«Что еще за Рэйчел Норт?» — подумал я.
Потом впечатал ее имя в поисковую строку «Google», и спустя какое-то время мы встретились.
Я зашел к ней домой. Дом Рэйчел был самым обычным и располагался неподалеку от моего. Она рассказала мне всю свою историю со дня взрыва и до того момента, когда собравшиеся в пабе начали орать друг на друга. Для нее все уже закончилось. Больше связываться с ними она не намеревалась. Ей надоело быть под прицелом у сумасшедших. Она собирается закрыть свой блог и больше не желает воспринимать себя как жертву.
На прощание Рэйчел сказала:
— Теперь я знаю, что реально существую. — Она взглянула на меня. — Все те, с кем я тогда встретилась в вагоне метро, знают, что я существую. Я вышла из взорванного вагона вся в крови, в дыму, с осколками стекла в волосах и обломком металла в запястье. Меня фотографировали. Я давала показания полиции. В больнице мне зашивали раны. Могу предоставить десятки свидетелей, которые знают, что я была в поезде и что реально существую. И что я действительно та, за кого себя выдаю.
— Вне всякого сомнения, вы реально существуете, — заметил я.
На какое-то мгновение на лице Рэйчел мелькнуло выражение явного облегчения.
Я послал Дэвиду Шейлеру электронное письмо, в котором спрашивал, не хотел бы он встретиться со мной, чтобы побеседовать о Рэйчел Норт.
«Да, конечно», — ответил он.
Мы встретились несколько дней спустя в кафе неподалеку от Эджвер-роуд. Шейлер выглядел усталым, не совсем здоровым, потерявшим форму, но больше всего меня поразило то, насколько быстро он говорит. Создавалось впечатление, что Дэвид просто не способен сдерживать бьющий из него обильный фонтан слов.
Правда, в самом начале нашего разговора он говорил не так быстро. Именно тогда я и задал ему вопрос о его прошлом — о том, как он попал на работу в «МИ-5». Дэвид улыбнулся, немного расслабился и начал рассказ. Его история напоминала увлекательную легенду.
— Я искал работу и натолкнулся на объявление в «Индепендент» под заголовком «Годо не придет», — начал свою историю Шейлер. — А так как мне приходилось читать эту пьесу [8] и по-английски, и по-французски, я невольно обратил на него внимание. У меня сложилось впечатление, что им нужен журналист, и я послал свое резюме.
Резюме у Шейлера было хорошим, но отнюдь не блестящим. Он окончил университет в Данди, где редактировал студенческую газету, затем занимал менеджерские должности в нескольких мелких издательствах, которые одно за другим прогорали… Тем не менее его пригласили на собеседование. При первой встрече все выглядело весьма обыденно.
Но второе собеседование вышло небанальным.
— Оно проходило в здании без каких-либо вывесок на Тоттенхэм-Корт-роуд в Лондоне. Здание было абсолютно пустым. В нем не оказалось никого, кроме одного парня-администратора и того человека, кто проводил со мной беседу. Он напоминал классический образ офицера разведки: высокий, аристократического вида, с зачесанными назад седеющими волосами, в костюме в тонкую полоску. И вот я сижу в странноватом здании, а тот парень задает мне разные вопросы.
Дэвид, как и я, миллион раз проходил по Тоттенхэм-Корт-роуд. Это ничем не примечательная улица: не слишком дорогие магазины и редакция журнала «Тайм-аут». Меньше всего здесь ожидаешь за какой-нибудь дверью без вывески отыскать вход в параллельную шпионскую вселенную.
— И какие же вопросы он вам задавал? — спросил я.
— Был ли я религиозен в двенадцать лет, как формировались мои политические взгляды в подростковом возрасте, каковы основные вехи на моем жизненном пути, что наиболее ценного я сделал в своей жизни… Беседа проходила на гораздо более высоком уровне, чем обычное собеседование при приеме на работу. Он задал мне вопрос относительно этических принципов разведывательной деятельности. И еще постоянно спрашивал: «Как вы думаете, где вы находитесь?» Мне не хотелось отвечать на его вопрос. Не хотелось выглядеть идиотом. Но он продолжал задавать один и тот же вопрос. Наконец я сдался и спросил: «Это «МИ-5»?». «Ну, конечно», — ответил он.
Вскоре после описанной встречи у Дэвида началась мания преследования. А не является ли все это какой-то сложной шарадой, специально разработанной кем-то для того, чтобы уничтожить его?
