился.
— Заводится с пол-оборота, обрати внимание! Если он сейчас не угостит нас своими примитивными стихами, я к твоим пятистам монетам добавлю еще сто! Ну, дружок, мы слушаем.
Безик замычал, тянул грязную ладонь ковшом, шевелил пальцами, просил. Чтобы было понятнее, он сунул два пальца другой руки в щель, открывшуюся в зарослях бороды и усов.
— Я жду, дружок! — удивленно повторил Исполнитель. — Начинай!
— Неправильный Безик, — загудел-засмеялся телохранитель. — Шеф, сто монет. Итого, шестьсот.
— Нет, Мики! Безик должен начинать просить милостыню со стихов! Это непорядок! Они все поэты, эти уличные бродяги. Ну, ты, скотина, я долго буду ждать?
Безик тыкал пальцами в щель между бородой и усами, плакал и мычал.
— Жрать хочет. — Телохранитель брезгливо отстранил протянутую руку слишком близко подошедшего нищего. — Шеф, в машине булка и банка тушеного мяса, я дам этой скотине.
Голубые глаза Исполнителя только скользнули по лицу телохранителя и тут же опять впились в грязное, заросшее лицо нищего.
— Мики, он не хочет читать стихи. Он упрямый. А упрямство наказывается, разве не так?
Телохранитель неохотно кивнул. Безик мычал, мутно ворочал глазами.
— Он не может не знать стихи. Безики просят милостыню и обязательно читают стихи, не свои, так чужие. Президент не велел их трогать, он тоже любит поэзию, но в Законе не сказано, что с Безиком не может произойти несчастный случай. Эй, парень, ты не будешь читать стихи? Не хочешь честно заработать свой хлеб? Твои предки в Старое Время читали стихи на Арбате, им кидали монеты, они не стеснялись, а?
Безик замычал еще громче, тыкал пальцами в рот, переминался с ноги на ногу. Исполнитель жестко усмехнулся, обнажив ряд крупных платиновых зубов.
— Пеняй на себя, парень… Мики! Ногой в пах один раз.
Телохранитель неохотно шагнул, без подготовки ударил ботинком нищего в пах.
Раздался короткий, мучительный крик. Безик рухнул, сложившись пополам, как перочинный нож. Обтрепанная шляпа отлетела в сторону. Кожаное драное пальто распахнулось, обнажив худое, грязное тело.
— Мики, а теперь в бок, но не очень. Он просто упал со ступенек, сильно ушибся. Мы же не нарушаем закон… Ну!
Безик завизжал, задергался в пыли, пачкая и без того грязное лицо. Телохранитель внимательно вгляделся, нагнулся, схватил его за челюсть, с силой приподнял и другой рукой открыл рот. Брезгливо вытер руки о полы куртки.
— Он немой, шеф. Наверное, Глухарь с Синего острова. Им отрезают языки и что-то в мозгах. Политический, а может быть, из «Движения».
— Вот как?
Исполнитель равнодушно отвернулся. Этот Безик сам виноват. У Глухарей на шее должна быть бляха с изображением летящей птицы. По ней сразу можно отличить Глухаря. Таких не трогали, им просто подавали милостыню, и все. Этот был без бляхи. Потерял, сволочь, или отдал поносить такому же оборванцу. Пусть пеняет на себя.
Нищий захрипел, нос его заострился, он откинулся на спину, раскинув руки, из щели рта выцедилась струйка крови.
— Мики, надо рассчитывать силу удара. — Исполнитель укоризненно покачал плешивой головой. — Лягаешься, как древняя лошадь! Иди забери у этого дохлого подонка автомат, обыщи его. А этого пусть возьмет Бригада Милосердия. У Старухи он живо поправится. Она таких любит. Будет его кормить с ложечки и рассказывать сказки.
Телохранитель тут же достал портативную рацию, щелкнул кнопкой.
— Второй вызывает Дворец Милосердия! Эй, вы там, прохиндеи! У особняка Второго, у ворот, Безик. Подобрать, привести в порядок.
— Что с ним? — квакающий голос из динамика рации был высок и резок.
— Упал… Со ступенек… — Телохранитель прикрыл рацию ладонью. — Шеф, я ему сделаю «Люкс»? Всего пятьдесят монет, за мой счет, ладно?
