Вскоре он уже шел с деревянной бадьей к колодцу, находившемуся на границе его и дядьки Даметика усадеб. Надо было напоить коня. Бадью на крючок очепа Василь не повесил, а кинул, крючок не стал закреплять - и так не сорвется, не потонет. Во всем, что ни делал теперь, Василь будто хотел показать свою ловкость, хватку.
Вытягивая бадью из колодца, откуда знакомо пахло мохом, трухлявым, мокрым деревом и водой, он услышал, что от соседнего двора кто-то подходит, и оглянулся. Это был не Даметик, шел плечистый молодой человек, рябой, в военной одежде и зимней шапке с острым верхом.
- А, арестант явился! - поздоровался он, как показалось Василю, с насмешкой. Василь заметил мельком: у того, кто подходил, от ботинок до самых колен накручены черные обмотки, и ноги его похожи на грачиные.
"Надел ботинки - и форсит!" - с осуждением подумал Василь. Он не столько узнал, сколько догадался, что рябой военный - Миканор, сын Даметика, на днях вернувшийся со службы. Мать вчера среди других сельских новостей помянула и эту.
"Арестант! Ну, и - арестант! А тебе какое собачье дело до этого!" мысленно отозвался на приветствие соседа обиженный Василь. Миканор же, будто и не сказал ничего особенного, удивился:
- Ты чего это волком смотришь?
- А того... лучше быть волком, чем овцой... Чтоб не кусала всякая...
Василь взял за дужку бадью, не глядя на Миканора, отодвинул очеп в сторону, собрался идти.
- Постой! - попробовал задержать Василя Миканор. - Нехорошо так, не по-соседски. Еще и двумя словами не перебросились, а ты уже грызться хочешь...
- А я к другим так, как они ко мне...
И Василь, показывая, что говорить больше не хочет, двинулся с бадьей к хлеву. "Не по-соседски, видишь! А ты со мной - по-соседски? Думает, если ботинки и шапку военную надел, то и обзывать всяким словом волен! Думает, если человек из-под ареста пришел, то и плевать на него можно! .. - Василь погрозил: - Скажи еще раз такое, плюнь! Увидишь".
2
Василь так и затаил бы злость на соседа, отрезал бы себя от него, если бы этой встречей теперешнее их знакомство и закончилось. Но под вечер, когда Василь притащился из лесу с возом дров, мать рассказала ему, что приходил Миканор и просил зайти поговорить. Василь промолчал в ответ, но по тому, как он недовольно мотнул головой, мать догадалась, что приглашение не понравилось сыну.
Мать не стала допытываться, что же произошло между сыном и соседом, знала, что Василь все равно не скажет, - но не удержалась, чтобы и раз и другой не упомянуть о Миканоровой просьбе, намеренно добавляя при этом разные словечки, которые могли бы смягчить сердце сына. Сказала, что Миканор очень хвалил Василя за хозяйственность и просил, чтобы он за что-то не злился на него... Дед поддержал ее: не уважить соседа, не разделить такую радость, как возвращение с военной службы, негоже...
И, однако, Василь пбшел к Миканору неохотно, ради того только, чтобы не обидеть мать и не показать неуважение к соседу. Он решил - посидит немного, поговорит о том о сем, исполнит материнский наказ и вернется...
Василь встретил Миканора во дворе - тот выносил из сеней ушат.
- Заходи. Сейчас приду... - бросил на ходу Миканор.
Он вернулся в хату, стряхивая воду с красных, видимо только что вымытых, рук.
- Вот, брат, за хозяйство берусь... - Миканор вытер руки полотенцем, засмеялся. - Забыл все, что умел. Сначала учиться надо!
- Не говори! - возразила Даметиха, суетившаяся возле печи. - Человек подумает, что и правда! Не слушай его, Василько, смеется он...
- Эге, смеюсь! Хороши смешки! Паренку делать разучился! ..
- Не слушай его, Василько. Умеет, все умеет...
