— Будь ты проклят, галанит.
Побагровевший барон вскочил на ноги.
— Я обещаю… я клянусь… я лично удавлю твоих ублюдков! Я начну с самого младшего… Я…
— Они у Помпилио! — расхохотался ему в лицо Генрих. — И если ты приблизишься к парням, он отстрелит тебе всё, что сочтет нужным!
Вторая порция королевской слюны растеклась по физиономии галанита, и озверевший Нучик вцепился Генриху в горло.
* * *«Помпилио сказал, что мы торопимся, а потому приходилось не только выжимать максимум из двигателей „Амуша“, но и ловить попутный ветер. Не спорю: Дорофеев показал себя во всей красе. Он действительно превосходный капитан, чувствующий, или даже предчувствующий, воздушные потоки. Он мастерски менял высоты, перебрасывая „Амуш“ из одного течения в другое, но вот комфортным я наше путешествие назвать не могу. Цеппель дрожал, как похмельный цепарь, и если вы думаете, что изготавливать в таких условиях боеприпасы несложно, то вы ошибаетесь. Меня мутило, я с трудом удерживал равновесие и постоянно хватался то за стол, то за стулья. Я едва не опрокинул „Самовар“, крепко ударился об атанор и разбил три пробирки. Но Помпилио приказал срочно восстановить боезапас, так что приходилось мучиться. А чтобы я не скучал, в лабораторию периодически наведывался Валентин и высокомерно интересовался, почему так мало сделано…»
Из дневника Андреаса О. Мерсы alh. d.— Лево руля на десять!
— Есть лево руля на десять!
— Так держать!
— Есть так держать!
— Руль высоты плюс пятнадцать!
— Есть руль высоты плюс пятнадцать!
Дорофеев командовал, прогуливаясь вдоль окон мостика и не сводя взгляда с облаков: и тех, что приближались спереди, и тех, что охватывали цеппель справа и слева. Он читал загратийское небо, как книгу, и ни разу не ошибся с выбранным направлением, ни разу не позволил «Амушу» снизить предельную скорость.
— Руль высоты ноль!
— Есть руль высоты ноль!
Помпилио следил за действиями капитана из кресла. Идти в каюту адигену не хотелось, общаться с гостями — тоже, и он выбрал мостик, на котором его могли потревожить лишь в самом крайнем случае.
— Мессер!
Спать Помпилио не собирался, но накопившаяся усталость взяла свое — адиген задремал, и негромкий оклик радиста заставил его вздрогнуть.
— Что?
— Вас вызывает Нестор.
— Очень хорошо. — Помпилио выбрался из кресла. — Ты всё подготовил?
— Да, мессер, нужно только нажать на…
— Я знаю, на что нужно нажать. Жди здесь. Нет… Найди Теодора и скажи, что я хочу кофе.
Помпилио прошел в заставленную гудящими приборами радиорубку, взял микрофон, помолчал несколько секунд, собираясь с мыслями, после чего надавил на кнопку и произнес:
— Это Помпилио, прием.
— А это Нестор, — послышался вальяжный ответ. — Доброе утро, кузен. Собрался на Свемлу? Прием.
— Срочные дела заставляют меня оставить Заграту.
— Да уж, дел ты наворотил.
— Я рад, что ты оценил мои скромные усилия.
— Я не держу на тебя зла, Помпилио, — с прежним спокойствием и даже благодушием продолжил Нестор. — Ты имел право на церемонию. Получилось романтично, но искренне.
— Твое имя опозорено.
— Я отрекся от дер Фунье, — сообщил мятежник. — Оно связывало меня с Каатой, а Загратой, по моему глубокому убеждению, должны править загратийцы. Теперь я Нестор Гуда, надеюсь стать основателем адигенской семьи Гуда. — Нестор тихонько рассмеялся. — Мы еще посоперничаем с Кахлесами, Помпилио, обещаю!
— Будет весело… кузен.
Церемония порицания била не столько по отступнику, сколько по его имени, бросала тень на род, и смыть с семьи позор адиген мог только одним способом — отречением. Он отказывался от имени, оставляя прилипшую к нему грязь, и должен был начинать всё сначала. Чистым, но в одиночку. Помпилио догадался, что Нестор давно подумывал о смене имени, и проведенная церемония лишь ускорила неизбежное. Теперь древние правила соблюдены, Нестор повел себя так, как должен был, фактически признал правоту Помпилио, а значит, мог рассчитывать на нормальное к себе отношение.
— Как отнеслись к произошедшему твои галанитские дружки?
— Посочувствовали.
— Глупцы.
— Ты обо всем догадался?
— Я с самого начала не сомневался, что ты нацелился на всю Заграту, но был удивлен действиями Компании. Почему она тебя поддерживает? Даже младенцу ясно, что ты обязательно ее обманешь.
