— Надеюсь.
И двумя глотками опустошил стоящую перед ним кружку пива.
— Я могу вам помочь, Феликс, — проникновенно произнес Ян. — А вы поможете мне.
Молчание продлилось довольно долго, почти минуту. Вебер молчал, гоняя по столу опустевшую кружку, Зопчик не отрывал от наемника взгляд, а Форман невозмутимо тянул пиво. Затем кружка остановилась, и Феликс показал, что готов к серьезному разговору. Он снял шляпу — жест, демонстрирующий у вуленитов высшую степень заинтересованности, — и в упор посмотрел на Яна:
— Что за работа?
— Очень простая, — не стал драматизировать Зопчик. — Вы и ваши люди будете охранять членов центрального комитета Трудовой партии. Вы станете нашими телохранителями на ближайшие три дня, начиная с завтрашнего.
— В чем подвох?
— Мы собираемся во дворец.
Ян рассчитывал, что это заявление вызовет у наемника вопросы, однако Вебер остался невозмутим. Смотрел на Зопчика с таким видом, будто тот планировал загородный пикник, и Яну пришлось продолжить:
— Мы планируем арестовать наследника. И всех детей Генриха.
— Вы планируете, вы и арестуете, — жестко произнес Вебер. — Мы в этом не участвуем. Мы не подонки.
— Я уже сказал, что от вас потребуется, — огрызнулся Зопчик. — С нами пойдут народные дружинники, которые и произведут арест. Ваше дело — охрана членов центрального комитета партии, ничего более.
Ему очень не понравилось оскорбительное замечание вуленита.
— Тогда я возвращаюсь к вопросу: в чем подвох?
Дальше тянуть резину Зопчик не мог, он и так заигрался в таинственность. А потому ответил честно:
— Есть вероятность, что наследника попытается защитить бамбадао.
И стал ждать реакции.
Феликс поджал губы. Реакция понятна.
— Звучит неприятно, но… — Форман попытался встрять в разговор, однако наемник его перебил:
— На Заграте находится только один бамбадао — Помпилио дер Даген Тур. Вы говорите о нем?
— Да, — резко ответил Зопчик. — Боитесь адигена?
— Давайте называть его бамбадао, — предложил Вебер. — Чтобы не путаться в терминах.
— Давайте, — согласился Ян. — Боитесь бамбадао?
— Я его опасаюсь.
— Хороший ответ, Феликс, мне нравится. — Зопчик прищурился: — В Химмельсгартне, насколько я знаю, с пониманием относятся к вражде между бамбальеро. Вас не станут порицать, если Помпилио погибнет, напав на тех, кого вы защищаете, так?
— Так, — признал наемник.
— А победа над бамбадао многому вас научит и, возможно, приблизит к получению такого же титула, так?
На этот раз Вебер промолчал.
— И еще она гарантированно приблизит освобождение вашего брата.
— Мне неприятно, что вы постоянно возвращаетесь к этой теме, — угрюмо произнес наемник. — Не нужно напоминать о судьбе брата, она и так не выходит у меня из головы.
— Извините, Феликс, больше не буду. Я только хотел сказать, что на кону большие деньги. Они вам помогут.
— Если я выживу.
— С вами будут бамбини, — пожал плечами Ян. — И не следует забывать о моих людях: помимо вас во дворец отправятся дружинники и менсалийцы. — Зопчик помолчал. — Помпилио отличный воин, но не сверхчеловек. Ему не устоять.
— Сколько будет народу?
— Много, — отрезал Ян.
— Для чего, в таком случае, нужны мы? Вы правильно сказали: Помпилио не сверхчеловек. Роту ему не перебить.
Он не хотел браться за контракт, отчаянно не хотел. Однако отказ бамбальеро не входил в планы Яна.
— Репутация бамбадао опережает их воинские качества, — вздохнул Зопчик. — Как только Помпилио начнет стрелять, наши люди запаникуют. Мы оба это знаем.
Вебер хмыкнул.
— Чтобы убить бамбадао, его не нужно бояться, — продолжил Ян. — Вы его не боитесь. Опасаетесь, но не боитесь. И поэтому вы мне нужны. И поэтому я готов платить огромные деньги, которые спасут вашего брата, Феликс.
Форман ожидал, что очередное упоминание брата выведет наемника из себя, но тот сдержался. Сжал пальцы в кулак, но сдержался.
И спросил:
— Сколько?
— Тысяча цехинов в день.
— Нет.
— Нет? — растерялся Зопчик и посмотрел на Формана. — Но ведь…
— Две тысячи в день, — жестко бросил Вебер. — И плата — авансом. Если хотите, чтобы мы пошли во дворец, гонорар за первый день должен быть у меня через час.
Форман широко улыбнулся.
— Не слишком ли много? — возмутился Ян.
