— Как мило!
Хассе осушил свой бокал. Алкаши начали кричать друг на друга, Хассе посмотрел в их сторону. Андерс сделал ему знак не ввязываться.
— И что было дальше? — спросил Хассе.
— Меня выкинули из СЕПО с «волчьим билетом». Еще несколько лет я делал временами для Гуниллы мелкую работенку. А потом снова сел в дерьмо. — Андерс прожевал кусок пиццы. — У нас сбилась компания, желающая по-быстрому срубить денег. Мы начали вкалывать допинг лошадям на ипподроме… И тут все пошло к чертям — две коняги откинули копыта, а когда пришли проверяющие, меня взяли с поличным — я стоял со шприцем в руке. — Он рассмеялся, вспоминая этот эпизод. — Гунилла снова меня выручила. Дело было дрянь, но она всегда помогала мне выкручиваться, когда я попадал в переделку… так что я перед ней в долгу, сам понимаешь.
Хассе допил свое пиво — на верхней губе у него повисла пена, когда он отставил свой бокал.
— Ты что-то такое говорил в машине… что нам надо держаться вместе.
Андерс положил в рот кусок, пожал плечами:
— Да нет, ничего особенного.
— Да нет же, рассказывай, — настаивал Берглунд.
Андерс покачал головой:
— Это не суть важно.
— Ну так валяй!
Андерс задумался, прожевал кусок пиццы. Затем допил свое пиво и бросил взгляд через плечо:
— Было у нас одно расследование, которое вели Гунилла и Эрик, а я был на подхвате. Мы чуть не засадили за решетку Зденко — сам знаешь, король ипподромов. Крупный гангстер, обосновавшийся в Мальмё. И была у него девчонка — шведка, совершенно пустоголовая блондинка. Из Алингсоса, двадцати восьми лет от роду. Патриция… фамилию не помню.
Андерс сбился с мысли, но потом снова взял себя в руки.
— Гунилла еще на раннем этапе посадила ее на крючок — что-то у нее на эту девчонку было, я уж точно не знаю, что именно. Мы завербовали ее, но нам это мало что давало. Внезапно она исчезла. Зденко ускользнул. Позднее его в Мальмё же и застрелили.
— А что с ней стало?
— Не знаю. Пропала… нет ее.
— В смысле?
Андерс поковырял ножом свою пиццу.
— Я же говорю — пропала. Заявлена в розыск. Нет — и всё.
— Она умерла?
Аск положил в рот кусок пиццы, посмотрел на Хассе, дожевал, пожал плечами.
— Как вам удалось избежать неприятностей?
— Это оказалось несложно. Мы просто-напросто уничтожили все материалы, которые были у нас на нее, словно мы никогда ею не занимались. Гунилла так и работает. Она всегда так поступает — просто использует людей. Для нее это самое естественное дело — привлечь тех, кто ей нужен, даже против их воли. — Он поднял глаза. — И держать непосвященных в стороне — именно потому ей удается почти все, что она затевает.
— Каким образом?
— Каким образом? Вот я сейчас сижу здесь — предатель из СЕПО, убийца лошадей. И ты — жалкий патрульный с резкими перепадами настроения. Хватит такого перечисления?
— Как ей удалось сговориться с блондинкой Зденко? — спросил Хассе.
— Не знаю. Думаю, пообещала ей что-нибудь — или чем-то пригрозила.
— Как с нашей медсестрой?
— Нет, не совсем… Тут было что-то другое — я так и не знаю, что именно. Но, как бы там ни было, вся эта история осталась в прошлом.
На заднем плане алкаши бурно обсуждали вопрос о Палестине.
— В тот раз нам удалось вывернуться, — продолжал Андерс.
— Ты имеешь в виду, что…
Андерс запил пиццу пивом.
— Я имею в виду то, что уже говорил раньше, — мы должны держать ситуацию под контролем. Все может выгореть, а может полететь к чертям — у нас должен быть запасной выход на случай неприятностей.
— Неприятности! Что за дурацкое выражение!
— Сейчас она рискует, и по-крупному.
— Мне кажется, у нее все под контролем, — проговорил Хассе, откинувшись на стуле и проводя языком по зубам.
Андерс пожал плечами:
— Само собой — но ты понимаешь, чем мы занимаемся?
— В смысле?
— Группа, которую она создала, не имеет четких очертаний — как тень в недрах большой организации. Ей этого хотелось, так и получилось. Наша работа не совсем обычная. Мы балансируем на грани юридической анархии. Ради результата она готова пойти на все — в этом ее стиль работы. В один прекрасный день кто-то там, наверху, устанет от этого. Я просто хотел сказать — если ты увидишь или услышишь что-то странное, сообщи мне. А я обещаю тебе то же самое. Идет?
Хассе подавил икоту.
