Но и запрещать бамбальеро использовать новое оружие не стали, в конце концов, обстоятельства бывают разные. А потому Помпилио не устоял перед искушением приобрести пару великолепных стволов, которые называл про себя «Близнецами». Это были четырнадцатизарядные пистолеты мастера Бо Харда, автоматика которых использовала принцип системы рычагов, запирающих затвор положением мертвой точки. Тонкий ценитель оружейной красоты пришел бы от облика «Близнеца» в ужас: массивный пистолет походил на букву Т, а его длинный ствол уравновешивался тяжелым механизмом, далеко заходящим за почти прямую рукоять. Однако высочайшее качество исполнения, безупречная работа, большой калибр и большой боезапас заставляли позабыть об уродливой внешности. Весили «Близнецы» много, мастер даже позаботился о прикладе и ремне, но привыкший к тяжелым бамбадам Помпилио находил пистолеты удобными. И считал, что именно оружие Бо Харда станет первым из магазинных, которое получит звание бамбады.
Заходя в арсенал, Помпилио уже знал, что возьмет «Близнецов», но поскольку дело предстояло серьезное, торопиться не стал. Поздоровался, аккуратно раскрыл дверцы шкафа, в котором прятались ручные бамбады, и замер, внимательно оглядывая пахнущих смазкой друзей.
«Улыбчивый Ре»? Любимый и самый дорогой, он чаще других бамбад сопровождал Помпилио, но сегодня не его ночь: много врагов и все они будут слишком близко, чтобы тратить драгоценные мгновения на перезарядку.
— Извини, друг, в другой раз.
Рядом с «Ре» располагался компактный и легкий «Протест». Словно подмигнул: «Помнишь обо мне?»
— Конечно, помню, — улыбнулся Помпилио. — Но ты, извини, слишком легок.
«А я слишком тяжел», — вздохнул «Бешеный стерч», отбрасывающий на пять шагов разогнавшегося жеребца.
— Для тебя тоже найдется дело, — пообещал бамбадао, поглаживая длинный ствол из жезарского сплава. — Но не сегодня. — И перевел взгляд на «Близнецов»: — Похоже, ребята, остались только вы.
И те важно блеснули в ответ: всё верно, только мы.
В дверь постучали, и адиген, не оборачиваясь, разрешил:
— Можно.
Он догадывался, кто войдет в арсенал.
— Мне жаль, что Генрих не устоял, — негромко произнес Валентин.
— Мне тоже, — в тон ему ответил Помпилио и указал на «Близнецов». — Я возьму их.
— Не сомневался в вашем выборе, мессер.
Теодор открыл шкаф с боеприпасами, достал с десяток снаряженных обойм и принялся сноровисто вкладывать их в специальный пояс.
— Есть ли шанс, что Нестор поступит с Генрихом благородно?
— К сожалению, судьбу короля определят галаниты, — грустно проронил Помпилио. — А значит, шанса нет.
— Я помню, мессер, вы упоминали, что Нестор непрост.
— Я больше чем уверен, что он обманет Компанию, — подтвердил адиген.
— Но Генриха он им отдаст?
— Во-первых, это в его интересах, поскольку грязную работу сделают таланты, — поморщился Помпилио. — Во-вторых, Нестор хитер и осторожен, он обязательно ударит по Компании, но только тогда, когда сочтет нужным. А до тех пор злить баронов не станет, чтобы не испортить сюрприз. — Разговор о судьбе короля, которого он называл другом, вновь вверг адигена в дурное расположение духа, и следующая фраза прозвучала резче, чем должна была: — Ты закончил?
— Да, мессер. — Валентин помог Помпилио застегнуть пояс, расправил месвар и поинтересовался: — Через сколько мы выступаем?
— Ты останешься на цеппеле.
— Осмелюсь напомнить, что моя прямая обязанность…
— Теодор!
— Мессер? — Валентин чуть поднял брови, делая вид, что удивлен окриком хозяина.
— Теодор, я считаю, что разговор себя исчерпал.
— Как будет угодно мессеру.
Они помолчали. Помпилио сопел, разглядывая «Улыбчивого Ре», Валентин внимательнейшим образом изучал строение потолка. Первым не выдержал адиген:
— Надо подумать, как пронести во дворец «Близнецов». Полагаю, с сумкой в руках я буду выглядеть… гм… нелепо.
Боевой месвар хорош всем, кроме одного: спрятать под ним тяжелые пистолеты не представлялось возможным.
— Я думал об этом, мессер, — сообщил Валентин, продолжая смотреть вверх.
Стекла пенсне отражали свет, и разглядеть глаза слуги у адигена не получалось.
— Очень хорошо, Теодор, — одобрил Помпилио. — И что?