Даметиха стала собирать ужин. Перед тем как сесть за стол, Миканор пригласил и Василя, но тот отказался. Несколько минут потом уговаривала его -присоединиться ко всем Даметиха, однако Василь и на этот раз устоял, сказал, что только сейчас поужинал дома. Даметиковы сели одни.
Наступила тишина: хозяева ужинали, а Василь, с виду серьезный, степенный, стараясь держаться уверенно, пристально рассматривал фотокарточки на стене.
Кроме пожелтевшей от времени карточки, на которой Даметик, молодой и бравый, в страшной, лохматой, как стог, шапке тянулся рядом с кем-то незнакомым, - карточку эту, говорили, старый Даметик привез еще с японской войны, - было тут и несколько Миканоровых фотографий. Из них Василь раньше видел только одну, - Миканор, стриженый, в гимнастерке с широким воротником, был словно чем-то испуган. Василь, увидев этот снимок впервые, удивился: что могло так напугать парня? Теперь рядом с этим снимком было несколько новых - на каждом Миканор с товарищами, все подпоясаны ремнями, в блестящих сапогах, с шашками.
- Это мое отделение... - сказал Миканор, хлебая борщ.
Василь все же чувствовал себя неловко, отчужденно и, рассматривая фотокарточки, ждал только момента, когда можно будет, не рискуя обидеть хозяев, уйти отсюда. Осмотрев карточки раз и второй, он уже намеревался сказать Даметиковым, что пора домой, сделать кое-что по хозяйству, как на дворе послышались шаги, говор. Первым шумно и весело вошел Хоня - "Батько и матка". Он был в рваной свитке и рваной шапке, но и в этом обычном своем одеянии казался прямо франтом: так ловко висела на плечах свитка, так лихо держалась на макушке шапка.
- Вечер добрый в хату! Чтоб жилось и чтоб велось! - сказал он звонко и твердо. - И тебе, Василь, добрый вечер! - добавил он таким тоном, будто они только вчера виделись.
За Хоней появились его приятели - черный, хмурый, как отец, Петро Прокопов и куреневский гармонист Алеша Губатый Петро что-то буркнул под нос и остановился на пороге - широкой спиной почти совсем заслонил Алешу.
- Попали в самый раз! Будто, скажи v ты, знали, что к ужину! воскликнул так же весело Хоня и, не ожидая приглашения, как дома, подошел к лавке и сел - широко, вольно.
Хозяева, как и полагается по обычаю, пригласили парней к столу, но Хоня ответил за всех:
- Спасибо! Не надеялись, что так удачно прибудем, дома заправились картошкой!..
- Поели! - подтвердил и Алеша, примащиваясь возле Хони.
- Поели или не поели, а посидели бы вместе, попробовали бы, чего бог послал... - начала было Даметиха, но муж перебил ее:
- Было бы что пробовать, так небось уговорили бы какнибудь. А то вон рассол один да картошка! Чарка хоть бы где-нибудь завалялась!
- Опоздали! - засмеялся Миканор. - Что было - выпили! ..
- Много ли там ее было! - сказала Даметиха. - Две бутылки всего!..
- Это мы знаем, охотники на горелку нашлись бы! Потому-то и не очень спешили! - Хоня хитро взглянул на Миканора, перевел разговор на другое: Хотим вот Миканора с девками нашими познакомить, - он же, наверное, забыл про них! Да и девки, сказать, прохода не дают: приведи да приведи!
- Эге, возьмите его, Харитонко! - охотно поддержала Даметиха. - Пусть погуляет.
- Только боимся, что он, может, теперь к городским больше приучен! сказал Алеша Губатый, преодолевая робость, видимо стараясь попасть в тон Хоне.
- Там некогда было привыкать! - заявил Миканор.
- А все-таки, наверно, завел какую-нибудь мармазелю? - прицепился Хоня.
- Да нет. Правда, несколько раз гулял по берегу или в парке. И то - с хлопцами, с Морозом, с Киселем...
- Ну да, с Морозом! Рассказывай! Так тебе и поверим!
