– Мозг человека полон хитрости и обмана, пока не познал гармонию триподов. – Дядя Ян сказал это спокойным голосом. – Держи его, Натанаэль.
Я попытался пробежать, а когда он схватил меня, рванулся назад. И побежал к открытому окну. При этом я услышал шум мотора и увидел подъехавший «Ягуар». Я попытался вылезть в окно, но Натанаэль держал меня за ногу. Я лягался и звал на помощь.
Ударом ноги я отбросил Натанаэля и перевернул софу. Это преграда между мною и ими, но преграда жалкая и временная. Я слышал голос Марты, звавшей Анжелу, а эти двое приближались ко мне, и шлем свисал с руки дяди Яна. Лезть в окно? Это значит повернуться к ним спиной. Я не знал, что делать, и не делал ничего.
– Глупо, Лаури, – спокойно сказал дядя Ян. – Никто не причинит тебе вреда. Мы тебе дадим кое-что, и ты узнаешь самое удивительное в мире. Тебе нужно только расслабиться и принять.
– Расскажите мне еще… о триподах, – сказал я, пытаясь выиграть время.
Он покачал головой.
– Опять хитрость и обман. Но скоро все это кончится.
Теперь бежать к окну слишком поздно – пока я доберусь, они оденут мне на голову шлем. На подоконнике стояла бронзовая статуэтка римского божества, один из антиков Марты. Я схватил ее и поднял как дубину.
– Натанаэль… – сказал дядя Ян.
Натанаэль прыгнул с быстротой, которой я от него не ожидал, и перехватил мою руку. Скорость нападения и его неожиданность заставили меня выпустить бронзу; он крепко держал меня за руку. Приближался его отец. Глядя между ними, я увидел, как открылась дверь и вошла Марта.
– Ян, не знаю, что тут происходит, но отпусти его, – произнесла она. – Немедленно.
– Мы принесем мир и тебе, Марта, – мягко ответил он. – После Лаури.
Моя бабушка крепкая старушка, но, конечно, не ровня им. В ее руке была большая красная сумка крокодиловой кожи, в ней она держала деньги. Я подумал, не собирается ли она ударить дядю Яна этой сумкой.
– Уходи отсюда – позови на помощь… – закричал я.
Она со стуком уронила сумку. В руке ее было что-то черное и плоское – небольшой пистолет.
– Повторяю: отпусти его, – сказала она.
Голос дяди Яна не дрогнул.
– Не делай глупости, Марта. Мы пришли с миром и принесли мир. Никто не пострадает.
– Ты ошибаешься, – она говорила самым решительным голосом. – Если не отпустишь, кое-кто пострадает. И сильно – может, будет убит.
Дядя Ян смотрел на нее. Мы уже знали, что триппи почти равнодушны к боли и опасности. Поверит ли он ей?
– Как ты ошибаешься, Марта, – он медленно покачал головой. – Если бы только позволила мне…
Выстрел, оглушительно громкий, прервал его.
Он вздохнул, пожал плечами и направился к двери. Натанаэль – за ним. Мы с Мартой смотрели друг на друга, слушая, как заработал мотор «Роллса». Она нащупала ближайший стул и тяжело села.
– Налей мне коньяку, Лаури. И покрепче.
***Анжела пряталась в кустах. Она была больше заинтересована, чем испугана, и хотела посмотреть пистолет, но Марта сунула его обратно в сумку.
– Я не знал, что он у тебя есть, – сказал я.
– Купила в прошлом году, когда одного торговца ограбили на пути с антикварной ярмарки. Глупо, но я ни разу не стреляла. – Она взяла стакан и отпила коньяку. – Ужасно боялась попасть во что-нибудь.
Она имела в виду свой фарфор; в поисках поддержки она обвела взглядом свое собрание. Единственным ущербом была круглая дыра в штукатурке стены. Но тут она заметила статуэтку на полу и принялась ее рассматривать. Чемоданчик стоял там, где его оставил дядя Ян. Я заглянул внутрь и увидел несколько шлемов.
– Интересно, почему он это оставил, – сказал я.
Марта провела пальцами по статуэтке и равнодушно ответила:
– Не знаю.
– Может, подумал, что мы из любопытства наденем шлем, и готово.
– Как же! – вздрогнула с отвращением она.
– Кто знает, как работает мозг триппи? Он на самом деле считает, что это пропуск в рай, и поэтому мы можем поддаться искушению. Тот, что он хотел надеть на меня, он унес с собой. Куда они направились, как ты думаешь? Домой?
Она со стуком поставила статуэтку.
– Каролина…
– Что?
Она пошла к телефону и набрала номер. Я слышал, как она рассказывает тете Каролине, что произошло. Потом сказала:
– Каролина, слушай… ты должна выслушать… Уходи из дома, пока они не вернулись. Приезжай сюда. Это уже не те люди, говорю тебе, они опасны…
Она опустила трубку и смотрела на нее некоторое время, прежде чем положить на место.
