ЧЕТВЕРТЫЙ
История одного сыска
I
На веранде роскошной дачи в Петергофе за утренним кофе сидел старый, заслуженный отставной генерал князь Чеканный, а напротив — его молодая жена, Вера Андреевна.
Вдруг князь сказал, роняя газету:
— Дергачева убили, процентщика. Помнишь его, Вера? А?
Ложка со звоном упала в чашку. Лицо Веры Андреевны покрылось бледностью, и она откинулась к спинке стула.
— Что с тобой? — тревожно воскликнул генерал. Она слабо улыбнулась и выпрямилась.
— Ничего, Валерьян, не беспокойся! Просто я услыхала слово "убили"…
Генерал покачал головою.
— Опять эти нервы! Поезжай-ка ты за границу или в наше Широкое. Ты, моя рыбка, совсем о здоровье не заботишься…
В голосе генерала слышалась вся нежность его чувства к молодой жене.
Она приветливо кивнула ему.
— Поедешь ты, и я с тобою! Ну, кого убили?
Генерал, уже успокоившись, отхлебнул кофе, затянулся сигарою и, взяв газету, стал читать вслух.
— Дергачева… Помнишь, я у него выручал векселя Павлуши? Такого армянского типа, крашеный!
Вера Андреевна кивнула.
— Ну вот его! Подле Павловска. Что-то таинственное. Нашли труп. Голова разбита топором. "Хотя при убитом оказались и часы, и перстень, и кошелек, и бумажник, — убийство все же совершено, видимо, с целью ограбления, так как боковой карман пальто вывернут и даже испачкан кровью. Преступник, очевидно, вытащил из него крупную сумму, после которой не стоило уже брать кошелька с несколькими рублями". А? Вот тебе и копил денежки! Тебе дурно, Верунчик, а?
— Я прилягу, — тихо сказала Вера Андреевна, — этот случай правда ужасен. Особенно когда знали человека.
Генерал отечески-нежно поцеловал жену в лоб и оставил ее у дверей будуара.
Вера Андреевна вошла в будуар и нажала кнопку звонка. Когда вошла горничная, она сказала:
— Паша, там, на веранде, осталась газета. Принесите ее мне!
Паша вернулась с газетой.
— Оставьте на столе. Если кто придет, извинитесь. У меня мигрень.
— Слушаю! — отвечала Паша и вышла.
Вера Андреевна нашла сообщение об убийстве и стала жадно выхватывать строки глазами.
"Вчера, рано утром, сторож Павловского парка, идя к своему посту, увидел у канавы, что отделяет Царскосельский парк от Павловского, труп. По прибытии судебных и полицейских властей открыто несомненное преступление…"
А потом: "…в трупе признали небезызвестного Петербургу дисконтера, Антона Семеновича Дергачева, проживавшего в Павловске на даче. По показанию прислуги он, как всегда, вышел из дому около 10 часов на музыку и не вернулся. Следствие ведется энергично…" И все.
В дверь осторожно постучались.
Вера Андреевна вздрогнула.
— Кто? Что надо?
— К вашему сиятельству посыльный. Пакет принес!
— Положите! Дайте посыльному мелочи! И больше не тревожьте меня.
Вера Андреевна заперла дверь, взяла пакет, быстро вскрыла его и облегченно вздохнула.
Потом на миг глаза ее затуманились, но, отгоняя страшную мысль, она прошептала уверенно: "Не может быть!" — и опять надавила кнопку.
Паша вошла снова.
— Затопите камин, Паша!
II
Катя с булками и "Петербургской газетой" в руках, как сумасшедшая, вбежала в комнаты, крича:
— Барыня, барыня! Нашего Дергача убили! Вчера убили! Топором!
Молодая красивая женщина выскочила из темной спальни в одной сорочке, босиком.
— Что ты говоришь? Ты врешь? Он третьего дня был у меня!
— Ну, вот! А от нас домой, а ночью его и хлопнули! Вот, читайте! Я нарочно газету купила! Мне в лавке Авдей сказал! Вот! — и Катя сунула в руки своей барыне газету.
Барыня опустилась в кресло и развернула газету.
— Тут вот, сейчас, как отвернете!
Барыня прочла напечатанный крупными буквами заголовок: "Убийство ростовщика".
— Читайте вслух! — попросила Катя.
Барыня стала коленками на кресло, совсем склонилась к газете и стала, медленно разбирая слова, читать описание убийства Дергачева:
— "Следствие ведется с энергией. На место преступления прибыл агент сыскной полиции. Пока еще ничего не открыто, но надо ожидать, что энергия следователя и ловкость агента скоро откроют преступника".
