Вилли осторожно перекатился на спину, и они лежали молча, держась за руки, как дети. В комнате было темно. Свет пробивался лишь из открытой двери гостиной.
— А теперь, когда ты испытала на мне свою власть, может, поговорим? Как у тебя прошел сегодня день? — закуривая, спросил он.
Гретхен заколебалась. Не сейчас, потом, подумала она.
— Как обычно. Гаспар снова ко мне приставал. — Гаспар играл в пьесе главную роль. — Тебе не кажется, что ты должен поговорить с ним? Сказать, чтобы он оставил твою девушку в покое. А может, просто дать ему по морде.
— Он меня убьет! — нисколько не стесняясь, сказал Вилли. — Он здоровый как бык.
— Я полюбила труса. — Гретхен поцеловала его в ухо. — Если бы кто-нибудь к тебе приставал, я бы ее тут же убила.
— Это уж точно, — рассмеялся Вилли.
— Сегодня в театр приходил Николс. Он обещал в следующем году дать мне роль в новой пьесе. Большую роль.
— Ты станешь звездой, — сказал Вилли. — Твое имя будет светиться на афишах, и ты выбросишь меня, как старый башмак.
«Не все ли равно, когда он об этом узнает — сейчас или потом», — подумала она.
— В следующем сезоне я, по-видимому, вообще не смогу работать.
— Как так? — Приподнявшись на локте, он с удивлением посмотрел на нее.
— Я была сегодня утром у врача, — сказала она. — Я беременна.
Вилли сел и потушил сигарету в пепельнице.
— Схожу попью. — Он неловко поднялся с кровати и, накинув старый халат, прошел в гостиную. Гретхен услышала, как он наливает себе пива. Она лежала в темноте и чувствовала себя брошенной. «Не надо было говорить ему, — подумала она. — Теперь все кончено». И тут же решила: если начнет возражать, скажу, что сделаю аборт. Она знала, что никогда не решится на аборт, но сказать — скажет.
Вилли вернулся в спальню. Она включила свет у кровати. Этот разговор должен состояться при свете: выражение его глаз скажет ей больше, чем слова.
— Слушай. Слушай очень внимательно, — садясь на край кровати, сказал Вилли. — Я или получу развод, или убью эту стерву. Потом мы поженимся, и я поступлю на курсы молодых матерей, научусь пеленать и кормить младенцев. Вы меня поняли, мисс Джордах?
Гретхен внимательно посмотрела ему в лицо. Он не шутил.
— Я поняла тебя, — тихо ответила она.
Когда с сумкой в руке Рудольф вошел в бар, Бойлан в твидовом пальто стоял у стойки, глядя в свой стакан.
— Почему ты с сумкой? — спросил он.
— Она ее не взяла.
— А платье?
— Платье взяла.
— Что будешь пить?
— Пиво.
— Пожалуйста, одно пиво, — подозвал Бойлан бармена. — А мне еще виски.
— Бойлан кинул взгляд на свое отражение в зеркале на стене. Брови у него стали еще светлее, чем на прошлой неделе. Лицо было покрыто густым загаром, точно он несколько месяцев провел на пляже где-нибудь на юге. Рудольф уже знал, что этот загар достигается с помощью кварцевой лампы. «Я слежу за тем, чтобы всегда выглядеть как можно лучше, даже если ни с кем не встречаюсь по нескольку недель. Из своего рода самоуважения», — как-то объяснил ему Бойлан. Рудольф и так был очень смуглым, поэтому он считал, что может уважать себя, даже не пользуясь кварцем.
Бармен поставил перед ними пиво и виски. Когда Бойлан взял свой стакан, пальцы его слегка дрожали. «Интересно, сколько же он успел выпить?» — подумал Рудольф.
— Ты сказал ей, что я здесь? — спросил Бойлан.
— Да.
— Она придет?
— Нет. Ее друг хотел пойти и познакомиться с вами, но она была против.
