Средства массовой информации изобрели слово триппи, они же назвали демонстрации триппи – триппинг. Триппи приняли эти названия и распевали новую песню на мотив Триппи-шоу:
– Трип, трип, трип вместе с триподом…
И вдруг неожиданно триппи двинулись. Все началось в Лондоне. Мы смотрели вечерние новости по телевизору: похоже было на массовую миграцию. Со всего города собрали машины и автобусы и двинулись в сельскую местность. Другие ждали у дороги. Погода была ужасная, с черного неба лился проливной дождь, бушевала буря. Люди терпеливо стояли под дождем, мокрые, оборванные, но не жалующиеся. Многие держали самодельные лозунги и плакаты: ДА ЗДРАВСТВУЕТ ТРИПОД! ТРИПОД ЖИВ!… или просто размахивали изображениями треножников. Машины и автобусы, ведомые другими триппи, останавливались и подбирали их и ползли дальше перегруженные. Полиция наблюдала, но не вмешивалась.
Я думал об этом, ложась спать. Не знаю, было ли мне их жаль. Жалкая сцена, но сами они не казались несчастными. К чему бы все это? Может, доктор Монмут прав – насчет внушения из космоса? Но зачем? И зачем такой массовый исход? Я вспомнил, как мигрируют лемминги: они потом тонут в море.
Очевидно, Анжела была бы среди них, если бы доктор Монмут не снял внушение; некоторые триппи выглядели не старше, чем она. Эта мысль ужасала.
На следующее утро я проснулся рано. Включил телевизор и в недоумении смотрел на экран. В центе экрана треножник, а за ним мокрые серо-зеленые поля. У гигантских ног копошились какие-то точки.
Голос диктора перехватывало.
– Второе вторжение триподов само по себе поразительно… сообщается о появлении их в Штатах и в Германии – но этот… как его описать?.. этот приветственный парад… это вообще невероятно…
Камера приблизилась. Рой точек превратился в людей… тысячи и тысячи людей размахивали руками, пели песни и поднимали в приветствии изображения трипода.
4
На некоторое время наступило равновесие. Триподы не двигались, и против них ничего не предпринимали. Невозможно было напасть на них, не убив при этом множество триппи, теснившихся вокруг. Ближайший от нас трипод располагался к северу от Эксетера, в Англии были еще три, один в Шотландии, между Эдинбургом и Глазго, и один в Ирландии, к югу от Дублина. То же самое происходило по всему индустриальному миру. Кто-то подсчитал, что один треножник приходится примерно на десять миллионов человек, и размещались они рядом с крупными населенными пунктами.
Триппи-шоу сняли с экрана, но тут же оно появилось вновь, и передача шла с высотных спутников. Правительство пыталось заглушить ее, но передача сменила частоту и продолжала ее менять, а глушители пытались ее преследовать.
Марта сказала, что нужно вообще прикрыть телевидение.
– Не могут, – ответил папа.
– Почему? Ведь сделали это во время войны.
Я хотел спросить, какой войны – Бурской или Крымской. Удивительно, как старики говорят просто «война», как будто это что-то значит.
– Тогда это был не главный коммуникационный канал; таким было радио, – сказал папа. – Даже когда я был мальчиком, один из ста домов, а может, и меньше, имел телевизор. Если прекратят сейчас, начнется паника.
– Но что-то надо делать? Миссис Голайтли говорит, что ее домработница стала триппи. Вчера еще ворчала по поводу триподов, а сегодня не пришла на работу.
– Если ничего хуже не случится, кроме потери домработницы, тогда еще ничего.
Я только что пришел из школы.
– Я хочу вам кое-что сказать. Мать Энди ушла.
– Ты уверен? – спросила Марта.
– Когда он вчера вернулся, дом был пуст. Он думал, что она у кого-то в гостях, но она не вернулась. И даже не оставила записки, как делает обычно, когда уходит.
