— Мы очень хорошо заработали, — ровно ответил Феликс.
— Я говорил, что так будет.
— Я помню, мессер. — Вебер глотнул коньяка. — Спасибо.
— Нет, Феликс, тебе спасибо. — Помпилио стал серьезен: — Я благодарен, что ты согласился сопровождать меня. Ты очень помог.
Больше ни слова, потому что этот бамбадао был адигеном, но Вебер понял, что отныне имеет право на одну просьбу.
Он выдержал коротенькую паузу, давая понять, что невысказанное услышано, и весело произнес:
— А мне очень помог слух, который запустил Бабарский. Придуманная им история тронула сердце Зопчика и лишила его последних сомнений на мой счет.
— Твоему брату, наверное, икается.
— У моего брата толстая кожа.
Помпилио не приветствовал криминальные связи суперкарго, но при необходимости пользовался ими. Слух о том, что старший брат Вебера попал в пиратский плен, Бабарский пустил еще до того, как Феликс прибыл в Альбург, пустил с Кааты и позаботился о том, чтобы новость добралась до Заграты сразу на нескольких цеппелях.
— Кстати, о Зопчике… — протянул Помпилио. — Мне жаль, что тебе пришлось нарушить слово.
— Я не нарушил, — усмехнулся Феликс. — Мы говорили в три часа ночи, и Зопчик выразился предельно ясно: «с завтрашнего дня». Так что сегодня я имел право поступать по своему усмотрению.
— Но деньги ты взял, — заметил адиген.
— Полагаете, я должен их вернуть?
— Полагаю, они им не понадобятся.
— Полностью с вами согласен, мессер.
Вебер нерешительно посмотрел на бутылку, на опустевший бокал, после чего — на Помпилио. Тот, не скрываясь, бросил взгляд на часы.
— Я вас задерживаю?
— Нужно поговорить с гостями, Феликс, посмотреть, как расположились принцы и Лилиан.
— Вы позволите мне ненадолго задержаться здесь, мессер? — Уйти из переполненной бамбадами комнаты, так и не прикоснувшись к оружию, Вебер не мог. И никакой бамбальеро не смог бы. — Я хочу…
— Ни слова больше. — Помпилио улыбнулся. — Мой арсенал в полном твоем распоряжении, Феликс. Захочешь опробовать какую-нибудь бамбаду — иди на открытый мостик.
— Благодарю, мессер.
И позабывший обо всем вуленит нетерпеливо шагнул к оружейному шкафу.
Лилиан и принцы получили в свое распоряжение две «гостевые» каюты, находящиеся на офицерской палубе «Амуша». Готовили их, правда, только для детей, а потому потребовалась еще одна разборная кровать, но цепари справились быстро. Минут через десять комнаты были готовы к приему гостей, однако они, только что пережившие опаснейшее приключение, укладываться в постели не спешили. Знали, что не уснут.
Помпилио отыскал их в кают-компании. Молчаливых, грустных, но не подавленных. Не сломленных.
Лилиан сидела на диване, держа в руке бокал с вином — об этом позаботился Валентин. Георг и Густав прилипли к окну, зачарованно наблюдая за проносящимися мимо облаками. Будь их воля, они давно выскочили бы на открытый мостик, однако Лилиан запретила принцам покидать гондолу, и мальчишки подчинились. Генрих же занял кресло в углу. От предложенного Теодором чая не отказался, однако выпить его забыл — полная чашка стояла на столике, — и просто сидел, мрачно глядя на гигантскую лапу пришпы.
Или же мрачно глядя в себя.
Или же вновь переживая последние дни и часы. Вспоминая свои поступки и поведение окружавших его людей. Вспоминая дворец, из которого пришлось бежать, и охваченный огнем город. Вспоминая тех, кто хотел его убить. Вспоминая подданных своего отца.
— Я принял решение идти на юго-восток. Там мы успеем поймать точку перехода на Свемлу.
Двери на цеппеле были смазаны на совесть, двигался Помпилио без лишнего шума, а потому его появление в кают-компании стало для гостей сюрпризом.
— Мог бы постучать, — недовольно заметила Лилиан.
— Извини.
— Ты напугал детей.
— Не напугал!
Однако неожиданно прозвучавшая фраза заставила и Густава, и Георга вздрогнуть. Мальчишки повернулись и тут же, как по команде, юркнули к девушке, уселись на диван справа и слева от нее. Мальчишки понимали, что лысый мужчина — друг, что опасности нет, но инстинктивно тянулись к Лилиан. Хотели быть ближе к ней, к молодой и холодной адигене, вставшей между ними и убийцами.
— Присаживайся, Помпилио, — разрешила девушка.
