Альберт, стоявший в дверях гостиной, смотрел на мать. Глаза их встретились. София наклонилась и собрала с пола куски разломанного телефона.
Окна были открыты, Йенс убирал квартиру, водя мундштуком пылесоса по полу и коврам. Он искал покоя — порой такое чувство возникало у него, когда он наводил порядок в доме. Но сегодня это не помогало — к тому же везде и так было чисто, он только вчера пропылесосил. Ему нравился звук мелких предметов, всасываемых в шланг, — как они шуршали внутри и проваливались в мешок для сбора пыли. Тогда он испытывал своеобразное удовлетворение по поводу того, что его действия осмысленны. Но сегодня никаких таких звуков не было — только он и пылесос, бредущие по квартире, словно пожилая супружеская чета.
Ему показалось, что сквозь музыку из стереоустановки и гудение до него донесся какой-то звук. Йенс прислушался, но ничего не уловил и продолжил уборку. Снова звук. Отключив пылесос ногой, он прислушался — в холле звонил звонок.
София стояла в кухне. Четко и лаконично она рассказала, что произошло с ее сыном в полиции. Йенс только развел руками.
— Полицейские говорят, что есть свидетели и что девочке четырнадцать лет, — продолжала она.
Йенс видел, что ее давят тоска и страх. От них все ее лицо казалось старше и прозрачнее.
Кофейник на плите засвистел, приближаясь к своему крещендо. Однако Йенс ничего не слышал — мысли его были поглощены историей Софии. В конце концов женщина сама обратила его внимание на кофейник. Шипение достигло его сознания и прервало размышления. Он снял кофейник с конфорки.
— Это могло произойти на самом деле? — спросил он, доставая с полки две чашки.
София покачала головой с таким видом, словно его вопрос сам по себе являлся полным безумием.
— Ты уверена?
Глаза ее блеснули.
— Господи, ну конечно же, уверена!
Йенс продолжал внимательно смотреть на нее, не обращая внимания на ее возмущенный тон.
— Могло произойти нечто подобное?
София намеревалась прервать его.
— Нет, подожди, София. Мог произойти какой-нибудь мелкий, невинный, безопасный эпизод?
София хотела ответить «нет», но остановилась, ничего не произнеся, и сделала глубокий вздох.
— Не знаю… — проговорила она слабым голосом.
Йенс выждал, дав ей побыть наедине со своими мыслями.
— Пойдем, — сказал он и пошел с двумя чашками в руках к дивану в дальнем углу квартиры.
Он указал ей на диван, поставил чашки на журнальный столик и уселся в кресло напротив нее.
— Может быть, Альберт просто оказывал девушке знаки внимания — пытался флиртовать с ней?
— Не знаю, — снова ответила София.
— Что говорит сам Альберт?
Она подняла глаза, потом вновь их опустила:
— Что никакой девушки там не было. Он ни с кем не общался, практически ни с кем словом не перемолвился. Он пошел на ту вечеринку в надежде встретить там другую девушку.
— Какую?
— Анну, свою нынешнюю подружку.
— Она может дать ему алиби?
— Нет, в тот раз он так и не решился к ней подойти.
— Что он думает обо всем этом?
— То одно, то другое. Поначалу у него возникла идея, что кто-то из парней, с кем он поругался, решил ему таким образом насолить… Но он поверил в то, что я ему сказала.
— А что ты ему сказала?
— Что полиция ошиблась.
— И он поверил?
Ей не понравился вопрос, и она не стала отвечать. Повисла пауза; они молча пили кофе, думая каждый о своем. Мысли Йенса не вели никуда — ему нужна была помощь, чтобы разобраться.
— Стало быть, полиция следила за Гектором, когда он лежал в больнице?
— И что?
— И когда вы с Гектором подружились, полиция сразу же это обнаружила?
София кивнула, не понимая, к чему он ведет.
— Они вышли на тебя и попросили доносить на него?
Она молчала.
— А затем напихали тебе полный дом «жучков»?
Софии совсем не нравился его тон.
— И установили за тобой слежку?
Она смотрела на свои руки. Повернула кольцо, сдвинувшееся набок.
— А теперь твоему сыну угрожают обвинением в изнасиловании?
Она откинулась на стуле.
— Круто. Масштабная операция, — проговорил Йенс.
София внимательно посмотрела на него, пытаясь уловить в его тоне сарказм.
— А ты сама что думаешь? — спросил он.
— Возможно.
— Что именно?
— Масштабная операция.
— Похоже, они прилагают больше усилий, чтобы прижать тебя, чем Гектора. Почему они так поступают?
— Не знаю.