- С Киселем, говорит, гулял!
- Посмотреть бы на того Киселя!
Василь под эти разговоры, шуточки стал чувствовать себя у Даметиковых свободнее. Уже не хотелось уходить домой, можно было и тут посидеть, послушать; уже почти успокоился, готов был забыть обо всех страхах, как вдруг дверь открылась и в проеме - как злое напоминание, как угроза появилась фигура Грибка. Василь от неожиданности похолодел: больше всего не хотел, боялся встречи с Грибком, и на тебе - лицом к лицу!
Он весь сжался, насторожился в ожидании чего-то недоброго. На миг возникло подозрение - не нарочно ли, не ради ли этой встречи, пригласил его Миканор? Неужто умышленно подстроил все? Но посмотреть на Миканора, проверить подозрение не мог, - не сводя глаз, следил за Грибком.
Ничего страшного как будто не было: Грибок только взглянул на Василя косо и сел на другую лавку. Он ни слова не сказал Василю, но в молчании его сильнее чувствовались неприязнь и упрек. Теперь Василь был словно прикован к стене: если бы и попробовал, не смог бы, кажется, оторваться. Он молча упрекнул себя: дал ведь зарок не ходить ни к кому, не видеться ни с кем, прожил целый день без неприятных встреч. И надо же было прийти сюда!
Он снова услышал в сенях шаги, повел глазами к двери: кого там еще несет?
Вошел Чернушка. Этого еще не хватало тут! Василь, казалось, влип глазами в карточку, но не видел ее, ждал: что будет дальше?
Василь заметил: Чернушка, поздоровавшись, сразу обратил на него внимание, выделил его изо всех.
- И Василь тут! - сказал он, словно обрадовавшись, но Василю от этого легче не стало.
Даметиха отозвалась:
- Зашел по-соседски, спасибо ему!
Василь заметил: Чернушка, поздоровавшись, сразу обратил на него внимание, выделил его изо всех.
- И Василь тут! - сказал он, словно обрадовавшись, но Василю от этого легче не стало.
Даметиха отозвалась:
- Зашел по-соседски, спасибо ему!
- Ты не вчера ли вечером прибыл? - не отступал от Василя Чернушка.
- Вчера...
- Вечером? Уже стемнело, как пришел?
- Стемнело... А что?
- Да ничего. Видел я - кто-то в потемках подходил вчера к хате, сказал Чернушка. - Вроде похож на тебя, я аккурат возле хлева был. А сегодня слышу: и в самом деле прибыл... Так я и подумал, что ты...
Василь промолчал.
- Зашел бы. Я тогда ничего не сказал, - не узнал толком. Не поверил, грец его... А то ведь, наверно, ты был!
Василь шевельнул плечом, словно хотел отмахнуться:
- Не-ет...
Разговор, к счастью, пошел о Миканоре. Грибок сказал, что Миканор, чтоб не сглазить, справный с виду, не плохо, видно, на службе было. Миканор засмеялся:
- Да грех сказать, что плохо...
- Отъелся, как бугай! Выгулялся, - похвалил Миканора Хоня.
- Чтоб гулял очень, не сказать. Бывало, после похода, не секрет, иной раз и сам и конь под тобой - как в мыле.
- Когда идешь, нога за ногу цепляется? - захохотал Хоня, а за ним Алеша и Петро.
- Еле дотянешься, бывало. Опять же - если в карауле стоишь. В мороз, на ветру как промерзнешь - так, кажется, душа заходится. Кожух такой до пят тулуп - давали, как на пост идти. Так и тулуп этот не поможет - все равно холод проберет...
- Эге, до печенок доймет!
Старый Даметик начал было говорить: это что, вот в Маньчжурии мороз так мороз, на лету все живое губит, - как в хату ввалилось еще несколько мужикев. Среди них был и Андрей Рудой, аккуратно выбритый, с тоненькими усикамикрылышками огненного цвета, в фасонистой городской шапке, - первый в Куренях политик и оратор.