— Благодарю. — Адиген уселся на скрипнувший стул и положил на стол правую руку.
— Правда, что «Пытливый амуш» — самый быстрый ИР Герметикона?
Лилиан знала ответ, а вопрос задала для того, чтобы дети услышали его от главного на цеппеле человека.
— Мы поймали попутный ветер и делаем почти сотню лиг в час, — медленно произнес адиген. — Ни один другой цеппель, даже ИР, на такое не способен.
— Значит, нас не догонят?
— Не догонят, — подтвердил Помпилио.
— Люблю хорошие новости. — Лилиан одарила адигена прохладной улыбкой.
— Нас будут ждать в точке перехода.
Фраза ударила не хуже бамбады.
— Кто?
— Ты ведь сказал, что «Амуш» быстр!
Генрих — единственный из всех, — никак не отреагировал на появление Помпилио, однако сейчас не сдержался. Генрих показал, что участвует в разговоре, а потому адиген ответил именно ему:
— «Амуш» быстр, маленький принц, но они уже там. Нестор отправил цеппели задолго до того, как мы покинули Альбург.
— Он знал, что ты меня спасешь? — удивился Генрих.
— Он умен. — Помпилио улыбнулся. — И он в меня верит.
— И еще он хочет меня убить, — громко произнес наследник.
Лилиан недовольно покачала головой — ей не нравился разговор, — но промолчала. Лишь младших детей обняла, показывая, что готова защищать их от кого угодно.
— Увы, маленький принц, Нестор должен тебя убить, — размеренно произнес Помпилио. — Не думаю, что он хочет, но таковы обстоятельства.
— А что будешь делать ты?
Генрих хотел задать вопрос спокойно, но не сумел совладать с голосом. Дрогнул его голос, выдав терзающий принца страх. Но кто посмел бы обвинить двенадцатилетнего мальчика в проявленной слабости? Уж точно не Помпилио. Который ответил медленно и веско:
— Я постараюсь этого не допустить.
— Потому что у меня твой перстень?
— Да, маленький принц, потому что у тебя мой перстень.
Лилиан удивленно подняла брови, но вновь промолчала. Георг забрался на диван с ногами и принялся что-то шептать адигене на ухо. Густав же внимательно следил за разговором.
Генрих посмотрел на крупный камень, в центре которого переливалось красное сердце, и тихо поинтересовался:
— А если бы перстень остался у отца, ты поехал бы спасать его?
— К сожалению, маленький принц, перстень никак не мог остаться у твоего отца, — печально ответил Помпилио.
— Почему?
Генрих в упор посмотрел на адигена. Он знал, что имеет право на честный ответ, и он его получил.
— Потому что за возврат положена услуга ценою в жизнь, маленький принц. Но это номинал. За перстень можно купить нечто большее. — Помпилио помолчал. — Мой дорогой друг решил, что твоя жизнь и жизни твоих братьев дороже его собственной. Это его выбор, и ты должен отнестись к нему с уважением.
— Но ведь ты мог спасти отца! — выкрикнул Генрих. — Мог!
— Нет, — ответил адиген, глядя мальчику в глаза. — И мой друг это понимал.
Лгал или нет? Какая теперь разница? Ответ дан, и ответ плохой. Совсем не тот ответ, который мечтал услышать принц, совсем не тот.
До этого ответа в душе Генриха еще теплилась надежда, что всё сложится чудесным образом, что быстроходный «Амуш» доставит их к башне, в которой злобные враги держат схваченного короля, что бесстрашный бамбадао ворвется внутрь и освободит пленника, убьет всех, как сделал это во дворце. А потом они с отцом вернутся в Альбург…
Нет.
Ответ на все мечты — нет. Будет ли все по-старому? Нет.
Нет, нет и нет.
А быстроходный «Амуш» доставит их на Каату, где ждут беглецов дальние родственники и большие фонды в местных банках. Они будут жить. Без отца.
— Я не рыцарь из сказки и не герой на все времена, — тихо произнес Помпилио, глядя на Лилиан. — Я просто человек, который задолжал королю услугу ценою в жизнь. Одну услугу, и как только она понадобилась — я приехал. Я сделал всё, но не могу сделать больше, чем могу.
— Ты рыцарь из сказки, — упрямо сказала девушка. — Ты — герой. Хочешь ты того или нет.
На несколько мгновений в кают-компании стало очень тихо.
Помпилио опустил взгляд к полу и молчал. Густав и Георг прижались к Лилиан, а Генрих вернулся к созерцанию перстня.
Показалось, что разговор закончился вот так, на этой тихой ноте, что Помпилио поднимется и отправится по своим делам, но…
— Я должен отдать тебе перстень?
