Дьюан покачал головой, поправил вечно съезжающие очки и улыбнулся. Мысль о том, что этот колокол, всеми забытый, висит в заколоченной башне Старого Централа, казалась невероятной.
Он еще раз перечитал свои заметки, прогулялся к полкам, взял еще несколько книг и вернулся на место.
Теперь информация шла сплошным потоком.
Лагерь номер три находился на склоне холма, примерно в четверти мили от кладбища. Чащоба здесь была почти непроходимая, ветви деревьев касались земли, а сквозь кусты было почти невозможно продраться, кроме разве что нескольких охотничьих троп и дорожки, по которой водили на водопой скот. Сам лагерь, откуда не посмотри, выглядел одним сплошным кустом: путаница стволов, толщиной с запястье, окружала его стеной, а опускающиеся ветви своими листьями создавали нечто вроде шатра. Но стоило опуститься на колени, под определенным углом проползти под переплетением стеблей и перед вами открывался вход в чудеснейшее место.
Первыми прибыли Дейл и Лоуренс, они запыхались и поминутно оглядывались через плечо, слыша крики Маккоуна и других ребят всего лишь в сотне ярдов позади себя. Уверившись, что их никто не видит, они быстро пригнулись, на четвереньках вскарабкались по травянистому склону и забрались в лагерь три.
Внутри было так же спокойно и безопасно, как бывает в родном доме, зеленые стены окружали почти идеально круглую площадку диаметром восемь футов, причем в толще стен имелись амбразуры, позволяющие видеть все, что творится вокруг, но совершенно невидимые снаружи. Какой-то каприз уклона холма создал здесь почти ровный пол, хотя рядом он представлял собой достаточно крутой спуск. Короткая, мягкая трава делала пол гладким, как поле для гольфа.
Однажды Дейлу пришлось оказаться здесь во время летнего ливня и он вылез почти таким же сухим, как если б он оставался дома. А одной снежной зимой они с Майком и Лоуренсом нашли этот лагерь лишь с огромным трудом – пни и кустарник сделали его совершенно другим и без привычной листвы его было совершенно не узнать. А найдя заползли внутрь и к собственному удивлению обнаружили здесь полное отсутствие снега, густота переплетающихся стеблей защищали внутренность убежища так же надежно, как летом.
Сейчас они с братом лежали внутри, задыхаясь от быстрого бега, но стараясь дышать как можно тише, прислушивались к взволнованным крикам ребят, ломившихся через лес.
– Они побежали вот сюда! – донесся вопль Чака Сперлинга. Он бежал по старой тропинке, которая проходила футах в двадцати от тайника.
Внезапно совсем близко раздались треск и хруст ветвей, и Дейл с Лоуренсом уже схватили наизготовку палки, которые они приготовили в качестве оружия, но тут через проход ввалился Майк О'Рурк. Его лицо горело ярким румянцем, глаза сверкали, и он сжимал толстенную ветку с такой силой, что на виске вздулась голубая жилка. Майк широко ухмылялся.
– Где они…, – начал было Лоуренс.
Майк быстро зажал ему рот ладонью и покачал головой.
– Совсем рядом, – неслышно прошептал он. Все трое упали ничком на траву, уткнув лица в землю.
– Черт побери, – послышался голос Диггера Тейлора не дальше, чем в пяти футах от входа. – Я точно видел, что О'Рурк побежал сюда.
– Барри! – это из-за кустов кричал Чак Сперлинг. – Ты видел их там?
– Не-а, – донесся крик одного из двойняшек Фусснеров. – Здесь никто не пробегал.
– Дерьмо, – выругался Диггер. – Я же видел его. И эти ублюдки Стюарты тоже бежали в эту сторону.
В укрытии номер три Лоуренс сжал кулаки и начал угрожающе подниматься на ноги. Дейл рывком уложил брата обратно, хотя здесь можно было стоять в полный рост и все равно тебя было не видно. Но мальчик знаком приказал брату молчать, хоть сам не выдержал и улыбнулся при виде гневного румянца, вспыхнувшего на щеках младшего брата. Это был верный признак того, что Лоуренс готов подобно молодому бычку-трехлетку опустить голову и мчаться на врага. Такую картину Дейлу приходилось наблюдать достаточно часто.
– Может они взобрались обратно на холм или вернулись по своим следам на кладбище, – это говорил Джерри Дейзингер не далее, чем в пятнадцати футах от Убежища.
– Сначала обыщем все здесь, – скомандовал Сперлинг тем противно-высокомерным тоном, каким он разговаривал в Лиге из-за того, что его отец был там тренером.