Рудой подошел последним, поздоровался с Миканором не так, как все, неловко, по-деревенски, а, сняв фасонистую шапку, чинно поклонился. Пожимая руку, поздравил:
- Со счастливым возвращением, Миканор Даметьевич!..
Рады вас, так сказать, видеть снова на нашей куреневской почве...
Мужики не впервые удивлялись деликатности его обхождения, но никто не пробовал подражать ему: не каждому дана такая ловкость.
- Унтер у нас на батарее был, - вспомнил Грибок. - Ну и унтер: кулаки по пуду! Как даст кому - тот сразу с копыт обземь!.. А теперь, правда, не бывает, чтобы кого били?
- Пускай бы ударил какой бы ни был командир. Его бы так проучили, что навек закаялся бы!
- А если, бывает, иной не слушается? - вмешался Хоня. - Командир ему одно, приказывает сделать что-нибудь, а он - не буду и не буду! Не бывает разве таких?
- Бывает всякое. Только все равно не бьют никого. Другим методом берут. Объясняют больше, что к чему. Что значит служба в Красной Армии и кому мы служим.
- А если он все равно не слушается, - не отступал Хоня, - не судят?
- Судят. А только больше - на сознание бьют.
- Слыхал я, что аж под Минском на маневрах быть приходилось? - опередил какой-то новый вопрос надоедливого Грибка Андрей Рудой.
- Был. На окружных ученьях.
Андрей Рудой хотел расспросить об этих ученьях, но тут вмешался Чернушка, перепутал все:
- Как там земля, под Минском?
- Земля как земля, - попробовал было вернуть разговор к ученьям Рудой, однако Миканор возразил:
- Да и не сказать, чтоб такая, как наша. Намного суше... Болота попадаются редко, можно сказать, больше - поля, поля да лес. И лес, можно сказать, другой - чистый сосняк... Очень много холмов. Бывает, как глянешь с какойнибудь горы, так только и видишь: холмы да холмы, поле да лес. На сколько хватает глаз...
Хоня спросил:
- Может, такие, как в Мозыре?
- Поменьше. Таких, как в Мозыре, нет! - Миканор сказал это как бы с гордостью: он служил в Мозыре.
Разговор теперь уже заинтересовал Василя. Никогда за всю жизнь не был он дальше Хвойного, только раз добрался до Мозыря, который показался такой далью, словно там был конец света. А людей вон и дальше заносит, и удивительно - и там земля, и там живут!..
- И как это оно: земля без болота! - будто не поверила Даметиха - Как это может быть, чтоб без болота!
- От баба! В Маньчжурии так не то что болота, а и кусточка на сто верст не увидишь. Голо, как на полу...
- У нас, в Михайловке, тоже земля была! Как масло, грец его! Возьми на хлеб да мажь, - похвалился Чернушка полузабытой Черниговщиной.
- А тут куда ни кинь - болота до болота! - пожалел Губатый Алеша. Кочки да жабы!..
- Без жаб там, видно, скучно. - Хоня, а за ним Алеша и Петро захохотали. - Без таких песен!
- Слышал я, - проговорил Миканор, - один ученый в Мозыре доказывал, приезжал к нам с докладом: на болоте земля, доказывал, - первый сорт. Без навоза родить может! ..
- Только осуши - и сей, - поддержал Андрей Рудой. - Особенно любят эту землю овес, конопля, всякая техническая культура.
- Осуши! Если этим топям конца-краю нет.
- Генерал тут когда-то был вроде, - вспомнил Игнат, отец Хадоськи, которого за привычку к месту и не к месту вставлять слово "вроде" прозвали "Вроде Игнатом".
Андрей Рудой подтвердил:
- Исторический факт! Инфанктерии генерал Жилинский.
Личный друг царя...
- Друг он или не друг, не знаю. А только вроде ученый очень, инженер. Да и то сказать: хоть царя и скинули и генералов вместе с ним, а все ж генерал - это тебе не наш темный лапоть... Все науки прошел!..