— Если я вам нужен — платите, если нет — разговор окончен.
Зопчик понял, что наемник специально выставляет наглые условия, всё еще надеясь отказаться от контракта, а потому холодно бросил:
— Получите деньги завтра вечером.
— Завтра вечером вы станете правительством, а я останусь бедным иноземным наемником, — зло рассмеялся Феликс. — Кто заставит вас вспомнить об оказанной услуге?
Ему был неприятен Зопчик, ему был неприятен контракт, но отказаться от предложенных денег наемник не мог.
— Ладно, — кивнул Ян. — Через час. Форман, не провожайте меня.
Он поднялся и вышел из «Бочки».
— Рисковый малый, — ощерился Вебер. — Гулять по Альбургу в одиночку…
— На улице его ждут десять менсалийцев, — сообщил Форман. — Не волнуйся за Зопчика — о своей безопасности он думает даже во сне.
Феликс вновь спрятал лицо в тени широкополой шляпы и мрачно спросил:
— Тебе часто говорят, что ты сволочь?
— Но никому это еще не сходило с рук.
— Зачем рассказал Зопчику о моем брате?
— Чтобы тебе помочь, Феликс, только ради этого. — Форман округлил глаза. — Ян очень хотел тебя нанять, но в то же время — сомневался. Мол, бамбальеро не стреляют в бамбальеро и прочая чушь… А этот штрих стал решающим. Тебе нужны деньги, Феликс, деньги для благородного дела, и стыдиться тут нечего.
— А Большой Флим?
— Я должен был доказать, что ты готов на всё. — Форман потрепал наемника по плечу: — Все в порядке, Феликс, ни о чем не беспокойся. Ты получишь огромные деньги, и главное теперь — пережить встречу с Помпилио.
— Да уж…
Форман уловил самую суть — пережить. Пережить встречу… А судя по настойчивости Зопчика, Помпилио уже показал себя во всей красе.
— Сколько народу не пережило? — угрюмо поинтересовался вуленит.
— Понятия не имею.
Однако за выражением лица Форман не уследил, на мгновение, всего на одно мгновение перед ответом его щека дернулась, и Феликс потребовал:
— Не ври.
— Но…
— Они обратились ко мне не просто так, они уже пытались убить Помпилио, и я хочу знать, чем все закончилось? Ну!
— Помпилио был зван на ужин, а около поместья его ждала засада, — неохотно рассказал Форман. — Как ты уже понял, ничего не получилось.
— Сколько народу полегло?
— Тридцать. А гребаные менсалийцы отказались драться. Увидели, что Помпилио впал в бешенство, и рванули прочь.
Гребаные менсалийцы оказались не такими уж и дурнями. Состязаться с разъяренным бамбадао — занятие не для всех, тут нужны твердые суицидальные наклонности.
— Почему он впал в бешенство?
— Его тетку убили и всех адигенов, кто собрался на ужин.
— Понятно… — Вебер покачал головой. — Кажется, я продешевил.
— Ты знал, что придется драться с бамбадао.
— Но я не знал, что его крепко разозлили. — Феликс вновь побарабанил по столешнице: — Сколько человек пойдет во дворец?
— Понятия не имею, — пожал плечами Форман. — Но не думаю, что меньше сорока.
— Менсалийцы будут?
— Вряд ли, — ответил Форман и пояснил: — Наследников должны арестовать загратийцы, то есть — народные дружинники. Иначе получится не революция, а оккупация какая-то.
— Политика?
— Она самая.
— То есть менсалийцы останутся снаружи?
— А почему ты спрашиваешь? — насторожился Форман.
— Потому что мне предстоит драться со взбешенным бамбадао, — угрюмо ответил Вебер. — И я должен знать, на кого могу рассчитывать.
* * *Чужой дом. Чужие вещи. И мир… Когда-то родной, а теперь… А теперь пугающий. Непонятный.
Еще чуть-чуть, и Заграта тоже станет чужой. Как дом и вещи в нем. Как всё вокруг.
Еще чуть-чуть, и Заграта останется в прошлом, превратится в продолжение бессмысленной светской фразы: «Я выросла на…» Превратится в слово.
«Я — адигена, а значит, мир неважен. — Лилиан грустно улыбнулась. — Неважен…»
Ложь.
Знаменитая поговорка говорит не о земле, которую привыкли считать своей, а о самих адигенах. Она говорит о том, что ты останешься самим собой где угодно, что всегда будешь первым. Это поговорка тех, кто ищет, кто идет. А для тех, кто вынужден бросать свой мир, она всего лишь утешение. Очень слабое утешение, потому что для настоящего адигена, не ищущего, но пустившего корни, прикипевшего к своей земле и вложившего в нее душу, мир очень важен. И мир, и мир.
«Теперь моим домом станет Каата. Мощная и спокойная Каата, которую никогда не затрясет, как Заграту».