– Что она сказала? – спросил я.
Никогда раньше я не видел Марту такой беспомощной.
– Она мне не поверила. Обрадовалась, что они живы и здоровы. Повесила трубку, не дослушав.
5
В школе отсутствовало все больше ребят. Неизвестно, то ли они стали триппи, то ли отсиживались дома, ожидая, пока все успокоится. И уроков почти не задавали.
На собрании директор предупредил, чтобы мы опасались людей, которые захотят одеть на нас шапку; дядя Ян не единственный расхаживал в окрестностях с резиновыми шлемами. Обо всем подозрительном мы должны были немедленно сообщать.
Я стоял рядом с Хильдой Гузенс, она фыркнула и сказала:
– Старый придурок!
– Почему?
– Как будто нас надо предупреждать.
– Говорят, сегодня в школе видели Дикого Билла. Если он поймает тебя, может, захочет одеть шапку на свою любимую ученицу.
– Не думаю.
– Мой дядюшка чуть не проделал это со мной.
Она только с жалостью поглядела на меня. Интересно, каково быть Хильдой Гузенс и быть такой уверенной в себе ив окружающем. Директор продолжал мямлить. Это был худой беспокойный человек, бледнолицый и седовласый; в конце учебного года он должен был уйти на пенсию. Я думал также, каково ему приходится – ведь он едва справлялся в нормальных условиях, когда не было ничего похожего на триподов.
Я вдруг осознал, как важно быть самим собой – вспыльчивым и презрительным или обеспокоенным и жалким – но самим собой и продолжать действовать по-своему; в сущности это означало быть человеком. Мир и гармония, которые предлагали дядя Ян и остальные, на самом деле были смертью, потому что не будучи самим собой, потеряв индивидуальность, ты не живешь.
Первым уроком должна была быть химия, но учительница не появилась. Хильда Гузенс и еще несколько занялись заданиями; остальные болтали. Вдруг распахнулась дверь. Но вошла не миссис Грин, а волосатый маленький уэллсец, по имени Уилли, который преподавал физкультуру.
– Уроки кончены! Расходитесь! – закричал он.
– Почему? – спросил Энди.
– Распоряжение полиции, – с важным видом ответил Уилли. – Эксетерские триппи выступили. Они пройдут несколькими милями севернее, но нужно принять меры предосторожности. Расходитесь.
– Я живу в Тодпоуле, – сказал мальчик по имени Марриот.
Тодпоул находится в шести милях к северу от школы. Уилли ответил:
– Ну, туда идти нельзя. Вдоль их пути всех эвакуируют. Вероятно, через час-два все успокоится, а пока свяжись с полицией.
В сарае для велосипедов я подождал, пока Энди кончит возиться со своим. Сарай опустел раньше, чем он распрямился.
– Пошли – мы последние, – сказал я.
– Я вот думаю…
Я нетерпеливо заявил:
– Можно ехать и думать в одно и то же время.
– Я бы хотел взглянуть на это.
Прошло несколько мгновений, прежде чем я догадался, что он говорит о триподе.
– Дорога перекрыта.
– Сможем обойти.
«Сможем», а не «могли бы». И «мы», значит отступления нет, иначе он решит, что я струсил.
– Вряд ли он отличается от того, что мы видели, – сказал я.
– Наверно, нет. – Он вывел велосипед из сарая. – Все равно хочу взглянуть.
***День был ясный, но в ветре, поднявшем тучу листьев, чувствовалась зима. Людей было мало, и все шли в противоположном направлении.
Дорогу перекрыли в полумиле от городка. Поперек дороги стояла полицейская машина, рядом с ней курил сигарету полицейский, другой сидел за рулем. Нам нужно было миновать их. Слева простирались открытые поля, но справа – поросший лесом холм.
– А как же велосипеды? – сказал я.
– Не волнуйся. Спрячем в кювете.
Велосипед мне подарили месяц назад на день рождения, гоночный велосипед, о котором я давно мечтал. Я осторожно положил его в траву. Мы пролезли в дыру в изгороди и направились к деревьям. Укрывшись, мы держались поближе к дороге. Прошли в ста метрах от полицейской машины; курящий полисмен посмотрел в нашу сторону, но, по-видимому, нас не заметил.
Если нас не увидел полицейский, очевидно, не увидит и трипод. Я почувствовал себя уверенней. Даже ощутил какую-то беззаботность. Пели птицы – дрозды, слышалось характерное щелканье фазанов. Обычные звуки природы. Какая сумасбродная затея – погоня за триподом. Если даже он двинулся, то может снова остановиться, как тот, на болотах, или сменить курс. Деревья кончились, и мы укрылись под изгородью, окружавшей поле, на котором паслись коровы фризской породы. Слева от нас местность понижалась, открывая вид на окрестности. На многие мили виднелись поля, рощи, фермы. На удалении солнце отражалось в реке.
