И тут на горизонте появляется трипод – на фоне рассвета, музыка меняется. Появляется тема триппи с добавочными ответвлениями, играет оркестр со всеми инструментами – от органа до охотничьего рога. Звучит это энергично и обнадеживающе. Серебряные щупальца мягко сверкают, вовсе не тем жестким металлическим блеском, который я так хорошо помнил, они слетают с неба – одно освобождает девушку, другое поднимает рыцаря, а третье пронзает копьем раздутую грудь дракона.
Девушка свободна, рыцаря возвращают к жизни, и вдвоем на его лошади они уезжают в рассвет. Дракон вначале распадается до костей, а потом просто в пыль. А трипод господствует в сцене, и восходящее солнце образует ореол вокруг его капсулы. Опять тема триппи и громкий голос, повторяющий: «Да здравствует трипод! Да здравствует трипод! Да здравствует трипод!» Снова и снова.
Я просмотрел все шоу, и оно определенно не скучное, но никакого желания смотреть следующее у меня не было. Я знаю, что многие с ума сходят от этого зрелища. Как Анжела – впрочем, и многие взрослые тоже стали фанами.
Я перемотал ленту и включил воспроизведение, чтобы проверить запись. Началась передача об антиквариате, которую записывала Марта. Я подумал, что перемотал слишком много, но какой-то человек продолжал мямлить об изъеденном червями письменном столе. И тут я понял, что случилось. Со мной такое случалось и раньше. Я нажал кнопку записи, но не настроил видик на нужную программу.
Когда они вернулись, я был в своей комнате. Я слышал, как остановилась машина, хлопнула дверца, Анжела позвала меня. Я подумал, что лучше покончить с этим сразу. И пошел в гостиную.
– Где она? Кассета? Ты не надписал ее?
– Нет, я пропустил передачу. Прости.
– Что?
– Я смотрел по телевизору и забыл переключить программу.
– Это не забавно, Лаури. Где кассета?
Я покачал головой, и она поняла, что я говорю серьезно.
– Ты не можешь! – Голос ее перешел в вой. – Не можешь! Не можешь! Нельзя быть таким противным!
Вошла Марта, увидела, что Анжела плачет, и спросила, в чем дело.
– Я забыл записать Триппи-шоу, – сказал я. – Вернее, не забыл…
– Ты ей пообещал, – холодно ответила Марта.
– Знаю. Я хотел записать. – Плач становился все громче и отчаяннее; мне пришлось говорить очень громко. – Но я думаю, что детям не стоит смотреть эту программу. И тебе не понравилось бы, если бы ты видела. Ты всегда была против насилия на экране и…
Лицо у Анжелы было бледное и напряженное. Без всякого предупреждения она кинулась на меня, как маленький, но свирепый бык. Я схватил ее, чтобы не упасть, и бык превратился в дикую кошку, отчаянно царапающуюся. Я слышал, как Марта потрясенно говорила: «Анжела…» – и после этого был слишком занят, защищаясь. Глупо – ей ведь только семь лет, и она не слишком велика для своего возраста, – но мне понадобилась вся сила, чтобы удержать ее. В конце концов я умудрился прижать ее к лестнице. Она еще какое-то время боролась и кричала, потом обмякла.
Анжела продолжала лежать, я встал.
– Что ты ей сделал? – спросила Марта.
– Ничего. Только постарался не дать ей убить меня.
Я почувствовал, как что-то стекает по щеке, поднял руку – она в крови. Марта склонилась к Анжеле.
– Анжела, что с тобой?
Анжела не ответила, но рыдания возобновились, на этот раз не яростные, а жалкие. Марта сказала, что нужно уложить Анжелу в постель. Мы практически отнесли ее.
Вечером Марта обсудила происшествие с папой. Анжела все еще была в своей комнате, и папа сходил ее проведать.
– Кажется, все в порядке, – вернувшись, сказал он.
– Я беспокоюсь, – сказала Марта. – Она была… ну, в ярости.
