Отчество соседа дама уже не упоминала.
— Очень красивая девушка.
— Вот и я такая была. Не верите? — Вера Валентиновна вскинула голову, взгляд у нее был затуманенный.
— Давайте я вас в дом отведу? Жарко сегодня, после такого сытного обеда надо полежать, — сказал Алексей.
— Я в порядке. Думаете, пить не умею?
— Просто сегодня жарко.
Дама неуверенно поднялась с шезлонга. Он аккуратно повел Веру Валентиновну в дом. Там ничего не изменилось, только стало чище, пол на кухне был вымыт, на окнах висели чистенькие белые занавески. Алексей, поддерживая женщину под локоть, провел ее в комнату. Она неожиданно качнулась к комоду, взяла фотографию Клишина, стоящую в новой рамке и запричитала:
— Паша, Паша, ты меня так и не простил, Паша! — Вера Валентиновна, всхлипнула: — Да мы вместе с тобой это сделали. Все чужие, все, ты только и был свой, а теперь я одна, совсем одна… Соня! Соня, ты здесь?
— Здесь.
В дверях комнаты, опираясь о косяк, стояла Соня. Лицо у нее было злое.
— Стояли сорок минут — в какой-то дыре! Ненавижу электрички! — раздраженно сказала девушка и тут же накинулась на Алексея: — Тебе что, пьяные женщины интересны? Извращенец!
— Я просто помог человеку добраться до кровати, — начал оправдываться он.
— Сонечка, мы посидели с соседями. Ну выпили немного. Ты же сама хотела…
— Да помолчи ты, — оборвала ее Соня. — Не обязательно об этом кричать!
— Ба, да у вас тут целый заговор! — развел руками Алексей. — Кстати, завещание у Клиши-на кто из вас украл?
— Иди отсюда, — прошипела Соня, словно кобра, и даже замахнулась на него сумочкой. — Иди к своему выводку, а не то я устрою на вашей дачке такой скандал! Пожалеешь, что родился!
— Верю. — Он прошел мимо нее и со злостью захлопнул за собой дверь.
«Испорчены выходные. А завтра утром в город ехать. За мамой. Только ее здесь не хватало! Она, Саша, Вера Валентиновна и… Соня. Вот будет цирк!».
2
В калитку он не пошел, по старой привычке перемахнул через забор, и, будучи в состоянии алкогольного опьянения, приземлился не слишком удачно. Иначе говоря, Леонидов плюхнулся на землю. Сидевшая на вишне ворона возмущенно каркнула и сорвалась с ветки. Саша, читавшая под яблоней книгу, подняла голову и испуганно спросила:
— Леша, ты жив?
— Помер.
Он подошел и со стоном повалился на траву. Раскинул руки, замер, уставившись в голубое небо. «Война и мир. Аустерлиц. Я разгромлен и жду Наполеона».
— Тебе нехорошо? — посочувствовала Александра.
— Колено болит. Между прочим, ты согласилась на эти «гости».
— Я же думала, что она женщина. — Саша выразительно посмотрела в сторону соседней дачи.
— А она кто?
— Мужики и то так не пьют!
— Ну расслабилась женщина, с кем не бывает, — лениво сказал Алексей.
Облака на небе растянулись в цепочку. «Если я буду их считать, то усну», — зевнув, подумал Леонидов.
— Ты бы не лежал на солнце, — посоветовала Саша. — Иди на террасу, там прохладно.
— Быть может, ты права.
— Я всегда права. В коридоре, на сундуке белое ведро. Эмалированное. В нем хлебный квас.
— Ты святая!