— Я представлял, как он говорит, обращаясь ко мне: «Мы давно собирались вас ликвидировать. Мы выслеживали вас. И вот теперь вы попались!» — со смехом признался Дэвид.
Я тоже рассмеялся и воскликнул:
— У меня тоже очень часто бывают такие мысли! Правда-правда! Даже очень часто! И могут подолгу меня преследовать…
(Кстати, на «синдром навязчивых идей» можно нередко натолкнуться в справочнике «DSM-IV». Он считается характерным для обсессивно-компульсивного расстройства, для генерализованной тревожности и т. п. — словом, для всех расстройств, связанных с повышенной активностью миндалевидной железы. Ранее я считал их положительным явлением: ведь, по моему мнению, журналистами должны владеть навязчивые идеи и мания преследования, не так ли? Но когда я прочитал о «навязчивых идеях» в «DSM-IV», то немного испугался — а вдруг это действительно серьезное расстройство?.. Меня такие «идеи», к счастью, преследуют не постоянно. Только иногда. Возможно, одна навязчивая мысль в неделю. Или даже реже.)
В «МИ-5» Дэвиду предложили работу. Позже он спросил, сколько еще человек было принято с помощью объявления «Годо не придет». Ему ответили: нисколько. Ни одного человека, кроме него.
В первый же день на новой службе Шейлер обнаружил, что работать ему предстоит в кабинете, в обыденной и весьма банальной обстановке, совсем не похожей на ту, какой представляли себе его друзья, одержимые теорией заговоров. (В те времена, конечно, Дэвид не имел никакого отношения к теориям заговора. Он приобщился к ним значительно позже, когда покинул не столь уж чарующий мир тайных элит и вернулся в обыденную жизнь.)
— Это был абсолютно обычный кабинет, — сказал он. — У вас имелась корзина для входящих бумаг и корзина для бумаг исходящих. И в вашу задачу входила обработка информации. Единственное отличие от работы рядового клерка заключалось в том, что ваша ошибка могла стоить кому-то жизни. И я счастлив, что был одним из тех, кто делал мир более спокойным, участвуя в предупреждении серьезных терактов. В общем, работа была вполне достойная. Но в ней были свои странности. К примеру, там заводили дела на самых разных людей, типа Джона Леннона, Ронни Скотта, и на большинство из тех, кто со временем занял министерские посты в правительстве лейбористов. Людей обвиняли в сочувствии коммунизму по самым глупым причинам. Даже завели дело на двенадцатилетнего мальчугана, написавшего в ЦК коммунистической партии письмо с просьбой предоставить ему информацию для сочинения по коммунизму, которое парню задали в школе. На него приклеили ярлык сочувствующего коммунистам.
— А смог бы этот мальчишка когда-нибудь узнать, что в «МИ-5» на него заведено дело? — спросил я.
— Нет. Конечно, нет, — ответил Дэвид.
Время от времени Шейлер, правда, выходил и на оперативную работу, но не часто.
— Однажды я отправился на демонстрацию, переодевшись анархистом. Какой-то парень сунул мне в руку листовку — «Что вам известно о Союзе против выборов?». Именно этот союз я тогда и изучал в «МИ-5». И мне хотелось ему ответить: «Намного больше, чем тебе, дружище!».
Мы беседовали с ним о его знаменитой секретной встрече с PT16B по поводу покушения на Каддафи, о бегстве в Европу, о месяцах, проведенных на французской ферме, об аресте и заключении. В конце концов, наш разговор перешел на Рэйчел Норт. Шейлер был, по его словам, уверен в том, что ее на самом деле не существует.
— Позвольте мне рассматривать Рэйчел Норт в качестве составной личности, созданной «МИ-5», — сказал Дэвид. — «Рэйчел Норт» — как раз то, чем занимаются многие разведки.
— Но вы же встречались с ней лично, — возразил я.
— Да, знаю, я встречался с ней лично, — ответил Шейлер. Внезапно он заговорил быстрее и намного громче: — Она действительно может существовать как вполне реальный человек, но это не означает, что за ней не стоят пятеро других людей, которые пишут в Интернете от ее имени.
— Ну, это уж вы загнули! — заметил я.
— Вам стоит внимательнее просмотреть ее многочисленные посты, — возразил Дэвид. — Представьте, сколько текста Норт могла напечатать за один раз.
— Да, печатала она очень много, — согласился я. — Вне всяких сомнений.
— Люди, принадлежащие к нашему движению, пришли к выводу, что от нее исходило слишком много постов, чтобы можно было всерьез поверить, что они написаны одним человеком.