— Они надеются обмануть меня первыми.
— Зная тебя — а они тебя знают, — это большой риск.
— У галанитов не было выбора, — честно ответил Нестор. Помолчал и продолжил: — Три с половиной года назад геологи Компании обнаружили в Азеанской пустыне колоссальные залежи нефы, и Заграта мгновенно превратилась в лакомый кусок. К Генриху прибыл директор-распорядитель Нучик, объяснил ситуацию и предложил хорошие условия сотрудничества — десять процентов от прибыли. Однако мой гордый, но туповатый кузен потребовал половину, чем изрядно разозлил галанитов.
— Но виду они не показали, — уточнил Помпилио.
— Они приняли условия Генриха, но начинать добычу не спешили, занялись подготовительной работой, а заодно исследовали два других континента.
— И готовили переворот.
— С самого начала, — подтвердил Нестор. — Как только я узнал о наглом поведении Генриха, сразу же отправился на Галану и предложил директорам-наблюдателям помощь. Сказал, что лично меня десять процентов вполне устраивают.
— Но почему они тебе поверили?
— Потому что я пригрозил поддержать своего гордого, но туповатого кузена, — рассмеялся Гуда. — Помпилио, я удивлен твоей недогадливостью.
Весомый аргумент: военный талант Нестора и адигенская его жесткость гарантировали бы Заграте спокойствие. Вместо мятежа — поддержка, и у Трудовой партии не осталось бы никаких шансов.
— Почему же ты не поддержал короля?
— Потому что власть должна принадлежать адигенам, — убежденно ответил Нестор. — Все эти расплодившиеся ханы, короли и президенты должны ежесекундно доказывать, что они достойны своего положения. И стоит им допустить хоть малейшую оплошность, мы обязаны без колебаний брать то, что принадлежит нам по праву. Мы всегда первые, Помпилио, и не мне тебе об этом рассказывать.
Потому что нет ничего глупее, чем убеждать лингийца в превосходстве адигенов.
А потому Помпилио лишь проворчал в ответ что-то неразборчивое, и Нестор, улыбнувшись, продолжил:
— Когда я узнал, что этот кретин Генрих оскорбил Компанию, не заручившись поддержкой Ожерелья, я понял, что должен спасать Заграту. Потому что я — адиген и не собираюсь отдавать галанитам свою землю. Я сказал баронам, что представляю весь юг, что мы терпеть не можем Генриха и хотим установить собственную власть. Я сдал им изобретение, которое вынашивал десять лет. Я убедил их в своей лояльности и нарушил слово, которое моя семья дала предкам Генриха. Я всё это сделал, Помпилио, — да! Потому что не собираюсь допускать на Заграте той вакханалии, что творилась вчера в Альбурге. И еще я не позволю Компании превратить мой мир в безгласную и нищую планету, как они поступили с Дунбегой и Кумрой! Я не позволю, потому что знаю, что нужно Заграте!
На несколько секунд в эфире повисла тишина.
Эмоциональная речь Нестора не оставила Помпилио равнодушным, более того, он предполагал услышать нечто подобное, а потому был не особенно удивлен. Он просто не знал, что сказать, поскольку пока еще — пока! — они находились по разную сторону баррикад.
— Кстати, кузен, спасибо, что обезглавил Трудовую партию, — продолжил, после паузы, Нестор. — Мне докладывают, что в Альбурге царит замешательство.
— Насколько я понимаю, долго оно не продлится, — хмыкнул Помпилио.
— Я направил в столицу бронепоезд и девять пехотных полков. За ними следует эшелон с оставшимися в строю бронетягами и моими наемниками.
— Ты доверился Махони?
— Ни у него, ни у его людей нет никакого желания воевать со мной.
— Я их понимаю.
— Спасибо. — Нестор помолчал. — Но есть пятнышко, которое портит до блеска отполированную кирасу. — Еще одна пауза. — Понимаешь, о чем я?
Маленькое ржавое пятнышко, ценою в жизнь.
— Тебе жаль, что трудовики не решили проблему наследников, — негромко произнес Помпилио.
— Я понимал, что толку от этих горлопанов мало, но всё равно надеялся.
— Я не отдам детей.
— Пообещал Генриху присмотреть за ними?
— Да.
— Как видишь, я не в обиде, — вздохнул Гуда. — Но ты ведь понимаешь, что я жду тебя в точке перехода?
— Понимаю.
— Мы будем драться, Помпилио. Мы с тобой.
— Мы адигены, Нестор, — улыбнулся лингиец. — Нам приходилось драться и ради меньшего.
— Согласен. — Гуда вновь помолчал. — Если выживешь, пообедаем как-нибудь?
— Мы адигены, Нестор, — улыбнулся лингиец. — Нам приходилось драться и ради меньшего.
— Согласен. — Гуда вновь помолчал. — Если выживешь, пообедаем как-нибудь?
— Почему нет? — пожал плечами Помпилио и отключил связь.
* * *«Судя по всему, налет на площадь Святого Альстера Дорофеев серьезной операцией не считал. Ты сказал, что всё ограничилось объявлением боевой тревоги и прогулкой в машинное отделение. Но тебе всегда везет.
А вот мне пришлось пережить все прелести подготовки к сражению. И, клянусь Гермесом, никто не делал скидку на то, что я новичок.
Закончив с патронташами, я отправился в каюту, чтобы пару часиков вздремнуть — недосып не лучший фон для плодотворной работы, — но в коридоре столкнулся с Валентином и получил от него перечень срочных дел. „Вы впервые идете в бой, синьор Мерса, так что я составил для вас шпаргалку. К следующему разу потрудитесь выучить ее наизусть“.
Видел бы ты его ухмылку, Олли! Не человек, а сгусток презрительного высокомерия!
Он составил для меня шпаргалку!
Скотина!
В итоге вместо отдыха я проверял огнетушители, ремонтные комплекты, кислородные баллоны, баллоны с гелием… Тридцать семь пунктов, Олли! Хороша шпаргалка, да? На три листа!
Пожалуйста, при случае сделай Валентину какую-нибудь гадость…»
Из дневника Андреаса О. Мерсы alh. d.«Энди! Когда ты злишься, ты такой прикольный!»
Из дневника Оливера А. Мерсы alh. d. * * *— Да, Помпилио, адигенам частенько приходилось сражаться по дурацким причинам, — вздохнул Нестор, отключая связь. — Жаль, что мы сцепились из-за детей — их кровь ты мне никогда не простишь.
Он посидел в кресле, бездумно разглядывая мерно гудящую радиостанцию, повертел в руке микрофон — словно впервые его увидел, — прикоснулся к паре ламп, хмыкнул и громко произнес:
— Входи!
Дверь немедленно отворилась, и в рубку бочком проник вихрастый очкарик, одетый в мешковатую униформу техника. Официально он числился вторым радистом «Длани справедливости», но занимался не только связью. Точнее — совсем не связью.
— Как твои успехи?
— Прибор нуждается в совершенствовании, адир, но он работает! — с воодушевлением ответил очкарик. — Всё получилось именно так, как я предсказывал: я послал радиосигнал, он отразился от цеппеля, вернулся, и я…
— Где «Амуш»? — прервал энтузиаста Гуда.
— Кто?
Нестор вздохнул, но уточнил:
— Цеппель, за которым я поручил тебе следить. Где он?
Он с пониманием относился к талантливым изобретателям.
— А-а… «Амуш»… — Очкарик запустил пятерню в черные вихры. — Десять минут назад он был в сотне лиг от нас, адир. Я даю слово, что…
— Азимут?
— Он идет с севера.
Гуда покачал головой и с улыбкой пообещал:
— Если «Пытливый амуш» действительно придет с севера, у тебя будет столько денег на продолжение исследований, сколько тебе понадобится.
— Почему ты нас не бросила?
Как ни странно, но этот простой и, в общем-то, естественный вопрос до сих пор не был задан. Во дворце Лилиан оказалась минут за пять до появления бунтовщиков. Успела лишь приободрить принцев, сказать, что будет с ними до конца, и отправилась в тронный зал. Последующие события к разговорам также не располагали: перестрелка, бегство, раскачивающаяся в небе корзина… Оказавшись на «Амуше», Генрих-младший погрузился в размышления: вновь и вновь вспоминал только что пережитое приключение, вспоминал последние часы перед ним и последние дни. Вспоминал бунт. Думал об отце. И только теперь, когда Густав и Георг уснули на диване кают-компании — покидать Лилиан они категорически отказались, — Генрих задал вопрос:
— Почему ты нас не бросила?
— Я спрашиваю себя об этом с того самого момента, как телохранители отказались сопровождать меня во дворец, — усмехнулась девушка.
Она шептала: «Почему?», но продолжала идти по обезумевшим столичным улицам, пряталась от одичавших загратийцев в подворотнях, закрывала руками рот, чтобы не вскрикнуть от страха, проклинала всё на свете, вновь спрашивала: «Почему?» и продолжала идти. Она не искала ответ, потому что пока его не было — была злость. А злость на себя не позволяла ей сдаться. Потому что любой четкий и логичный ответ отправил бы ее в противоположном направлении — в сферопорт.
Потому что гордость и здравый смысл несовместимы.
«Почему?»
Нужно ответить, ибо принц имеет право знать.
— Во всем виновата пчела, — грустно улыбнулась Лилиан.
— Пчела? — удивился Генрих.
Он ожидал любого ответа, кроме этого — непонятного.