– У детей бывают срывы без всяких причин, – ответил папа. Он улыбнулся мне. – У Лаури в этом возрасте тоже были.
Я вспомнил случай, когда он пообещал поиграть со мной в футбол и не стал. Когда он наконец пришел, я пнул его вместо мяча и продолжал яростно пинать. Но у меня была вполне определенная причина. Это было как раз перед тем, как у нас поселилась Ильза, и я знал о ней; и знал, что он разговаривал с нею по телефону и забыл о своем обещании.
Когда Анжела спустилась, она казалась нормальной, во всяком случае по отношению к остальным – со мной она вообще не разговаривала. Марта отправилась готовить ужин, а Анжела взяла видеокассеты. Мы оба видели, что она выбрала – одну из программ Триппи-шоу.
– Нам этого не хочется, – сказал папа.
– Время есть. Марта сказала, что ужин через полчаса.
– Все равно…
Я думал, что она начнет привычное подлизывание, чтобы добиться своего, но она без всякого выражения смотрела на папу, держа в руке кассету.
– Ну, ладно, только потише, – немного погодя сказал папа. – Я пойду в кабинет и попробую выяснить, какая погода в Альпах.
Я пошел к себе. Меня провожала триппи-музыка.
***В понедельник утром у нас было два урока физики – удручающее начало недели. Дикий Билл опаздывал, и мы болтали. Говорили о Триппи-шоу, и я заметил разное отношение: одни говорили, что передача плохая, другие восхищались. Казалось, нет никакой возможности предсказать, кто будет за, кто против.
Энди сказал, что она показалась ему глупой. Не глупая, возразил я, а вообще ноль, и пересказал историю с рыцарем и драконом.
Родни Чамберс, сидевший передо мной, сказал:
– А ты откуда знаешь?
Я удивился – не вопросу, а тому, кто его задал. Не могу припомнить, чтобы он когда-нибудь высказывал свое мнение.
– Я узнаю вздор, когда вижу его, – сказал я. – Но моя младшая сестра с ума по нему сходит. Вероятно, просто возраст.
– Заткнись! – встал Чамберс. – Или я заставлю тебя заткнуться!
И взмахнул кулаком. Удивительно – он раньше никогда не дрался; но больше всего меня поразило выражение его лица. Точно, как лицо Анжелы, когда она бросилась на меня. Остальные смотрели молча. Я попытался отделаться улыбкой.
– Триппи-шоу – лучшая программа телевидения, – Чамберс наклонился вперед. – Повтори, Кордрей!
Дверь в класс открылась, и появился Дикий Билл.
– Небольшая доурочная дискуссия, леди и джентльмены? Я полагаю, не о физике. – Он пробежал пальцами по волосам и остановился перед нами. – Мне кажется, я слышал упоминание о Триппи-шоу. Странно, но я сам смотрел вчера эту передачу, и она понравилась мне больше, чем я ожидал. Любопытно и очень привлекательно.
Он помолчал и одернул свою учительскую мантию.
– Да, весьма привлекательно. Но, полагаю, пора заняться физикой. Глава девятая.
***Папа не рассказал Ильзе о припадке Анжелы, вероятно, чтобы не беспокоить ее. Он звонил ей каждый вечер, как только возвращался домой. Похоже, Швейцдеду было не хуже, но и не лучше. Ильза хотела вернуться, но оставалась, потому что следующий приступ мог убить его.
Меня это устраивало. Марта строже Ильзы – никакие подкупы не действуют, – но я знал, чего ожидать от Марты. Анжела, казалось, тоже не ощущала отсутствия матери, но в те дни Анжела вообще интересовалась только одним – Триппи-шоу. Она не заботилась о пони, и Марта должна была напоминать ей о том, что пора выводить пони на прогулку или чистить стойло. Анжела собрала все программы – даже ту, которую я не записал, – и непрерывно их крутила. Марта пыталась прекратить это, но с Анжелой произошла истерика, и Марта не настаивала. Анжела вступила в новый клуб фанов – любителей триппи и получала разное барахло по почте.