— Скрывать правду не имело смысла.
— Они случайно не женаты?
— Нет. Он все еще женат на другой.
Бойлан снова посмотрел на свое отражение в зеркале.
— А что он за человек? Тебе понравился?
— Молодой, довольно симпатичный и все время шутит.
— Шутит… — повторил Бойлан. — Впрочем, почему бы ему и не шутить?.. У них хорошая квартира?
— Двухкомнатная, меблированная в доме без лифта.
— У твоей сестры романтическое пренебрежение к богатству. Когда-нибудь она пожалеет об этом, как и о многом другом.
— Мне показалось, что она счастлива, — заметил Рудольф. Ему были неприятны предсказания Бойлана, и он не хотел, чтобы Гретхен о чем-нибудь пожалела.
— Ты передал ей, что мое предложение остается в силе?
— Нет. По-моему, вам лучше сделать это самому. Кроме того, не мог же я сказать ей это в присутствии ее парня.
— А почему бы и нет?
— Тедди, вы слишком много пьете.
— Да? Возможно. Значит, ты не хочешь сходить к ним еще раз? Со мной?
— Вы же знаете, я не могу этого сделать.
— Да, знаю. В вашей семье никто ни на что не способен.
— Вот что. Я могу сесть в поезд и вернуться домой. Прямо сейчас.
— Извини, Рудольф, — Бойлан слегка дотронулся до его руки. — Все это время я стоял здесь и думал: «Вот сейчас она войдет вместе с тобой». А она не пришла. Прости мне мою бестактность — я просто расстроился. Извини. Ты, конечно, никуда один не поедешь. Мы с тобой свободные люди, так давай воспользуемся этим и устроим себе веселую ночь в Нью-Йорке. Здесь недалеко есть неплохой ресторан. С него и начнем.
После ужина, который, как заметил Рудольф, поглядев на счет, стоил больше двенадцати долларов, они зашли в ночной клуб, расположенный в каком-то подвале. Там было полно молодежи, большей частью негров, но за приличные чаевые Бойлан немедленно получил столик, стоявший вплотную к маленькой танцевальной площадке. Музыка была оглушительна и прекрасна. В восторге от оркестра Рудольф, подавшись всем телом вперед, не спускал глаз с негра-трубача, а Бойлан откинулся на спинку стула, весь ушел в себя, курил и пил виски. Рудольф тоже заказал виски — надо же было что-то заказать, — но даже не притронулся к своему стакану: Бойлан столько выпил за сегодняшний день, что обратно машину придется вести ему, Рудольфу, и надо быть абсолютно трезвым.
— Тедди! — перед их столиком остановилась женщина в коротком вечернем платье с голыми руками и плечами. — Тедди Бойлан! А я думала, ты уже умер.
— Привет Сисси, — ответил Бойлан, вставая. — Как видишь, я не умер.
Женщина обняла его за шею и поцеловала в губы. Бойлан с раздражением отвернулся. Рудольф нерешительно поднялся со стула.
— Где ты прятался все это время? — Она отступила на шаг, продолжая держать Бойлана за рукав. Драгоценности, которыми она был увешана, как новогодняя елка, сверкали, переливаясь. Рудольф не мог определить, настоящие они или подделка. То и дело поглядывая на Рудольфа, она улыбалась. — Я тебя сто лет не видела, — продолжала она, не дожидаясь ответа и по-прежнему беззастенчиво глядя на Рудольфа. — Ходили просто невероятные слухи! Идем за наш столик. Там собралась вся наша компания. Сузи, Джек, Карен… Они жаждут тебя увидеть. Ты выглядишь просто замечательно. Совсем не постарел. Идем, и захвати своего обворожительного приятеля. Я что-то не расслышала, как его зовут, дорогой.
— Разреши представить тебе мистера Рудольфа Джордаха, — сухо сказал Бойлан. — Рудольф — это миссис Сайке.