— Кажется, я нашел выход.
— Не сомневался в твоих способностях.
— Благодарю, мессер.
Вновь наступила тишина. Помпилио выждал несколько секунд, затем холодно произнес:
— Ты не пойдешь со мной. Я уже сказал, что разговор окончен.
— Извините, мессер, задумался. — Валентин с преувеличенным вниманием оглядел одежду хозяина. — Поскольку дворец окружен бунтовщиками, я хотел рекомендовать вам прибегнуть к маскировке.
— Переодеться в лохмотья? — Адиген оглядел роскошный месвар и категорическим тоном закончил: — Ни за что.
— Нужно всего лишь накинуть плащ, мессер. Он достаточно широк, чтобы скрыть оружие.
— Отлично, Теодор, — повеселел Помпилио.
— И не забудьте снять перстни, мессер.
— Разумеется.
* * *— Рухнули оковы самодержавия! Любимая Заграта избавлена от монархии! — натужно вопил Рене Майер с балкона ратуши. — Ура!
— Ура!!
Рене вытер пот.
— Да здравствует… Кхе-кхе…
Говорить и митинговать пришлось настолько много, даже луженая глотка председателя Трудовой партии начала сдавать, голос периодически срывался, и тогда на помощь приходил стоящий рядом Кумчик:
— Да здравствует свобода!
— Свобода! — рявкнула толпа.
— Да здравствует Трудовая партия!
— Свобода!!
К четырем утра в Альбурге стало спокойнее. Все самые лакомые кусочки: магазины, банки, богатые дома — были разграблены, пойманные полицейские повешены, солдаты разогнаны, и весь город, за исключением дворца и сферопорта, принадлежал Трудовой партии. Часть бунтовщиков разбрелась по домам, оставшиеся на улицах приступили к празднованию, однако известие о разгроме королевской армии всколыхнуло толпу. Стало ясно, что победа достигнута, что за грабежи и насилие никто не понесет наказания, и это понимание вызвало невиданный прилив энтузиазма.
Оковы самодержавия рухнули.
Радостные люди обнимались и целовались, скандировали лозунги, вопили и устраивали танцы. Кто-то призывал хватать оставшихся адигенов. Кто-то предлагал идти на юг, освобождать братьев-загратийцев от Нестора. Кто-то бросился к уцелевшим домам. А трудовики устроили очередной митинг.
— Вся власть — народу!
— Свобода! — отозвалась толпа.
— Вся власть — Трудовой партии!
— Да здравствует Трудовая партия!!
— Не это ли проявление истинной народной радости? — воодушевленно спросил Мика Мучик, прижимаясь плечом к рослому Веберу. — Вы чувствуете энергетику, Феликс? Чувствуете народную мощь?
Наемник с безразличным видом пожал плечами.
— Никаких эмоций?
Хладнокровие плечистого альбиноса нервировало Мику. Ему хотелось большей открытости и взаимопонимания, хотелось завести разговор с мужественным вуленитом, хотелось найти общие интересы.
— Я вижу только сброд.
— Не надо обижать граждан свободной Заграты, Феликс, — рассмеялся Мучик, заглядывая Веберу в глаза. — Теперь это наше стадо, и мы несем за него ответственность.
— Мика, не отвлекай нашего телохранителя, — попросил Зопчик.
— Я просто хочу наладить дружеские взаимоотношения.
— Знаю я, чего ты хочешь.
Окончательно осипший Майер вернулся с балкона в комнату и жадно выпил два стакана воды.
— Где Мойза?
— Где-то в городе, — ответил Ян. — Но он всё сделал: бронетяги больше не защищают королевских ублюдков.
— Машины ушли? — воодушевленно спросил Рене.
— Я приказал им остаться. Не хочу, чтобы толпа ворвалась во дворец.
— Ты молодец, Ян, — одобрил Майер.
— Я знаю.
— Так пойдемте и закончим наши дела! — предложил Мика. — Чего мы ждем?
— Синьор Зопчик, вы отдали распоряжения, о которых я просил? — поинтересовался Вебер.
— Да.
— Какие еще распоряжения? — удивился Мучик.
— Задерживать всех адигенов, которые появятся возле дворца, — с улыбкой ответил Ян. И добавил: — Особенно лысых.
Мика и Рене расхохотались, а вот Вебер остался невозмутим:
— Спасибо.
— Вы все-таки не хотите встречаться с бамбадао? — Зопчик внимательно посмотрел на бамбадира.
— Естественно, не хочу, — не стал скрывать Феликс. — И буду рад, если Помпилио убьют до того, как он окажется внутри.