— Нет, — качнул головой адиген, вставая со стула. — Сначала доберемся до Кааты.
— Я должен отдать тебе перстень?
— Нет, — качнул головой адиген, вставая со стула. — Сначала доберемся до Кааты.
* * *Потерять всё.
Избитая и пошлая фраза. Фраза из трагедии. Громкая, напыщенная, глухая в полной своей безнадежности, жестокая и… какая-то картонная. Она слишком всеобъемлющая, чтобы казаться настоящей. Она подводит итог, ставит точку, а потому театральна. И кажется таковой до тех пор, пока не относится к тебе.
Потерять всё.
Как такое возможно?
Да очень просто. Берешь непобедимую — по загратийским, разумеется, меркам, — армию, ведешь ее на заведомо слабого врага, не слушаешь советников, торопясь продемонстрировать всем свою силу, попадаешь в засаду и… И просыпаешься в плену.
И понимаешь, что кошмар случился наяву. Что ты проиграл не только корону, но и будущее своих детей. Что жизнь твоя, завидная и благополучная, перечеркнута пулеметными очередями, взорвана и растоптана.
Потерять всё.
И сейчас, именно сейчас станет ясно, что ты из себя представляешь.
Генриху II приятно было думать о себе как о сильном и решительном правителе, как о настоящем короле, достойном наследнике великих предков. Он свыкся с этой мыслью и, даже потерпев сокрушительное поражение, не планировал расписываться в слабости. Его всю жизнь звали Гордым, и он собирался доказать, что не зря.
Доказать самому себе, потому что другого судьи у него сейчас не было.
…Посетитель вошел без доклада.
Распахнул дверь, уверенно прошел в комнату, придвинул к койке стул, уселся и мило улыбнулся:
— Добрый день.
— Директор-распорядитель Нучик…
— К вашим услугам, Генрих. — Галанит едва заметно кивнул и с преувеличенным вниманием поинтересовался: — Как вы себя чувствуете? Ваша нога?
— Всё в порядке, — отозвался король.
— Может быть, слабость? Дурное настроение? Не стесняйтесь, Генрих, расскажите. На борту есть медикус, он поможет.
Барон буквально излучал радушие.
— Раньше вы не забывали добавлять «ваше величество», Нучик, — заметил король.
— Потому что раньше вы имели на это право, Генрих, — самодовольно объяснил галанит.
Раньше. До того, как потерял всё. В прошлой жизни, перечеркнутой пулеметными очередями.
Нучик не скрывал животной радости от падения Генриха. Он пришел только для того, чтобы насладиться победой, чтобы втоптать в пыль ненавистного короля, унизить его. И Генрих не испытывал ни малейшего желания подыгрывать галаниту. Но и отказаться от разговора не мог.
— Я должен был догадаться, что за всем происходящим стоит Компания.
— Но вы не догадались, Генрих. Вы не догадались и проиграли. Теперь вы никто. И даже больше чем никто. Теперь вы неудачник, который…
— Думаете, Нестор будет менее твердым правителем, чем я?
— О какой твердости вы говорите? — искренне удивился Нучик. — Всё дело в жадности, милый Генрих, и только в ней. Вы потребовали слишком большую долю, несуразно большую, учитывая ваше положение мелкого правителя захудалого мира, и мы посчитали, что смена политического климата обойдется дешевле. — Галанит подался вперед: — С кем ты решил соперничать, а? Планеты, вроде вшивой Заграты, для Компании даже не завтрак — легкая закуска.
— Вы ввергли Заграту в хаос…
— Выплывет. Наверное.
— … и всё ради нефы?
— Ради золота и власти, кретин, — презрительно скривил губы Нучик. — А нефа поможет… И дело не в ней, Генрих, а в огромном, в безумном ее количестве. Заграта пропитана нефой, копни лопатой — и она потечет. А учитывая положение Заграты, она — настоящее золотое дно. — Барон прищурился. — Двигатели внутреннего сгорания сулят невероятные перспективы: автомобили, аэропланы, мотоциклы, танки… Они перевернут Вселенную, изменят устройство миров и расклад сил. Но им требуется нефа, а эта хитрая субстанция встречается почему-то не на каждой планете. Вот почему нужна Заграта — от нее зависит будущее. Мы исследовали субэкваториальные континенты, те, что в основном состоят из пустынь, и тоже обнаружили нефу. Миллиарды тонн нефы! Ты сидел на золоте, Генрих, и даже не подозревал об этом. — Галанит рассмеялся: — Но теперь это не твоя забота.
— А Нестора, — протянул король.
— Не волнуйся, твоему мятежному кузену весь пирог не достанется. Загратийцы ненавидят адигенов.