— Друзья зовут меня просто Сисси, — вставила женщина и снова повернулась к Бойлану. — Он само очарование! Теперь понятно, почему ты нам изменил.
— Не будь большей идиоткой, чем тебя создал бог, Сисси, — раздраженно сказал Бойлан.
— А ты все такой же противный, Тедди, — хихикнула женщина. — Обязательно подойди к нашей компании. — Игриво помахав рукой, она повернулась и сквозь лабиринт столиков направилась в конец зала.
Бойлан опустился на стул и показал Рудольфу, чтобы тот тоже сел. Щеки Рудольфа пылали, но, к счастью, в зале было темно.
— Глупая женщина, — сказал Бойлан, допивая виски. — У меня с ней был роман до войны. Она очень постарела. — И, не глядя на Рудольфа, предложил:
— Давай уйдем отсюда. Здесь очень шумно и слишком много чернокожих братьев. Все это напоминает мне рабовладельческое судно после успешного бунта рабов.
Миссис Сайке была единственной из знакомых Бойлана, кому он представил Рудольфа, и, если все его знакомые походили на нее, неудивительно, что он предпочитал жить на холме в полном одиночестве.
Выйдя на Четвертую улицу, они зашагали туда, где Бойлан оставил машину. Шли мимо темных витрин магазинов, мимо баров, откуда доносились музыка и громкие голоса.
— Нью-Йорк истеричен, — сказал Бойлан. — Он похож на неудовлетворенную психопатку. Боже, сколько времени я потерял здесь зря… Извини за эту ведьму. — Встреча в баре явно вывела его из равновесия. — Люди — скоты… Когда в следующий раз поедем в Нью-Йорк, захвати свою девушку. Ты слишком впечатлительный, чтобы окунаться в такую грязь.
— Хорошо, я приглашу ее, — ответил Рудольф, хотя знал, что Джули никогда не согласится. Она не желала поддерживать с Бойланом дружеских отношений, называла его «хищником» и «пергидролевым блондином».
— Хорошо, я приглашу ее, — ответил Рудольф, хотя знал, что Джули никогда не согласится. Она не желала поддерживать с Бойланом дружеских отношений, называла его «хищником» и «пергидролевым блондином».
Прислонясь спиной к стене гаража и жуя травинку, Томас сидел на расшатанном стуле и глядел на дровяной склад напротив. День был ясный, солнечный, и осенние листья отливали медью. До двух часов нужно было успеть сменить масло в машине одного клиента. Но Томас не торопился. Накануне вечером он подрался на школьном балу. Тело у него ныло, руки распухли.
Дядя Харольд вышел из своей маленькой конторы позади заправочной станции. Томас знал, что дяде неоднократно жаловались на него и доносили про драки, но дядя Харольд ни разу не говорил с ним об этом. С некоторых пор он вообще не делал Томасу никаких замечаний. Последние дни дядя Харольд выглядел плохо. Пухлое розовое лицо его пожелтело и обвисло, и на нем застыло опасливое выражение, словно он в любую минуту ждал взрыва бомбы. Этой бомбой был Томас. Ему достаточно было лишь намекнуть тете Эльзе об отношениях между дядей и Клотильдой — и в доме Джордахов надолго замолкли бы дуэты Тристана и Изольды. Томас, конечно, не собирался ничего сообщать тетке, но и не посвящал дядю Харольда в свои намерения. Пусть помучается.
Томас перестал брать с собой завтраки из дому. Три дня подряд он оставлял лежать на кухонном столе пакет с фруктами и бутербродами, приготовленными Клотильдой. Она ничего ему не говорила, но через три дня поняла, в чем дело, и пакет с завтраком больше на столе не появлялся. Теперь Томас ел в столовой недалеко от гаража. Это было ему по средствам: дядя Харольд повысил ему зарплату на десять долларов. Скотина.
— Если меня спросят, я в демонстрационном зале, — сказал дядя Харольд. Томас продолжал молча глядеть через дорогу. Дядя Харольд вздохнул, сел в машину и уехал.
Вскоре к бензоколонке подкатил «форд» миссис Дорнфилд. Томас нехотя подошел к нему.
— Привет, Томми, полный бак, пожалуйста, — попросила миссис Дорнфилд, пухленькая блондинка лет тридцати с разочарованными, по-детски голубыми глазами. Ее муж работал кассиром в банке, и это было крайне удобно, потому что миссис Дорнфилд всегда знала наверняка, где он в рабочее время. — Было бы очень мило, если бы ты нанес мне сегодня визит. — Она неизменно именовала это визитом. Говорила она ужасно жеманно.
— Если я смогу освободиться, — ответил Томас, не зная, какое у него будет настроение после обеда. Иногда за такие «визиты» он получал от нее десять долларов. По-видимому, мистер Дорнфилд почти совсем не давал жене денег.
После «визитов» к миссис Дорнфилд на воротничке у него всегда оставались следы губной помады, и он нарочно не отмывал их, чтобы Клотильда, собирая белье в стирку, увидела. Но это не помогало. И вообще — ничто не помогало. Ни миссис Дорнфилд, ни миссис Берримэн, ни близнецы… Свиньи они все, и больше ничего. Ни одна из них не могла заставить его забыть Клотильду. Том был уверен: Клотильде известно о его похождениях — в этом вонючем городке ничего не скроешь — и надеялся, что она страдает так же, как и он. Но если она и страдала, то виду не показывала.
Томас куском хлеба подбирал соус с тарелки, когда в столовую вошел полицейский Джо Кунц.
— Томас Джордах? — спросил он, подойдя к Томасу.
— Привет, Джо, — ответил Томас. Раза два в неделю Кунц обязательно заглядывал в гараж. Он вечно грозился, что уйдет из полиции — там очень мало платили.
— Ты признаешь, что ты Томас Джордах? — официальным тоном спросил Кунц.
— Ты, по-моему, знаешь, как меня зовут. Что за шутки?
— Идем со мной, сынок. У меня ордер на твой арест. — Он взял Томаса за локоть.
— У меня еще заказан пирог и кофе. Убери лапы, Джо, — огрызнулся Том.
— Заплати, сынок, и не поднимай шума.
— Ладно, ладно, — Томас положил на стойку восемьдесят пять центов и встал. — Черт побери, Джо, ты мне так руку сломаешь!
— Ты обвиняешься в изнасиловании несовершеннолетних, — сказал сержант Хорвас. — Я сообщу твоему дяде. Он может нанять тебе адвоката. Уведите его.
Кунц, подталкивая Томаса в спину, вывел его в коридор и препроводил в камеру. Там уже был один заключенный — заросший недельной щетиной худой мужчина лет пятидесяти, в лохмотьях. Его арестовали за браконьерство. Он подстрелил оленя. Его двадцать третий раз за это сажают, сказал он Томасу.
Харольд Джордах нервно расхаживал по платформе. Как назло именно сегодня поезд опаздывал. Всю ночь Харольд не сомкнул глаз. Эльза плакала и твердила, что они опозорены на всю жизнь, что ей теперь стыдно будет показаться в городе, что он был круглым дураком, согласившись взять в дом этого скота.
Она права. Он действительно идиот. А все потому, что доброе сердце. Ну и что из того, что они родственники, — в тот день, когда Аксель позвонил, ему следовало отказаться. Харольд вспомнил о том, что Томас там, в тюрьме, точно обезумев, без всякого стыда и совести признавался во всем и называл фамилии. Кто знает, что он еще расскажет? Этот маленький негодяй ненавидит его. Как можно поручиться, что он не разболтает о покупке талонов на бензин на черном рынке, о продаже подержанных автомашин с коробками передач, которые не выдержат больше ста миль, о спекуляции новыми машинами в обход закона о контроле цен и о «ремонте» поршней и клапанов в автомобилях, где всего лишь засорился бензопровод? А если он и про Клотильду расскажет? Стоит впустить такого парня в дом, и ты у него в руках. Харольд даже вспотел, хотя на вокзале было холодно и дул сильный вр.