Йенса вдруг как подменили. Словно он больше не в силах был проявлять понимание. Словно у него не было на нее времени.
— Итак, тебе угрожает полиция, тебя прослушивают, ты завела роман с преступником и доносишь на него, потому что твой сын на крючке у полиции?
София запротестовала:
— Нет, вовсе нет.
Он бросил на нее усталый взгляд.
— Я не заводила с ним никакого романа, и я не уверена, что он преступник… и я пока на него не доносила.
— У тебя есть другие друзья, которых увозят субботними вечерами в лес на казнь?
— Перестань.
— Нет уж, София, сама перестань. Как ты думаешь, как все это называется? Невозможно создавать собственную реальность по своему вкусу. То, что с тобой происходит, не укладывается в привычные рамки. И ты доносила на Гектора, хотя ты сама так не считаешь. В тот момент, когда полиция начала задавать тебе вопросы, ты стала доносчицей. Что ты при этом говорила, а что нет — уверяю тебя, этот вопрос совершенно не будет волновать Гектора и его приспешников, когда они об этом узнают.
Йенс намеревался продолжать, но сдержался.
— Почему полиция так поступила? — спросил он.
— Не знаю…
— А что ты думаешь?
— Они пытаются меня контролировать — заставить меня делать то, что я не хочу… даже не знаю… — София обернулась к нему. — Я не пытаюсь создать собственную реальность. Просто не хочу никого осуждать заранее. Это как прогулка по минному полю — один неверный шаг и…
Она снова посмотрела на свои руки, стала разглядывать кольца на пальцах. Кольцо с бриллиантом, доставшееся ей от бабушки, обручальное кольцо, которое она так и не собралась снять. Она снова заговорила, тихо и медленно:
— Гектор, полиция… Я поступала так, как мне казалось правильным в тот момент. Мне не к кому было обратиться. Я не понимала, какая роль мне выпала во всем происходящем. Мне оставалось лишь следовать некоему внутреннему голосу, который все это время почти беспрерывно молчал. Бродить в полной тишине — звать на помощь, не получая ответа. Но сейчас речь идет о моем сыне, и все остальное уже не имеет значения.
Снова расслабившись, Йенс заговорил мрачно и хрипло:
— Кто еще из твоего окружения знает обо всем этом?
— Никто.
— Никто?
Она отрицательно покачала головой:
— Никто.
— Неужели ты ни с кем не общаешься? Неужели у тебя нет подруги, чтобы поплакаться ей в жилетку?
— Подруга есть…
— И она ничего обо всем этом не знает?
София снова покачала головой:
— Нет.
Йенс задумался.
— Отлично, — тихо проговорил он и снова поднял на нее глаза. — А почему?
Она посмотрела на него с удивлением.
— Почему ты никому не рассказала? Более чем естественно поделиться таким…
— Именно это я сейчас и делаю.
Звук самолета в небе над домом проник в открытое окно.
— А теперь тебе хотелось бы схватить Альберта в охапку и бежать? — продолжал он.
— Просто не знаю, что делать.
— А если бы ты могла выбирать?
— Я бы предпочла, чтобы все это исчезло.
— Понимаю. А как бы ты поступила, чтобы все это исчезло?
Она лишь пожала плечами, но не произнесла ни звука.
— София!
— Не знаю. Зачем ты задаешь мне эти дурацкие вопросы?
— У тебя есть хоть какая-нибудь идея? Ты ведь что-то думала по этому поводу?
Поначалу она не ответила, однако в глубине души понимала, что дело серьезное.
— Ни к чему толком не могу прийти. Верчу и так и сяк — и всегда кому-то будет плохо. Я не хочу, чтобы кто-то пострадал. Я не сделала ничего плохого и никого не хочу приносить в жертву.
— Однако жертвовать придется, и совершенно ясно кем…
Глаза их встретились.
— Да… конечно.
— Тогда почему ты не пожертвуешь им? Сделай то, что просит полиция. Дай им побольше информации, помоги им засадить его за решетку — и все уйдет в прошлое. Вы с сыном сможете вернуться к привычной жизни.
София взглянула на него с сомнением:
— А ты сам поступил бы так?
— Нет. На этом история не закончилась бы — мне до конца своих дней пришлось бы скрываться, и от полиции, и от людей Гектора. Они не отстали бы от меня.
— Тогда что ж говорить, — равнодушно произнесла она, достала бумажку и протянула ее Йенсу. Он взял записку и прочел: «Будь осторожна».
— А ты сам поступил бы так?
— Нет. На этом история не закончилась бы — мне до конца своих дней пришлось бы скрываться, и от полиции, и от людей Гектора. Они не отстали бы от меня.
