— Я зарыл урну там, у камней, — услышал я его слова. — Тогда здесь все выглядело совсем по-другому, но я уверен: это то самое место.
Тогда. Ну, конечно! После того как он насмерть разбился, он был больше не в состоянии опять откопать сердце, и оно так и пролежало свыше ста лет здесь, в этом тайнике, в том случае, если его, между делом, не отыскал кто-нибудь другой.
Выглянув из-за кустов, я увидел, как Элла вынула из-под куртки совок, который возила с собой в Стонхендж. Она действительно все предусмотрела.
— Как она выглядит, эта урна? — спросила она.
— Из свинца, с магическими символами на крышке. Но не забудь, она — моя!
— Разумеется, — заверила его Элла и принялась копать.
Алейстер стоял прямо позади нее. Пока он пожирал Эллу своими привиденческими глазами, мне было очень трудно усидеть в укрытии, но я пообещал ей, что выйду только тогда, когда она окончательно убедится, что маленький мерзавец привел ее туда, куда надо.
«Не прикасайся к ней, Алейстер Йиндрих! — думал я. — Не смей!»
«Да он и не может к ней притронуться, дурачина!» — отвечал я сам себе, но это не слишком помогало.
— Ну, я ничего не вижу. Ты уверен, что это было здесь? — спросила Элла через некоторое время.
— Да, абсолютно уверен. Она должна быть там.
Элла с новой силой воткнула совок во влажную от дождя землю. У меня было такое чувство, что она копает уже целые часы, как вдруг я услышал глухое звяканье металла о металл. Элла отбросила совок и запустила руки в глубокую яму, которую она разрыла.
— Вот она! — воскликнула она. — Урна! Как ты и сказал.
— Вот видишь! — От гордости Алейстер просиял в темноте, как будто украсть сердце мертвого человека было величайшим подвигом. — Итак? — промурлыкал он. — Где мой поцелуй?
Элла бросила на него презрительный взгляд.
— Прежде всего я должна увидеть сердце. Что, если там, внизу, всего лишь старая коробка из-под печений?
Бледное лицо Алейстера покрылось пятнами гнева:
— Это — СЕРДЦЕ, и ты сейчас же меня поцелуешь!
Элла выпрямилась. Она ведь была выше его.
— Ах так? И как же это сделать? Ты ведь — привидение. Но даже будь ты из плоти и крови, я скорее перецеловалась бы со всеми жабами моей бабушки, чем с тобой.
Он попробовал было ее обнять. Но его руки прошли через ее тело насквозь. Попытка Эллы его оттолкнуть, разумеется, тоже не увенчалась успехом.
— Оставь ее в покое, грязный мертвый воришка! — закричал я и так поспешно выбрался из-за кустов, что ногой угодил прямо в свежевыкопанную яму.
Вынимая ногу обратно, я подвернул себе щиколотку, но все же худо-бедно умудрился встать на защиту Эллы. Она бросила на меня полный облегчения взгляд, стоивший щиколотки.
— Доставай сердце! — сказал я ей, не спуская при этом глаз с Алейстера. — А с этой мелкой мразью я разберусь сам!
Звучало это залихватски, но у меня не было даже отдаленного представления, как это осуществить. Конечно, я мог бы вызвать Лонгспе. Но дерзнул ли бы я и дальше называть себя всерьез его оруженосцем, если бы не решился вступить в бой с привидением, бывшим на полголовы ниже меня?
Алейстер принял цвет заплесневелого апельсина и затрясся от гнева.
— А ТЫ здесь что забыл? — набросился он на меня, в то время как его глаза превратились в пару горящих углей. — Это тебя проклятый рыцарь прислал?
— Даже если так? — парировал я в ответ. — Это ведь все еще его сердце или как?
— Я убью тебя! — завизжал Алейстер. Его голова между тем уже светилась, как тыква на празднике Хеллоуин.
— Да у тебя ведь ничего не получится! — возразил я насмешливо. — И можешь мне поверить, я знаю, о чем говорю. В последние дни я имел предостаточно дел с тебе подобными.
В этот момент позади меня Элла издала возглас восхищения.
— Йон, оно — у меня! — воскликнула она.
Урна, которую она держала в руках, была из серого металла — из свинца, как сказал Алейстер, — и ее покрывали какие-то символы. Ее вид заставил меня об Алейстере совершенно забыть. Когда он прыгнул на меня, Элла крикнула мне в знак предупреждения, но было уже слишком поздно. Его бледное тело слилось с моим, а ярость его затопила мне сердце и разум таким количеством картин и звуков, что я даже имени своего больше не мог вспомнить.
— Пусти его! — услышал я Эллин крик.
Я почувствовал, как она, желая меня защитить, обняла, и холод Алейстера постепенно уступил ее теплу.
— Йон! — крикнула она. — Йон! — и вернула мне назад мое имя.
Алейстер исчез так же внезапно, как и напал на меня, и я, дрожа, сидел на коленях на мокрой земле и чувствовал себя ужасно глупым и уж во всяком случае не заслуживающим быть оруженосцем у рыцаря.
— Я должен был догадаться! — бормотал я в гневе. — Я должен был отпрыгнуть в сторону, или скрестить руки, или…
— Забудь! — сказала Элла и помогла мне подняться на ноги. — Меня он точно так же застал врасплох. Подлый маленький мерзавец, надеюсь, мы его больше никогда не увидим.
Урна лежала все еще там, где Элла выпустила ее из рук, чтобы прийти мне на помощь. Она была похожа на старомодную вазу для цветов. Элла подняла ее и протерла рукавом.
— Черная магия, — сказала она, когда я уставился на покрывавшие ее символы. — Не беспокойся. Цельда говорит: она действует только в том случае, если в нее веришь. Пойдем обратно к воротам. Мэт уже наверняка волнуется.
О Бородае я, естественно, совершенно забыл. Когда мы шли мимо епископальной резиденции (нет-нет, в темноте она вовсе не похожа на школу), за одним из окон мне померещилось гневное мерцание, а в моей голове раздался звон стекла и крик падающего сквозь морозный зимний воздух и разбивающегося насмерть Алейстера Йиндриха.
Еще сегодня у меня иной раз неожиданно, словно жирный отпечаток пальца, всплывает воспоминание, оставленное Алейстером в моей голове.
Ничего в этом нет хорошего. Можете мне поверить.
XVIII
Вечерняя песнь
Когда мы подошли к воротам, за ними нетерпеливо метался Бородай: туда-сюда, словно тигр в клетке.
— Это же тянулось целую вечность! — ворчал он. — Как вы думаете, что из меня сделают ваши матери, если узнают, что я здесь послушно дожидаюсь вас у ворот, в то время как вы встречаетесь среди ночи с призраком? И не надо мне опять рассказывать, что он был совсем малюсенький!
— От меня мама ничего не узнает, — заверил его я, перемахнув через ворота. — А кроме того, сейчас всего лишь десять вечера.
— Правильно, — сказала Элла и протянула мне через решетку урну. — Успокойся, Мэт. У нас правда все идет по плану.
Конечно, это было враньем. Но Бородай и без того ничего из сказанного Эллой не расслышал. Он видел перед собой только урну.
— Нашли? — пробормотал он.
Я кивнул и крепко прижал урну к груди. Все было хорошо. Хотя я все еще чувствовал себя до омерзения заалейстеризированным.
— Мы должны рассказать об этом Лонгспе, — сказал я Бородаю. — Но тебе лучше подождать нас в сторонке. Вдруг Алейстер опять пожалует.
После этого мы направились с Эллой к собору.
Он потащился за нами. Ясное дело.
— Ну к чему? Тебе нельзя с нами! — Я изо всех сил старался быть любезным. В конце концов в Килмингтоне он предпринял попытку спасти Эллу. Хотя при этом взялся за дело довольно неумело.
— Ах вот как? Почему же нельзя?
«Потому что Лонгспе — мой», — хотел было я ответить. Но я, конечно, знал, что это звучит по-детски. Его ответ, однако, был тоже не лучше.
— Я просто хочу его еще раз увидеть!
— Зачем? Если ты хочешь увидеть привидение, иди назад и любуйся на Алейстера.
— Но он ведь не рыцарь! — выпалил Бородай, с такой силой залившись краской, что она полыхала даже в темноте. — В Килмингтоне я видел его всего лишь вскользь.
— Да он прежде всего вообще не придет, если ты…
— Прекратите, — перебила нас в нетерпении Элла. — Совершенно не важно, пойдет с нами Мэт или нет. Лонгспе скорее всего не покажется.
Она указала на окна в соборе. Через стекла наружу струился свет, и я вспомнил, что Ангус рассказывал что-то такое о концерте, к которому готовились певчие. Я разочарованно посмотрел на урну, но Элла взяла меня за руку.
— Мы обо всем расскажем ему несмотря ни на что, — сказала она. — Как-нибудь, а он нас да услышит.
* * *Мы проскользнули внутрь через южный вход, чтобы репетирующие хористы нас не заметили. Мы с Эллой были немыми, как камни, а вот Бородай просто никак не мог держать рот на замке.
— Посмотрите на эти колонны! — шептал он. — Знаете ли вы, что они сгибаются под шпилем башни, потому что она для них слишком тяжелая?
— Да, знаем, — шепотом ответил я, но это ничуть не подвигло его замолчать.
— А историю, как нашли место для собора, знаешь? — не унимался он.
— Да, знаем, — шепотом ответил я, но это ничуть не подвигло его замолчать.
— А историю, как нашли место для собора, знаешь? — не унимался он.
— Разумеется, — прошипел я, — и крепче прижал урну к груди.
За колоннами показался саркофаг Лонгспе.
Элла ободряюще подтолкнула меня.
— Иди же, — прошептала она мне. — Тебя он наверняка услышит!
Хористы пели так, словно это с неба спустился рой ангелов. Мне все еще трудно было поверить, что подобные звуки изливались из уст Ангуса. Тут же мирно возлежал каменный образ Лонгспе, как будто убаюканный их пением. Я протиснулся между колоннами и склонился над гробом.
— Надеюсь, ты слышишь меня! — прошептал я. — Кажется, мы нашли твое сердце. И завтра мы отвезем его в Лэкок, к могиле твоей жены. Урна запечатана, потому мы ее еще не открывали, но…
Громкий голос заставил меня резко замолчать:
— Эй, Йон! Что ты здесь делаешь, черт побери?
Я и не заметил, как хористы кончили петь. Они вылетели с клироса, как стая вспугнутых птиц, и Ангус был самый крупный из них и самый шумный. Когда он меня окликнул по имени, все взгляды обратились на меня, а я стоял там, прижимая к груди урну, и желал, чтобы они все сгинули куда подальше.
— Где тебя носило, Уайткрофт? — воскликнул Ангус, игнорируя упрек в глазах их дирижера, и порывисто, словно щенок, стал прокладывать себе дорогу между рядами стульев. — Мы со Стью начали уже беспо…
Обнаружив позади меня Эллу, он резко остановился.
— Эй, это… — начал заикаться он, заливаясь краской. — Привет, Элла.
— Привет, — ответила она и наградила его таким ледяным взглядом, что мне даже стало его жаль.
Но Ангус этого взгляда не заметил. Он обнаружил урну.
— А это что такое?
— Ничего! — ответил я, пряча урну за спину.
И тут… Да, нельзя этого отрицать… Бородай пришел мне на выручку.
— Здравствуй, — сказал он, выйдя из-за колонн и протянув Ангусу руку. — Йон был последние несколько дней у меня. Я — его будущий отчим. А ты, полагаю, его сосед по комнате?
— О, здравствуйте, — засуетился Ангус, нервно поглядывая в мою сторону, — здравствуйте, мистер Боро… то есть мистер…
— Литтлджон, — сказал Бородай, пока Ангус наверняка задавался вопросом, почему, к дьяволу, я прозвал Бородаем человека, на чьем подбородке нельзя было обнаружить ни малейших следов оволосения. — Я — Эллин дядя и я только что показывал Элле и Йону мое любимое надгробие в кафедральном соборе. Этот саркофаг — один из самых впечатляющих примеров средневекового ваятельного искусства.
— Да, Боно… то есть мистер Рифкин нам это уже объяснял, — пробормотал Ангус, снова обращая взгляд на Эллу.
Бородай продолжил разговор о средневековом искусстве и о надгробных памятниках в соборе. Он делал действительно все от него зависящее, но я знал: Ангус думал только об одном — как он растормошит Стью и расскажет ему, что опять видел меня с Эллой Литтлджон.
«Ну и что из того, Йон Уайткрофт? — возразил я сам себе (Бородай при этом говорил и говорил без остановки). — Что тебе за дело, что там Ангус расскажет Стью? Ты нашел сердце Лонгспе!» И все-таки я был рад и на этот раз заночевать у Цельды.
XIX
Аббатство Лэкок[26]
Цельда не отпускала нас спать, пока не разузнала всех подробностей относительно хориста и сердца Лонгспе. Но на следующее утро она все же отправила нас в школу, разумеется, прежде пообещав следить за урной и, если что, защищать ее своим костылем.
Школа: математика, история, английский язык. Все это казалось столь смехотворным в сравнении с тем, что мне довелось испытать за несколько последних дней и ночей. Мне хотелось взобраться на парту и крикнуть: «Вы что, не видите?! Я уже почти совсем взрослый. Я сражался в образе рыцаря на церковной башне против убийцы! Я был произведен в оруженосцы Уильяма Лонгспе и нашел его краденое сердце! Чему вы хотите меня после этого еще научить?»
Но, конечно, я продолжал сидеть на своем стуле. На английском ко мне на парту прилетели довольно мерзкие каракули, изображавшие нас с Эллой целующимися, и я целый день дожидался появления Алейстера с требованием вернуть назад сердце. В конце концов он действительно обнаружился в туалете для мальчиков, но, вместо того чтобы завести разговор о сердце, стал жаловаться, что с момента нашего столкновения совершенно запутался и у него, кроме домашних заданий по математике и стратегии Ричарда Львиное Сердце во время Крестовых походов, ничего в голове не осталось. Меня несколько удивило, что наша потасовка так сильно на него подействовала ибо о школе я в последние дни просто не задумывался, но его неважное самочувствие мне было только на руку. Так я и оставил его там стоять, порекомендовав ему полностью и окончательно раствориться в воздухе.
