– А ты, Ася, попрыгать, как они, не хочешь? – прижмурился он.
– Скучно, – вздохнула Мокрицкая, – как скучно.
– Выпей еще, развеселишься! – Пефтиев обнял Асю за талию, усадил себе на колени.
Зажурчало наливаемое в бокал мартини. Мокрицкая сбросила его руку, зло встала.
Ларин тронул режиссера за плечо, Владимир Рудольфович приподнял голову.
– А, это ты…
– Я уже пойду к себе, – проговорил Андрей. – Если у вас, конечно, нет никаких распоряжений.
– Загадка ты для меня. Спиртного море, бабы красивые и, что самое главное, доступные и бесплатные. А ты, эх, на боковую собрался, – искренне удивился режиссер. – Или ты все же подцепил кого, потому и сваливаешь?
– Работы завтра много, – улыбнулся Ларин.
– Трудяга. А я насчет работы и не знаю, что завтра будет. Депрессия у меня. Ничего не вижу, ни одной сцены из будущего фильма. Представляешь? – Карпов вновь опустил голову.
Ларин ушел, стараясь не привлекать к себе внимания. Он спустился от дома отдыха к агроусадьбе. Теперь костер казался ему маленькой огненной точкой, а крики собравшихся у него сливались в неясный гул. Комнатка, отведенная Андрею, была небольшой, а ее окна выходили к реке. Ларин надел кожаную куртку, сменил обувь на кроссовки, задернул шторы. С мотоциклетным шлемом в руке он вышел за дверь, закрыв ее на ключ. Мощный черный мотоцикл стоял под навесом. Андрей покатил его в руках и, лишь оказавшись достаточно далеко, запустил двигатель. На его внезапное исчезновение никто не обратил внимания.
Глава 6
На шоссе чуть не случилась очередная неприятность: по дороге встретился раскатанный поперек асфальта полицейский «еж». Правда, его удалось благополучно объехать, да и охотились не на него. Во всяком случае, никто не стал его преследовать.
Ларина всегда напрягало непонятное и необъяснимое, а недавний обстрел в лесу явно попахивал махровой мистикой. Ведь стреляли из оружия и боеприпасами, место которым только в музее истории. Будь он человеком искусства, склонным к фантазиям, непременно подумал бы, что это орудуют призраки «фрицев», потревоженные киносъемками «Огненного креста». Когда прозвучали первые выстрелы, Андрей даже грешным делом подумал, что это бутафорский розыгрыш кого-нибудь из коллег-кинематографистов. Пиротехник, обслуживающий группу, был-таки шутником. Но, когда появились первые дырки в бортах машин, когда из простреленных колес со свистом стал выходить воздух, Ларин понял, что тут шутками и не пахнет. Все-таки ему не впервые приходилось бывать под ураганным обстрелом.
Поэтому теперь, когда мотоцикл уже свернул с ночного шоссе и неторопливо катил проселком к лесу, Ларин смотрел на произошедшее абсолютно трезво и непредвзято. Исходить следовало из того, что пулеметчик приготовился к атаке заранее: оборудовал гнездо, рассчитал сектор обстрела, при этом он не собирался никого убивать, а лишь запугивал. Короче, абсолютно рационально просчитанная операция без всяких чудес. Возможно, Пефтиева просто хотели предупредить в такой экстравагантной форме – мол, поспеши выполнить одно обещание. У человека, подсевшего на государственные деньги, таких обещаний могло набраться много. Удивлял выбор оружия и то, что пулеметчик, отстрелявшись, буквально улетучился, растворился в воздухе вместе со своим пулеметом. Он именно исчез самым загадочным образом, ведь никто не слышал гула отъезжающей машины. Но также никто потом не видел его, выходящего из лесу с пулеметом. А ведь это здоровенная бандура, которую под куртку не спрячешь. Загадок было много, и на них требовались ответы. Многое прояснил бы осмотр места происшествия, но при полиции не стоило показывать свою заинтересованность. Вот и пришлось Андрею дожидаться ночи.
Мотоцикл вкатился в лес. Песчаная дорога белела в темноте, словно была засыпана светоотражающими гранулами. Замолчал двигатель, и сразу же проявились лесные звуки: таинственные и тревожные. Из расстрелянных машин под деревьями остались только лихтваген и автозак. Все легковушки и «Хаммер» полиция переправила на площадку в райцентр. На почти незаметном ночном ветру покачивалась полосатая полицейская заградительная лента. Ларин, еще не будучи уверен, что правоохранители окончательно покинули это место, поднырнул под ленту. Даже если бы был оставлен охранник, то объяснить ему свое появление Андрею было бы несложно. Ведь неподалеку находилась собственность съемочной группы – лихтваген. Поэтому ответ из уст Ларина прозвучал бы следующий: «Как лицо материально ответственное, решил проверить сохранность».