Майк, Дейл и Лоуренс подняли палки так, словно это были ружья, слушая как противник ломится и продирается сквозь кусты, буквально ломая ветви на своем пути. Кто-то из них даже ударил палкой по южной стене Убежища, но она отозвалась глухим звуком плотной массы. Для того, кто не знал всех зигзагов подхода с востока, Убежище было недоступным.
По крайней мере на это горячо надеялись трое мальчишек.
С дальнего конца тропинки донесся взрыв криков.
– Они схватили Кева, – прошептал Лоуренс. Дейл кивнул и снова зажал брату рот.
Звуки шагов нескольких пар кед и ботинок громко протопали в ту сторону. Крики стали громче. Майк уселся и сняв, бросил на траву свою полосатую летнюю рубашку.
– Думаешь, Кевин может нас выдать? – спросил Дейл.
Майк усмехнулся.
– Не это Убежище. Возможно он покажет им Убежище номер пять или пещеру. Но не это.
– О пятом номере они знают с прошлого лета, – заметил Лоуренс, которому наконец дали возможность говорить. – А в пещере мы вообще больше не бываем.
Майк опять улыбнулся.
Они валялись здесь еще примерно полчаса, усталые от нескольких часов беготни вверх и вниз по холму и азарта погони. По крикам они пытались определить местоположение противника, сочувствовали несчастью Кевина – он будет «пленником», если не согласится перейти на их сторону – и вытряхивали свои карманы в поисках хоть какой-нибудь еды. Никто не захватил с собой чего-нибудь серьезного, но Майк обнаружил в кармане джинсов яблоко, Дейл – шоколадку Херши с миндалем, правда, почти растаявшую, а Лоуренс – несколько завалявшихся конфет. Они с удовольствием уплели импровизированный обед и полежали, наблюдая за крошечными пятнышками солнечного света над головами и почти невидимого из-за плотной крыши листьев неба.
Ребята как раз обсуждали устройство западни вблизи карьера, когда Майк внезапно скомандовал: «Ш-ш-ш!». И указал наверх.
Дейл лежал на животе и, услышав команду, попытался заглянуть сквозь какую-нибудь из амбразур, находящихся на уровне земли.
Прямо перед его носом стояли ботинки. Коричневые, большие мужские ботинки. На секунду Дейл подумал, что ноги этого человека обмотаны грязными бинтами, но тут же вспомнил, как Дьюан рассказал, что ноги того солдата были замотаны в какие-то штуки. Как он назвал их? Ах да, обмотки. В шести футах от Убежища номер Три стоял какой-то парень в тяжелых ботинках и обмотках. Дейл видел что-то коричневое, нависающее над этими самыми обмотками.
– Что…, – зашептал Лоуренс, пытаясь тоже что-нибудь разглядеть.
Дейл обернулся и прижал ладонь ко рту брата. Тот протестующе замотал головой и высвободился, но все-таки замолчал.
Когда Дейл обернулся к своей наблюдательной щели, никого уже не было видно. Майк схватил его за плечо и мотнул головой в сторону восточной стороны круга.
Под тяжелыми шагами листья и ветки шуршали прямо у входа в Убежище.
Дьюан обнаружил гораздо больше информации о семействе Борджиа, чем ожидал.
Он быстро листал книги и лихорадочно прочитывал необходимые страницы. Такое скоростное чтение ему часто приходилось использовать, когда он старался запихнуть себе в голову слишком большое количество информации. Ощущение при этом возникало довольно странное: Дьюану казалось, что это напоминает тот эффект, которые возникает, когда его приемник бывал плохо настроен и одновременно слышны были разные станции. От таких упражнений Дьюан быстро уставал и испытывал нечто вроде головокружения, но сейчас у него не было выбора. Дядя Арт вряд ли был расположен провести в библиотеке целый день.
Первое, что Дьюан узнал сегодня, это то, что все известное о Борджиа «широкому читателю» было либо вообще неправдой, либо сильно искаженной правдой. На минуту он поднял голову, грызя дужку очков и уставился в пространство, он подумал, что этот первый факт ненадежности распространенных убеждений возможно самое серьезное его убеждение за все последние годы. Ничто не является столь простым, как это полагают недалекие люди. Дьюан даже подумал, не есть ли это общий закон для вселенной. Если это так, то отныне ему предстоит прежде всего забыть то, чему он успел научиться. Он оглядел бесчисленные полки с книгами, тысячи книг над тысячами книг и почувствовал себя обескураженным от того, что ему никогда не прочесть всего, что здесь написано… Никогда не выслушать обе спорящие стороны, не узнать все противоречивые факты и не оценить выводы, сделанные на их основе… А сколько еще книг хранится в библиотеках Йеля, Принстона, Гарварда и всех других университетов, которые он мечтал бы посетить, чтобы поработать в их библиотеках.
Дьюан покачал головой, снова надел очки и просмотрел свои записи.