Исполнитель кивнул, одобрительно посмотрел на телохранителя. Он любил добрых. Всю жизнь служи Президенту, сначала помощником опера… Потом начальником Отдела Комитета, Председателем которого был тогда еще не Президент, но человек, в чьих руках была сосредоточена необъятная власть. Теперь он Исполнитель, член Президентского Совета, правая рука Президента. И за все долгие годы никто не мог упрекнуть его, что он работает за положение, блага или монеты. Никто. И этот особняк — первый его личный дом, подаренный за верную и долгую службу Президентом своему Исполнителю. Первый свой дом за десятилетия работы. Дом, подаренный только вчера, он еще его даже не осмотрел.
— Безика в «Люкс», счет на Мики Голадзе, — медленно выговорил телохранитель в рацию. — И пусть бригада заодно уберет падаль. Террорист «Движения». Труп доставите в Спецотдел Надзора. Все.
Из открывшихся дверей парадного подъезда особняка выбежал высокий, тоже затянутый в кожу, наверное, кто-то из охраны, заспешил к воротам. Быстро открыл калитку, склонился в полупоклоне. Исполнитель медленно пошел к входу в особняк по гравиевой дорожке.
* * *Исполнитель полулежал в мягком кресле, пуская к потолку душистую струйку дыма из трубки, когда в гостиную неслышно вошел Информатор. Сел, вытянув ноги, задумчиво проследил глазами сизый клуб дыма, окутавший один из рожков дорогой люстры. Исполнитель с удовольствием осмотрел его молодое, приятное лицо с узкими усиками и усталыми, добрыми глазами.
— Что у нас, Гарик?
— Забастовка охватила три Области. В Западном регионе перехвачен эшелон с оружием, боеприпасами и взрывчаткой. Предположительно, из Объединенного региона Азии. Там же наркотики, килограммов двести.
— Так много? — удивился Исполнитель.
— Мне кажется, не обойтись без резервистов. Регион Дальнего Востока более-менее благополучен, а вот с Областями беда.
— Резервисты? — Исполнитель покачал головой. — Старик будет недоволен. Что, войск Надзора и Комитета не хватит?
— «Движение» взбаламутило Университеты. Если выйдут студенты, никаких войск не хватит. Я звонил Председателю Комитета Обороны, он разорался, ссылается на Конституцию и практику Старых Времен.
Информатор только тут заметил стоящий перед Исполнителем прибор Экстренной Связи, так называемый «Глаз». Прибор был уникален. Выполнен в единственном экземпляре, до сих пор им пользовался только Президент. И стоял он в Красной комнате Дворца. Доступ был к нему только по форме «Зет», а эту форму в стране имели Президент и Исполнитель. Был еще один человек, Председатель Комитета по экологии Ланс Кубергис, но… Информатор искоса посмотрел на Исполнителя, откашлялся.
— Шеф, а суд над Лансом когда?
— Бог его теперь судит, мальчик.
Исполнитель перевернул трубку, стал выскребать чашку маленьким перочинным ножом. Его фраза вызвала нервный озноб у Информатора, он едва не вскочил. Значит, это правда, то, о чем шепчутся в коридорах Дворца? И Президент самолично пристрелил бывшего друга! Да… Времена меняются, такое случалось с Президентом, но давно, когда он еще возглавлял Комитет Порядка и Контроля.
Сквозь бамбуковую занавеску в гостиную прошел охранник, неся на подносе дымящиеся чашки кофе, коньяк в графинчике и соленые маслины. Исполнитель очень любил маслины, ему их готовили по спецрецепту, сильно присаливая и перча.
— Через десять минут операция «МУТАНТ», мальчик. Посмотрим?
Информатор изумленно выпрямился в кресле. О существовании плана такой операции, не говоря уже о ее исполнении, он ничего не слышал. Что, Надзор уже не информирует его о готовящихся акциях, операциях, мероприятиях! Информатор ничего не сказал, но насторожился. Старый лис, этот Исполнитель, был из тех людей, кому не принято задавать вопросы. Мягкая улыбка, добрые глаза, абсолютная бескорыстность — они ровным счетом ничего не значили. Был жесткий, «военная косточка», Председатель Комитета Обороны Амаяк Кирян, где он теперь? Впрочем, где — это известно. Бродит по мусорным кучам одного из Синих островов безумный полуголый старик с вырезанным языком и вживленным в мозг электродом боли… А Егор Ступин? Вечный оппозиционер, демократ и демагог… Удавлен прямо в своей спальне пояском от халата. Жена, обвиненная в убийстве, моет посуду в столовой для «зеков» одного из лагерей в Балтии. Где лихая тройка, три мушкетера, входивших в Президентский Совет, экономисты, писатели — Крошин, Свирин, Удалов? Крошина сбила грузовая машина прямо у гостиницы Центра. Свирин утонул в бассейне сауны Дворца, а Удалов… На Пятом проспекте, как раз возле ювелирного магазина «Смарагд», стоит вечно пьяный, облезлый старик в женской кофте, читает Петрарку и Есенина, а возле его босых ног крутится паршивая, усеянная паразитами кошка.