— Не понял, — насторожился король.
— Ты ведь ничего не знаешь! — Нучик всплеснул руками. — Генрих, твое бездарное правление вызвало волну народного гнева. Истощенные голодом и лишениями люди восстали против бесчеловечной власти кровавого тирана. Произошла революция, и в настоящий момент мы наблюдаем за историческим событием: рождением демократической Загратийской республики.
— Нет!
— Да! — Счастливый, как насосавшийся крови комар, галанит потрепал короля по плечу. — Загратийцы выгнали тебя, Генрих, дали пинка под зад! Трудовая партия формирует правительство!
— Нет!
— Да!
Всё не просто потеряно — всё безнадежно испорчено. Рухнувшая династия раскрошила Заграту, переломала устои, расчистив дорогу банде жадных оккупантов. И на фоне такого кошмара его личная драма: потеря короны и власти, показалась Генриху мелкой, совершенно незначительной деталью.
— Отныне Заграта принадлежит Компании! — провозгласил счастливый галанит.
Опустошение. Полное опустошение внутри.
Но король нашел в себе силы спросить:
— А Нестор?
Спросил просто для того, чтобы перестал кукарекать барон. Чтобы с его лица хотя бы на несколько мгновений съехала торжествующая улыбка.
— Мы не собираемся терпеть опереточное «инкийское королевство» этого адигенского выкормыша, — откровенно ответил Нучик. — Он свою роль сыграл — отвлек тебя и разбил тебя. Нестор проложил нам дорогу и вскоре сойдет со сцены. А если не сойдет — мы его задавим. Через пару дней, когда власть Народного правительства установится хотя бы в двух-трех провинциях, оно обратится к Компании с просьбой о помощи, и на Заграту тут же прибудет Второй флот.
— И никто не назовет его появление вторжением…
Адигенские планеты Ожерелья утрутся, потому что давным-давно договорились признавать любые действия законных властей миров. И Компания заполучит весомый плацдарм для экспансии в Северный Бисер. Сколько еще Заграт она собирается перемолоть? Наверное, все…
— Мы взяли твою планету голыми руками, не нарушив ни единой договоренности!
— Вы молодцы, — признал король.
— Я знаю, — небрежно ответил Нучик.
Он имел все основания быть довольным собой.
Генрих вздохнул и негромко спросил:
— Что я должен подписать?
— Ничего.
— Ничего? — Король вздрогнул — такого ответа он не ожидал. — А как же отречение?
— Да плевал я на твое отречение, — грубо отрезал галанит. — Ты считаешься убитым, а подлатать тебя я распорядился с одной только целью: хочу лично тебя повесить, адигенская тварь. — Ноздри Нучика раздулись. — Мне доставит исключительное удовольствие вздернуть тебя, как взбунтовавшегося мужика. Не пуля, не плаха и не яд — позорная петля. Вот твоя участь, Генрих. Ты обгадишься на ней…
— Мои дети? — хрипло спросил король.
Он не боялся смерти. Он знал, что обречен, с того самого момента, как очнулся. И обещание позорной казни его тоже не смущало: Генрих думал, что Нучик сыплет угрозами, преследуя какую-то цель. Специально запугивает. Генрих думал, что галаниты нуждаются в его отречении, что у него есть хоть какой-то козырь, и был раздавлен откровенностью барона. А потому не сдержался, потому вопрос прозвучал громко и жалко:
— Где мои парни?
Не яростный рев, а бессильный рык.
— Мы позаботимся о них.
Нучик постарался ответить мимоходом, однако обмануть короля не сумел. Потому что сейчас Генрих ловил каждое слово сердцем и душой. Потому что сейчас речь шла о том, что было куда важнее его собственной жизни.
— Они свободны!
— Мы позаботимся о них, — процедил галанит. — Им не скрыться.
— Они покинули столицу? С кем?
Нучик промолчал, буравя короля ненавидящим взглядом.
— Их спас Помпилио? Конечно! Помпилио!
Лгать не имело смысла:
— Да, — хмуро подтвердил галанит.
«Я потерял не все!»
И в этот момент Генрих понял, что значит быть по-настоящему счастливым человеком. Только сейчас. И не имеет значения, что только сейчас: ведь далеко не всякому выпадает удача испытать мгновения полного, безмятежного и всеобъемлющего счастья.
— Мои парни спасены…
— Мы позаботимся о них, — в третий раз пообещал барон.
Но король его не услышал.
Переговоры окончены. Им нечего друг другу предложить, а значит, пора расставаться. Генрих приподнялся на локте и плюнул Нучику в лицо.
— Будь ты проклят, галанит.