Никогда.
Лилиан посмотрела на зашторенные окна. И яростно вздохнула, вспомнив увиденную час назад толпу. И сжала кулачки.
«Кого ты обманываешь? Заграта уже не твой дом. Заграта теперь чужая…»
Она принадлежит толпе. Принадлежит людям с факелами и белыми повязками на рукавах. Принадлежит по праву силы, которое освещает ночной Альбург заревом пожаров, наполняет воплями жертв и умывает кровью. Которое спешит взять свое, пока оно в своем праве. Пока право принадлежит силе, пока оно — закон.
Похожий на небольшую крепость особняк устоял. Впрочем, его и не штурмовали — северо-восток Старого города остался в стороне от основных событий. Он видел лишь убегающих солдат, да одно-единственное шествие — толпа торопилась к площади Святого Альстера и не обращала внимания на дома. Однако вид толпы не обещал обитателям северо-востока ничего хорошего, они понимали, что бунтовщики вернутся.
— Вы позволите, адира?
Начальник охраны приоткрыл дверь в любимую гостиную Лилиан и осторожно заглянул внутрь.
— Что случилось?
— Три часа до отбытия цеппеля, адира. Нам пора в сферопорт.
Ее приглашают в последний раз прогуляться по родному миру. Машина ждет, пожалуйте на выход.
— Что происходит в городе?
— Бунтовщики собираются вокруг дворца, адира. Планируют арестовать принцев.
— Это их единственный способ избежать королевской мести, — хмуро произнесла Лилиан. И поднялась с дивана. — Дворец, насколько я помню, охраняют бронетяги?
— Совершенно верно, адира.
— Значит, принцы в безопасности. В крайнем случае они просто покинут Альбург.
Машина ждет, пожалуйте на выход. На прощальную прогулку по бывшему дому.
— По городу ползут слухи, что королевская армия разгромлена, — тихо сообщил телохранитель.
Лилиан вздрогнула.
— Слухи?
— Бунтовщики в этом уверены. — Телохранитель изобразил сочувственный взгляд и закончил: — Мне очень жаль, адира. — Пауза. — Мы ждем внизу.
И вышел из гостиной.
«Королевская армия разгромлена? Этого следовало ожидать! У Генриха не было шанса против Нестора, ни единого шанса, и я знала об этом с самого начала. И Помпилио об этом говорил. Все знали…»
Но почему же стало так пусто? Ведь случилось то, чего все ожидали.
Почему так пусто?
Лилиан вставила в мундштук тонкую папиросу, поднесла спичку и глубоко затянулась.
«Сумеет ли Генрих-младший удержаться?»
У него есть остатки армии и два бронетяга. Вполне достаточно, чтобы вырваться из города, жители которого только что узнали, что им больше некого бояться.
«Но что он будет делать, если вырвется? Куда он вырвется? В сферопорт? Да, ему нужно срочно покинуть Заграту. Понимает ли это двенадцатилетний мальчик? У него наверняка есть советники, которые понимают. Ведь я понимаю! И они поймут. Узнают о разгроме и сразу же прикажут прорываться в сферопорт. Два бронетяга способны пройти даже сквозь дома, а значит, принцы в безопасности. Да. В полной безопасности».
Машина ждет, пожалуйте не выход.
Скажи Заграте «до свидания» и поспеши в свой новый дома — на Каату. Там любящий мужчина и спокойный мир. Там два миллиона цехинов. Машина ждет и цеппель тоже. Здесь ничего не осталось. У трех перепуганных мальчишек есть два бронетяга и остатки армии, они прорвутся. Мы встретимся на Каате.
Лилиан сдавила папиросу в пепельнице, и ее взгляд упал на конверт, что доставил утром Валентин. Конверт с Кааты, в котором лежало дышащее любовью письмо. Красивый конверт, на котором был изображен малый герб дер Саандеров: причудливый щит, разделенный на четыре части, лента с девизом и… ползущая по ленте пчела.
Обязательная адигенская пчела.
Лилиан увидела ее и отдернула руку так, словно нарисованное насекомое могло вцепиться ей в палец.
Пчела.
В дверь вновь постучали — телохранители нервничали. Телохранителям не хотелось задерживаться в Альбурге дольше необходимого.
— Адира, на прилегающих улицах спокойно. Нужно ехать.
Пчела.
Машина ждет. Пожалуйте…
«Пошло все в Пустоту! Я ничего и никому не должна!»
— Адира?
— Очень хорошо. — Лилиан скомкала конверт и бросила его за диван. Бросила спокойным, холодным жестом. Так смахивают со стола мертвую пчелу — небрежно. На красивом лице молодой адигены не осталось и следа сомнений. И голос был тверд: — Подавайте машину.
Заграта осталась в прошлом.
* * *— Сегодня? — переспросил Квадрига.