Я слышал однажды вечером, как Марта говорила папе, что с этим нужно что-то делать.
– У детей бывают кризисы, – ответил папа.
– Но я никогда не видела, чтобы она так себя вела, когда ее пытаются образумить. Мне кажется, ее нужно лечить.
– Мне казалось, ты презираешь психиатров.
– Ну, по крайней мере покажем ее Джеффри.
Джеффри Монмут – наш доктор; они с папой играют в гольф.
– Не считаю нужным.
Папин голос звучал негодующе; должно быть, он просто не мог признать, что что-то неладно с его Анжелой, особенно признать перед членом гольф-клуба.
– Ты не видел, какая она бывает. – Папа не ответил. – Нужно думать и о других вещах, не только о том, что Ильзы нет дома.
Я слушал из зала. После этих слов я повернулся и отправился к себе.
***Через несколько дней против триппи выступила «Дейли мейл». Мы не выписываем эту газету, но когда я пришел в школу, ее передавали из рук в руки. Большая шапка: ТРИППИ ПРОМЫВАЮТ МОЗГИ?
Ниже буквами поменьше: «Это шоу – угроза нашей юности?» Далее цитировались известные психологи, которые утверждали, что культ триппи может быть опасен, потому что вызывает фанатизм, который проявляет тенденцию к выходу из-под контроля. Приводились примеры: дети вели себя так, что поведение Анжелы на этом фоне казалось образцом нормы. Один мальчик пытался сжечь свой дом, когда у него отобрали кассеты с записями триппи. Тринадцатилетняя девочка чуть не убила отца кухонным ножом. Утверждалось, что в других странах еще хуже: в США и в Германии дети толпами оставляли дома и жили вместе триппи-коммунами. Как только их возвращали домой, они сбегали снова.
Один из фанатиков триппи в школе достал зажигалку и сжег газету. Остальные смотрели, как она горит; лица их напомнили мне фильм, в котором сжигают ведьму: так смотрели на этот костер.
В начале первого урока все еще говорили об этом; а урок был физика. Шум не затих, даже когда вошел Дикий Билл, и я ожидал, что он взорвется: он всегда строго следил за дисциплиной в классе. Вместо этого он добродушно взглянул на фанатиков триппи, даже каким-то любящим взглядом.
Он сказал:
– Я видел, как вы сожгли эту злую газету. У нас в учительской тоже был номер, и я его сжег.
Фанатики триппи все еще шумно приветствовали его, когда послышался стук в дверь и вошел мистер Денлам, секретарь школы. Это был маленький человек, робкий, особенно когда дело касалось Дикого Билла. Он подошел ближе и что-то прошептал. Дикий Билл презрительно улыбнулся.
– Если директор хочет меня видеть, разумеется, я в его распоряжении.
Он дал нам задание и вышел, вслед за ним и Денлам. У двери Дикий Билл остановился и обернулся, продолжая улыбаться. А потом сказал, почти выкрикнул: «Да здравствует трипод!»
***Этим вечером основной темой теленовостей были триппи. Показали толпу у здания «Дейли мейл» и стычки, когда полиция пыталась рассеять эту толпу, – триппи тащат в полицейские фургоны, полисмен с лицом, залитым кровью. Комментатор сказал, что еще одна толпа собралась у дома издателя; окна дома разбили, а на стенах намалевали фигуры триподов.
– Сегодня во второй половине дня, – продолжал комментатор, – в палате общин выступил премьер-министр. Он сказал, что ситуация находится под контролем. Особенно тревожит то, что фанатики триппи по всей стране собираются вместе. Сообщается о нескольких таких группах, занявших пустые квартиры и конторы в Лондоне; аналогичные коммуны появились в ряде провинциальных городов, включая Бирмингем и Эксетер.
– Не думала, что позволят зайти так далеко, – сказала мама. – Нужно руководить твердой рукой.