Жизнь состоит из сна, еды, и загадочных совпадений. Предопределяющих. В тот момент, когда Леонидов шел в дом отведать холодного хлебного квасу, по ту сторону забора по направлению к писательской даче продвигался Игорь Михин. Они неминуемо встретились: взгляд Алексея Леонидова и темная кудрявая макушка старшего оперуполномоченного. Алексею ничего не оставалось, как окликнуть:
— Игорь! Ты почему идешь мимо? Настроение у него после трех коктейлей и рюмки водки было философское. Хотелось разделить его с кем-то. Разговор о смысле жизни вполне бы устроил.
— А я не к тебе сегодня. — Михин предусмотрительно остался по ту сторону забора.
— А куда?
— Имею несколько вопросов к Вере Валентиновне.
— Сейчас?
— Именно.
— Это ты зря.
— А кто мне помешает?
— Она.
— Вот как? Каким же образом? — удивился Михин.
— Потому что она спит. И я этому способствовал.
— Каким же образом? — еще больше удивился Михин.
— Я с ней пил.
— О как! Наш пострел везде поспел!
— Так что заходи. Квасу хлебного хочешь? Вся водка осталась там. — Алексей махнул рукой в сторону писательской дачи.
В это время на сцене появилась любимая жена. Она вышла из сада и спросила:
— С кем ты разговариваешь? А, Игорь Павлович! Да вы проходите, не стесняйтесь.
— А можно?
— Ну конечно!
Михин открыл калитку и вошел на территорию дачного участка Леонидовых. Саша деликатно ушла в дом. Игорь же опустился на крыльцо, поднял голову и, глядя в высокое голубое небо, сказал:
— Пекло-то какое нынче, а?
Все разговоры этим летом начинались с обсуждения погоды.
— Да, жарко, — согласился Леонидов.
В целях поддержать разговор о погоде, он пошел в дом и принес литровую кружку хлебного кваса. Употребил сам и протянул Михину:
— Спасибо, — сказал тот. — Вкусный квас. Как сам?
— Лучше. Я хотел сказать, лучше, чем Вера Валентиновна. Я все-таки мужчина, — похвастался Алексей.
— Жаль, что так получилось. Я имею в виду Веру Валентиновну. Мне до зарезу надо выяснить судьбу завещания Клишина. Сдается мне, Вера Валентиновна была в тот вечер у племянника. Тайно ли, по его ли приглашению, не знаю. Но завещание она выкрала, а его самого…
— Отравила, — закончил фразу Алексей. И добавил: — Это уже из области твоих фантазий.
— А знаешь, как погибли его родители? Вера Валентиновна сводную сестру терпеть не могла.
— Они родные только по отцу. История темная. После аварии они с Клишиным разругались вдрызг.
— Я в курсе, — вздохнул Алексей. — Слушай, Игорь, а можешь ты выяснить для меня, кто такой Демин?
— Какой еще Демин?
— Знаю только, что Максим. Похоже, Вера Валентиновна у него заняла много денег.
— Ну и что?
— Интуиция подсказывает мне, что на сцене появился прелюбопытнейший персонаж. Нужны подробности.
— Чепуха все это! — решительно сказал Ми-хин. — Демин какой-то. Клишина отравила собственная тетка. А Гончаровой снотворное в бокал с «Пепси» положила племянница. Хотя она это категорически отрицает.
— Как отрицает? — переспросил Алексей.
— Категорически, — засопел Михин.
— Я ее понимаю! Я тоже отрицал, что отравил Клишина. Категорически.
— Ничего, следователь ее дожмет.
— А как насчет Демина? Наведешь справки?
— Да что он им родственник, что ли?
— Вот ты это и проверь. Пойдем, Игорь, искупаемся. Плавки на-тебе есть?
— На мне все есть, я по делу сюда шел.
— Думаю, часика через два Вера Валентиновна будет вполне адекватна, и сможет ответить на твои вопросы. Саша! — крикнул он в дом. — Купаться с нами пойдешь?
— Нет, — сказала она, появляясь на пороге, — но возьмите детей. Они где-то на улице. Я сейчас соберу вещи.