Но солнце отражалось еще от чего-то – более холодным отражением. И это отражение приближалось к нам. Его топот перекрывал пение птиц и мычание коров.
– К изгороди.., – сказал Энди.
Мы перебежали метров тридцать по открытому лугу и легли. Видел ли он нас? Мы находились еще далеко, но мы не знаем, насколько далеко он видит. Я надеялся, что теперь мы спрятались. Энди прополз вперед, откуда ему лучше было видно, после недолгого колебания я присоединился к нему, оцарапав руку о куманику.
Он прошептал:
– Я забыл, какой он смешной – как механический клоун.
Три ноги, каждая в свою очередь, двигались неуклюжей и семенящей походкой. Выглядело это смехотворно.
И хотя каждый шаг покрывал не менее десяти метров, продвижение казалось медленным и трудным. Гулкий ритм становился громче, я расслышал жужжание вертолета, очевидно, следившего за триподом. Я подумал о грациозности и быстроте истребителя «Харриер» и не мог понять, почему этому отвратительному чудовищу позволяют бродить свободно, почему в тот момент, как оно отделилось от триппи, не был отдан приказ об атаке. Но когда треножник подошел ближе, я увидел крошечные точки, цеплявшиеся за его гигантские ноги. Он принес с собой своих последователей. И я уже слышал их пение и крики, слов разобрать было нельзя, но голоса звучали дико и радостно.
– За что они держатся? – спросил Энди.
– Не знаю. – Нога с громом опустилась, другая взметнулась в небо, и я почувствовал головокружение. – Немного не дошел до нас.
– Около ста метров, – кивнул Энди. – Но не поднимай голову.
Не нужно мне было говорить. Мы смотрели, как треножник с громом удаляется по долине между нами и Тодпоулом. Нога опустилась в воду, высоко взлетели брызги, сверкая, как алмазы. Триппи разразились чем-то похожим на гимн. Затем, когда очередная нога достигла высшего пункта своего подъема, что-то отделилось от нее и упало. Пение не смолкло ни на мгновение, а фигура упала на поле, как камень.
Мы ждали, пока трипод не скрылся из виду, потом подошли посмотреть. Девушка лет шестнадцати, в джинсах, с переломленными ногами. Я подумал, что она мертва. Но, когда Энди наклонился к ней, она прошептала: «Да здравствует трипод…». Губы ее еле двигались, но она улыбалась.
Потом улыбка померкла, девушка умерла.
***Самый далекий от Лондона треножник двинулся первым, остальные по очереди выступили в марш на столицу. Последним вышел трипод из Фарнхем Коммон, и тогда авиация получила свободу действий. В новостях ничего не показывали, но было объявлено, что все триподы в Англии уничтожены. Добавлялось, что аналогичные действия предприняты в других странах. Кризис кончился, мир свободен от триподов.
Я догадывался, почему по телевидению ничего не показали, хотя нападение на самый первый треножник показывали. Это было отчаянное решение. Многие триппи, цеплявшиеся за треножники, убиты, и это не хотели показывать. Ужасно, особенно если вспомнить, что среди них могли оказаться люди, которых я знал; например, не было никаких известий о матери Энди. То, что они, подобно девушке на поле, умерли счастливыми, не делало их смерть менее ужасной.
В следующие несколько дней утверждалось, что жизнь возвращается к норме. Странно однако, что так мало об этом говорили, особенно если вспомнить шумиху после первой высадки. Думаю, действовала цензура, но почему она по-прежнему была нужна?
Начали распространяться дикие слухи. Например, что королевская семья стала триппи, забаррикадировалась в Виндзорском замке и готовит посадочную площадку для третьей волны триподов. Или что третья волна уже пришла и захватила целую страну – по одной версии Францию, по другой – США. Как сказал папа, цензура заставляет людей верить в любую нелепицу.
Но, помимо слухов, действительно происходили странные вещи. По-прежнему исчезали люди. В Боулдере, ближайшем ярмарочном городе, сразу ушло сто человек: оказалось, что ушли все люди китайского происхождения. На следующий день появился библиотечный фургон и увез двух работников и нескольких читателей, пришедших менять книги. А два дня спустя Тодпоул объявил себя территорией трипода. На дороге появилась большая надпись «Да здравствует трипод», и без шлема никого туда не пропускали. Тут же всем желающим предлагали шлемы.
Вечером папа достал чемоданчик, который оставил дядя Ян. Он сказал:
– Триподы дали их триппи, а триппи распространяют их. Не знаю, много ли их было сначала, но теперь, должно быть, очень много.
