Как же не отчаяться попавшим в черные списки, как стать смелым, если силенок, как у воробья? Так ведь то тело немощно, а дух — крепок! Каждому подсказывает он свой путь, свой секрет сражения с отчаянием. Многие, даже атеисты, перед лицом обреченности обращаются к Богу, к вере. Тем, кому удается сделать это с открытым сердцем — намного легче. Хуже тому, кто взбунтовался, не сумел примириться с навалившейся бедой. За что? — спрашивает он. — За что карает судьба именно мне? Почему, когда мои сверстники разъезжают по миру, плавают в теплом море, наслаждаются концертами, магазинами, прогулками и даже влюбляются, мне осталась тумбочка, полная лекарств, холодный пот от каждого физического усилия, и ужас ожидания следующего приступа, который может оказаться последним? Где же любящий Отец наш, как допускает он такую несправедливость? Почему нагло ухмыляются в телекамеру убийцы и маньяки — здоровые, мордатые, а среди обитателей больниц полно чудесных, добрых, никому не вредивших людей?
Говорят: «Бог посылает испытания тем, кого больше любит». Не понимаю! Не могу смириться с такой «любовью»! И создаю свою версию. Ведь чувствую душой, каждой клеточкой своего существа, что есть некий Высший творец, создавший этот мир и меня, и каждого из нас — сестер и братьев. Но не для мучений, не для испытания «на прочность», а для любви и радости. А значит, есть и враждующее с ним зло. Зло уносит, коверкает жизни молодых, истребляет и уродует Землю. Моя болезнь — торжествующее зло и моя ответственность перед собой и Творцом — противостоять этому злу, сопротивляться из всех оставшихся сил. Как же сопротивляться затравленному болезнью, обреченному?
За окнами моей больницы простирался пустырь, на пустыре обитала стая собак, кормящихся у помойки пищеблока. Несчастные, замученные холодами, голодухой, преследованиями людей существа. Но вот пригрело пустырь апрельское солнышко и вижу чудную картину: среди сухого бурьяна, мусора и кустиков желтенького первоцвета нежится собачья компания. Драные бока подставлены теплу, зажмурены от наслаждения глаза, лишь чуткое ухо настороже, привычно контролируя опасность. Этакое блаженство и этакая злосчастная судьба! Не многие из них переживут лето, отстрелы и поимки санитарных служб, не всем удастся даже дотянуть до него. Но есть этот час — час весны и покоя и по нему ровняется сейчас вся собачья жизнь.
Вот и моя жизнь — круг покоя и благополучия здесь и сейчас. Печально, так ведь другого не дано. Но дана забота ближних, тепло друзей, дано дело, за которое хватаешься как за соломинку. И много–много такого, к чему привязались глаза, руки — моя любимая чашка, мой любимый плед, моя любимая картина с андерсоновским рождественским городком, любимые книги. И расчудесный, горячо обожаемый кот. Кто сказал, что все эти мелочи способны радовать меньше, чем полный удовольствий быт здоровяка? Глупец, ничего не знающий о жизни.
Год назад у меня появился Доктор, который учит не сдаваться. Я никогда не видела его, но той любви и той силе сострадания, которая исходит их его книг, доверилась целиком. Это огромное облегчение — довериться другу, не чувствовать себя наедине с болью.
Не стану врать, что страхи и бунты совсем покинули меня. Но когда я думаю о тех, кто загнан болезнью в угол, когда вижу чужую беду — самую разную, коверкающую жизнь, или как сейчас — говорю с вами, я не боюсь и не бунтую. Я хочу помочь вам. Я даже почувствую себя счастливой, если от этих коротких слов прольется на твою жизнь, дорогой мой Человек, хоть капелька света.