Он надеялся, что Аксель привезет с собой достаточно денег. И метрику Томаса. Он послал Акселю телеграмму с просьбой позвонить ему — у Акселя телефона не было. Для пущей уверенности составил телеграмму так, чтобы она звучала как можно тревожнее, и все же почти удивился, когда его телефон зазвонил и на другом конце провода раздался голос брата.
Наконец поезд прибыл, из вагонов вышли несколько человек и торопливо зашагали прочь. Харольда на мгновение охватила паника. Акселя нигде не было видно. Это вполне в духе Акселя — взвалить все сложности на него одного. Вообще Аксель странный отец: он ни разу не написал ни Томасу, ни ему. И мать Томаса, эта тощая высокомерная кляча, шлюхино отродье, тоже не написала сыну ни строчки, как, впрочем, и двое других ее детей. От такой семейки всего можно ожидать.
И вдруг он увидел Акселя: крупный мужчина в драповом пальто и кепке, прихрамывая, шагал к нему по платформе. «Не мог одеться получше», — подумал Харольд. Он был рад, что уже стемнело и вокруг мало народу.
— Ну вот. Я приехал, — сказал Аксель. Он даже не протянул брату руку.
— Здравствуй. Я уже боялся, ты не приедешь. Привез деньги?
— Пять тысяч.
— Надеюсь, этого хватит.
— В любом случае больше у меня нет, — отрезал Аксель. Он очень постарел и выглядел больным, а его хромота стала еще заметнее.
— Ты ужинал? У Эльзы найдется что-нибудь в холодильнике.
— Не будем терять времени, — сказал Аксель. — Кому я должен отдать деньги?
— Отцу. Абрахаму Чейсу. Он один из самых влиятельных людей в городе. Надо же было твоему сыну так влипнуть. Фабричные девчонки ему, видите ли, не по вкусу, — сокрушенно покачал головой Харольд. — Чейсы — одна из старейших семей в городе. Практически все здесь принадлежит им. Тебе повезет, если он возьмет у тебя деньги.
— Это точно.
Они сели в машину и поехали к дому Чейса.
— Я звонил ему, — продолжал Харольд. — Сказал, что ты приедешь. Он буквально вне себя. И его можно понять. Когда человек приходит домой и вдруг узнает, что его дочь беременна, уже мало хорошего, но когда беременны сразу обе!.. А они у него к тому же близнецы… Но это еще не все. Томас успел избить в Элизиуме человек десять. — Слухи о драках Томаса докатились до Харольда уже в несколько преувеличенном виде. — Странно, что его до сих пор не сажали. Все его боятся. И вполне естественно, что, когда случился этот скандал, все свалили на него. А кто из-за этого пострадал? Я и Эльза.
— Откуда известно, что виноват именно мой сын? — спросил Аксель, пропуская мимо ушей последнюю реплику брата.
— Близнецы сами сказали об этом своему отцу. Вообще-то они переспали почти со всеми парнями в городе, даже взрослых мужчин не пропускали. Всем это известно. Но когда нужно было решить, кто виноват, естественно, первым всплыло имя твоего сына. Никто ведь не скажет, что виноват симпатичный сынок соседа, или полицейский Кунц, или парнишка из Гарвардского университета, чьи родители два раза в неделю играют с Чейсами в бридж. Они хитрые, эти две сучки. А твой Томас, чтобы пустить девчонкам пыль в глаза, сказал, что ему девятнадцать. Мой адвокат говорит, что парня младше восемнадцати не могут посадить за изнасилование несовершеннолетних.