— Я верю, что вы с ним справитесь, — проворковал Мучик. — У вас такое мощное оружие… — Он мечтательно посмотрел на пряжку веберовского ремня и добавил: — Наверное…
— Пойдемте же во дворец! — недовольно бросил Зопчик…
— Естественно, не хочу, — не стал скрывать Феликс. — И буду рад, если Помпилио убьют до того, как он окажется внутри.
— Я верю, что вы с ним справитесь, — проворковал Мучик. — У вас такое мощное оружие… — Он мечтательно посмотрел на пряжку веберовского ремня и добавил: — Наверное…
— Пойдемте же во дворец! — недовольно бросил Зопчик…
— Делегация Трудовой партии просит об аудиенции, ваше высочество, — доложил Синклер.
Омерзение. Вот что испытывал военный, произнося эту фразу. Омерзение и злость на себя, на свое бессилие, на свой позор.
— Это действительно так, полковник? — тихо спросил Генрих-младший.
— Что вы имеете в виду, ваше высочество?
— Они действительно просят?
Синклер покраснел и отвел взгляд.
— Щадя мои чувства, вы вводите меня в заблуждение, — продолжил двенадцатилетний принц. — А я должен понимать, как себя вести.
Военный не нашелся с ответом.
— Повторите, пожалуйста, ваше сообщение, полковник. Только повторите его по-настоящему, так, как оно должно было прозвучать.
Мальчишке было страшно, очень страшно, но он был наследным принцем, а потому не только власть впиталась в его плоть, но и гордость. Именно она заставляла страх отступать. Именно она требовала смотреть врагу в глаза, а не прятать голову в песок. Именно она делала голос двенадцатилетнего Генриха твердым.
— Бунтовщики требуют, чтобы вы и ваши братья немедленно явились в тронный зал, ваше высочество, — едва слышно произнес Синклер. И добавил: — Простите меня.
Он едва сдерживал слезы.
Принц помолчал, поглаживая подлокотник отцовского кресла, после чего спросил:
— Они могут требовать?
— Боюсь, что да, ваше высочество, — прошептал Синклер. — Они полностью контролируют столицу и… — Военный судорожно вздохнул. — Они взяли в заложники семьи наемников, ваше высочество, бронетяги нам не подчиняются.
Потеряна последняя серьезная сила, а вместе с ней — надежда на спасение. Бегство из дворца невозможно.
— Мы беззащитны?
— Дворец охраняют солдаты… Мы не продержимся, но бунтовщики не хотят идти на штурм.
— А чего они хотят?
— Они хотят власти, ваше высочество, — угрюмо ответил Синклер. — Они хотят править Загратой.
— А я им мешаю?
— Вы и ваши братья.
Долго, почти минуту двенадцатилетний принц смотрел на раздавленного полковника, после чего негромко осведомился:
— Они нас убьют?
— Да, ваше высочество, — выдавил из себя Синклер. — Скорее всего.
Генрих-младший кивнул с таким видом, словно услышал то, что ожидал, поднялся на ноги, медленно вышел из-за отцовского стола и остановился, заложив руки за спину.
— Мы еще можем…
— Оставьте, полковник. — Принц улыбнулся, и только святой Альстер знал, каких усилий ему это стоило. — Передайте лидерам Трудовой партии, что я готов дать им аудиенцию в тронном зале. Немедленно.
…На одном из фонарей улицы Плотников — как раз напротив входа в собственное заведение — висела вдова Смит, содержательница «Сладкой мельницы», самого роскошного публичного дома Заграты. В разгар вчерашних беспорядков кто-то кинул клич, что девки теперь должны работать бесплатно, потому как свобода, и «Мельницу» мгновенно заполонила толпа озабоченных мужиков. Вдова тонкости политического момента не поняла, попыталась сопротивляться, за что и была немедленно повешена, как живоглот и кровопийца. А девок отловили, приковали к кроватям и пустили в свободный доступ. Девкам не повезло.
Помпилио медленно прошел мимо мерно покачивающейся бандерши, аккуратно обогнул пляшущих на мостовой победителей и вышел на привокзальную площадь, ставшую еще одним центром веселья нового Альбурга. Украшавший ее фонтан не работал. Счастливые загратийцы выломали из его центра статую Альстера Шутника, бросили неподалеку и развели на ней костер.
— Да здравствует свобода, гражданин!
— Да здравствует Трудовая партия! — отозвался Помпилио, наблюдая, как швыряют в костер украденную из Клуба цеповодов мебель. Мягкие кресла, резные столики… Вот понесли портрет Оскара дер Шета, легендарного первопроходца, вот занялось огнем изображение Седрика Хансена, основателя Астрологического флота…
— Да здравствует свободная Заграта!