Прежде всего Лукреция Борджиа скорее была жертвой клеветнических нападок, чем стороной виновной во всех тех легендах, которые он слышал: никакие перстни с ядом не впивались в руки ее любовников или гостей за обеденным столом, никаких банкетов с поленницей трупов ко времени десерта. Нет, определенно Лукреция пала жертвой злых языков. Дьюан окинул взглядом все тома, загромождавшие его стол: Гуиччиардини «История Италии», Макиавели «Государь» и «Лекции», а также избранные труды его «Истории Флоренции и Иностранные связи Италии», болтливые «Комментарии» Пикколомини-Пия, том Грегоровиуса о Лукреции, сочинение Бурхарда «Дневники» с его заметками о ежедневных мелочах папского двора того периода.
Но о колоколе больше не было ничего.
Но вот, совершенно интуитивно, Дьюан раскрыл оригинальный источник по Бенвенуто Челлини, одного из любимых исторических персонажей Старика, хотя Дьюану было известно, что этот сварливый ваятель родился в 1500 году, то есть на восемь лет позже Родриго Борджиа, ставшего Папой Александром VI.
Как оказалось, Челлини описал свое заключение в замке Сант Анджело, огромном бесформенном каменном массиве, построенном Хадрианом в качестве семейной усыпальницы за полторы тысячи лет до описываемых событий. Папа Александр – Родриго Борджиа – приказал укрепить и модифицировать огромную гробницу, чтобы использовать ее как собственную резиденцию. Залы и коридоры, вырубленные в камне, прежде известные только мертвецам, мраку и пыли веков, стали домом и крепостью семьи Борджиа.
Челлини писал об этом так:
Я был заключен в мрачную подземную темницу, ниже уровня сада, которая периодически затоплялась водой и была полна пауков и ядовитых гадин. Швырнув мне тюфяк из грубой конопли, за мной заперли четыре двери и велели не кормить… Всего лишь полчаса в день я мог видеть крохотный лучик света, который пробивался в эту злосчастную камеру через крохотное оконце. Всю остальную часть дня и ночи я был обречен на кромешный мрак. И это была еще наименее ужасная из этих катакомб. От моих товарищей по несчастью я узнал о несчастных душах, которые провели свои последние дни в несравненно худших условиях, чьи мрачные камеры располагались в вентиляционной шахте печально известного Колокола Зла папы Борджиа. По Риму и провинциям ходили слухи, что этот колокол был отлит из нечестивого металла, освященного еретическими святынями и повешен там в знак тайного договора между бывшим папой и самим Дьяволом. Каждый из нас, скорчившись в зловонных водах наших келий и поедая вонючие отбросы, знал, что звон Колокола Борджиа означает конец мира. Были времена, и я признаюсь в том, когда я призывал этого предвестника смерти.
Дьюан лихорадочно записывал факты. Все более и более любопытно. Ни в автобиографии, ни в записках Челлини больше не встречалось упоминаний о колоколе, но в одном из отрывков о художнике Пинтуриччио – очевидно, скорее современнике Папы Александра YI, чем самого Челлини – говорилось:
Волей и повелением Папы… Дьюан еще раз глянул в начало абзаца, чтобы убедиться, что речь идет о Папе Александре YI, урожденном Родриго Борджиа. Речь шла о нем.
Волей и повелением Папы этот глухой карлик, жалкий маляр… Дьюан снова глянул в начало абзаца, чтобы убедиться что на этот раз речь идет о Пинтуриччио, художнике Борджиа. Речь тоже шла о нем.
…Столь же подлый внешне, сколь и внутренне, получил заказ на роспись фресок в Торре Борджиа. Они наполнили дворец тем призрачным эффектом, который особенно хорошо виден в Палате Семи Тайн в унылых и мрачных апартаментах Борджиа.
Дьюан оторвался от чтения Бенвенуто Челлини, чтобы выяснить, что же такое Торре Борджиа. Путеводитель по Ватикану указал, что это была массивная башня, которую папа Александр YI приказал пристроить к ватиканскому дворцу. Предыдущая пристройка, сделанная по приказу Папы Сикста, была темным и насквозь продуваемым складом под названием Сикстинская Капелла. Папа Иннокентий добавил к ней очаровательный летний домик в дальней стороне Ватиканских садов. Борджиа построил башню. Она была спроектирована в виде массивной крепости в апексе колоннады крепости и никому, кроме самого папы и его незаконнорожденных детей, не дозволялось подниматься в башню. Вход в нее охранял долгий ряд запертых дверей и тайных ходов.
Дьюан вернулся к чтению отрывка из Бенвенуто Челлини.