Барыня хлопнула рукой по газете.
— Это Степкино дело, — воскликнула она, — вот чье!
— Что вы, барыня!
— А я знаю, и ты не спорь! Дай скорее кофе, и я поеду!
— Куда?
— На него показать. Вот что!
Лицо барыни горело негодованием и обидой. Она стояла перед Катей в одной рубашке, с распущенными волосами и, махая перед ее лицом рукою, кричала:
— Что ты знаешь? Коли он сам мне грозил убить его! А теперь со мною рассорился, запил… и очень просто! Давай кофе! — окончила она и скрылась в спальне.
III
Николай Николаевич Савельев, двадцати трех лет, с красивым испитым лицом, проснулся в двенадцать часов дня с тяжелой головой от беспутно проведенной ночи.
Он позвонил и вошедшему человеку приказал подать себе кофе и газету.
Николай Николаевич, или Николушка, как звала его до сих пор мать, был выгнан из всех учебных заведений, включая даже частные гимназии. Отец для приличия пристроил его в правление одного банка.
Сам Савельев, вышедший из народа, был богатейшим человеком в Петербурге и пользовался широкой известностью в коммерческом мире как делец.
Николушка лежал и читал газету, как вдруг чуть не подпрыгнул, прочитав про убийство Дергачева.
Лицо его побледнело, он бросил газету и сразу выскочил из постели.
"Вот когда пропал так пропал!" — мелькнуло у него в голове, и на мгновение перед глазами пошли красные круги.
— Только Коська и выручит, — решил он вслух и поспешно начал одеваться, волнуясь и вздыхая.
IV
Судебный следователь Виктор Иванович Ястребов встрепенулся и ожил, когда приехал на место преступления и остановился над трупом Дергачева.
Вот сколько-нибудь интересное дело и, может быть, случай выдвинуться.
На него одним глазом смотрело залитое кровью обезображенное лицо, на котором топорщились седые усы. Обнаженная голова представляла сплошную рану и теперь была вся облеплена мухами.
Письмоводитель следователя, коротенький, толстый господин с красным лицом и толстым носом, звучно высморкался в синий клетчатый платок и полез в портфель за бумагой.
Ястребов тем временем с двумя околоточными, приставом и с понятыми производил осмотр.
Труп лежал навзничь с раскинутыми руками. Следов борьбы не было видно. По белому пикейному жилету лежала массивная золотая цепь с драгоценным перстнем вместо брелока.
— А что на цепи? — спросил Ястребов.
Околоточный осторожно вытащил оба конца цепи, и на одном оказался шагомер, а на другом тяжелые мозеровские часы.
— Ограбления нет!
— А это? — сказал пристав и указал на пальто. Левая пола его была откинута, и по ее светлой подкладке проходила кровавая полоса до бокового кармана, который был вывернут.
— Очевидно, из кармана поспешно выдернуто что-то, — сказал пристав.
— Да! да! Очевидно, — подтвердил следователь. — Ну, пишите, Севастьян Лукич, а вы, доктор, делайте свой осмотр. Личность опознана? Кто опознал? Молочница! Отлично! Ну, пишите!
Доктор стал исследовать рану. Удар, видимо, раздробил череп, и от удара лопнул и вытек левый глаз. Смерть была моментальна.
— Чем его убили?
— Тяжелым и острым. Топором, но только небольшим, с силой необычайной.
— Запишем! — сказал Ястребов.
— Больше ничего? — спросил пристав. — Можно отнести труп на квартиру?
— Да! Только осмотреть все карманы!
Сторож нагнулся и стал обыскивать по очереди карманы убитого.
Часы, шагомер, цепочка; в жилетке перочинный нож; в брюках кошелек и портсигар; в пиджаке бумажник и записная книжка, носовой платок. Все.
— Соберите все и завяжите в платок. Я осмотрю после. Теперь можно унести труп. Кто знает квартиру?
Ястребов кивнул письмоводителю и в сопровождении околоточного направился к квартире Дергачева.
V
Ястребов расположился в небольшом кабинете Дергачева за его письменным столом, уселся плотнее в кресле, закурил и сказал:
— Начнем! Пожалуйста, — обратился он к околоточному, — соберите — сторожа, который нашел труп, молочницу, что опознала труп, прислугу покойного и дворника. Начнем с них!
Околоточный ввел сторожа.
Следователь услыхал рассказ о том, как сторож шел к своему посту, увидел труп и поднял шум:
— Зовите молочницу!
Молочница только опознала труп.
— Зовите прислугу!
Лукерья вошла, и следователь при взгляде на нее невольно улыбнулся, столько в ней было задорного и чувственного.