– Легче сказать, чем сделать, – заметил папа.
– В этом-то все и дело. Слишком много говорят, слишком мало делают.
Комментатор начал говорить об акциях и ценных бумагах и о финансовой панике, и Анжела, которая сидела, глядя на экран, встала и вышла из комнаты. Марта и папа продолжали говорить о бунтах. Марта все больше сердилась, и папа соглашался с ней; он никогда долго не выдерживал сопротивления. Он говорил, да, триппи-шоу следует запретить, когда я услышал, как открылась, а потом закрылась входная дверь.
– Это Анжела, – сказал я.
– Что? – папа повернулся ко мне.
– Она вышла.
– Она тебе говорила что-нибудь? – он спросил Марту.
– Нет. Наверно, пошла к Эмме.
Эмма – это ее подруга в деревне. Я сказал:
– В новостях говорили о коммуне триппи в Эксетере.
– Но она не может… – начала Марта. Папа пошел к двери, я за ним. Дом Эммы находился в нескольких сотнях метров налево. Анжела направлялась направо, к остановке автобуса.
***Папе потребовалась моя помощь, чтобы вернуть Анжелу; она боролась какое-то время, потом обвисла на нас. Он отнес ее в ее комнату, и мы с Мартой ухаживали за ней. Она лежала, глядя в потолок. Когда папа вернулся, она не отвечала на его вопросы, не смотрела на него и не двигалась.
Через несколько минут пришел доктор Монмут; он жил по соседству.
Это был маленький человек, ростом меньше папы, с розово-белым детским лицом и редкими растрепанными волосами. Говорил он быстро и слегка заикался. Папа объяснил, что случилось. Осмотрев Анжелу и посветив ей в глаза, доктор сказал папе:
– Вы знаете, я иногда пользуюсь гипнозом. И как мы оба знаем, вы это не одобряете. Если хотите, я успокою ее и передам п-педиатру. Но я предпочел бы испробовать гипноз. Может, так мы узнаем, что ее тревожит. Н-ну как?
– Вреда, наверное, не будет, – неохотно ответил папа.
– Безусловно.
Доктор Монмут посадил Анжелу, обращаясь с ней мягко, но решительно. Из сумки он достал стальной шар на цепи и начал раскачивать перед нею. Нечто подобное я уже видел, но мне все равно было интересно смотреть и слушать его мягкий монотонный голос:
– Тебе хочется спать… спать… спать… твои веки тяжелеют… глаза закрываются… закрываются… ты спишь…
Я сам почувствовал сонливость. Доктор Монмут сунул шар в карман. Он сказал:
– Анжела. Ты меня слышишь?
– Да, – негромко ответила она.
– Ты что-нибудь должна сделать… обязательно должна?
Никакого ответа.
– Скажи мне. Что ты должна сделать?
– Повиноваться триподу, – медленно ответила она.
– Что это з-значит, Анжела?
– Трипод хороший. Трипод знает лучше.
– Лучше о чем?
– Обо всем.
– И что же ты должна делать?
– То, что велит трипод.
– А кто тебе это сказал?
– Трипод.
– Т-трипод велел тебе убежать из дома и присоединиться к другим триппи?
– Да.
Доктор Монмут взял ее руки в свои.
– Слушай, Анжела. Слушай внимательно. Никакого т-трипода нет. Ты никогда не смотрела Триппишоу. Ты вообще не любишь смотреть т-телевизор. Ты сама по себе, и никто не может управлять твоим мозгом. Теперь я досчитаю до пяти, при счете пять ты проснешься и не будешь помнить мои слова, но будешь делать, как я сказал. Один, два, три…
При счете пять она открыла глаза, спросила «что со мной?», посмотрела на нас.
– Я заболела?
Он успокаивающе улыбнулся.
– Легкий приступ. Теперь ты здорова. Можешь делать что угодно. Хочешь посмотреть телевизор?
– Нет. – Она яростно помотала головой. – Нет, не хочу.
***Анжела осталась в своей комнате, приводя в порядок кукол. Их у нее было больше десяти, и я вспомнил, что она давно уже ими не играла. Я спустился вместе с остальными, и папа разлил напитки.
– Я не очень понимаю, что к чему. – Он протянул стакан доктору Монмуту. – Ее кто-то загипнотизировал? Но кто?
– Вы слышали ее: трипод.
– Это нелепо, – сказала Марта. – Триподы были уничтожены. Вы хотите сказать, телевизионное шоу? Но как это возможно?
Доктор Монмут взял стакан.
– Гипноз – это состояние искусственно индуцированного сна или транса, в котором субъект податлив к внушению. Существуют различные м-методы индуцирования. Я не слышал раньше, чтобы это делалаи через телевизор, но я не стал бы отвергать такую возможность.
– Но само внушение… – сказал папа, – как оно действует?
– Оно может быть подсознательным; сообщение вспыхивает на экране на микросекунды. И подкрепляется словесно – «Да здравствует трипод». Интересно, что на одних оно действует, на других нет. Но это же относится и к другим вещам. Прерывистый свет большинство людей не беспокоит, а у м-меньшинства вызывает эпилепсию. Возможно, это результат небольших нарушений корковой деятельности. Может быть, разность альфа-ритмов делает их восприимчивыми.
– Но кто это делает? – спросила Марта. – Русские?
– Возможно. Но ведь шоу создано в Штатах.
– Зачем это американцам? Не имеет смысла.
– Проводились эксперименты с подсознательным внушением в рекламе. М-может быть, собираются запускать в производство игрушкитреножники, и проект вышел из-под контроля. Или это разновидность массовой истерии, которая связана с поп-звездами, – истерия и гипноз оба предполагают отказ от свободной воли, по какой-то случайности она связана именно с этим шоу.
– А вы сами что думаете? – спросил папа.
– Не знаю. Существует и третья возможность.
– Какая?
– Слой Хевисайда не останавливает телевизионные сигналы. Шоу создано в Америке, но внушение могло быть наложено извне. – Он помолчал. – Откуда-нибудь из космоса.
– Ну, это вообще нелепо, – покачала головой Марта.
– Кто-то скрывается за триподами, вы хотите сказать, – сказал папа. – Но это невероятно. Ведь триподы – это шутка.
– Научные знание не обязательно следуют известному нам образцу. У инков была превосходная сеть дорог, но они ум-мудрились не изобрести колеса. То, что кто-то использует такую неуклюжую машину, как треножник, вовсе не означает, что он не может далеко опередить нас в познании мозга и умственной деятельности.
– Рекламный трюк, вышедший из-под контроля, кажется мне более вероятным, – покачал головой папа.
***Теленовости были полны триппи, демонстрировавшими, распевавшими песни о триподах и вступавшими в стычки с полицией. И не только в Англии; аналогичные сцены происходили в Америке и Канаде, в Австралии и в Европе. Ходили слухи, что то же самое происходит за железным занавесом, но нам этого не показывали.
Средства массовой информации изобрели слово триппи, они же назвали демонстрации триппи – триппинг. Триппи приняли эти названия и распевали новую песню на мотив Триппи-шоу:
– Трип, трип, трип вместе с триподом…
И вдруг неожиданно триппи двинулись. Все началось в Лондоне. Мы смотрели вечерние новости по телевизору: похоже было на массовую миграцию. Со всего города собрали машины и автобусы и двинулись в сельскую местность. Другие ждали у дороги. Погода была ужасная, с черного неба лился проливной дождь, бушевала буря. Люди терпеливо стояли под дождем, мокрые, оборванные, но не жалующиеся. Многие держали самодельные лозунги и плакаты: ДА ЗДРАВСТВУЕТ ТРИПОД! ТРИПОД ЖИВ!… или просто размахивали изображениями треножников. Машины и автобусы, ведомые другими триппи, останавливались и подбирали их и ползли дальше перегруженные. Полиция наблюдала, но не вмешивалась.