– Нет никого, – резюмировал Андрей, переступая через ощерившееся щепками бревно.
Ларин пытался поставить себя на место скрывшегося пулеметчика. А вот мотивы пока не трогал. Важно было понять, куда и каким образом тот исчез. Ноги путались в густой траве, шуршали кусты, тонкий луч карманного фонарика ощупывал местность.
– Натоптали, однако, – недовольно бурчал Ларин, пробираясь вперед.
Вскоре он вышел к месту, откуда велась стрельба; осмотрелся, посветил туда, где сидела попавшая под раздачу старушка с лукошком. Затем Андрей двинулся к тому злосчастному месту, где кто-то оглушил его увесистой палкой. Теперь путь отступления вырисовывался четко. Все три точки лежали на одной линии.
– Естественно, когда спешишь укрыться, то не станешь петлять без надобности. Значит, пути отхода подготовил заранее. Теперь только остается оценить местность с точки зрения удобства устройства схрона, – рассуждал исходя из положения таинственного пулеметчика Ларин. – Все должно сойтись, если только он, конечно, не сумасшедший. Логику психически неуравновешенного нормальному человеку не повторить.
Негромко хрустели под ногами сухие ветви, шуршали опавшие иголки и листья. Чем больше удалялся Андрей от места происшествия, тем меньше находил следов, оставленных правоохранителями.
Ларин запрокинул голову, посветил фонариком вверх. Рядом с ним высилась огромная ель.
– А если он забрался на дерево? Ну, это, конечно, практически в порядке бреда. Сложно рассчитывать отсидеться даже в густой кроне, когда внизу так и шныряют люди. Слишком рискованно. Однако могло быть и по-другому. Переброшенная через сук веревка, пулемет с остатками боеприпасов почти мгновенно поднимается к вершине, а человек уходит налегке. Но как же быть с веревкой? – Андрей, стоя под елью, пытался пробиться тонким лучом карманного фонарика к самой вершине, но там и ветер был посильнее.
Раскачивались широкие густые лапки, свет все время упирался в темную хвойную зелень.
– Ерунда, быть этого не может. Да и попробуй заберись по голому стволу. Нет, здесь что-то другое. – Ларин повернулся и только хотел проследовать дальше, как тут же услышал за собой характерный металлический звук – кто-то передернул затвор.
Главное в таких случаях не делать резких движений. Если не выстрелили сразу – значит, еще не решили убивать. К тому же и дистанция была приличная: метров десять.
Ларин немного приподнял руки с растопыренными пальцами и спокойно поинтересовался:
– Обернуться можно?
– Валяй, только с места не сходи, – раздался в ответ настолько же спокойный шепот.
Говоривший явно не хотел лишний раз зарисовывать свой настоящий голос.
Андрей неторопливо повернулся всем телом. Рядом с соседним деревом, готовый в любой момент укрыться за ним, стоял человек, выглядевший довольно настораживающе. Широкая плащ-палатка, а капюшон так глубоко опущен, что вместо лица – черный провал. Из разреза плаща выглядывал вороненый немецкий пистолет-пулемет времен Второй мировой.
– А я-то прислушиваюсь и никак понять не могу, – неторопливо произнес Ларин, – у «АКМ» по-другому затвор звучит, более звонко.
Андрей не паниковал, хоть и находился под прицелом.
– Ты не слишком-то умничай. И не думай, что этот «шмайсер» – такая же пукалка, с которой ты по лесу бегал. Учти – мой боевыми заряжен.
– Я и не думаю. Вот я стою, ты в меня целишься, а дальше что делать будем?
Незнакомец молчал – скорее всего, задумался. Андрею удалось навязать ему свои правила игры, сломав стереотип поведения.
– Хозяева твои тебя прислали, – донеслось утвердительное из черного провала низко опущенного капюшона. – Ну так вот, передай им, чтобы убирались отсюда к чертовой матери. Еще раз появятся, уже не по колесам и не по машинам стрелять начну. Всех рядком положу.
– И женщин тоже? – поинтересовался Ларин.
– Если ты о той визгливой, то пусть бегает.
– Незадача получается, – проговорил Андрей, понимая, что пулеметчик явно путается, с трудом различая представителей дорожно-строительного холдинга и киношников.
– Это в чем же?
– Продюсер я линейный, – уточнил Ларин.
– Ты мудреными словами не бросайся. И если ты сам по себе, то какого хрена оказался в их компании?