Саша спустилась с крыльца и стала снимать с натянутой между столбами веревки плавки, покрывало и банные полотенца.
Купание было испорчено присутствием детей. Они намутили воду, чья-нибудь макушка то и дело скрывалась под водой и Леонидов вместо того, чтобы лежать на травке после купания, все время бегал по берегу, то и дело пересчитывая ребят.
— Раз, два, три… Принял пятерых, сдать должен столько же. Эй-эй! Кто там ныряет? Далеко не заплывать!
— Леха, не суетись, — лениво сказал Михин, который как раз лежал на травке.
— Вот когда у тебя будут свои… Серега! А ну вылазь! Губы синие! — рявкнул Алексей.
— Папа, ну еще немножечко!
— А пацан-то на тебя похож, — сделал ему комплимент Игорь.
Леонидов не стал его разубеждать.
Через два часа они собрали детей и отправились обратно. «Раз, два, три…» — пересчитывал по дороге Алексей. Сдав всех, он почувствовал невероятное облегчение. Вместе с Михиным они пошли на дачу Павла Андреевича Клишина. Михин долго и деликатно стучал в калитку, пока из дома не вышла Соня с полотенцем в руке.
— Не надоело? — спросила она. — Ломиться не надоело?
— Вера Валентиновна проснулась? — крикнул из-за забора Михин.
— Можете зайти, если вы не ко мне.
Они вошли в калитку и направились к крыльцу.
— И кто ты такой? — спросила Соня, глядя на Михина сверху вниз.
Она стояла на крыльце, а старший оперуполномоченный только-только собирался подняться по ступенькам. Но Соня, похоже, не собиралась его впускать, не установив личность. Алексей "вспомнил, что они друг другу не представлены.
— Я собираю информацию по делу об убийстве Клишина. Вот мои документы. — Михин достал удостоверение.
— А этот? — изучив документ и вернув его владельцу, кивнула Соня на Леонидова.
— Я собираю информацию по делу об убийстве Клишина. Вот мои документы. — Михин достал удостоверение.
— А этот? — изучив документ и вернув его владельцу, кивнула Соня на Леонидова.
— Соседа не узнаете?
— Он что, ваш внештатный сотрудник? — фыркнула Соня.
— Я понятой, — буркнул Алексей. — Вдруг мы у вас бомбу найдем? Тогда я с удовольствием распишусь в протоколе.
— Что ж… — презрительно посмотрела на него Соня. — Проходите в дом, мама кофе пьет.
Вера Валентиновна сидела за столом в кухне. На голову было намотано влажное полотенце. Пахло кофе.
— Как вы себя чувствуете, Вера Валентиновна? — спросил Алексей.
— А вы? — не осталась в долгу хозяйка.
— Неплохо посидели, а? Вы еще не знакомы с Михиным Игорем Павловичем?
— Не имею чести, — сухо сказала дама.
— А он меж тем занимается делом вашего племянника. Которого убили, — подчеркнул Алексей.
— Ну а вы здесь при чем?
— Оказываю помощь следствию. Консультирую. Когда-то я работал в отделе по расследованию убийств.
— Кто бы мог подумать! — развела руками Вера Валентиновна. — А на вид такой приличный молодой человек! И что вы от меня хотите?
— Присаживайся, Игорь, — гостеприимно сказал Алексей за хозяйку.
Вера Валентиновна посмотрела на нею с откровенной неприязнью.
Усевшись в плетеное кресло, Игорь Михин важно спросил:
— На каком основании вселились в дом потерпевшего?
— Я наследница по закону, — отрезала Вера Валентиновна. — У Павла нет других родственников.
— У него был внебрачный сын, — возразил Михин. — Павел Андреевич составил завещание в его пользу.
— И где оно? — усмехнулась хозяйка.
— А то вы не знаете!
— Представьте себе. Если у вас нет доказательств, прошу оставить меня в покое. Голова раскалывается.