— Как звать? Кто? Откуда? Года?
— Лукерья Анфисова, крестьянка Лужского уезда, двадцать лет, девица, православная, родители в деревне.
— Ну, расскажи, что он в этот день делал, куда ушел? Был ли у него кто, не ждал ли он кого? Все говори!
Лукерья рассказала.
— Так. Ну, а как жил он? Может, у него враги были? Была ли у него женщина? Расскажи все про его жизнь.
— Жили они оченно даже тихо. Редко, коли кто у них бывал. Разве по делу, больше богатые господа приезжали. А что, женщина у них есть. Караваева, Марья Васильевна. Племянник тоже есть. Только они его от себя прогнали совсем.
— За что?
— Поссоримшись были. Племянник пьет и, как напьется, сейчас его ругать. Жидом зовет, процентщиком и всяко! А им неприятно.
Глаза следователя сверкнули.
— Вот! А кто он? Как звать его?
— Господин Трехин, Степан Петрович. А что делает, не знаю. И где живет, не знаю. Озорник!
— Ну, что еще показать можете?
— А больше ничего не знаю!
— Идите! Кто там еще? Дворник? Зовите дворника!
Но вместо дворника в комнату вошел среднего роста, крепкий, с энергичным, умным лицом господин.
Следователь вопросительно взглянул на него.
Вошедший галантно поклонился ему и сразу выяснил свою личность:
— Присланный из Петербурга агент — Алексей Романович Патмосов.
Лицо Ястребова приняло приветливый, но и начальнический вид.
— А! Очень рад! Отлично, помогите нам! Я сейчас кончу последний опрос дворника! А вы бы на место преступления сходили.
— Я уже был, — ответил Патмосов.
— Ну, и отлично! Там, собственно, ничего существенного. Так я продолжаю!
— Прошу! — сказал Патмосов. — А мне позвольте найденное при убитом.
— Пожалуйста! На том столе!
Патмосов присел к столу, развернул узел и начал методически осматривать каждую вещь. Околоточный ввел дворника.
VI
Алексей Романович Патмосов являлся сыщиком по призванию, и сам Иван Дмитриевич Путилин, наш российский Лекок, отличал его за исключительные способности и остроумие.
В настоящее время этого Патмосова знают все, кому он нужен.
Он уже не служит агентом, занимаясь розысками по просьбе частных лиц, но к нему нередко обращается и сыскная полиция в затруднительных случаях.
VII
Следователь обратился к дворнику с обычными вопросами и в заключение спросил:
— Ну, что вы можете показать?
Дворник, молодой парень в новых сапогах, переставил ноги, переложил в другую руку фуражку и сказал:
— Так что барин как барин. За дачу заплатил сразу. Мне тоже платил аккуратно, только скупехонек был. Я ему переносил мебель, так он всего двадцать копеек дал, а обыкновенно рупь дают…
— Бывал ли у него кто-нибудь?
— Так что не замечал. Был тут два раза такой молодой господин, опять, евонная барыня была раз, а то никого.
— Ну, больше ничего! — хотел подвести итог следователь.
— Позвольте еще один вопрос, — мягким голосом произнес Патмосов.
Следователь с неудовольствием взглянул на него и сухо сказал:
— Пожалуйста!
Патмосов обратился к дворнику:
— Скажи мне, голубчик, у Лукерьи, что здесь служит, никого нет? Ни брата, ни кума?..
Дворник широко улыбнулся.
— Как же без этого быть! При ей питерский состоит. Как барина нет, так он и здесь!
— А кто он?
— Говорит, слесарь, а звать Прохором. Ухарь.
Следователь насторожился и быстро вмешался в допрос.
— Говоришь, он часто бывает? Когда был последний раз?
— А вчера; весь день. Барин ушел, а через полчаса времени она его до калитки проводила.
— Барин знал про него?
— Нет! Он словно сам путался с Лукерьей, так она прятала своего-то.
— Иди!
Дворник поклонился и вышел.
— Вы теперь еще раз Лукерью спросите, — предложил следователю Патмосов.
— Да, да, я это хотел! Позовите прислугу! — распорядился следователь.
Теперь, когда вошла Лукерья, он уже не улыбался ей и принял суровый вид.
— Я позвал вас снова, — начал он, — чтобы спросить, кто такой этот Прохор, который к вам ходит, где он живет и когда он был у вас в последний раз? — при этом он испытующе посмотрел на Лукерью.
Лукерья сразу изменилась в лице, но через мгновение оправилась.
— Земляк мой. Вот и ходит. А был вчерась и ушел, когда барин спал. Торопился на восемь часов.