— Ты знаешь Ясногорск, мальчик, бывал там?
— Нет, шеф. Это там, где лаборатория Института космоисследований?
— Совершенно верно. Пей кофе, налей себе коньяку. Вкусно? Так вот… Туда брошено несколько отрядов «спецназа», танки и полк вертолетчиков.
Информатор подобрался, был весь внимание.
— Восстание, шеф? «Движение» опять?!
Исполнитель небрежно махнул рукой.
— Если бы. «Движение» — это блохи, кусающие спящих. Старику нужен человек, который… — Исполнитель хрипло рассмеялся, кинул в рот маслину, блаженно сощурился. Прожевав, выплюнул косточку, внимательно рассмотрел ее. — Не верти головой, мальчик, стены этого дома проверены…
Информатор с сомнением покачал головой.
— В конце концов, мальчик, я не сообщу тебе ничего крамольного. В этом Ясногорске появился человек, который оживляет трупы.
— Что оживляет? — Информатор вытаращил глаза.
— Да, ты не ослышался, именно трупы. Поднял женщину, умершую от сердечной недостаточности. Вот так, взял и поднял! И она жива. В настоящий момент летит сюда. Потом оживил голубя. Птичка такая, знаешь?
Голубей Информатор видел, немного их осталось в стране. Считанные сотни; как правило, в городах, где немного лучше с экологией.
— Президенту нужен этот человек. В Ясногорске засуетились боевики «Движения», объявлено Чрезвычайное положение, но это полбеды. Главное — он исчез! Прошел чуть ли не всю охрану, и никто НИЧЕГО НЕ ЗАМЕТИЛ! Ты понимаешь?
— Мистика какая-то!
— То-то и оно, мальчик. А сзади его дома большой пустырь, глина, там отпечатались следы его паршивых ботинок. И заграждения он прошел! Вот так, запросто! Не таясь, шел и шел, и ни разу не наступил ни на мину-ловушку, не запутался в спирали, и током его не убило. По фатальной случайности оператор отключил ток на тридцать секунд. И ему хватило. Президенту он нужен. Сейчас мы будем смотреть, как наши орлы штурмуют СВАЛКУ. Я приказал стрелять во все, что шевелится. Пусть зальют огнем всю территорию этой проклятой СВАЛКИ! Мутанты давно уже как кость в горле.
— Но они убьют и этого!..
Исполнитель ехидно прищурился, взял маслину, повертел в руках.
— А кто тебе сказал, что это плохо, мальчик?
— Зачем? Пусть отвезут его в Центр. Человек, способный оживлять трупы, — это же переворот в науке.
— А не просто ПЕРЕВОРОТ, а? Ладно, не округляй глаза, пей коньяк и кофе!
Исполнитель протянул руку, нажал клавишу на панели дистанционного управления «Глаза». Экран мгновенно осветился, по нему побежали полосы, потом он мигнул, и появилось изображение взлетной площадки боевых вертолетов. По дорожке от здания КП цепочкой бежали «спецназовцы».
— А-а-а! Красивые-е-е!..
Иу упал в грязь, лицом вниз, пополз, завывая и дергаясь всем телом. Сина стояла, как мертвая, скрестив на груди руки, впиваясь глазами в горизонт, — от ГОРОДА, курсом на СВАЛКУ, подобно стае летучих упырей Гри, что раз в пять лет мигрировали по стране, летела армада вертолетов… Вертолеты шли в три яруса. Грозный, напоминающий горный обвал гул с каждой секундой нарастал и ширился.
Смагин неловко повернулся на крик Иу, чуть не упал. Больная нога нестерпимо ныла, особенно в колене, там сидела какая-то «заноза», мешающая движению. В затылке тоже родилась боль — он словно вспухал, его затылок, и Викентий Смагин даже схватился за него ладонью, ожидая, что лопнет, разорвется подобно пузырю его череп. Он закрыл глаза.