— Тогда что ж говорить, — равнодушно произнесла она, достала бумажку и протянула ее Йенсу. Он взял записку и прочел: «Будь осторожна».
— Где ты это нашла?
— В своем почтовом ящике.
— Когда?
— Позавчера утром.
— До того, как арестовали Альберта?
Она кивнула. Он разглядывал бумажку, словно силясь увидеть что-то между букв.
— Кто это написал?
— Я не знаю.
Йенс был совершенно сбит с толку. Положив записку на журнальный столик, он наклонился вперед, уперев локти в колени.
— Будь я на твоем месте, я бы собрал максимум информации о самой большой угрозе — таковой на сегодняшний день является полиция. А затем поговорил бы с ними начистоту.
— Каким образом?
Йенс пожал плечами:
— В данном случае хорошо было бы вывести их из равновесия, узнать что-то дополнительно…
— А потом?
Он поднялся с кресла, двинулся в сторону кухни.
— Потом — не знаю…
17
Карлос в новехоньком спортивном костюме сидел за столом и ел суп. Он мог питаться только жидкой пищей. Сидя в кресле и накрыв колени полотенцем, он ел перед телевизором, где шел фильм с участием Теренса Хилла и Бада Спенсера. Бад голыми руками сбивал с ног бандитов под преувеличенные звуковые эффекты. Томные интонации Теренса были полностью испорчены дубляжом. Карлос посмеивался, наблюдая сцены драк. Лицо у него по-прежнему болело.
Зазвонил звонок на входной двери.
Андерс и Хассе дружелюбно улыбнулись, когда Карлос открыл им дверь.
— Карлос Фуэнтес? — спросил Хассе.
Он кивнул. Хассе помахал в воздухе полицейским удостоверением.
— Я Клинг, а это Кланг. Можно войти?
— Полицейские со мной уже беседовали — они приезжали в больницу.
Хассе и Андерс протиснулись мимо Карлоса в квартиру и прошли в кухню. Он с удивлением смотрел на них.
— Что вам нужно?
Клинг и Кланг сидели на табуретках, Карлос стоял перед ними, опершись на мойку.
— И ты не помнишь, как выглядел хотя бы один из них?
Карлос покачал головой.
— Так сколько лет им было на вид?
Вопрос задал Андерс. Карлос задумался.
— Подростки.
— Тринадцать или девятнадцать? — уточнил Андерс.
— Ближе к девятнадцати. Скорее лет по семнадцать.
— Семнадцать? — переспросил Хассе.
Карлос кивнул.
— И они так тебя избили — семнадцатилетние сопляки?
Карлос снова кивнул.
— Надо же! — воскликнул Берглунд.
У Карлоса возникло ощущение, что тот подтрунивает над ним.
— Но что-то ты должен был разглядеть? Хоть одно лицо…
Фуэнтес снова покачал головой:
— Все произошло так быстро…
— Национальность? Они были шведы?
Карлос сделал вид, что думает.
— Кажется, иммигранты. На них были капюшоны. — Карлос почесал ноздрю.
— Вечно эти иммигранты, — буркнул Хассе.
Аск с важным видом листал свой блокнот.
— Так, значит, ты возвращался домой с работы?
— Да.
— Где ты работаешь?
— У меня свой ресторан — «Трастен».
— И в твоем ресторане все в тот вечер было спокойно? Никаких драк? Ничего не произошло?
Карлос снова покачал головой и коснулся пальцами ноздри — быстрым, едва заметным движением.
— Нет. Ресторан закрылся в одиннадцать, я пришел туда, чтобы запереть дверь. Тихий субботний вечер.
— Ясное дело, Карлос, — улыбнулся Андерс.
Тот попытался улыбнуться в ответ.
— Откуда ты родом, Карлос? — спросил Хассе.
— Из Испании. Я из Малаги.
— А разве короля зовут не Карлос?
Фуэнтес пытался уследить за его вопросами.
— Нет, его зовут Хуан Карлос…
— Так, значит, его все-таки зовут Карлос! — обрадовался Хассе.
Допрашиваемый потерял нить разговора.
— Стало быть, ничего не произошло? — снова задал вопрос Андерс.
Карлос посмотрел на Андерса и покачал головой.
— Все как обычно? — спросил Хассе.
Карлос переводил взгляд с одного на другого.
— Я же сказал!
— Дон Карлос! Правда, есть актер из порнухи, которого так зовут?
Карлос посмотрел на Хассе, не понимая, ожидает ли тот ответа на свой вопрос.
— Не знаю, — тихо ответил он.