— Ну, вы же знаете этих блогеров, — сказал я. — Они все пишут и пишут, пишут и пишут. Я не могу понять зачем, ведь им не платят.
— Ну, это уж вы загнули! — заметил я.
— Вам стоит внимательнее просмотреть ее многочисленные посты, — возразил Дэвид. — Представьте, сколько текста Норт могла напечатать за один раз.
— Да, печатала она очень много, — согласился я. — Вне всяких сомнений.
— Люди, принадлежащие к нашему движению, пришли к выводу, что от нее исходило слишком много постов, чтобы можно было всерьез поверить, что они написаны одним человеком.
— Ну, вы же знаете этих блогеров, — сказал я. — Они все пишут и пишут, пишут и пишут. Я не могу понять зачем, ведь им не платят.
— У меня также вызывает подозрения и тот факт, что Норт отказывается от участия в пресс-конференции относительно событий 7 июля, — продолжал Дэвид. — Почему она не желает, чтобы ее спокойно и подробно расспросили о том, что тогда произошло?
— Но ведь она же была в том вагоне! — не вытерпел я. — Она была в ВА-ГО-НЕ. Неужели вы действительно хотите, чтобы человек, который оказался почти в эпицентре взрыва, отвечал на вопросы тех, кто сутки напролет сидит в Интернете, и позволил убедить себя, что в поезде не было никакой бомбы?!
Мы злобно смотрели друг на друга. Я выиграл раунд. Но тут Шейлер улыбнулся, как будто намекая на то, что у него есть козырь и посущественней. Наступил момент, говорила его улыбка, перейти к по-настоящему серьезным аргументам.
— Когда Рэйчел Норт пришла на одно из наших собраний, — сказал он, — у меня возникло впечатление, что в ее поведении имеются признаки… — Он сделал паузу. — Психического заболевания.
— Вы намекаете на то, что Рэйчел Норт психически больна? — переспросил я. Это был удар ниже пояса.
— Меня поразило то, с каким неистовством она набросилась на меня, — сказал Дэвид. — Норт вскочила с места, подбежала ко мне и начала орать. Во всем ее поведении было что-то ненормальное …
— Да просто она считала происходящее безумием… — попытался я возразить.
— Она не пожелала даже взглянуть на доказательства, — перебил меня Дэвид. — Точно так же, кстати, как и вы, Джон. Точка зрения, не принимающая во внимание свидетельства противоположной стороны, считается предвзятым мнением. Говорить, что теракт 7 июля есть дело рук мусульман — тех троих парней из Лидса и одного из Эйлзбери, — настоящий расизм, Джон. Расизм! Расизм! Полагая, что это совершили именно они, вы проявляете себя как откровенный расист по отношению к мусульманам.
Повисло молчание.
— Ладно, хватит, заткнитесь, вы меня уже достали, — пробормотал я.
В тот вечер я позвонил Рэйчел и сообщил, что встречался с Дэвидом Шейлером.
— И что же он сказал? — спросила она.
— Что вы либо не существуете, либо психически больны.
— И все из-за той идиотской встречи… По их версии, я якобы вышла на сцену и начала опровергать их бред. Но это же не так! Все вдруг начали орать. Вся комната буквально взорвалась криком. Мне, конечно, пришлось повысить голос, чтобы меня было слышно. Однако они продолжали вопить. И я тоже кричала…
Полный вариант моего интервью с Дэвидом Шейлером через несколько недель транслировали на «Радио-4 Би-би-си». За несколько часов до его выхода в эфир у меня началась паника. Наверное, функция моей миндалевидной железы зашкаливала. Не открыл ли я своей последней фразой, обращенной к Дэвиду Шейлеру, ящик Пандоры? Не вызову ли обнародованием нашего с ним разговора ненависть со стороны участников «Движения за правду о 7 июля»? Не начнут ли они преследовать меня так же, как они преследовали Рэйчел? Но я уже ничего не мог изменить. Механизм был запущен. Где-то внутри здания Би-би-си пленку уже вставили в магнитофон и вот-вот начнется эфир.
На следующее утро мне было очень страшно открывать свой почтовый ящик в Интернете. В конце концов я все-таки решился. И — к огромной своей радости — обнаружил, что он заполнен благодарностями от слушателей. Все сходились в одном: я нанес серьезный удар по абсурду от лица сторонников рационального мышления. Было очень радостно. Всегда приятно, когда тебя хвалят за умение рационально мыслить. Интервью с Шейлером стало одним из самых популярных в моей карьере. Публика была в восторге. Участники «Движения за правду о 7 июля» вообще проигнорировали интервью. Моя миндалевидная железа пришла в норму. Жизнь продолжалась.