— Значит, вас к следователю вызывать? Повесткой?
— Вызывайте. Думаете, я не судилась ни с кем? Следователем меня пугает! Да меня и не такие пугали! И не тем! Испугалась! Убирайтесь отсюда! Ни слова не скажу!
— Ну, как хотите! — Разозлившийся Михин вскочил с кресла. В дверях угрожающе сказал: — Увидимся еще. У следователя.
Он выскочил из дома, Алексей же на минуту задержался.
— Прижали вас, да? — сочувственно спросил он.
— Отродясь с ментами дело не имела! — поджала губы Вера Валентиновна. — А еще коммерческим директором прикидывался!
— Вы бы вели себя поосторожнее, — заметил Алексей. — Алла Константиновна Гончарова тоже врала, а теперь лежит в морге. Разбилась на белом «форде». Какая досада! А перед этим ее накачали снотворным.
— Гончарова, Гончарова… Знакомая фамилия, но… Алла Константиновна? Не знаю такую! Мало ли Гончаровых на свете? Тот тоже был Гончаров.
— Кто?
— Каких только в моей жизни не было! И Гончаровых, и Петровых с Сидоровыми. У меня дочь есть, ради нее все. Вы-то хоть понимаете?
— Я понимаю. Если что, заходите, Вера Валентиновна, соседи все-таки.
— Да уж, соседи! И как можно после такого людям доверять? Я к нему со всей душой, а он ментов сюда водит! Допрашивает меня!
Алексею ничего не оставалось, как уйти. Михина он нашел возле Сони. Девушка шипела на него, как кошка, словно хотела выцарапать глаза. «А я еще поженить их хотел», — ужаснулся Алексей и счел разумным вмешаться:
— О чем спор?
— Девушка не хочет признаваться, что это она подсунула в твою машину конверт, — возмущенно сказал Михин.
— Не одна я в этой машине езжу, — тут же отговорилась Соня.
— Соня, кроме тебя у Клишина больше не было доверенных лиц на ту часть «Смерти», — заметил Алексей. — Он очень мудро задействовал персонажи. Сначала его сын решил упрятать в тюрьму отчима, потом племянница — засадить злую тетку, потом ты — профессора Гончарова, чтобы отвести подозрение от матери. Так?
— Ну и что? Если мама действительно Павла не убивала?
— Откуда такая уверенность?
— Потому что она моя мать! Этого мало?
— Нужны доказательства. Алиби у нее есть?
— Что вы привязались?! Да уйдете вы отсюда наконец или нет?!
Она побежала в дом, оставив их в недоумении. Через минуту вылетела оттуда и сунула в руки Михину пару листков со словами:
— Вот, это все. Больше у меня ничего нет. Оставила себе на память. Забирайте! Дело возбуждайте! Только мама его не убивала!
Она опять исчезла в доме, они услышали, как щелкнул замок. Теперь входная дверь была заперта изнутри.
— Какая нервная девушка, аты мне ее в жены предлагал, — усмехнулся Михин и заглянул в первый лист. — Продолжение «Смерти»! Так я и думал! Хочешь почитать?
— А ты?
— Очередной блеф. Заигрался Павел Андреевич. Читай первым.
Алексею ничего не оставалось, как вновь погрузиться в творение Клишина. Итак, очередная клевета. Теперь он в этом не сомневался.
«Смерть на даче». Отрывок«…девочка. Говорят, мужчины страстно мечтают о сыновьях. Мне же, напротив, всегда хотелось, чтобы рядом со мной росла маленькая девочка. Светленькая, хорошенькая, как куколка, пахнущая материнским теплом и молоком. Чтобы эта девочка улыбалась по утрам только мне, а на ночь целовала в щеку и желала спокойной ночи. Я хотел бы вдохнуть в нее жизнь, сделать совершеннейшей из женщин. Я хотел создать идеал.