– Значит он один в доме? – Марта была поражена.
– Да. Но он привык.
Она повернулась к папе.
– Иди и приведи его. Ему лучше оставаться с нами, пока все не кончится.
– Я хотел позвонить Ильзе.
– Это подождет, – она раздраженно смотрела на него.
***Я знал, что папа неплохо зарабатывает, хотя он частенько жаловался на налоги и нехватку денег; что касается Марты, то она вообще была богата. Но мой дядя Ян – вот это был настоящий магнат. Он руководил несколькими компаниями в Сити – самые разные дела, от торговли кофе до страхования собственности, – и у них были роллс, и порше, и один из этих фантастических маленьких спортивных автомобилей ММR-2 для поездок в магазины. Он и тетя Каролина, сестра папы, много времени проводили в самолетах – он был связан с компанией в Токио и еще с одной в Нью-Йорке, а между полетами они жили в настоящем имении в Котсволде, с наружным и внутренним плавательными бассейнами, с теннисными кортами, с полудюжиной конюшен и парком, который тянулся на мили.
У них было двое детей: Верити, семнадцати лет, и Натанаэль, на год старше меня. (Они на самом деле называли его Натанаэль, даже сидя у бассейна). Он был похож на отца, с тонким бледным лицом и рыжеватыми волосами, с хилым сутулым телом, хотя и без животика, который дядя Ян нажил от хорошей жизни по белу свету. Верити тоже была рыжеволосой, но хорошенькой.
Мы виделись с ними редко – по нескольким причинам. Одна – Ильза при них чувствовала себя неуверенно, другая – Марта не одобряла их образ жизни. Третья – из-за их образа жизни: рядом с ними все равно чувствуешь себя бедным родственником, потому что ты такой и есть. Меня это не очень беспокоило. Я завидовал Натанаэлю из-за некоторых вещей, которые он принимал как должное (типа плавательного бассейна), но я не хотел бы иметь их, если это означало быть таким, как Натанаэль, и я сумел убедить себя, что это взаимосвязано. Верити мне бы нравилась, если бы она обращала на меня хоть сколько-нибудь внимания, но она этого не делала.
Папа позвонил тете Каролине после случая с Анжелой, отчасти как предупреждение. Из его рассказа Марте я понял, что тетя не заинтересовалась; Натанаэль и Верити были в безопасности в своих дорогих интернатах (у Натанаэля – Этон), а они с Яном не смотрят телевизор. Она сказала тем не менее, что триподы – большая помеха в делах. Они планировали поездку в Лос-Анжелес – Ян основывал там компанию, но он решил подождать, пока все не уляжется.
Тетя Каролина, которая позвонила, когда папа ушел за Энди, была совсем другой. Вначале я даже не мог понять, что она говорит, так изменился ее голос. Постепенно выяснилось, что хотя телевизоры в Этоне были запрещены после второго вторжения триподов, кто-то подпольно принимал передачи. Учитель нашел телевизор, настроенный на прием Триппи-шоу, и конфисковал его, но ночью с десяток мальчиков убежали. Один из них был Натанаэль.
Ян немедленно отправился на поиски. Ближайший трипод располагался у Фарнхема, недалеко от Этона, и они думали, что Натанаэль там. Теперь она беспокоилась и о Яне.
Разговор все еще продолжался, когда папа привел Энди. Он слушал ее и утешающе хмыкал. Я слышал, как он говорил:
– С Яном будет все в порядке, Кара. Я уверен в этом. И с Натанаэлем. Никакой физической опасности нет. Прошла уже неделя, и ничего ужасного не случилось. Просто глупость, которая со временем кончится. Выпей, постарайся успокоиться. Ну, ладно, выпей еще. Иногда неплохо как следует выпить.
Повесив трубку, он уже не казался таким уверенным.
– Не понимаю, что происходит. Они обратились в полицию, как только им позвонили из школы, но там даже не сделали вида, что собираются помогать, – Яну сказали, что перестали реагировать на заявления об исчезновениях: их слишком много.