Прошло несколько месяцев. И вдруг Дэвид Шейлер стал чрезвычайно популярной фигурой. На «Радио-2 Би-би-си» он выступал в «Джереми Вайн шоу», а на «Радио-5 Би-би-си» — в «Стивен Нолан шоу». Ему был посвящен двухстраничный разворот в «Нью стейтсмен». Причина упомянутой внезапной популярности заключалась в том, что он создал совершенно новую и чрезвычайно неожиданную теорию.
…
«Я спросил у Шейлера, правда ли, что он полагает, будто в терактах 11 сентября вообще не участвовали самолеты. (Его подруге Энни) Мэчон явно стало не по себе от моего вопроса. «Да, черт возьми, именно это я и собираюсь сказать, — говорит он ей. — Да, я думаю, что никакие самолеты не участвовали в событиях 11 сентября». Но мы же все собственными глазами видели, как два самолета врезались в башни Всемирного торгового центра! «Единственное возможное объяснение, — отвечает Шейлер, — заключается в том, что на самом деле мы видели ракеты, окруженные голограммами, благодаря которым они становились похожи на самолеты. Если вы внимательно просмотрите отснятый материал кадр за кадром, то увидите, как ракета, формой напоминающая сигару, врезается в здание Всемирного торгового центра». Должно быть, он заметил, что у меня отвисла челюсть. «Да, я, конечно, понимаю, что это звучит дико, но именно такова моя точка зрения, и я в ней убежден».
Брендан О’Нил, «Нью стейтсмен», 11 сентября 2006 г.Дэвид Шейлер присоединился к довольно немногочисленному экстремистскому крылу «Движения за правду об 11 сентября», сторонники которого считали, что в трагедии не участвовали самолеты, и журналисты, которые раньше воспринимали названную организацию как некую банальность и особенно не стремились освещать ее деятельность, теперь вдруг заинтересовались ею.
Я позвонил Шейлеру.
— Нет никаких свидетельств использования самолетов, кроме нескольких путаных сообщений свидетелей, — решительно заявил он.
— И… — начал я.
— …И явно сфальсифицированный отснятый материал, — перебил меня Дэвид.
— Но этот отснятый материал транслировался непосредственно с места событий, — возразил я.
— А вот и нет, — запротестовал Дэвид. — Он шел с некоторым временным опозданием.
— У вас не возникло никаких проблем с вашей подругой и с более консервативными элементами в «Движении»? — спросил я.
Я услышал, как Дэвид тяжело вздохнул.
— Да, — признался он, — они просили меня не распространять теорию голограмм. — Он немного помолчал. — В «Движении» даже появилась тенденция отмежеваться от меня.
Я чувствовал, что он сильно уязвлен, хотя и делал вид, что ему наплевать.
— Джереми Вайн, Стивен Нолан — ведущие очень престижных передач, их слушают миллионы людей, — заметил Дэвид.
— Вы нужны Джереми Вайну и Стивену Нолану только потому, что ваша теория отдает скандальным безумием, — сказал я.
Шейлер возразил, что его теория абсолютно реалистична и что касается голограмм, это только начало. Разрабатываются планы, заявил он, «операции “ложного флага”», в которой будут использоваться голограммы, создающие впечатление полномасштабного вторжения инопланетных сил».
— Кому же и с какой целью нужны подобные вещи? — спросил я.
— Чтобы ввести военное положение по всей планете и лишить нас всех гражданских прав, — ответил Дэвид.
На самом деле мысль о том, что правительства могут в один прекрасный день использовать голограммы, чтобы ввести население своих стран в заблуждение, не столь уж безумна, как может показаться на первый взгляд. За несколько лет до того мне попался доклад, подготовленный в Академии ВВС США и каким-то образом просочившийся в открытую печать. Он был озаглавлен так: «Несмертельные виды вооружений: терминология и характеристики». В нем перечислялись все виды экзотического оружия, которые либо уже разрабатывались, либо планировались к разработке в Министерстве обороны США. Один из разделов назывался «Голограммы».
…
ГОЛОГРАММА «СМЕРТЬ».Использование этой голограммы позволяет напугать объект до смерти. Пример: наркобарон, страдающий от заболевания сердца, видит рядом с кроватью призрак своего покойного конкурента и умирает от ужаса.
ГОЛОГРАММА «ПРОРОК».Проецирование изображения древнего бога на здание законодательного собрания вражеского государства, средства связи которого были захвачены и используются против него в ходе массированной психологической операции.