– Но как? Ведь все триподы уничтожены, – сказал Энди.
Папа поднял шлем.
– Простая отливка, провода и несколько транзисторов – триппи могут это готовить в тайных лабораториях. В сотнях тайных лабораторий по всему миру.
– Выбрось это, – с отвращением сказала Марта.
– Не знаю. – Он задумчиво смотрел на шапку.
– Я знаю! Хочу, чтобы ты ее выбросил.
– А как она работает? – спросил я.
Папа покачал головой.
– Никто не знает в сущности, как действует гипноз. Но поскольку это состояние, в котором люди контролируются внушением, должно быть что-то, вызывающее транс – через радиоволны, действующие непосредственно на электрические центры мозга, вероятно, – вместе с приказом подчиняться триподам. И эта команда распространяется на всякого, носящего шлем.
Он повернул шапку, осматривая ее.
– Проводка похожа на замкнутый контур. Она связана с контрольной станцией – на спутнике или на корабле триподов. В таком случае разорвать контур – значит вывести ее из строя.
– Немедленно убери это из дома, – сказала Марта.
– Но как ты уберешь их с голов триппи? Ну, ладно. – Он положил шапку обратно в чемоданчик. – Пока спрячу в сарае.
***Когда в следующий раз позвонила Ильза, трубку взял я.
– Как приятно слышать твой голос, Лаври, – сказала она. – Ты вырос, наверно. Кажется, я так давно тебя не видела. Как у вас дела? Приходят плохие сообщения из Англии. Об этих триппи и о беспорядках… драках и другом.
– Не так плохо, – ответил я. – Сейчас позову папу.
– Минутку. Сначала я поговорю с тобой. Как дела в школе?
– Небольшой беспорядок.
– Но ты готовишься к экзаменам? Важно не потерять Rhythmus…
Я не понимал, зачем использовать немецкое слово вместо обычного ритм. Ее акцент и голос раздражали меня, как всегда. И вообще я не понимал, какое право она имеет спрашивать меня о школьных делах; она ведь только делала вид, что интересуется.
Я передал трубку папе и пошел к себе. Там был Энди, за моим компьютером. Он спросил, не возражаю ли я, я ответил – нет, но подумал, что он мог бы спросить и раньше. Попытался читать, но щелчки клавиатуры отвлекали, так что в конце концов я снова спустился в гостиную. В то же время из кухни вышла Марта за порцией вечерней выпивки.
– Ильза передает привет, – наливая ей, сказал папа.
– Она звонила? Жаль, что ты не позвал меня. Я хотела спросить ее о тарелке, которую мы купили в Бате в прошлом году. Не думала я, что моя память может стать хуже, но это происходит.
– Нас прервали. И она сказала, что в пятый раз пытается связаться с нами. Линии перегружены. – Он помолчал. – Она сказала мне кое-что, чего я не знал; у них там нет цензуры. В Америке полиция и войска получили приказ без разговоров стрелять в людей в шлемах – убивать на месте.
– Пора и нам делать то же, – сказала Марта.
– Швейцарцы считают, что со дня на день мы будем… Марта…
– Что? – она подняла голову от журнала.
– Ильза считает, что мы должны прилететь к ней в Швейцарию.
– Вздор. Правительство теперь серьезно берется за дело, и все скоро наладится. Лучше Ильзе прилететь сюда. Если ее отец держится так долго, значит он не умирает.
Они какое-то время спорили, но Марта взяла верх. Это меня не удивило – Марта всегда побеждала в таких спорах. А что касается отца, то я чувствовал, что его беспокоят вовсе не триппи, а отсутствие Ильзы. Если она вернется, для него это не хуже, чем лететь к ней. Он сказал, что постарается связаться с ней. Марта сказала, что лучше вначале позвонить в аэропорт и узнать расписание.
Он довольно быстро дозвонился до аэропорта, и я слышал, как он спрашивает расписание рейсов на Женеву. Разговор казался обычным, но вдруг он повесил трубку.
– Ну, как? – спросила Марта.
– Полеты в Швейцарию и из нее прекращены.
– Вероятно, временно, пока все не наладится.
По лицу папы я видел, что есть еще кое-что.
– Служащий аэропорта сказал еще… Не специально, а как заключение разговора. Он сказал: «Да здравствует трипод».
***Из всех неприятностей совместной жизни с Энди мне особенно не нравилось то, что он встает рано. Он старался не шуметь, но это было еще хуже – наполовину проснуться и слушать, как он тихо ходит, осторожно закрывает дверь, идя в ванную, еще осторожнее открывает ее, возвращаясь. Ночью я долго не спал, думая о триппи и шапках, и эти утренние тихие шаги раздражали меня больше обычного. Я размышлял, нет ли возможности переселить его в свободную комнату на половине Марты, впрочем, без особого оптимизма, когда он окликнул: