— Проклятье!
Аск схватил иглу и воткнул обратно в руку Клауса. Писк стал громче. В конце концов Андерсу удалось отыскать нужную педаль у ножки кровати. Торс Кёлера стал медленно подниматься. Чем более вертикальным становилось положение тела, тем громче становился сигнал тревоги. На экране прибора рисовались синусоиды с крутым подъемом и резким спуском кривой.
Андерс уставился в пол, чтобы воскресить в памяти то, что видел накануне, затем снова поднял глаза. Эту операцию он повторил несколько раз. Затем развернулся и вышел из палаты. Гунилла последовала за ним. Аппаратура невыносимо пищала, когда за ними закрылась дверь палаты.
По коридору им навстречу бежала медсестра.
— Может быть. Очень вероятно. Что-то между тем и другим — ближе к «вероятно». Я бы сказал — я уверен процентов на семьдесят.
Сидя на цементном краю клумбы с цветами у входа в больницу, Гунилла прижимала трубку к уху, любезным тоном задавая вопросы Софии, — и получала столь же любезные ответы.
— Но разве вы не собирались вместе поужинать?
— Да, но ничего не вышло. У Гектора возникла важная встреча, так что я уехала домой.
Андерс стоял чуть в стороне. Чтобы убить время, он пытался попасть в пепельницу маленькими камешками. Те издавали резкие скрежещущие звуки, ударяясь о металл.
— Что-нибудь случилось?
— Просто необходимо уточнить некоторые детали.
София на другом конце промолчала.
— Тебе известно, с кем он встречался? — продолжала Гунилла.
— Нет, понятия не имею.
Андерс Аск несколько раз подряд попал в пепельницу. Блям, блям, блям!
— Точно?
— Ну да. А в чем дело, Гунилла?
Сидя с телефонной трубкой в руке, София уставилась в одну точку, расположенную где-то на скатерти, которой был покрыт стол в комнате для персонала. В голове у нее прокручивался разговор с Гуниллой. Она пыталась вспомнить, что именно говорила, как протекала беседа. Пыталась вспомнить свой тон, свою манеру держаться… Не проговорилась ли она, не выдала ли себя? Мысли тревожно кружились в голове. Внезапно телефон у нее в ладони снова зазвонил — мелодия и вибрация включились одновременно. От неожиданности она забыла посмотреть на дисплей.
— Алло!
Голос в трубке звучал сухо — он заявил, что хочет встретиться с ней. Это удивило ее. Она спросила, где Гектор.
— Это неважно, — последовал ответ.
Почему-то у нее возникло неприятное чувство. Он сказал ей ждать у больницы, когда она закончит работу, — он заедет за ней.
— Сегодня я не могу.
— Можешь, — ответил Арон и положил трубку.
Он так и сидел за рулем, даже не поднял глаза, когда она открыла дверцу и уселась на переднее сиденье.
Арон развернулся на площадке перед больницей и повел машину дальше к шоссе, но вместо того, чтобы свернуть в сторону Стокгольма, он выбрал другой съезд, ведущий на дорогу в Норртелье.
— Куда мы едем? — спросила София.
Он не ответил, она повторила вопрос.
— Нам нужно поговорить. Перестань спрашивать.
Машина неслась вперед по шоссе. Софии казалось, что прошла целая вечность.
— В чем дело, Арон? — шепотом спросила она.
Тот не ответил — казалось, он не видит и не слышит ее. Софию охватил страх.
— Ты не можешь сказать, куда мы едем? — жалобно проговорила она.
Арон наверняка ощущал ее тревогу — возможно, именно этого ему и было нужно.
Через некоторое время он съехал с шоссе, свернул направо. София успела увидеть табличку с названием улицы. Арон продолжал ехать, спускаясь к озеру. Найдя уединенное место, выключил двигатель. Последовавшая за этим тишина оказалась ужаснее, чем София могла себе представить, — натянутая и почти зловещая. Арон смотрел прямо перед собой.
— Скоро ты начнешь задавать сама себе вопросы по поводу вчерашнего вечера. На эти вопросы нет однозначных ответов. Не найдя ответов, ты захочешь поделиться вопросами с кем-нибудь еще.
Она молчала.
— Не делай этого, — произнес он тихо.
София посмотрела на свои колени, затем в окно машины. Солнце светило, как обычно, вода в озере блестела.
— Гектор знает об этом нашем разговоре? — тихо спросила она.
— Это неважно.
Она почувствовала, как сердце забилось чаще, как ей стало не хватать кислорода.
— Ты мне угрожаешь, Арон?
Теперь он обернулся к ней, посмотрел на нее. Страх, который она ощущала до сих пор, внезапно потребовал выхода. Слезы потекли по ее щекам большими и тяжелыми каплями. Она откашлялась, вытерла слезы рукавом:
— Я должна воспринять это всерьез?
София и сама не знала, зачем задала этот вопрос, — вероятно, ей хотелось узнать, есть ли в Ароне хоть капля человечности.
— Да, — сдержанно ответил он.
Тут она заметила, что руки у нее дрожат — совсем чуть-чуть, почти незаметно, но дрожь не проходила. В горле встал ком, она старалась не сглатывать, но все неприятные ощущения, казалось, сосредоточились в горле… Все ее тело стремилось к тому, чтобы сглотнуть. София отвернулась от Арона и сглотнула.
— Мы можем поехать назад?
— Если ты скажешь, что поняла то, что я тебе сказал.
София уставилась неподвижным взглядом в окно машины.
— Я поняла, — едва слышно проговорила она.
Арон потянулся вперед, повернул ключ зажигания, и машина тронулась с места.
12
Хассе Берглунд стоял в очереди у стойки быстрой еды. Здесь сегодня эксплуатировалась мексиканская тема. У парней, обслуживавших покупателей, на головах красовались пластмассовые сомбреро. Он заказал себе «Эль Хефе» — тройной гамбургер с дополнительным количеством всего. В стоимость к тому же входили два пакетика жареной картошки. Хассе уселся, готовясь предаться обжорству. Начал есть, откусывая большие куски, с сопением дыша через нос.
Чуть в стороне за одним из столиков сидела компания подростков-иммигрантов. Темноволосые, бледные, с пробивающимся пушком на подбородках, в черных спортивных костюмах. Шумные, жилистые, безудержные. Двое из них начали бороться, громко крича, проливая на пол лимонад со льдом.
Хассе покосился на них, не понимая, как они могут быть такими бледнолицыми — ведь они родом из какой-то арабской страны. Вроде бы у них там солнце…
Когда шум стал слишком громким и интенсивным, Хассе прищурил глаза. Стакан с молочным коктейлем перевернулся, белая жижа растеклась по столу. Один из парней завопил, когда коктейль полился ему на штаны. Второй начал выкрикивать неприличные слова, третий кидался в товарищей кусочками льда из своего стакана. Хассе молча жевал, рассматривая парней. Они продолжали ссориться, дрались тупо и жестоко. Один из них всерьез рассердился, начал что-то кричать на языке, которого Хассе не понимал. Парни явно нарывались на неприятности. В какой-то момент их ломающиеся голоса слились в единый хор. Хассе закрыл глаза.
За полтора года до того Хассе Берглунд и его коллеги — патрульные из стокгольмской полиции — избили молодого ливанца. Коллеги знали, когда следует остановиться, а вот Хассе не чувствовал этой грани. Коллеги оттащили его. Хассе сделал вид, что успокоился и взял себя в руки, а когда парни чуть расслабились, он вырвался из их рук и нанес последний удар. Парень лежал без сознания трое суток. Врачи обнаружили сломанные ребра, внутреннее кровотечение, трещину в челюсти и сломанную ключицу. На суде коллеги Хассе хором подтвердили его невиновность. Двое заседателей мирно спали, а прокурор состоял в дружбе со всеми присутствующими, кроме пострадавшего. Бородатый врач заявил, что нельзя исключить, что парень нанес себе эти травмы сам, а адвокат ливанца, торопившийся на другое заседание, задавал глупые и непродуманные вопросы. Хассе был признан невиновным, а ливанец остался инвалидом на всю жизнь. Однако начальнику Хассе это надоело, и он предложил ему выбор — либо уйти в подразделение полиции в аэропорту, либо попросту убираться восвояси.
Хассе выбрал Арланду, тщетно пытаясь забыть унижение. И там он сидел вот уже целую вечность, слушая болтовню шоколадных дедов-морозов и готтентотов, пытающихся всеми правдами и неправдами пробраться в страну, чтобы потом жить на пособие и сидеть где-нибудь на скамейке в парке, жуя кат.[20]
Внезапно зазвонил телефон. Женщина, сотрудник криминальной полиции, представившаяся как Гунилла Страндберг, предложила ему встретиться с двумя ее коллегами. Хассе ничего не понял из разговора, но любое предложение — это лучше, чем просто гнить в аэропорту.
Подростки продолжали вопить. Хассе прожевал, проглотил, провел языком по зубам, достал свое полицейское удостоверение и положил на стол. Затем сделал пару глубоких вдохов, схватил один из пакетов с жареной картошкой и швырнул в парней. Одному из них пакет попал в щеку, на остальных посыпались куски жареной картошки. От изумления парни замолчали, уставились на Хассе, который откусил новый кусок во всю ширину своего рта.