Андрей уже не сомневался, что незнакомец вряд ли имеет какое-то отношение к Граерову. Было произнесено достаточно слов, и обязательно бы проскочила парочка из уголовного лексикона.
– Продюсер я линейный, – уточнил Ларин.
– Ты мудреными словами не бросайся. И если ты сам по себе, то какого хрена оказался в их компании?
Андрей уже не сомневался, что незнакомец вряд ли имеет какое-то отношение к Граерову. Было произнесено достаточно слов, и обязательно бы проскочила парочка из уголовного лексикона.
– Присесть-то можно? – спросил Ларин, указывая рукой на пень. – И сразу предупредить хочу – у меня пистолет в кармане. – Это пришлось добавить, потому как тяжелая пола расстегнутой куртки предательски качнулась. – Я человек этой ночью мирный, стрелять не собираюсь.
– Садись, если устал.
Ствол автомата неизменно смотрел на Андрея. Чувствовалось, что человек далеко не первый раз держит в руках это оружие и умеет с ним обращаться.
– Допустим, я передам твои слова дорожникам и моему кинорежиссеру, – Ларин специально стал упрощать речь, чтобы сделать ее более доходчивой, – и они согласятся уйти. Что дальше-то будет?
– А ничего не будет. Оккупанты уйдут – спокойно и заживем на своей земле. А то пригнали сюда всяких азиатов… Я с тобой только потому говорю, что понравился ты мне, один из всех не испугался, под пули полез. И теперь ночью приехать решился.
Андрей поудобнее устроился на пеньке. Противостояние само собой преобразовалось в довольно мирную беседу.
– Не дело это по людям из пулемета палить. Там же и невиноватые были.
– Надо думать, с кем связываешься, – назидательно прозвучало из-под капюшона. – Все, хватит лясы точить, – в голосе уже слышалась явная агрессия. – Передашь своим то, что я тебе сказал – пусть убираются. Сунутся еще раз – получат по рогам. И завтра им будет мое последнее предупреждение. Запомнил?
– Запомнил. Дело несложное.
– А теперь повернись ко мне спиной, считай про себя до ста. А когда досчитаешь, то можешь оборачиваться. И не вздумай в ментуру бежать, все равно не поможет.
На последнее замечание Андрей не отреагировал. Сидя на пеньке, он развернулся на сто восемьдесят градусов и мысленно принялся считать, при этом прислушивался и рассуждал примерно следующим образом:
«На сумасшедшего не похож, говорит вполне вменяемо, без фени, да и цели выдвигает конкретные. Вот только методы у него… хотя сегодняшняя российская действительность кого угодно заставит за вилы взяться. А если вместо вил под руками пулемет окажется, то и на гашетку недолго нажать…»
Пока Ларин рассуждал, ему показалось, как что-то чуть слышно скрипнуло, зашуршало, и он был готов поклясться, что автомат больше не целится ему в спину. Такие вещи Андрей чувствовал на уровне подсознания.
– Девяноста семь, девяносто восемь, девяносто девять, сто, – нарочито громко произнес Ларин. – Все, я поворачиваюсь. – Он выждал несколько секунд, после чего, продолжая держать руки приподнятыми, поднялся и повернулся.
Лес был безлюден, его наполняли лишь звуки природы, да неровным гудением отзывалась далекая железная дорога.
– Эй! – позвал Андрей.
Никакого ответа.
– Опять испарился.
Ларин подошел к тому месту, где стоял незнакомец в плащ-палатке. Следы почти не просматривались. Просто немного помятая, разбросанная лесная подстилка из иголок и прошлогодних листьев. Куда именно направился человек – было не понять.
Андрей еще поблуждал, делая круги, каждый раз большего диаметра: пытался хоть что-то рассмотреть, найти какую-нибудь зацепку, способную подсказать, куда делся его ночной собеседник с немецким «шмайсером». Где-то через полчаса Ларин убедился в бесплодности поисков.
– Странные вещи происходят в здешних местах, – признался сам себе Андрей. – Странные и непонятные. Но нет ничего тайного, что не станет явным. И что-то мне подсказывает – наша встреча далеко не последняя.
Ларин вернулся к мотоциклу, запустил двигатель и покатил по лесной дороге. На этот раз к агроусадьбе он решил вернуться другой дорогой – через дачный поселок. Он миновал застывший экскаватор с шар-бабой, свет фары выхватил испуганного сторожа в тюбетейке, устроившегося на ночь в кабине. Затем потянулись заборы еще уцелевших участков, руины дачных домиков… У сожженной избы Андрей чуть сбавил скорость.