— В ближайшее время, — уточнил Помпилио. — Мир не имеет значения, Галилей, но мы должны уйти в него до полудня.
Дорофеев кивнул, подтверждая слова адигена, и медленно провел пальцем по штурвалу.
— То есть мы торопимся. — Квадрига почесал в затылке. — Знакомое дело, ипать-копошить…
— Галилей? — Базза приподнял бровь.
— Извините, мессер. Извините, капитан. — Астролог обезоруживающе улыбнулся. — Не сдержался.
От него крепко несло жигой, однако ни Помпилио, ни Дорофеев не обращали на запах внимания. Квадрига мог жевать и мог выпивать, но выражаться в присутствии старших офицеров права не имел.
— «Амуш» выйдет из Альбурга примерно через три часа, — сообщил адиген.
— Я понял.
— Кстати, симпатичный шарфик. — Помпилио с улыбкой покосился на шелковую розовую полоску, украшающую шею Галилея. — На спор надел?
— Я знал, что вам понравится, мессер… — пробормотал Квадрига, раскрывая астрологический атлас Заграты. — Сейчас посмотрим, куда мы сможем уйти…
Они разговаривали на капитанском мостике, из окон которого открывался печальный вид на зарево. На пылающий Альбург. На город, который только что перестал быть столицей королевства.
— Вы верите в разгром королевской армии, мессер? — тихо спросил Дорофеев.
— Главное, что в победу Нестора поверят бунтовщики, — жестко ответил Помпилио. — И начнут действовать.
— Согласен, — подумав, кивнул Базза. — Ждать нельзя.
— Я уже опоздал сегодня. — Лицо адигена закаменело. — Больше подобное не повторится.
Он вышел на мостик, облаченный в бордовый месвар, который, несмотря на золотое шитье, не был ни парадным, ни повседневным. Классическое адигенское одеяние имело много лиц, и сегодня Помпилио отдал предпочтение боевому крою, более свободному, не стесняющему движений. Сегодня Помпилио готовился к войне.
От девятой мачты отошел «Верзийский гонец» — переполненный пассер, направляющийся на Чурсу.
— Можем составить ему компанию, — сообщил Галилей, как раз закончивший изучение атласа. — «Гонец» идет на запад, планирует прыгнуть на Чурсу, а поскольку мы быстрее, то тоже успеем в точку перехода к нужному времени.
— Запад… — Помпилио прищурился. — Другие варианты есть?
— Если пойдем на юго-восток, успеем прыгнуть на Свемлу. Следующие точки перехода станут доступны не раньше вечера. — Квадрига захлопнул атлас и приятно улыбнулся, предоставляя командирам право принять окончательное решение.
— Какая точка дальше?
— Юго-восточная, — тут же ответил Галилей. — Мы едва успеем.
— Но успеем?
— Я знаю, на что способна наша птичка. — Астролог нахохлился, став похожим на недовольного воробья. — Мы успеем.
— Значит, туда и пойдем, — решил Помпилио. — Галилей, прокладывай курс.
— Слушаюсь, мессер.
Адиген повернулся к капитану:
— Базза, вы знаете, что делать.
— Да, мессер, знаю. — Дорофеев внимательно посмотрел на Помпилио: — Удачи вам.
— Спасибо, Базза, но полагаться только на нее я не стану.
Всем без исключения известен и всеми без исключения признан огромный вклад, который внес Хоэкунс в развитие огнестрельного оружия. С самого своего появления бамбальеро требовали от мастеров непрерывного улучшения бамбад: скорострельность, надежность, дальнобойность, мощность… От алхимиков — новых сплавов и боеприпасов. Денег не жалели, поскольку идея «рыцаря, способного в одиночку решить исход сражения», туманила головы, несмотря на всю свою бесперспективность. А раз были деньги — был и результат. Появился патрон, а вслед за ним — нарезное оружие, различные виды порохов и жезарский сплав, новые технологии обработки металлов и новые алхимические соединения. Нет сомнений, что все эти открытия были бы совершены и без Хоэкунса, но мастеров и ученых подгоняло нетерпение бамбальеро.
При этом, как ни странно, «официальное» признание открытия, его одобрение самыми авторитетными, а значит — консервативными, учителями Хоэкунса всегда проходило тяжело. Споры вокруг нарезов шли три недели, столько же потратили на идею патрона. Револьверную схему приняли за пять дней, а вот с магазинной вышла заминка. Появилась она позже револьверной, а потому и рассматривали ее придирчивее, ибо срочная необходимость в многозарядных бамбадах уже отпала. В итоге на вопрос: может ли оружие, изначально сделанное для нужд массовой армии, стать совершенным? — лидеры Хоэкунса дали отрицательный ответ. Не нашли они среди представленных образцов тот, который бы единодушно признали бамбадой.