— Я старый патрульный полицейский, отправленный в аэропорт. Это то же самое, что оказаться в бюро находок. Моя карьера рухнула, мне предстояло гнить там до пенсии, а потом спиться и умереть в одиночестве в какой-нибудь засраной квартире. Но один-единственный телефонный звонок в корне изменил мою жизнь. У меня не было шансов — и вдруг я вытянул счастливый билет! Так что я намерен делать, что мне скажут, и всячески угождать начальству. — Хассе оглядел зал, тихонько рыгнул в кулак. — Ну, ты меня понял, — добавил он.
Алкаши добрались до иммиграционной политики — никто из них не считал себя расистом, но… Рыжая женщина даже знавала некоторых иммигрантов, и они вроде были вполне — но чтобы они приезжали и отнимали работу у честных шведов… это ей было совсем не по нраву. Хассе потянулся.
— Когда нам надо быть на месте? — спросил он.
— Через три часа…
— Ну что, побухаем немного?
Андерс не нашел причин отказаться. Они заказали еще. Хассе сразу опорожнил свой бокал, Андерс выпил половину, а Берглунд уже помахал официантке, чтобы им принесли еще.
— И два «Егеря»![25] — крикнул он.
На некоторое время разговор увял, они озирали помещение пустым взглядом. Алкаши продолжали трепаться, из динамиков под потолком полилась мелодия «I just called to say I love you». Андерс делал влажным донышком бокала олимпийские кольца на крышке стола.
— Что за запасной выход, о котором ты говорил?
Перед ними поставили пиво и по стопочке «Егеря». Они выпили залпом.
— Еще две! — снова крикнул Хассе, даже не успев поставить пустую стопку. Официантка в черной футболке была уже далеко.
— Она слышала?
— Думаю, нам надо продумать стратегию.
— Да не гони ты, Андерс… Анд…
Ханс рыгнул в середине предложения и широко улыбнулся.
— Андерс Анд! — радостно воскликнул он.
Андерс вопросительно посмотрел на Хассе, который бормотал дальше:
— Дональд Дак по-норвежски называется Андерс Анд. Это ты и есть!
Андерс не ответил, Хассе рассмеялся странноватым смехом:
— Отличное имя для героя мультика. Андерс Анд…
Андерс посмотрел на Берглунда, удивленный таким неожиданным проявлением чувства юмора.
— Так как тебя называть? Дональд Дак или Андерс Анд?
Андерс допил остатки из своего бокала.
— Андерс Анд, — покорно произнес он.
— Пусть так и будет. Продолжай!
— Мы должны подумать о том, чтобы прикрыть себе задницу.
— А как этого добиться?
— Мы будем все отрицать, если что, но мы должны делать это вместе.
— Ну что ж, давай отрицать, — кивнул Хассе и поднял свой бокал.
Покинув пиццерию «Колизей», они закупили на заправке связку из шести банок пива и покатили в сторону центра.
— Люблю водить тачку, когда я под мухой, — проговорил Хассе.
Андерс высунулся в окно, подставил лицо теплому ветру.
— Послушай, а этот самый Ларс — что он за фигура? — спросил Берглунд.
Ветер трепал Андерсу волосы.
— Да так, ничтожество. Наплюй.
Они пытались убить время, катаясь по центру, попивая пиво, наблюдая за ночной жизнью и слушая старую пластинку Рэнди Кроуфорд.
Хассе выехал на площадь Сергеля и, вдавив до основания педаль газа, сделал три круга вокруг монумента. Центробежная сила стала выдавливать обоих мужчин вправо. Кроуфорд пела, Андерс допил очередную банку пива и швырнул ее через открытое окно в фонтан. Хассе, не желая отставать, дал правой рукой длинный гудок и громко рыгнул.
Дождавшись двух часов ночи, полицейские отправились в Стоксунд.
Сидя в машине в двух кварталах от дома Софии, они по беспроводной связи подключились к прослушивающему оборудованию, которое Ларс установил в машине, припаркованной в леске неподалеку. Андерс сидел в наушниках и слушал.
— Ну вот, вроде все мирно посапывают. Пошли?
Они вышли из машины и двинулись вперед по дороге — Андерс с коробкой под мышкой, Хассе с бутылкой пива в руке. Где-то за горизонтом притаилось солнце. В это время года по ночам по-настоящему не темнело.
— Ненавижу лето, — буркнул Андерс.
Они натянули черные вязаные шапочки. Аск глянул на Ханса:
— Армейская?
Тот кивнул.
— А ты где служил?
— В школе переводчиков. А ты?
— В Арвидсъяуре, — ответил Хассе.
— Понятное дело…
Они тихонько прокрались на гравиевую дорожку, где стоял припаркованный «Лендкрузер», и замерли, дожидаясь полной тишины.
Андерс зажег карманный фонарик, направил луч внутрь машины. Внутри все было чисто и прибрано.