Пинтуриччио, в соответствии с приказом понтифика, спустился в Город Мертвых, расположенный под землей Рима в поисках вдохновения и моделей для фресок апартаментов Борджиа. Но отправился он не в христианские катакомбы, где покоились освященные останки христиан, а в случайные раскопки языческого Рима во всем его славном распаде.
Говорилось, что Пинтуриччио водил учеников и любопытных коллег в эти подземные экспедиции. Вообразите теперь свет факелов на стенах туннелей, хранящих останки цезарейnote 19, толстые двери камер, коридоры, нетронутые жилища, артерии улиц мертвого Рима, лежащие как заброшенные скелеты под заросшими травой улицами нашего живого, но уменьшенного города… Вообразите возгласы, раздающиеся, когда Пинтурриччио, показав собравшимся гигантских крыс и орды летучих мышей, поднимает свой факел выше, чтобы осветить варварские рисунки, созданные мертвыми ныне варварами, более пятнадцати веков назад.
Этот греховный художник и мерзкий карлик перенес эти образы и языческие картины в апартаменты Папы Борджиа в его Башню. В самых личных из покоев этого злобного Папы царили эти картины – они покрывали стены, арки, проходы, потолки и даже массивный железный колокол, про который говорят, что он является талисманом Борджиа в Торре.
В наши дни эти отвратительные образы называются гротесками, поскольку они были найдены и скопированы в нечестивых подземных пещерах или гротах, во мраке подземного Рима.
Дядя Арт склонился над плечом Дьюана и спросил:
– Ты еще не собираешься идти?
Мальчик подпрыгнул от неожиданности, поправил очки и выдавил слабую улыбку:
– Уже скоро.
Пока дядя Арт любопытно бродил вдоль книжных полок, Дьюан перелистывал последние из томов. Он нашел еще только одно упоминание о колоколе и снова оно было связано с искусством старого монументалиста по имени Пинтуриччио:
Но в помещении, которое вело из Палаты Семи Тайн к всегда запертой лестнице колокольной башни, в помещении, входить в которое могли только сами Борджиа, художник изобразил настоящее буйство тех похороненных и уже забытых фресок, которые он изучал при свете факелов под звуки падающих с влажных камней капель. Здесь, в том, что позже получило название Комнаты Святых, из-за расположенных там семи огромных фресок, Пинтуриччио выполнил свою миссию полностью, заполнив каждый участок поверхности между фресками, каждую арку, колонну, каждый закоулок сотнями – некоторые эксперты считают, что тысячами – изображений быков.
Тайна заключалась не в том, что быки появиться в работах художника или в этом укромном месте; бык вообще являлся эмблемой дома Борджиа; покровительствующий этому роду буйвол уже давно стал эмблемой папской власти.
Все эти быки, бесконечно повторяющиеся в темных проходах, гротах и подступах к запретным лестницам, не являлись ни одним из этих символов.
Они не были ни благородной эмблемой дома Борджиа, ни мирно пасущимся буйволом. Бесчисленные фигуры этих животных, заполняющие апартаменты, были стилизованной, но тем не менее безошибочно узнаваемой фигурой Быка Озириса, божественного покровителя Царства мертвых Древнего Египта.
Дьюан захлопнул книгу и снял очки.
– Ты готов? – спросил дядя Арт.
Дьюан молча кивнул.
– Тогда давай заглянем в этот новый ресторанчик Мак Дональд, который расположен на дороге к Военному Мемориалу, – предложил Арт. – Их гамбургеры стоят целую четверть доллара, но они довольно съедобные.
Дьюан рассеянно кивнул и пошел за дядей Артом к выходу, прямо в сияющий солнцем день.
Звук шагов около Убежища номер Три внезапно пропал. Не стих, не удалился, а просто… Пропал. В тревожном ожидании Майк, Дейл и Лоуренс съежились у низкого входа, они едва осмеливались дышать, стараясь не наделать шуму. Лесные звуки доносились до них совершенно отчетливо: вот где-то далеко за холмом кого-то или что-то выругала белка, сердито цокая. Вот послышался отдаленный крик кого-то из ребят компании Чака Сперлинга, наверное они сейчас около южного склона карьера. Вот в верхушках деревьев на другом холме за кладбищем раздалось сердитое карканье вороны. Но ни одного звука не было слышно с той стороны, где стоял солдат у полукружья кустов.
Дейл пригнулся к своему наблюдательному пункту, но там уже ничего не было видно.
Вдруг послышался громкий шум, чьи-то шаги гулко затопали по тропинке. Листья зашуршали и ветки кустов на восточной стороне Убежища качнулись, будто кто-то с трудом прокладывал себе путь по извилистому проходу. Дейл отпрыгнул назад и угрожающе поднял палку. Майк сделал то же самое с другой стороны входа. Лоуренс занял боевую стойку с камнем наготове.