В его жизни уже не раз случалось так, что, выполняя задание, приходилось какое-то время действовать на стороне своих же противников, прикидываться своим, иначе бы ему просто не поверили. Вроде бы и небольшое прегрешение, ведь все окупал результат.
Строение все равно было обречено. Но и Ларин приложил к этому руку, вот и защемило в душе.
«Черт с ним, Андрей, не переживай. Ты сумеешь доказать, что правда на твоей стороне. На весах высшего суда две чаши. В одну сложат твои добрые дела, в другую – грехи. И дай бог, чтобы первая перевесила. Сейчас вернусь и тупо завалюсь спать. Хватит с меня на сегодня. Сперва пулеметный обстрел, потом «шмайсер»… Хрень какая-то».
Ларин прибавил газу, и вскоре дачный поселок скрылся за леском. Въехав на пригорок, Андрей увидел рубиновую россыпь углей догорающего костра. Съемочная группа все еще веселилась.
* * *В каждой губернии, в каждом регионе России господствуют свои устоявшиеся понятия о законности. И то, что в принципе не может произойти в центральных районах столицы, охотно практикуется правоохранителями на периферии. Жестокость в большей мере зависит не от суровости прокуратуры, а от ментовской фантазии. Четко прописанная в законодательстве и в нормативных документах процедура задержания, взятие под стражу, предъявление обвинений, допросов – это лишь теория. А практика…
В райотделе УВД, куда доставили Граерова, Пепса и Комара, еще с советских времен сложились свои традиции. Дежурный за перегородкой из оргстекла оторвал голову от газеты с незатейливым кроссвордом и с ухмылкой посмотрел на то, как в холл бойцы в черных масках и с автоматами вводят одетых в испачканные землей банные халаты Граерова с Комаром и абсолютно голого Пепса. Командир группы захвата подошел к окошечку и властно затребовал:
– Старлей, ключи от «каменного мешка».
Что такое «каменный мешок», дежурному объяснять было не надо. В подвале райотдела было оборудовано лишенное окон помещение, в котором, кричи не кричи, никого не дозовешься, оказавшись в котором, человек чувствует себя погребенным заживо. Его официально как бы и не существовало, а пустовал он не так уж часто. Согласно процессуальным нормам, руководитель группы захвата должен был, конечно же, передать задержанных под охрану для того, чтобы в самое ближайшее время они могли встретиться с дознавателем или же со следователем. Но традиции – великое дело. Командир группы захвата имел свое представление о законности и справедливости. Преступления он предпочитал раскрывать по горячим следам.
Старлей за стеклянной перегородкой, согласно инструкции, не имел права давать ключи от служебных помещений без особого на то распоряжения начальника райотдела. Но поскольку командир группы захвата представлял областное управление, то споров не возникло. Ключи с привешенными к ним жестяными номерками легли в окошечко.
– В бане взяли, товарищ капитан? – понимающе улыбался старлей.
– А то! Тепленькими… Правда, побегать пришлось. Юркие, сволочи.
Граеров затравленно озирался – не нравилось ему здесь. За последние годы он привык накоротке общаться с ментами рангом не ниже областного. А тут у него не было ни знакомых, ни подвязок.
– Пошли, – развязно произнес командир группы захвата.
Ни он, ни его люди черных масок не снимали. С заложенными за спину, скованными браслетами руками задержанные миновали надежную металлическую дверь и только собрались подниматься по лестнице, как послышалось:
– Вниз пошли, в подвал.
Пепс шлепал босыми ногами по холодным бетонным ступенькам, отирая бедром шершавые перила. Рядом с ним шел один из бойцов в черной маске. Комар дышал Пепсу в спину. Замыкал конвоируемых Граеров. Уголовники были не так наивны, чтобы с ходу требовать объяснений, за что и почему их задержали. Тем более что Пепс с Комаром не так давно покинули «места не столь отдаленные» и еще не отвыкли ходить с заложенными за спину руками, повинуясь командам конвойных.
Когда до конца лестницы, ведущей в подвал, оставалось ступенек пять, конвоир привычно подставил Пепсу подножку – тот так и полетел со скованными за спиной руками. Звук от удара головы о ступеньку был таким, словно на пол бросили спелый кочан капусты. Процессия замерла.
– Осторожней надо быть, – с циничной ухмылкой в прорезе для рта пояснил ситуацию командир группы захвата.
– Встать! – взревел конвоир.
Пепс извивался на полу, пока наконец не сел на пятую точку – сплюнул на метлахскую плитку пола кровавой слюной и с ненавистью глянул на бойца, подставившего подножку.
– Ты мне рожи не корчи, – тут же отреагировал тот.
Пепс, пошатываясь, поднялся, и вновь его босые ноги гулко зашлепали в бетонном коридоре.