…ОН СТОЯЛ ПО ПОЯС В ЧЕРНОЙ ВОДЕ… МОЖЕТ БЫТЬ, ЭТО И НЕ ВОДА, ТАКОЙ ТЯЖЕЛОЙ, ПЛОТНОЙ И МАСЛЯНИСТОЙ ОНА БЫЛА. КРУТОЙ УХОДЯЩИЙ ВВЫСЬ БЕРЕГ БЫЛ СЛЕВА, СПРАВА — ПОЛОГАЯ РАВНИНА, ПРЯМО ОТ ОТМЕЛИ, С КОТОРОЙ ОНА НАЧИНАЛАСЬ, СТОЯЛА СТЕНА СУМЕРЕК — НИ ЗВЕЗДОЧКИ, НИ ЛУНЫ, НИ ОГОНЬКА… ВПЕРЕДИ БЫЛА ЧЕРНАЯ ВОДА И СЗАДИ ЧЕРНАЯ ВОДА.
«МОЖЕТ, ЭТО АД? — ГРУСТНО ПОДУМАЛ ОН, — ТАК ВЫГЛЯДИТ ДОРОГА В АД?»
Низко над водой, пока еще далеко, прямо на него летела стая глаз. Именно глаз, потому что он различал каждый в отдельности — два века, ресницы, расширенный зрачок с огоньком внутри… Глаза источали ненависть. Он так и чувствовал ненависть каждого глаза, а все вместе они образовали тугую, плотную волну ненависти, которая неслась на него со страшной скоростью. И только тут он заметил, что из воды и там и тут торчали головы! Лица были повернуты к нему, много знакомых лиц, что-то их объединяет. Но — что?! Он силился вспомнить, и не мог… И тогда на берегу встала его умершая мать. Она была в черном хитоне, волосы ее были длинные, как в молодости, а в руках книга.
— Зачем ты здесь? — шепнули его помертвевшие губы, но мать не слышала, а может быть, просто не отвечала. Она брела вдоль берега, указывая пальцем на головы, торчащие из воды, и кивала, словно считала. И тогда он понял — здесь были все те, кто его любил и ненавидел. НЕ БЫЛО ЧУЖИХ. Это были люди из его тридцатитрехлетней жизни, умершие и живые. Они были собраны здесь, в этой черной воде. Для ЧЕГО? Суд? Но он не судья, чтобы судить их, таких разных.
А стая глаз все неслась на него, он чувствовал — НАДО ЧТО-ТО ДЕЛАТЬ! Это была величайшая из всех мыслимых опасностей. Тогда он закричал — потерянно, тревожно и надрывно! И его услышали — на воде вдруг захлопали крылья, сотни белоснежных крыл! Каждая из голов превращалась в неведомую и прекрасную птицу и взлетала в черный мрак тяжелого неба! Стая понеслась на стаю…
И НАЧАЛАСЬ НЕВИДАННАЯ БИТВА. ГЛАЗА КОЛОЛИ ПТИЦ ЖЕСТКИМИ, КАК КИНЖАЛЫ, РЕСНИЦАМИ, ПТИЦЫ ПАДАЛИ В ВОДУ И, НЕ ДОЛЕТАЯ, ВСПЫХИВАЛИ МАЛЕНЬКИМИ ФАКЕЛАМИ. ПТИЦЫ КЛЕВАЛИ ГЛАЗА ПРЯМО В ЦЕНТР ЗРАЧКОВ, ИСТОЧАЮЩИХ НЕНАВИСТЬ. ГЛАЗА ЗАКРЫВАЛИСЬ И ТОЖЕ ПАДАЛИ, ТОНУЛИ. ГЛАЗА НЕ ГОРЕЛИ. ОНИ БЫЛИ ТЯЖЕЛЫ ДЛЯ ОГНЯ, ТОНУЛИ БЕЗ ВСПЛЕСКА И ЗВУКА. ПТИЦЫ ПОБЕДИЛИ…
ТОЛЬКО ГДЕ-ТО ДАЛЕКО-ДАЛЕКО, НА ГОРИЗОНТЕ, ГОРЕЛ САМЫЙ ГЛАВНЫЙ ГЛАЗ, ОТ НЕГО ВОЛНАМИ, КОНЦЕНТРИЧЕСКИМИ КРУГАМИ ИСХОДИЛА НЕВИДАННАЯ МИРОМ НЕНАВИСТЬ. НО ЭТОТ ГЛАЗ БЫЛ НЕДОСЯГАЕМ… А КОГДА КОНЧИЛАСЬ БИТВА, ПТИЦЫ ОДНА ЗА ДРУГОЙ, ДЛИННОЙ ВЕРЕНИЦЕЙ, РОВНОЙ НИТКОЙ СТРОЯ ИСЧЕЗЛИ ВО МРАКЕ ХМУРОГО НЕБА… ТОЛЬКО НЕЖНЫЙ ЗВУК, СРОДНИ КУРЛЫКАНЬЮ, ЕЩЕ ДОЛГО ВИСЕЛ НАД ЧЕРНОЙ ВОДОЙ…
Он увидел, как перед ним расступается вода, образуя светлую, искристую дорожку. Тихий, мягкий хор зазвучал в ушах его, наполняя все тело тоской и светлой печалью.