Прошу тебя, не унывай! Постарайся создать свой маленький мир — мир на расстоянии комнаты, квартиры, вытянутой руки. Создать и беречь его. Это не так уж мало, поверь. Прими сердцем мудрость греющихся на солнце собак — великую мудрость всего живого: учись быть выше ужасов жизни и старайся выжить несмотря ни на что. Пойми, важно не то, чтобы иметь много, а то, чтобы того, чем владеешь, было достаточно. И кто решил, что лук, стройно поднявший поросль в стакане, важнее апельсинового сада?
И не так уж бессилен ты, если умеешь плакать и радоваться. Радоваться вопреки всему здесь и сейчас, в этой, еще удерживающей нас в своем тепле жизни.
«Дочки–матери» Попытка взаимопонимания
Да, у меня внуки, но я далеко не старуха. Совсем недавно я стояла в актовом зале школы, волшебно преобразившемся для выпускного бала — тонкая, трепетная, несуразная. Зеркальные зайчики, брызжущие от вертящегося шара, шуршащая тафта пышной юбки, растерянные близорукие глаза, взмокшие ладони… Он прошел по паркету — ошеломляюще элегантный в новом взрослом костюме, он опустил застенчивые глаза и смоляной чуб упал на вдумчивый лоб серебряного медалиста. Притаившаяся в начальном призыве Музыка пронзительно взвилась, заманивая в омут. По волосам прошло ледяное дуновение и сердце остановилось. «Маленький цветок»!
Танцевальные ритмы могут встряхивать, заряжать, разряжать, быть чувственными, спортивными, беснующимися. А иногда они наделены таким высоким колдовством, что чувствуешь как судьба проходит сквозь тебя, вроде рентгена. Случается нечто огромное, от чего можно умереть, отчего умирали и будут умирать, называя погибель страстью, любовью, роком. «Спутник в ночи», «Падает снег», «Естердей»..) Фрэнк Синатра, Адамо, Битлз, Элтон Джон… Музейная антиквариат, привязанность к которому выдает пуще морщин.
Вам, бесконечно юные, даю ценный совет. Ума не приложу, от чего будут балдеть ваши дети лет через тридцать, но умоляю, молчите о том, что торчали от Децла, Эминема или Киркорова. Вас не поймут.
Не поймут, отчего вы яростно худели и выматывались на тренажерах, сражаясь за мальчишескую узость бедер, округлую крепость икр. Не думаю, конечно, что повинуясь закону контраста, предметом восхищения станут коротконогие толстухи. Но внимание переключится на иную часть тела. Может, в моду вновь войдет талия?
В пору моего первого бала без талии ловить было нечего. То есть, прямо–таки на людях не появишься. Эталон фигуры — молоденькая актриса Людмила Гурченко и дамы света в фильмах с корсетно–стройным Жаном Маре. ((Блестящие аристократки и дерзкие куртизанки, осиный стан которых был почти прозрачен, почти не мешал рассматривать камины, букеты, позолоту умопомрачительных покоев эпохи Монте — Кристо.)) Девчонки затягивались до обморока. В широкий пояс для жесткости всовывали рентгеновскую пленку, накрепко пришивали крючки сантиметров на пяти дальше реальной возможности, выдыхали и… Талия должна была вместиться в обхват мужских рук.
У меня была такая талия. Да она есть, есть и сейчас! Только теперь это называется «область подреберья» в которой расположены печень, поджелудочная железа, селезенка, почки и всякая анатомическая дребедень, с каждым годом все наглее дающая о себе знать. Страшно подумать, чтобы затянуть поясам без приговора верховного суда и присутствия реаниматолога. Кстати, дамы исторического прошлого, применявшие мускулистую горничную для шнуровки корсета, на склоне лет — в тридцать с гаком, страдали патологической деформацией внутренних органов.
Как славно, что этой проблемы у вас нет, есть голенький животик, выглядывающий между топом и поясом. Поздравляю.
Ну что, скажите, путного может вырасти из особи женского пола, десять школьных лет носившей форму? Обвислое коричневое платьице, робко скопированное с облачения дореволюционных гимназисток. Фартук, белые манжеты, воротничок обязательны. Девиз: скромность, усердие, невинность. Проблемы: ожидание принца, прыщи, борьба за аромат чистоты и свежести даже после урока физкультуры. Да не было тогда тональной пудры и дезодорантов не было! Разумеется тот, с цыганистым чубом, шел не ко мне. Он покачивался с другой в сверкающей метели затемненного зала, не ведая, как стенает от боли моя душа, измученная обидой и тисками пыточного пояса.
Потом талии и невинность потеряли актуальность. Важнее стали колени и понятие «чувственность». Произошла важнейшая революция — впервые в новой истории женщина решилась задрать подол выше колен и тем самым без обиняков заявить о своей привлекательности! Сколько горячих диспутов сотрясало воздух, сколько родительских оплеух ждало дерзких защитниц мини. Но какое наслаждение вышагивать загорелыми длинными ногами по летним тротуарам под магнетическими взглядами ошеломленных джентльменов. Не прогулка, а акция протеста и самоутверждения. Это ж страшное дело — показать всем запрещенную к демонстрации часть тела! На экране телека голые ноги можно было увидеть лишь раз в год в передаче «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады» в семь часов новогоднего утра. Выдерживали, высиживали и были вознаграждены — офигенно заграничный Карел Гоот фонтанировал шлягерами в окружении голенастого кордебалета! На страницах прессы голые ноги «носили» только наши чемпионки по легкой атлетике. Метательницы ядра в сатиновых трусах с мускулатурой мощного качка, конечно, давали представление об идеале, но не волновали воображение. К счастью, прорвалось в эпицентр культурной жизни фигурное катание. Страшно международное, страшно праздничное и чувственное зрелище. Полагаете, бывает и круче? Тогда мы не знали этого. Смутно слышали что–то про «Мулен руж», Недели высокой моды, конкурсы красоты, не пробовали гамбургеры, кетчуп, чипсы, не ведали о голых пляжах, секс–шопах и молчали, как партизаны, о «трудных днях».
Знаете чем красили ресницы ваши мамы? Мыльной ваксой, купленной в подземном переходе у цыган, которые делали «импортную» тушь из гуталина для обуви. Не приведи господи пустить слезу, утонишь в едких потоках. Вообще, усилия по совершенствованию внешности принято было скрывать, врожденные достоинства ценились особенно высоко. А потому все блондинки были только «натуральными» — о применении обесцвечивания не признались бы и на эшафоте.
Помню затылки дам в автобусе — все сплошь природного мышиного цвета. Моя отчаянная молодая мама решилась придать своим русым волосам манящий рыжеватый отсвет и с этой целью заперлась в ванной с таблетками красного стрептоцида. Названное лекарство помогало справиться с инфекционными заболеваниями и обладало побочным красящим эффектом. Применения таблеток в области парикмахерского дела относилось к области смелого эксперимента. Мама не выходила до вечера, приникшим к дверям домочадцам слышались горестные всхлипы. Она рискнула предстать перед нами в сумраках — огненная как Милла Йовович в «Пятом элементе». Все обмерли, к дедушке вызывали неотложку — он тяжело перенес случившееся с дочерью несчастье. Ведь показавшаяся в таком цвете на улице женщина имела веский шанс загреметь в дурдом с серьезным диагнозом. Такие были дикие времена.
Любить было принято возвышенно, отрываясь от повседневной прозы, читать стихи, дарить тюльпаны, водить в Консерваторию или театр оперы и балета. Продвинутые девушки предпочитали физиков, укрощающих атом и геологов, поющих у костров про «солнышко лесное». Ориентировались на романтизм и внутреннее содержание. А на что еще? Зарплата совслужащих в любом случае не радовала. Секса, как известно, в стране победившего социализма вообще не было.
На государственном уровне, замалчивались все вопросы, связанные с интимом и отношением полов. Скрываемое от глаз общественности женское тело, как и все потаенное, вызывало нездоровый интерес. Когда туристическая группа театральных работников оказалась в Италии, ночами все дружно приникли к телевизорам. Надежда отведать некий запретный плод под кодовым названием «эротика» лишала нас сна. Но все каналы оказали на редкость благопристойными. Оттянулись на рекламе: сидели всей группой — заслуженные, народные, Клеопатры, Джульетты, Цезари, Отелло и обмирали от стелящейся по шоколадному батончику патоки, от соблазнительницы, балдеющей в айсбергах искристой пены, и — о, дивное мгновенье — сладострастно примеривающей нижнее белье! Я решила тогда, что готова смотреть всю жизнь по «ящику» только рекламу — показательный вернисаж достижений иной, недоступной нам цивилизации. Реклама на Центральном телевидении — уму непостижимо! До такого мог бы додуматься лишь циничнейший агент ЦРУ. Как шарахнули бы эти отвязные девочки в кружевах по трансляции съездов с затяжными речами генсеков, как ударили бы прокладки с крылышками по «вестям с полей», отчетам свинарок и свекловодов, бойким комсомолкам, берущих повышенные соцобязательства!
Вам — выбравшим Пепси и Орбит, даже не снилось, что были времена, когда приобретение презерватива в аптеке приравнивалось по смелости поступка к покорению горных вершин, за просмотр по видаку «Эммануэли» сажали в тюрьму а счастливца, вернувшегося из зарубежья, жадно заглядывая в глаза, шепотом спрашивали: «ты видел стриптиз?»
Нынешний тайфун потребления способен сбить с ног. С рекламных щитов, с телеэкранов обрушиваются соблазны — наперебой предлагают себя еда, вещи, путешествия — глянцевый эталон образа жизни. Реклама разжигает аппетит и заставляет зарабатывать деньги. Кроме всего прочего, она подчеркивает возраст. Ты смотришь на мир изобилия и понимаешь, что все это великолепие предназначено не тебе. Не тебе отмывать волосы после репортажа в Сахаре, не тебе отрываться на дискотеке в белых легинсах, не тянуть из запотевшего бокала Кампари под южными звездами. И вовсе несимпатичными кажутся знойные мачо в парфюмерных парах, бритоголовые остолопы, не выпускающие из ухватистых рук пивные кружки. Признаюсь в страшном: мне нравится серьезный очкастый интеллигент, рассказывающий об импотенции, и ведущий раздела погоды на НТВ. Подозреваю, что такой выбор предопределен старомодностью и глубоко притаившейся завистью. А еще возбуждает зависть и чувство глубокой неудовлетворенности. Да, не все правда в манящих клипах, не все доступно, но ведь и доступного так много! Господи, да будь все это у нас тогда, в эпоху наивной и жадной молодости, жизнь сложилась бы иначе. Я вступила бы в нее во всеоружии женской неотразимости, я бы не писала письма в журналы, прося совета, не пряталась за спины более сильных, а бы сама стала кузнецом своего личного счастья. Зачем ждать волшебницу, когда под рукой сотни способов приблизиться к идеалу и масса возможностей продемонстрировать результат. В вашем распоряжении пластические хирурги, тренажеры, кварцевый загар, забавные игры с тату. Вы можете посещать курсы МИДа или Академию магии, пользоваться услугами бюро знакомств, туристических агентств или потомственных ворожей. Вас ждут добрые наставники, врачи, вдумчивые советчики. Есть выбор контрацептивов и не маячит за плотскими радостями перспектива бесплатного прерывания беременности, процедура столь унизительная, воровская и постыдная в условиях советского здравоохранения, что страшилки Стивена Кинга в сравнении с ней — сплошная «Санта — Барбара». В конце концов, у вас есть трусики «танго».
Я смотрю на задик дочери, вышагивающей по центральной улице Вены. Она здесь живет, получив право на освоение европейской среды изучением трех языков и завоеванием прекрасного мужа. Московской маменькиной дочке пришлось здорово потрудиться, искореняя лень, неуверенность в себе, закаляя тело и дух.
Она сбросила двадцать кг после рождения второго ребенка и обрела новое дыхание. Веселая, уверенная в себе, развернутые плечи и летящая походка. Были мнения, что и прежняя ренессансная комплекция с бело розовыми венецианскими телесами и золотом кудрей — то, что надо. Но, согласитесь, противно в двадцать лет носить балахоны и держаться подальше от пляжей и дискотек. Теперь она загорелая, поджарая, гибкая. Оказалось — так–то лучше. Рецепт совершенствования прост даже для заядлой гурманки. Ешь все что хочешь и сколько влезет (а в Вене есть чем побаловаться любителю пожевать), но только до трех дня. Потом забываешь о холодильнике, седлаешь велотренажер и вперед! Пятнадцать км на усиленном режиме в сопровождении любимых ритмов и бодрящего упоения силой собственной воли. А если пришлось отменно поужинать в ресторане или принять гостей, то на педали приходится подналечь подчеркнутый узкими брючками. Что это? Не может быть! Опасливо провожу рукой и вопросительно заглядываю в глаза: — Без белья?! — Мам, это преимущества трусиков «танго» — никаких лишних рельефов. Я тебе подарю. — Боже упаси!
Как же мы жили без «танго»? Без стрип–клубов, дискотек, Макдональдса, элегантных автомобилей, пейджеров, плейеров, как обходились без мобильников? Информацию о борделях подчерпывали из рассказов Куприна и слово «проститутка» использовали не для обозначения род деятельности, а в к качестве грубого ругательства. О девушках, сделавших берущих деньги за секс знали по расфуфыренным красоткам, фланирующим вдоль улицы Горького и вычитывали в рубрике «Их нравы», вскрывавшей язвы загнивающего капитализма.
Профессию выбирали по степени полезности обществу: космонавт, учительница, врач. Наиболее хорошенькие и продвинутые (этих ничем не удержишь) мечтали о киносъемках и приключениях.
Не рвались мои сверстницы и в фотомодели. Модели существовали в статусе манекенщиц при скромных домах моды, где демонстрировали одежду и снимались для журналов типа «Рукоделие», «Сделай сам», в которых приводились инструкции по вязке свитеров и прочему изготовлению пули из кабачковой икры. Нельзя сказать, чтобы увлекательно и престижно.
Промелькнула во французской кинокомедии информация о неких девушках по вызову. Они работают в агентствах, умны и образованы, при этом не носят белья даже в авиационных перелетах. А клиенты — миллионеры и шахи с дипломом Сорбонны, готовы к вечной любви и законному браку. Поахали и забыли. Модной профессия не стала, не было экономической и социальной предпосылки.
Я, например, хотела стать ботаником. Нет, не шизанутой интеллектуалкой, заплесневевшей от библиотечной пыли, а волшебницей, колдующей среди ванильных ароматов тропических теплиц. В дошкольном возрасте девочку привели в сухумский Ботанический сад. Она со слезами ушла, чтобы вернуться навсегда. К рододендронам, лилиям Виктория, лимоновым деревьям и банановым пальмам. Но сад перебили тигры. В цирке выступала дрессировщица Ирина Бугримова — редкая красавица, властная повелительница диких зверей! Тигры обожали ее и прямо стелили свои полосатые шкуры, падая штабелями под сверкающие сапожки! Потрясенные зрелищем, мы с Лариской отправили письмо в журнал «Юность», умоляя срочно ответить на вопрос: как стать укротительницей? Мы трепетно ждали, дрессируя Ларискиного кота. Нам не ответили, и мечта как–то увяла. Да ведь не сошелся же свет клином на тиграх?