То, что получилось, меня ужаснуло. Она внимала мне жадно, но, похоже, все понимала по-своему. Сначала надо было излечиться самому, прежде чем браться за работу Пигмалиона. Моя Галатея вышла отвратительной. Хотя физически совершенной. Я смотрел на нее, и казалось, что вижу чудовище!
Соню всегда и везде принимали за мою родную сестру, так мы с ней похожи. Она была и беленькая, и хорошенькая. Желтый цыпленок в оранжевом платье с золотистым бантом, которого я выводил во двор, где в детской песочнице возились другие, конечно же не такие совершенные, как она, дети. У Сони всегда было много игрушек — Вера откупалась, чем могла. Она работала, как проклятая, спихнув девочку на руки мне. Я взялся за это охотно. За воспитание самого совершенного в мире ребенка. Соня сразу же невзлюбила плюшевых медвежат, лопоухих зайцев, кукол со стеклянными глазами и пучками искусственных волос. В детстве она любила только одну игрушку — меня. Беря в руки очередного клоуна, одетого в яркий костюм, крутила его с минуту в руках, потом рассерженно бросала на пол:
— Ты красивее.
— Разве? — пытался бороться я с ее скверным вкусом.
— Не такие синие, как у тебя, — говорила меж тем она, выковыривая пластмассовый глаз. А выдирая волосы у очередной куклы, рассерженно заявляла: — Не такие желтые! Не такие!
Ребенок, что с нее взять!
.— Зато его можно посадить, и он никуда не денется, — резонно замечал я, поднимая бедного клоуна. — Он не убежит по своим делам, а будет в компании других кукол пить понарошечный чай.
— А стишки он умеет придумывать? Про краба? Паша, расскажи!
И я послушно заводил свою шарманку:
— Жил-был краб, восемь лап, белые носочки, ползает в песочке…
Стихи Соня так и не научилась сочинять, она вообще была девочкой практичной, всегда лучше считала, чем читала. Это у нее от Веры.
Вера… Она старше меня на десять лет, они с моей матерью сестры по отцу, я называл ее просто Верой и обращался на ты. Сколько я помню, сводные сестры всегда враждовали. Война разгорелась из-за бабушкиного наследства. Та умерла, оставив завещание, согласно которому огромный старый дом и усадьба в полгектара отходили к обеим сестрам в равных долях. Вера хотела денег, она всегда хотела только денег. Моя мать никак не соглашалась свою долю ни уступить, ни продать, говорила, что в этой усадьбе ее корни и предки не простят, если чужие люди будут хозяйничать в доме и в саду. Это было с ее стороны простое, ничем не мотивированное упрямство, у нас тогда уже была и эта дача, и свой огород, но тот деревенский дом в ста километрах от Москвы, где мать родилась, отдать целиком в чужие руки она не хотела.
Со временем там все пришло в упадок: дом, усадьба. Старые яблони засыхали, сад зарастал, а сестры все никак не могли договориться. Едва приезжала одна, как тут же появлялась другая, словно чувствовала соперницу. И разгорался очередной скандал. Тогда я предпочитал уходить в сад. До сих пор помню, как, будучи мальчишкой, с упоением повторял загадочные, непонятные названия, пробуя их на вкус, словно сами яблоки: штрифлинг, пепин-шафран, анис… Я еще помню изумительные кусты смородины. В июле их ветки провисали до самой земли под тяжестью плодов. Ягоды были кислые на вкус, но такие ароматные! Мама клала их в чашку, заваривая чай. Детство, ах, это детство!
Прошло несколько лет, мои отношения с родителями разладилась. И мать, и отец были против того образа жизни, который я вел. Против профессии, которую считали несерьезной. Особенно возмутились, когда узнали, что я подрабатываю манекенщиком. Я злился на родителей, и тетка стала мне ближе, чем кто бы то ни был. Вера часами могла обсуждать мать, и, каюсь, я был ее согласным собеседником.