Он открыл коробку из технической службы, достал электронный прибор, нажал на кнопку, и стрелка начала двигаться в определенном спектре, в то время как Андерс держал прибор направленным на машину. Стрелка двигалась в спектре низкой частоты, затем стала подниматься выше. Соседская машина открылась и замигала фарами в тридцати метрах от них. Мужчины приглушенно рассмеялись.
Электронный прибор нашел то, что нужно — машина Софии открылась. Андерс засунул электронную отмычку в сумку и осторожно открыл заднюю дверцу. Достал из коробки ультрафиолетовую лампу, в ее свете обыскал сиденья, не увидел ничего примечательного, хотя внимательно смотрел везде — на полу, на стыках, на самих сиденьях, на потолке, обследовал всю машину. Нигде ни пятнышка крови, все вымыто и вычищено.
Закрыв дверцу, Андерс открыл багажник, заглянул внутрь, осветил лампой все его внутренности. Там тоже ничего интересного. Загасив фонарик, он принюхался, анализируя запахи, уловил слабый запах хлора, еще чего-то химического… а потом какой-то другой, хорошо знакомый запах. Похоже на клей. Он оглядел коврик, которым был покрыт пол в багажном отделении. Кажется, чуть-чуть маловат. Приподняв один краешек, он засунул под него нос. Конечно же, клей, черт побери!
— Хассе! — шепотом позвал он.
Берглунд усталым шагом подошел ближе.
— Понюхай!
Тот наклонился, принюхался:
— Клей?
Аск кивнул.
— Взгляни на коврик — он слишком маленький. Его меняли.
Хассе пожал плечами, отхлебнул пива из банки. В пьяном виде ему все было до лампочки. Андерс взял пробу клея и отрезал кусочек коврика, положил пробы в крошечные полиэтиленовые пакетики и запечатал. Затем тщательно сфотографировал все детали машины, закрыл ее при помощи электронной отмычки — соседская машина тоже закрылась. Мир и порядок восстановлены.
Гунилла позвонила Ларсу, попросила прервать наблюдение в восемь вечера и переместиться в город к ресторану «Трастен». Такого она ему никогда ранее не поручала. Там ничего особенного не происходило. Через некоторое время он догадался, что что-то затевается, и снова вернулся в Стоксунд.
Ларс держался в стороне от виллы, спрятавшись в кустах в соседском саду. Он видел их, когда они шли по дороге, полупьяные, бесстрашные, слышал, как они посмеивались над чем-то, надевая шапки. Какого дьявола они сюда приперлись?
Телеобъектив позволил ему сделать отличные снимки — беззвучный спуск обеспечил несколько крупных планов Андерса Аска и громадного Хассе Берглунда. Дождавшись, когда они уйдут, он еще некоторое время сидел неподвижно, чтобы удостовериться, что он один. Затем вырвал из своего блокнота листок бумаги и написал угловатыми буквами: «Будь осторожна».
Эту записку Ларс опустил в почтовый ящик Софии.
У себя в квартире Ларс перебросил в компьютер фотографии Андерса Аска и Ханса Берглунда, распечатал две из них и также укрепил на стене. Затем уселся на стул, стоявший у письменного стола, развернулся к стене и оглядел свое творение. Стена разрослась, словно жила собственной жизнью.
В дверях появилась Сара. Заспанная, она начала, прищурившись, разглядывать стену. Вся стена была покрыта бумажками с указанием имен и времени, фотографиями, стрелочками, линиями, вопросительными знаками. Полный хаос, признак сумасшествия. Ее взгляд перешел на Ларса, который сидел, уставившись на стену. Пустые глаза, бледное лицо, жирные волосы — вид у него был нездоровый.
— Тебе нужна помощь, — проговорила она.
Он обернулся к ней:
— А тебе нужно съехать отсюда.
— Обязательно, только мне пока некуда деваться. Я поговорю с Терезой — может быть, она мне что-нибудь посоветует.
Он посмотрел на нее:
— Ты думаешь, меня это волнует?
Вид у нее сделался несчастный, она снова посмотрела на стену.
— Ларс, что это такое?
— Жизнь на стене… На одной стене — вся трижды проклятая жизнь!
Она ничего не поняла. Ларс поднялся, нетвердым шагом двинулся к ней. Он выглядел довольным, и Сара неуверенно улыбнулась — может быть, он собирается ее обнять?
Бах! Тяжелый удар пришелся ей прямо в лицо. От неожиданности ноги у нее подкосились, она упала на пол, не понимая, что происходит. Внезапно он сел на нее верхом, начал кричать, брызгая слюной, чтобы она никогда больше не смела входить в его кабинет. Еще хоть раз переступит порог — он ее убьет.
Часть третья
16
— В ночь с субботы на воскресенье в травматологическое отделение обратился Карлос Фуэнтес.