- Науки его были не пролетарские! - возразил Рудой.
- Какие они там ни были, а все ж науки, - сказал Вроде Игнат. - Так он вроде двадцать лет бился с болотом, поседел, высох как щепка, а чего добился? Копает, копает, - не он, конечно, а люди приведенные, - а оно, болото, пока в одном месте выкопают, в другом уже ряской заросло.
- Это ж под Загальем покопали тогда, - напомнил Даметик. - Там, видно, и следа нет...
Даметиха поддержала:
- Что бог дал, то один бог и переменить может! А не человек, козявка.
- Это вы напрасно, Халимоновна. Передовые ученые еще при царском режиме, так сказать, о человеке другое учили.
Не говоря о теперешних, о большевиках, учили: человек - не козявка!
- Не знаю, чему они учили, а только козявка был, козявка и есть ..
- Это глядя какой человек! - возразил Хоня. - Один, бывает, - козявка, а другой - герой!
- Человек - существо. Так сказать, он и мошка и он же - властелин, царь природы! Это еще поэт Некрасов учил, а также Толстой, Лев Николаевич!
- Человек - мошка и властелин, это правда, - подхватил Алеша.
Миканор сказал:
- Если он один, как колосок, забытый в поле, он, конечно, - не секрет все равно что мошка или козявка. А если этих мошек полк соберется или дивизия, то эта мошка или козявка свет перевернуть может...
- Так то дивизия, а то - мужики, - подумал вслух Хоня.
- Пусть себе и мужики. Если сорганизоваться всем, дружно взяться, будет все равно что дивизия. Что хочешь одолеет.
- Дружно взяться! Где ж это было видано, чтоб вся деревня дружно что-нибудь делала?
- Тут кто в лес, а кто по дрова! - как бы пожалел Хоня. Мужики поддержали его, согласно закивали головами.
Когда все умолкли, продолжая дымить цигарками, Чернушка промолвил раздумчиво:
- Да оно, сказать, - тут и так, грец его, силы не хватает.
Хоть бы с тем, что в хозяйстве, управиться.
- У других не меньше, чем у нас, забот, - будто не споря, а также рассуждая, с уважением к старшим, сказал Миканор. - А вот же делают и другое, себе к добру!.. - Миканор достал из угла газету, развернул. - Вот пишут: болото осушили - луг сделали.
- Далеко это?
- Да не сказать, чтоб очень: верст пятнадцать, может, за Наровлей. Там близко наши лагеря стояли, так я, можно сказать, знаю те места. Все такое, как и у нас. А разве у нас плохие луга можно было бы за Теремоским лесом сделать?
- Можно-то можно, да вот попробуй... - сказал Хоня.
- Все равно, будто не знаешь наших! - поучительно вставил Грибок.
- Миканорко, не говори чего не следует! - ласково, но твердо сказала и мать. - Пустое все!
- Почему это пустое? - загорячился Миканор. - Другие ж делают, а мы что - хуже всех?
Неизвестно, как пошел бы разговор дальше, если бы Чернушка, больше всего не любивший споров, неожиданно не пошутил:
- Женить тебя, Миканор, видно, грец его, надо!..
Хоня весело подхватил:
- Уж и женить сразу! Дайте хлопцу пока хоть на девок посмотреть, погулять!
- Охоту согнать! - поддержал Алеша.
Хоня проворно, не теряя удобного момента, позвал Миканора на улицу посмотреть, что делается на вечерках, и, возможно, Миканор охотно пошел бы с ним, если бы Даметиха не возразила:
- Негоже это ему, Харитонко! Тут гости, а он - шасть из хаты, будто они не по душе... Пусть в другой раз! - Она, будто ожидая поддержки, взглянула на сына.
Миканор дружески кивнул хлопцам:
- Видно, уж в другой раз посмотрим...
- В другой так в другой! - Хоня встал, сдвинул на затылок шапку, подмигнул приятелям: - А мы - повалим!
Чтоб девок наших не расхватали!