– То же самое и мне сказали, – кивнул Энди. – И кое-кто в полиции тоже триппи. Полисмен в Малом Иттери ушел.
Это деревня в пяти милях от нас.
– Не беспокойся о матери, – сказал папа. – Как я уже сказал сестре, ничего ужасного не происходит. Никому не повредили. А гипнотический эффект долго не держится. Сегодня утром по радио выступал врач, он сказал, что со дня на день люди должны начать возвращаться домой.
– А как Анжела? – спросил я.
– А что Анжела?
– Доктор Монмут гипнотизировал ее. Может, это тоже долго не продержится?
– Это другое дело. Он гипнотизировал, чтобы разгипнотизировать. Если мы увидим, что она снова прилипла к ящику, тогда будет повод для беспокойства, но пока ничего подобного нет.
Я согласился. Если кто-то оставлял телевизор включенным – иногда так поступала Марта, уходя, чтобы напугать воров, – Анжела его выключала.
***Я совсем не радовался тому, что Энди живет с нами. Он мне нравился, но мысль, что придется видеть его двадцать четыре часа в сутки, делить с ним комнату, не заставляла меня прыгать от восторга.
Вечером он рано лег и читал. Это меня устраивало, но когда я вышел из ванной, он отложил книгу.
– Дождь, – сказал он. – Гроза собирается. Интересно, где Миранда.
Хотя я сам называл Ильзу по имени, мне казалось неправильным, что он называет свою маму Мирандой. В конце концов она ведь его настоящая мать, а не мачеха. Я не мог понять, как он к ней относится. Он рассказывал о ее вздорных идеях – например, выкрасить потолок черной краской, – как бы слегка насмехаясь, как будто она персонаж пьесы. В то же время, когда она его не ругала, он бывал с нею нежен, как я не мог быть ни с кем, особенно с Ильзой; он всегда обнимал свою мать.
– Дождь, – сказал он. – Гроза собирается. Интересно, где Миранда.
Хотя я сам называл Ильзу по имени, мне казалось неправильным, что он называет свою маму Мирандой. В конце концов она ведь его настоящая мать, а не мачеха. Я не мог понять, как он к ней относится. Он рассказывал о ее вздорных идеях – например, выкрасить потолок черной краской, – как бы слегка насмехаясь, как будто она персонаж пьесы. В то же время, когда она его не ругала, он бывал с нею нежен, как я не мог быть ни с кем, особенно с Ильзой; он всегда обнимал свою мать.
– С ней будет все в порядке, – запинаясь, сказал я.
– Забавно. – Он смотрел на потолок. – Когда она раньше уходила, я иногда надеялся, что она не вернется.
Он говорил, как всегда, спокойно. Я не знал, что ответить, и даже не пытался.
– Конечно, на этот раз она ушла, потому что хотела, – немного погодя продолжал он. – Раньше я не беспокоился, потому что она поступала по своим желаниям. Сейчас я этого не чувствую. – Он помолчал. – Может, мне нужно поискать ее, как твой дядя Натанаэля.
– Ты ее не найдешь, а даже если найдешь, что это тебе даст? – ответил я. – Анжела маленькая, мы сумели ее притащить, а рядом оказался доктор Монмут. А что ты сделаешь против толпы триппи?
– Ничего, наверно, – кивнул он. – Но она теперь часть всего этого – это случилось и с ней. Раньше она проделывала всякие штуки… но теперь… она может делать что угодно, только не размахивать флагами и кричать «Да здравствует трипод!».
– Это не значит, что она несчастлива – Анжела не была.
Я не назвал бы ее и счастливой, но об этом я не сказал. Энди посмотрел на меня.
– А что если бы это была Ильза?
Я подумал об этом и понял, что испытываю разнообразные чувства, рассортировать которые не смог бы. Но я мог представить себе, что испытывал бы папа.