Подростки продолжали вопить. Хассе прожевал, проглотил, провел языком по зубам, достал свое полицейское удостоверение и положил на стол. Затем сделал пару глубоких вдохов, схватил один из пакетов с жареной картошкой и швырнул в парней. Одному из них пакет попал в щеку, на остальных посыпались куски жареной картошки. От изумления парни замолчали, уставились на Хассе, который откусил новый кусок во всю ширину своего рта.
Один из парней поднялся, ударил себя кулаком в грудь, выкрикнул что-то, что Хассе даже не стал слушать. Его уже достала болтовня на шведском языке с акцентом. Парень двинулся к нему. Хассе Берглунд засунул себе в рот еще еды, продолжая жевать, показал свое полицейское удостоверение, распахнул пиджак и показал кобуру с пистолетом.
— Сядь на место…
Парень попятился и послушно сел на место. Хассе принялся кидаться картошкой во всех троих. Парни молча сносили унижение. Хассе не демонстрировал ни злости, ни радости, лишь меткость, когда его картошка попадала в спину, затылки, руки и прыщавые лица подростков.
Андерс Аск и Эрик Страндберг вошли в кафе в разгар происходящего. Они приблизились к его столику.
— Ты, наверное, и есть Хассе Берглунд, — произнес Эрик.
Тот посмотрел на них, кивнул и продолжил кидаться картошкой.
— Меня зовут Эрик, а это Андерс.
Эрик со вздохом уселся за стол. У него была температура, от чего его прошибал холодный пот, что-то давило на лоб, а во рту пересохло.
Хассе швырнул картошку, которая попала кому-то на шапку.
— Я смотрю, тут настоящая картофельная война? — спросил Андерс.
— Еще бы, — ответил Хассе, продолжая кидаться.
Андерс поддержал его, взял несколько кусочков жареной картошки и тоже запустил в парней. Парни с оскорбленными лицами смотрели прямо перед собой.
— Ты ведь работал раньше в полиции в центре города? — спросил Эрик, тяжело дыша от повышенного давления.
— Так точно.
— А потом в Арланде?
Жареная картошка закончилась.
— Закажем еще? — спросил Андерс.
Эрик покачал головой, повернулся к парням.
— Хорошего вам дня, мальчики. Позаботьтесь друг о друге, — проговорил он и жестом велел им исчезнуть.
Подростки поднялись и, ссутулившись, удалились прочь. За дверьми ресторана они начали кричать и драться между собой, но вскоре удалились.
— Отличные парни! — проговорил Андерс.
— Будущее страны, — буркнул Хассе.
Эрик кашлянул в сгиб локтя. Хассе пил лимонад через трубочку, глядя на собеседников. Андерс выпрямился и взял слово:
— Ты разговаривал с Гуниллой, она рассказала тебе о нашем проекте. Мы хотели встретиться с тобой.
— О тебе, Эрик, я слышал. А вот ни про какого Андерса мне не говорили.
— Андерс — наш консультант, — пояснил Эрик.
— А чем занимается консультант?
— Консультирует, — ответил Андерс.
Берглунд нашел на стуле у себя между ног еще кусок жареной картошки, засунул ее в рот.
— Тебя тоже зовут Страндберг. Гунилла — твоя баба?
Эрик смерил Хассе взглядом:
— Нет.
Берглунд ожидал продолжения, но его не последовало.
— Ладно-ладно, мне наплевать, я рад присоединиться к компании. Ибо за этим вы и приехали — чтобы предложить мне работу?
— Да вроде того. Что скажешь, Андерс?
Аск промолчал. Хассе переводил взгляд с одного на другого.
— Ну же, проснитесь! Я сижу в этом трижды проклятом аэропорту — мне надо во что бы то ни стало выбраться из этой дыры, пока я кого-нибудь не пристрелил. Я человек гибкий, я так и сказал Гунилле.
Эрик постарался найти удобное положение на твердом привинченном к полу стуле, несколько раз кашлянул.
— Хорошо, суть вот в чем. Мы работаем в группе. Решения Гуниллы мы не ставим под сомнение — она всегда права. Если результаты не появляются с той скоростью, с какой нам бы хотелось, то рано или поздно они все равно будут. Гунилла это знает, и поэтому мы следуем ее распоряжениям. Если ты не понимаешь своей роли в работе, не задавай вопросов — продолжай вкалывать и молчи в тряпочку. Понятно?
Хассе допил свой лимонад, добрался до кусочков льда на дне стакана.
— Ну, — проговорил он равнодушно, выпуская изо рта трубочку.
— А если у тебя есть жалобы, если ты считаешь, что с тобой поступили несправедливо или там еще какие профсоюзные вопросы… Ну, тогда ты вылетаешь, как пробка из бутылки.