Помпилио незаметно поправил парик и быстро прошел мимо ратуши к площади Святого Альстера, по мере приближения к которой толпа становилась плотнее и плотнее. Здесь уже не плясали — места не было, люди просто смотрели на дворец, периодически взрываясь зазубренными лозунгами и потрясая факелами. Люди ждали…
— Что происходит?
— Рене Майер пошел арестовывать наследника!
— За что?
— За папашу, разумеется! Неужели непонятно?
— Гражданин Кумчик сказал, что кровопийц поведут в тюрьму через весь город. Мы хотим посмотреть.
— Будем в них плевать!
— И тогда настанет настоящая свобода!
— А почему вы спрашиваете?
— Да здравствует Заграта!
Помпилио сунул гражданину бутылку вина, рассмеялся, хлопнул по плечу и нырнул в толпу, ловко скользя между освобожденными загратийцами.
— Долой кровопийц!
— Долой!!
— Вся власть Трудовой партии!
— Вы слышали? Наемники отказались стрелять в людей! Их уговорил гражданин Мучик.
— Он настоящий герой.
— Они все герои.
— Да здравствует Трудовая партия!
— Бронебригада перешла на сторону народа? А почему они не уехали?
— Они ждут.
— Чего?
— Мы все ждем одного, гражданин: когда кровопийцы получат по заслугам!
Бунтовщики давно уже вышли на площадь Святого Альстера, невидимую черту — пятьдесят шагов от стен, — не пересекали, об этом позаботились стоящие в первых рядах дружинники, но всё остальное пространство было занято плотной толпой.
— Генрих-то — всё, отбегал свое, мерзавец.
— Откуда знаешь?
— Все говорят.
— Нестор повесил?
— В бою погиб.
— Жаль… Его судить надо было, кровопийцу!
— Куда вы, гражданин?
Один из дружинников взял Помпилио за плечо.
— Срочное поручение гражданина Кумчика! — Помпилио сделал страшные глаза. — Я должен немедленно явиться во дворец.
— Пароль?
— Согласие.
Удовлетворенный дружинник кивнул:
— Проходите.
— Спасибо.
— Да здравствует свобода, гражданин!
— Да здравствует Трудовая партия!
Помпилио прошел через ворота, в которых, помимо гвардейцев, оказалось несколько дружинников, миновал внутренний двор и стал неспешно подниматься по ступеням главного крыльца.
— Кажется, я вовремя…
— Вы совершенно не вовремя!
— Ян? — Лилиан удивленно вскинула брови. — Вы здесь?
— Я член Трудовой партии, синьорина.
Девушка зло усмехнулась:
— Я должна была понять, что за всей этой мерзостью стоит ваша организация.
— В первую очередь за всей этой мерзостью стоит династия, синьорина, — вежливо ответил Зопчик. — Глупость и безрассудство короля ввергли Заграту в хаос. А мы помогаем несчастным людям обрести стабильность. Мы ведем их в светлое будущее.
— Организовав переворот?
— Ян, зачем ты с ней разговариваешь? — осведомился Мика, презрительно разглядывая молодую женщину. — Пусть с ней общаются дружинники, раз уж она сама сюда притащилась.
Намек был очевиден — сопровождавшие трудовиков громилы с интересом поглядывали на стройную фигуру красивой адигены и теперь, почти получив разрешение, заулыбались, предвкушая веселье.
Лилиан побледнела, но не отступила:
— Вы заходите слишком далеко, Ян.
— Не трать время на адигенскую тварь!
— Времени у нас полно.
Рене Майер хмыкнул и подмигнул Эмилю Кумчику, тот ответил.
У них не просто было время — оно принадлежало им. И оно, и вся Заграта. Заговорщики упивались победой, мгновениями великого торжества, которое будет описано во всех учебниках истории, и поэтому Ян не отказал себе в удовольствии вступить с Лилиан в разговор.
— Почему вы не уехали, синьорина?
— Потрудитесь говорить адира, синьор Зопчик, — потребовала Лилиан. — Перед вами адигена.
— А вы казались умной женщиной…
— Она такая и есть!
Тяжелый голос окутал тронный зал.
Парик Помпилио выбросил в коридоре, поэтому его узнали сразу. Повернули головы, выругались, потянулись за оружием, но остановились, увидев пустые руки адигена. Или же сообразив, что малейший признак угрозы заставит бамбадао действовать. Или же испугавшись…
— Дерьмо, — не сдержался Мика.
— Кто его пустил?
— Хня спорочья…
Спокойствие сохранил только Вебер. Поняв, кто явился, вуленит быстро вышел вперед, грубо оттолкнул Лилиан и приставил к голове Генриха-младшего револьвер. В тишине громко щелкнул взведенный курок.