– Не знаю, – покачал головой я.
– И я не знаю, – сказал Энди. – Хотел бы я знать, что все это такое. Мы теперь знаем, что это определенно связано с триподами и что люди, создавшие шоу, были в числе первых триппи. Очевидно, те, кто послал треножники, управляют нашим телевидением, они выяснили, где самые мощные производственные центры, и каким-то образом послали туда гипнотические приказы. Но мы до сих пор не знаем, зачем им все это.
– Одна теория утверждает, что они с болотистой планеты, – сказал я. – Единственное разумное назначение треножников – пересекать болотистую местность.
– Так кто же они – гигантские разумные лягушки или тритоны? А может, свиньи: свинья – болотное животное. Никто не знает. И может, и не узнает. И нет даже догадки о том, как работает их мозг. Мы видели, как первый трипод поступил с фермой. Вторая волна, похоже, вообще ничего не делает, только гипнотизирует людей, чтобы они их любили. Может, они просто хотят, чтобы их любили?
– Что касается меня, то они ничего не добились. И папа прав: гипноз долго не держится. Скоро начнут возвращаться.
Я взбил подушку и лег. Энди молчал; я решил, что он по-прежнему думает о Миранде. Я начал думать об Ильзе и о его вопросе: что я чувствовал, если бы это была она. Но мысли, пришедшие мне в голову, мне не понравились, и я прогнал их прочь.
***Назавтра была суббота. Папа продавал кому-то очередной дом – триподы или нет, а люди должны где-то жить, сказал он. Марта уехала в магазин и взяла с собой Анжелу. А Энди отправился на велосипеде домой за вещами, которые он забыл накануне.
Я бродил по саду – в конце его росли фруктовые деревья. Яблоки уже убрали, но на одном старом дереве еще оставалось несколько. Сидя на ветке и грызя яблоко, я опять подумал об Ильзе. Папа до завтрака звонил ей и просил приехать. Потом сказал, что швейцарцы не могут поверить в то, что происходит в остальной части мира. Очевидно, в их стране нет триподов и почти нет триппи.
Они с Энди заспорили о национальных характерах. Меня это не интересовало, поэтому я не обращал внимания. Но я заметил, как говорил с ним папа – не впадая в молчание, говорил быстро и много. Я оставил их за разговором. И, уходя, думал, почему это папа со всеми, кроме меня, может говорить так легко.
Я отбросил огрызок и услышал шум подъезжающей машины. Вначале я решил, что это папа, но мотор слишком сильный для «Рено». И не «Ягуар» Марты. Я слез с дерева и пошел к дому. У дома стоял «Роллс» дяди Яна, а он сам и Натанаэль стояли рядом. Дядя Ян одевался в неброскую, но дорогую одежду: синие брюки, рубашка спортивного покроя с короткими рукавами, мягкие туфли и большая шляпа. Мне показалось, что всему этому совсем не соответствует черный чемоданчик, который он нес. Натанаэль тоже был в шляпе. Дядя Ян с улыбкой помахал мне рукой.
– Я думал, вообще никого нет.
Я провел их в дом, объясняя, где остальные. Украдкой взглянул на Натанаэля. Все как обычно. Зная дядю Яна, я решил, что Натанаэля разгипнотизировал кто-нибудь с Харли-стрит. Но как он его нашел? Вероятно, нанял компанию бандитов. Марта говорила, что он знается с преступниками.
Гораздо удивительнее, что привело их сюда, на сотню миль южнее поместья Ардакер. Я думал, они вначале поедут домой. Я провел их в гостиную и предложил дяде Яну выпить, как всегда делал папа, а потом вежливо спросил, что привело их к нам.
Он по-прежнему улыбался.
– Мне нужно было повидаться кое с кем в Таунтоне. крюк не очень большой, и я решил заглянуть к вам.
– А тетя Каролина?