Гунилла остановилась, обдумала услышанное, прежде чем снять с себя плащ.
— В ту же самую ночь?
Эва кивнула:
— Он заявил, что на него напала банда подростков.
Начальница повесила плащ на вешалку.
— Его допросили?
Кастро-Невес указала на стопку листов, лежавших перед ней на столе.
Гунилла прочла протокол допроса, проведенного патрульными в 1 час 48 минут в ту же ночь. Ничего интересного в протоколе не содержалось. Карлос прошел площадь Уденплан и двинулся дальше по Норртульсгатан, когда на него напали трое неизвестных подростков. Словесного портрета он дать не мог — подростки немедленно скрылись с места происшествия. Гунилла пробежала глазами заключение врача. У Карлоса оказались выбитыми два зуба в верхней челюсти, на лице обнаружены синяки и кровоподтеки. Она еще раз перечитала бумагу.
— Никаких повреждений на теле, — проговорила она.
Эва подняла глаза от компьютера:
— Что ты сказала?
— На него напали трое подростков, которые, похоже, били его исключительно по лицу. На теле, ногах и руках не осталось никаких отметин.
— А что в этом такого? — спросила Эва.
Начальница не поднимала взгляд от бумаги.
— Да нет, ничего, но…
Присев на стул, она еще раз прочла протокол допроса от начала до конца. Закончив, поднялась и подошла к доске, висевшей на стене, взяла фломастер и написала дату, когда мужчина с огнестрельным ранением был доставлен в больницу, над датой надписала «двое неизвестных в „Трастен“, ниже „Гектор?“ и „машина Софии?“». Затем добавила «мужчина с пулевым ранением» и «избит Карлос Фуэнтес». Эти записи образовали полумесяц над датой. Под датой она написала «неизвестный в машине Софии?» и «отмытая машина?».
Затем Гунилла отошла на шаг назад. У нее не было никаких доказательств того, что раненого доставили в больницу на машине Софии, как и доказательств того, что все эти события связаны между собой. С другой стороны, при всем уважении к случайным совпадениям, на них все-таки далеко не все можно списать.
— Эва! — окликнула она.
Эва Кастро-Невес подняла глаза.
— В тот же вечер избили Карлоса, а Андерс идентифицировал одного из двух мужчин, вошедших в ресторан «Трастен», как того, который теперь лежит раненый в больнице. По его словам, с уверенностью на семьдесят процентов… Коврик в багажнике машины маловат и недавно приклеен, к тому же Андерс унюхал запах моющих средств… Можем ли мы отбросить версию, что все это — случайные совпадения?
Эва внимательно оглядела записи на доске, но так и не ответила.
Гунилла снова повернулась к доске, некоторое время изучала ее и размышляла. Эва вернулась к своим занятиям. После долгого изучения Гунилла словно очнулась, обошла свой письменный стол, сняла с шеи цепочку с ключом и отперла им средний ящик стола. Достав оттуда черный блокнот для записей, она снова заперла ящик, надела цепочку на шею и вышла из комнаты.
Выйдя на Брахегатан, Гунилла свернула налево и пошла по Вальхаллавеген. Она брела по бульвару, пока не нашла свободную скамейку напротив входа в метро. Там она на некоторое время присела.
В шуме транспорта, среди других посторонних звуков, Гунилла закрыла глаза и отдалась своему внутреннему видению. Постепенно окружающие звуки исчезли, смолкло шуршание крон деревьев — все вокруг перестало существовать. Она пребывала в состоянии экстремального сосредоточения — ничто не проникало внутрь, ничто не вырывалось наружу. Сейчас Гунилла видела перед своим внутренним взором Софию Бринкман, выражение ее лица, движения ее рук, мелкие и неопределенные, слышала ее голос. Гунилла видела ее правую руку, закладывающую волосы за ухо, указательный палец, которым та проводила по брови, ладонь, неподвижно лежавшую на коленях, чуть откинутую назад голову. Далее она увидела три улыбки: вежливую, честную и вопросительную. Услышала три интонации Софии — естественную, с сомнением и безотчетно искреннюю. Она сопоставила эпизоды своего общения с Софией, интонации, слова и формулировки. Вспомнила выражение лица Софии в машине, когда сама она упомянула чувство вины за потерю родителей. Снова услышала, каким тоном ответила ей тогда София. Голос звучал тихо и искренне, но уклончиво. Вспомнила выражение лица Софии, когда рассказала ей, что проверила ее данные, и затем задала вопрос: «Как ты к этому относишься?» Тогда голос Софии звучал иначе — она лгала. Гунилла еще раз вслушалась в звуки ее голоса, сравнила с телефонным разговором, в котором София заверяла, что уехала домой из ресторана «Трастен» еще до исчезновения Гектора. Голос был тот же — та же интонация лжи.