— Как его фамилия, и где он живет?
— Резцов фамилия, а живет в десятой роте, у Селиванова.
— Номер дома знаете?
— Дому четырнадцать, а квартире тридцать восемь.
Патмосов написал на бумажке несколько слов и через письмоводителя передал Ястребову.
Тот прочел и сказал околоточному:
— Введите Копытова!
Околоточный снова ввел дворника. Лукерья исподлобья взглянула на него, и на лице ее выразилась тревога.
— Скажи точно, когда ушел с дачи этот Прохор? — спросил его следователь.
Лукерья стала белее бумаги.
— С полчаса после барина. Так что уж десять часов пробило.
— И врешь! — вдруг резко сказала Лукерья. — Это ты из ревности брешешь! Восьми не было!
— Говори! Я ж видел, как ты его провожала, а раньше того барин вышел.
— Врет он, господин судья, — заговорила Лукерья с яростью, — с ревности часы спутал.
— Да уж темно было, а в восемь разве темно?
— И темно не было!
— Ну, будет, — остановил их следователь, — идите!
Они вышли, переругиваясь.
— На сегодня все! — сказал следователь. — Собирайтесь, Севастьян Лукич! Ну, что вы нашли, что скажете? — обратился он к Патмосову.
Патмосов встал.
— Сейчас ничего не могу вам сказать, а завтра что-нибудь выяснится.
— Так, так! Завтра уже ко мне в камеру пожалуйте! Я там буду!
Патмосов поклонился.
— А за Прохором что-то есть! Кажется, мы на следу! — сказал следователь.
VIII
Ястребов ходил по своей камере, которая помещалась в его квартире, в Царском, и говорил письмоводителю:
— Мы должны с вами разыскать убийцу. Это первый интересный случай в моей практике. А то все воровство, кража со взломом, пьяные мазурики, мужичье. Этого же весь Петербург знает. Да!
— Господин Патмосов, — доложил сторож.
— Зови, зови! — закричал Ястребов и встал с кресла навстречу сыщику. — А, здравствуйте! Садитесь. Что новенького?
Патмосов поздоровался с ним, с Флегонтовым, сел и сказал:
— Да особого ничего; так, общие приметы…
— Ну, ну, поделитесь.
— Вот-с как мне пока представляется убийство…
Патмосов закурил и начал рассказ:
— Убитому Дергачеву кто-то назначил в этом месте свидание ровно на десять часов вечера. Дергачев, как вам известно, вышел сам около десяти и прямо пошел на свидание, придя с опозданием минут на десять. По-видимому, он кого-то встретил на дороге и пошел медленным шагом. Его встретил высокий, крепкий и нервный господин, и они стали о чем-то беседовать, спорить, снова беседовать. Потом спор обострился. Нетерпеливый господин не выдержал. Трах! И готово! А когда убил, то выхватил из его кармана то, что нужно, и ушел.
Следователь слушал его, кивая головою и слегка улыбаясь.
— Так, — сказал он. — Отлично! А чем ударил этот господин Дергачева, и что он вытащил из его кармана?
Патмосов засмеялся.
— Я не ясновидец! Впрочем, ударил он его чем-то вроде топорика. Может, косарем.
— А что украл?
— Бумаги! — уверенно ответил Патмосов. — Только не деньги. Видите ли, этот Дергачев ничем не брезгал и любил нечистые векселя. Так вот… такие векселя. А может, и деньги!..
— Может, деньги, может, не деньги, — усмехнулся следователь. — Так! Ну, а откуда у вас все эти подробности, дорогой…
— Алексей Романович, — подсказал Патмосов. — Какие подробности?
— Виноват, простите! Да вот насчет времени, роста, нетерпения и прочая.
— Это пустяки, — улыбнулся Патмосов, — вы сейчас сами увидите. У покойника оказался шагомер в кармане, а на шагомере значится пять тысяч семьсот шагов. Я стал мерить. От дачи убитого до мостика, что ведет в парк, ровно три тысячи двести шагов, то есть минут двадцать ходу, а так как он вышел совсем перед десятью, то, значит, пришел минут на десять-пятнадцать после десяти. Ясно?
Следователь кивнул.
— А что тот ждал в нетерпении, так видно по окуркам папирос. Он грыз их и подле мостика набросал целую кучу. Характерные окурки! — и Патмосов положил на стол сверток бумаги, в котором оказалось штук двадцать папиросных окурков. Они были с непомерно длинными мундштуками, причем самые мундштуки были изгрызаны. — Я их вчера собрал, — заметил Патмосов. — По дорожке валялись, а у мостика штук десять. Понятно, нетерпеливый.