— Пчела есть на гербе каждого адигенского рода, — объяснила девушка. — И это ответ на твой вопрос: я не могла уйти, хотя собиралась, потому что я — адигена.
«Проклятый конверт…»
Сейчас, когда все ужасы остались позади, а три бокала вина успокоили взвинченные нервы, Лилиан вспоминала о пережитом с улыбкой. И была абсолютно согласна с определением Помпилио: «Дура. Я вела себя, как дура».
Зато она гордилась собой.
— Остальные адигены поспешили уехать, — хмуро заметил Генрих. Его категорически не устроил ответ Лилиан, уж лучше бы она призналась в тайной связи с его отцом! — А некоторые присоединились к Нестору.
— Присяга, которую твои предки заставили принять адигенов, не подразумевала вассальной преданности, — объяснила девушка. — Будь твой отец даром, адигены были бы обязаны защищать его. А так — нет.
— Мой отец — король. Разве этого недостаточно?
— Власть даров для адигенов священна, это единственные люди, кому они обязаны подчиняться. А ваша семья, по адигенским законам, разумеется, была обыкновенной.
— Альстер I был каатианским даром.
— И потому обязан был основать на Заграте Палату Даров, ибо так гласит закон, — отрезала девушка. — Он был обязан разделить планету на дарства.
— Что привело бы к междоусобицам!
— Возможно, — согласилась Лилиан. — Но адигенские междоусобицы неспособны расшатать мир хотя бы потому, что границы дарств определены навсегда, а две короны носить нельзя. И если бы на Заграте было не одно королевство, а три дарства, одолеть ее было бы в три раза труднее.
Генрих отвернулся и некоторое время размышлял над словами адигены.
Разговор принцу не нравился, совсем не нравился, потому что раны его не то что не зажили — они даже не стали затягиваться. Мысли о потерях кровили душу, вызывая то слезы, то припадки ярости, и слова Лилиан, пусть даже справедливые, заставили Генриха злиться.
— Ты сказала то, что должна была сказать адигена. Вы никогда нас не любили.
— А вы ничего не делали, чтобы это изменить, — парировала девушка. — Наши предки заключили взаимовыгодный договор, а сделка не предусматривает любви.
— Так почему же ты пришла?! — выкрикнул Генрих.
Георг заворочался, и Лилиан укоризненно посмотрела на разбушевавшегося принца. Генрих покраснел:
— Извини.
— Ничего страшного. — Девушка поправила накинутый на самого маленького принца плед, и попросила: — Налей мне вина.
Бутылка стояла на столе. Лилиан могла бы дотянуться, но не захотела, и Генрих послушно поднялся, выполняя приказ. И подал адигене бокал красного.
— Пожалуйста.
— Спасибо.
— Теперь ты ответишь на мой вопрос?
— Теперь… — Лилиан пригубила терпкого и вдруг, совершенно неожиданно для самой себя, ответила. Честно ответила: — Понимаешь, Генрих, мой любимый мужчина — герой. Он смелый и решительный. Он настоящий адиген…
— Как Помпилио? — перебил девушку принц.
— Да, — поколебавшись, ответила Лилиан. — Как Помпилио. — Помолчала и продолжила: — Мой любимый мужчина никогда не позволил бы мне так рисковать, но вчера его не было рядом. Вчера я была одна. Я собиралась ехать в сферопорт. Я хотела ехать в сферопорт, Генрих, очень хотела… А потом я увидела пчелу, вспомнила моего адигена и поняла, что он ни за что не уехал бы…
Принц затаил дыхание.
— И я подумала, что рядом с настоящим адигеном должна быть настоящая адигена, — тихо закончила девушка, не глядя на мальчика. — Извини, Генрих, я вернулась во дворец не ради тебя и не ради твоего отца. Не во имя верности и не во имя чести. Я вернулась во дворец ради себя.
— Мы всё равно этого не забудем, Лилиан, — негромко пообещал принц. — Никто из нас не забудет.
— Это всё пчела, — улыбнулась девушка. — Это всё проклятая пчела.
— Это гордость, — не согласился Генрих. — А моя семья всегда знала в ней толк. — И поднялся на ноги: — Мне нужно пойти на мостик.
— Подняться на мостик, — поправила его Лилиан. — Цепари говорят: подняться на мостик…
— Они ждут, что мы пойдем по прямой, проложим оптимальный маршрут из Альбурга к точке перехода и появимся с запада. Это логично, поскольку у нас было мало времени. Но нам удалось как следует разогнать «Амуш», и я приказал совершить маневр. Мы сделаем дугу и выйдем к точке перехода с севера. — Дорофеев помолчал. — Это единственная хитрость, мессер, которая нам по силам. Всё остальное в руках Добрых Праведников. Если хоть один из них соберется сегодня на Заграту.