Андерс оглядел Карлоса:
— Ты когда-нибудь изучал психологию?
— Что?
— Ты изучал психологию?
Карлос покачал головой:
— Психологию? Нет.
Андерс указал на Ханса:
— А мы изучали. Мы психологи. Закончили школу психологии Клинга и Кланга.
Карлос совсем растерялся.
— А там учат, что один из явных признаков лжи — это когда человек чешет ноздрю.
Карлос пощупал свой нос.
— Вот именно. Ты все время чешешь ноздрю, Карлос, — кончик того самого проклятого маленького нерва, который оживает всякий раз, когда мы лжем.
— Я не лгу, — ответил он.
— Насколько хорошо ты знаешь Гектора Гусмана? — спросил Хассе.
— Гектора?
Аск и Берглунд выжидали.
— Старый знакомый, заходит иногда ко мне в ресторан поужинать.
— Как ты мог бы описать его?
— Ничего особенного, обычный мужчина.
— А кто такой обычный мужчина?
Карлос снова почесал ноздрю:
— Самый обычный. Работает, ест, спит… Не знаю…
— Ты встречался с Гектором в субботу?
— Нет.
— Но ведь он был в ресторане?
— Когда я пришел, его уже не было. Я пришел поздно — чтобы запереть двери.
— Кто-то был с ним в тот вечер? Что тебе об этом известно?
Карлос покачал головой:
— Об этом я ничего не знаю.
— Женщина по имени София?
Карлос покачал головой, довольный тем, что ему не приходится лгать.
— Не знаю, — вяло проговорил он.
Андерс поднялся, подошел к Карлосу и стал разглядывать его изуродованное лицо. Карлосу эта назойливость была неприятна, однако он постарался изобразить дружелюбие.
Хассе встал позади Андерса и тоже уставился на Карлоса.
— Били прицельно, — шепнул Андерс.
Карлос вопросительно посмотрел на них.
— Эти подростки, которые на тебя напали. Они били только по лицу?
Карлос кивнул.
— Никаких других травм?
Карлос покачал головой.
— Тебе придется носить вот это.
Андерс протянул ему микрофон.
— Держи его в кармане или где хочешь, но не далее тридцати метров от этой штуки.
Аск показал ему черную коробочку.
Карлос отрицательно замотал головой.
— К сожалению, тебя никто не спрашивает, Карлос. Носи микрофон и помалкивай. Включай его, когда находишься рядом с Гектором и Ароном, заполни его информацией.
Хассе и Андерс повернулись и пошли к входной двери.
— Вы не имеете права… — прошептал Карлос.
Андерс обернулся:
— Имеем. Мы имеем право делать все, что сочтем нужным, — даже альтернативное.
— Какое такое альтернативное?
Хассе быстро шагнул к Карлосу, схватил его за горло и несколько раз ударил кулаком сбоку по лицу. Тяжелые глухие удары пришлись в висок, в ухо и по скуле. Карлос осел на пол. В полуобморочном состоянии он видел, как фигуры Клинга и Кланга исчезают за входной дверью.
Он долго сидел на полу, пытаясь успокоиться. Сердце билось слишком часто. Внезапно он ощутил, как ему сдавило грудь, дыхание стало тяжелым, сердце заколотилось, закружилась голова. С трудом ему удалось подняться и доковылять до ванной. Сердце отчаянно стучало в груди. Дрожащими руками он достал из баночки с сердечным лекарством пять таблеток. Проглотив три, оперся ладонями о край раковины, стараясь глубоко дышать. Вскоре ему полегчало, пульс стал ровнее. Карлос оглядел себя в зеркало. Избитый мужчина. Перед ним стоял выбор из двух вариантов — в будущем, вероятно, к ним добавится еще один, но сейчас их было всего два: Гектор или Ханке. Третий вариант со временем мог оказаться полицией, но он пока не уяснил для себя, что им известно, а что нет. Ему придется остерегаться всех. Карлос попытался оценить шансы Гектора и Ханке — кто из них сильнее, кто победит? Он понятия не имел — даже не подозревал, что именно они не поделили; знал только, что продал своего босса, был избит им за это, а затем удостоился визита полиции, которой кое-что известно.
Фуэнтес посмотрел на свое разбитое лицо. Это сделал Гектор. Может быть, теперь они квиты…
Карлос повернулся и вышел из ванной. Нет, они вовсе не квиты — это он чувствовал сердцем. Однако сейчас не время слушать свое сердце. Он отправился в кухню, открыл бутылку вина и выпил большой бокал. Звонить он никому не будет, надо выждать немного, посмотреть, как будут дальше развиваться события. А потом он решит, на чьей он стороне.