Эрик наклонился, взял неначатый яблочный пирог из коробочки, стоявшей перед Хассе, и откусил большой кусок. Пирог оказался горячий, и он жевал с открытым ртом, продолжая говорить:
— Мы работаем на основании простых уравнений, не любим усложнять то, что просто. Если ты будешь хорошо делать свое дело, тебя ждет награда.
Эрик проглотил яблочный пирог Хассе. Тот сидел с неподвижным лицом. Эрик взял со стола салфетку, вытер ею пот со лба и звучно высморкался.
— Тебя скоро переведут к нам. И молчи об этом разговоре, не проболтайся другим коллегам, просто тихо радуйся, что тебе так свезло, ты понял?
— Все на пять, — ответил Берглунд, подняв вверх большой палец и криво улыбнувшись.
Эрик посмотрел на него суровым взглядом:
— И со мной — никакого паясничанья.
Он поднялся и вышел. Андерс напустил на себя наивный вид, пожал плечами и двинулся за ним.
После встречи с Гуниллой и Андерсом у Ларса долго тряслись руки. Даже таблетки не давали желаемого эффекта. Гунилла и Андерс в сговоре… Что-то происходит — а его не посвятили в суть дела… Они ставят под сомнение его слова. Они не доверяют ему.
Тревога разъедала его изнутри. После встречи он поспешил домой, взял рецепты, украденные у Рози, и поехал в ближайшую аптеку. Там стояла очередь, она продвигалась медленно — тетка за прилавком никуда не торопилась. В животе у Ларса разливался холодный страх. Аптекарша начала расспрашивать его об одном из препаратов. Он отвечал кратко и односложно — что он сын Рози, что он ничего не знает, просто пришел получить то, что ей назначил врач. Время от времени он чесал щеку.
Вернувшись домой, Ларс открыл справочник лекарственных средств. «Люрика» оказалась сродни «Киндер-сюрпризу» — три подарка в одном: средство от эпилептических припадков, нейропатических болей и повышенной тревожности. Рози принимала таблетки от нервов. На упаковке было написано «300 мг» — самая мощная дозировка, отлично! Он принял две, запил их водой из стоявшего на столе стакана. Второй рецепт был на спрей от насморка, его Ларс отправил в помойку. Третье средство, упаковка которого выглядела иначе и по поводу которого у аптекарши возникли вопросы, называлось «Кетоган». Ларс снова открыл справочник. «Препарат вызывает зависимость. Назначать с большой осторожностью». Но ведь он уже зависим, ему сказала об этом много лет назад школьная медсестра. В голове у Ларса родилась мысль, что в этом случае таблетки для него не опасны — да что может случиться?
Он стал читать дальше. «Кетоган» оказался препаратом на основе морфина, применяемым при очень сильных болях. Очень сильные боли?
Он разорвал упаковку. Черт, ректальные свечи! Но охота — пуще неволи. Ларс спустил штаны, встал на четвереньки и вставил себе одну свечу «Кетогана», затем вторую… а затем еще одну. Натянул штаны и вышел в гостиную. Постепенно окружающий мир становился мягким, упорядоченным и необременительным. Он бесцельно бродил по комнате, охваченный внезапной благодарностью за все, что у него есть в жизни. Все встало на свои места, все чувства улеглись, запаянные в прочные капсулы, из которых не вырвется ни один неприятный звук, ни одно острие, о которое он мог бы уколоться. Ларс уселся в углу комнаты. Паркетный пол казался мягким, он улегся на него — как на водяном матрасе! — и устремил взгляд вдоль пола. Все выглядело таким изящным и красивым, таким приятным — подумать только, что обычный пол мог оказаться таким совершенным, таким невероятно приятным.
Лежа в углу, Ларс наслаждался всем тем, что хорошо знал, но все же до конца не понимал. Когда это состояние стало проходить, он добавил всего понемножку. Мир стал интересен, его пальцы начали разговаривать друг с другом, разъяснять ему суть бытия. Суть, расположенную за пределами законов физики и законов творения… За пределами законов сотворения Бога… На этом месте Ларс заснул.
Будильник зазвонил, как пожарная сирена. Прошло немало часов, и чувство опустошенности усилилось, пустота превратилась в огромную черную дыру, поглотившую весь свет во вселенной Ларса. Встав на подгибающихся ногах, он наугад смешал таблетки и принял очередную дозу. Черная дыра уменьшилась и поблекла, жизнь снова стала легкой.
Сев за руль, Ларс взял курс на Стоксунд. Все радиостанции передавали отличную музыку, он странно подергивался в такт ей.
Найдя подходящее укрытие для машины, Ларс надел наушники и стал слушать ее. Как она бродила по дому в одиночестве, как стряпала в кухне, как беседовала по телефону с подругой Кларой, как смеялась чему-то забавному в телевизоре. Его тянуло туда, к ней — разделить с ней ее занятия или просто сидеть рядом, любуясь ею.