– А что? – удивился он.
– Она… ну… беспокоилась. – Я взглянул на своего двоюродного брата, который тоже улыбался; весьма необычно для него. И ни один из них не снял шляпы. – О Натанаэле.
– Ах, это. Я ей позвонил. Она знает, что теперь все в порядке.
Я по-прежнему удивлялся. Хотя графин с виски стоял прямо перед ним, он даже не взглянул на него. Дядя любил выпить, и я думал, что после долгой поездки он сразу нальет себе. Но он подошел ко мне и взял меня за руку.
– Ты должен понять, Лаури, что теперь все хорошо, лучше не может быть. Я рад, что ты один. Это делает легче нашу задачу.
Как только он коснулся меня, я почувствовал тревогу. В прошлом я не был даже уверен, что он замечает меня. И манеры у него стали слишком приветливые, чуть не заискивающие. Ничего похожего на то, как обычно жильцы Ардакера обращались со своими бедными родственниками.
– Лучше подождать папу, – сказал я. – Объясните все ему.
Он не обратил на это внимания.
– Новый мир рассветает, ты знаешь. Мир спокойствия и счастья.
Все неправильно. Единственное спокойствие и счастье, которые его когда-либо интересовали, это спокойствие и счастье от приобретения еще одного состояния. Я бросил взгляд на дверь и с замирающим сердцем увидел, что между мною и ею стоит Натанаэль.
Дядя Ян продолжал:
– Это нужно испытать, чтобы понять, но когда испытаешь, все остальное покажется дурным сном. Тысячи лет люди сражались друг с другом, убивали, мучили, порабощали. Все это кончилось. Триподы принесли нам мир и свободу.
– Да здравствует трипод! – сказал Натанаэль.
– Очень интересно, – сказал я.
В чем же угроза. Ясно, что не только не был разгипнотизирован Натанаэль, наоборот, его отец тоже стал триппи. Но если это означает только лекцию о доброте триподов, я это выдержу. Но у меня было предчувствие, что этим они не ограничатся. Они ищут новообращенных; вопрос в том, как происходит обращение. Я сомневался, что только в разговорах. Усадить меня перед телевизором и заставить смотреть Триппи-шоу? Но я уже видел его и не стал триппи. Или как-то загипнотизировать меня? Доктор Монмут говорил, что нельзя загипнотизировать человека помимо его воли. Если я намерен сопротивляться, они не смогут. Или смогут?
– Легко вступить в мир спокойствия, – говорил дядя Ян.
Чемоданчик стоял на ковре рядом с ним. Он открыл его и достал что-то – болтающуюся штуку, похожую на шлем, черную, но с серебряными нитями.
– Счастливы те, – продолжал он, – кто добровольно раскрывает сердца навстречу посланию триподов. Но триподы хотят, чтобы все испытали радость принадлежности к новому братству человечества. Поэтому они дали нам эти шапки, которые уничтожают сомнения и неуверенность.
Одной рукой он протянул ее мне, а другой снял свою шляпу. Под шляпой у него был такой же шлем.
Он серьезно сказал:
– Надень его, Лаури. И тогда ты узнаешь секрет счастья, как узнали мы.
Я посмотрел на одного, на другого. Ни капли враждебности. Тонкие черты лица Натанаэля утратили обычное насмешливое выражение и излучали доброту. Ужасное зрелище. Шлем выглядел безвредно – просто кусок резины с металлическими нитями. Но я чувствовал, как колотится сердце.
– Звучит прекрасно, – сказал я. – Только… подождите минутку. Я зажег газ перед вашим приходом – хотел вскипятить кофе. Пойду выключу, а то на кухне загорится.
Несколько мгновений все молчали. Я, как мог естественнее, пошел к двери.
– Мозг человека полон хитрости и обмана, пока не познал гармонию триподов. – Дядя Ян сказал это спокойным голосом. – Держи его, Натанаэль.