Свои домашние задания я делал в тот день на заднем сиденье Цельдиной машины. Дорога из Солсбери в Лэкок — свет не ближний, а на сиденье рядом с водителем на этот раз стояла урна с сердцем Уильяма. Печать на ней была взломана.
— Я решила, взгляну-ка — действительно ли там внутри то, чего мы ожидаем, — сказала Цельда, заметив мой потрясенный взгляд. — И я думаю, ответ будет положительный. По крайней мере содержимое выглядит так, каким, по моим представлениям, должно быть сердце в возрасте восьмисот лет. Но поверьте: даже если мы в Лэкоке похороним старый башмак, единственное, что играет роль, — это то, что Уильям Лонгспе опять обретет веру в себя. За это он должен сказать спасибо вам. И собственной отваге.
Элла бросила на меня взгляд, однозначно говоривший, что она тем не менее несказанно рада, что мы везем в Лэкок не старый башмак.
— Как ты думаешь, увидит ли Лонгспе когда-нибудь свою жену? — шепотом спросила она меня, пока Цельда осыпала проклятиями водителя грузовика, ехавшего, по ее мнению, чересчур медленно. — Веришь ли ты во что-нибудь вроде рая или ада, Йон?
— Не знаю, — прошелестел я в ответ. — Надеюсь только, что Стуртон либо рассеялся в воздухе, либо очутился в таком месте, где он навсегда от меня отстанет! Ангус совершенно свято верит в рай. Но проблема в том, что, даже если он существует, кто туда попадет?
— Верно! — прошуршала Элла. — Попадет ли туда, к примеру, Цельда?
— Я все слышу, Элла Литтлджон! — сказала Цельда, обгоняя грузовик на скорости, от которой волосы вставали дыбом, так что я был уверен, что ее бедненькая старенькая машинка растеряет от напряжения все свои четыре колеса. — Нет, думаю, меня туда не пустят. Но я, скорее всего, не верю ни в рай, ни в ад.
До того как я успел ее спросить, где же, по ее мнению, завершим свое существование мы и последуют ли туда также и ее жабы, Цельда въехала на парковку перед аббатством Лэкок.
Думаю, я не имел бы ничего против того, чтобы мое сердце похоронили в аббатстве Лэкок. Там возникает такое чувство, будто оттуда путь в мир иной совсем не так далек, чем бы этот мир иной ни был.
— У меня есть одна подруга, которая работает здесь в музейной лавке, — сказала Цельда, хромая по парковке. (Она все еще неизменно отказывалась пользоваться своими костылями для чего-либо другого, кроме как для битв с призраками.) — Мы ходили с Маргарет вместе в школу. Она вышла замуж за балбеса, да и сама тоже не из умниц, но она нам наверняка поможет.
Маргарет стояла в лавке за кассой. Она была довольно высокого роста и такой толстой, что в ее платья поместились бы четыре Цельды. Ее водянисто-голубые глаза слегка навыкате придавали ей немного удивленный вид. Цельда спросила, как ее внуки, и отсчитала ей в руку деньги за вход, но потом сразу же перешла к делу.
— Послушай, Маргарет! — шепнула она ей через прилавок. — Мне нужна твоя помощь. Нам надо кое-что зарыть в могилу Элы Солсберийской.
У Маргарет едва не выскочили наружу ее водянисто-голубые глаза.
— Что это еще опять за безумие, Цельда? — прошептала она, нервно поглядев в сторону своей коллеги, устанавливавшей тут же стенд с открытками. — Я уже смирилась с жабами, скачущими у меня под ногами, когда я с тобой пью чай, но большего при всем желании ты требовать не можешь!
— О господи, Маргарет, я же ничего у тебя не просила, с тех пор как ты мне давала в школе списывать! — ответила Цельда тихо. — Так что нечего валять дурака. Тебе наверняка известно, что якобы здесь Эла Солсберийская похоронила сердце своего супруга, да?
Маргарет наморщила лоб:
— А разве сердце своего сына она сюда не привозила? Ты ведь знаешь, бедный мальчик, он был под Иерусалимом рассечен на куски… или это был кто-то другой?
Цельда в нетерпении покачала головой:
— Без понятия. В свое время хоронить сердца было очень модно. Но нет, в моем случае речь идет только о ее супруге. — Цельда наклонилась через прилавок. — Маргарет, Эла похоронила чужое сердце! Убийца Уильяма Лонгспе украл настоящее, а Эле подсунул сердце своего слуги!