ГОСПОДИИИ! — пел хор, и хрустальные дисканты взмывали на недосягаемую высоту, им вторили басы, мягко, печально и несуетно: — ПОМИИИЛУУУЙ!..
И он кивнул. Он знал, что помилует, хотя и не чувствовал себя Богом. А хор вырастал над МИРОМ и ВЕЧНОСТЬЮ, так как сам был и миром и вечным. И он шел светлой дорожкой, улыбаясь и плача своему покою, дарованному нежданно и в одночасье. И не было на берегу его печальной матери, она растаяла в призрачной дымке, окутавшей берега. Был светлый-светлый проход к чему-то неведомому. Он знал, что не суждено дойти сейчас, но то, что этот проход есть избавление от суеты извечной, от страданий людских, обид, горестей и чужой зависти, это ему было ведомо.
— СВЯТЫЙ БОЖЕ, СВЯАААТЫИЙ БЕССМЕРТНЫИИИИЙ, ПОМИИИЛУУУЙ НАААС!
И он шептал слова помилования, они слетали с его улыбающихся губ и почти зримо падали на светлую дорожку. Подобно дыханию человеческому, замерзшему на холоде, взлетающему паром в морозную стынь.
И УВИДЕЛ ОН ХРАМ. ОН УЗНАЛ ЕГО, ХОТЬ И НЕ МОГ НИКОГДА ВИДЕТЬ. И БЫЛ ЭТОТ ХРАМ УБИЕННЫМ ХРАМОМ ХРИСТА-СПАСИТЕЛЯ. СЛОВНО СОТНИ ТЕЛ ЛЮДСКИХ ПОДПИРАЛИ ЕГО, ВЫТАСКИВАЛИ НА СПИНАХ ИЗ МРАЧНОГО НЕБЫТИЯ НА СВЕТ И СТРУИ ВОЗДУШНЫЕ… И ОН ЗАПЛАКАЛ.
— Черт!
Потрясенный Исполнитель вскочил с кресла, уперся руками в столик, не замечая, как из пролившейся чашки на руку ему тек остывший кофе. Информатор вжался в кресло, дико пялился на экран «Глаза», ничего не понимая.
Вертолеты лопались, подобно зернам переспелой кукурузы на сковороде, выворачивались изнанкой, нутром, набитым оружием, спецназовцами, боеприпасами, кровоточащими внутренностями — железными и людскими. Они взрывались, и дымящиеся обломки падали на СВАЛКУ, взметая тучи брызг, грязи, облака пыли и сажи.
Как видно, вертолет, на котором был установлен телеобъектив «Глаза», летел несколько в стороне. С него было хорошо видно, как крохотные фигурки людей стремительно обрывались вниз из развалившейся машины, застывали точками там и тут. Потом раздался хлопок, и экран погас.
— Что это?!
Информатор просипел вопрос, ни к кому не обращаясь. Такого не могло представить себе самое больное воображение. Вертолеты Надзора, мощные, бронированные машины, напичканные электроникой, самым совершенным оружием, — они были уничтожены, словно мыльные пузыри, проткнутые грязным пальцем озорного мальчишки. Живых там, на СВАЛКЕ, можно было не искать! Сила, которая разнесла вертолеты, была неведома Информатору. Такого оружия в СТРАНЕ НЕ БЫЛО. Совсем не похоже на прямые попадания сверхточных ракет. Вертолеты были снабжены пушками, способными уничтожить любую ракету в считанные секунды и на большом удалении. Это не лазерные «стрелы» — экраны «Щит», установленные на вертолетах, мгновенно зафиксировали бы энергетический пучок в своем направлении. Что это? Как!