Ясень и яблоня, кн. 1: Ярость ночи - Елизавета Дворецкая 31 стр.

И это тоже была чистая правда.

– Вот как! – Эрхина даже засмеялась. – Выходит, бабкой Торварда конунга была рабыня?

– Да. Но его мать получила свободу еще до того, как Торбранд конунг на ней женился, так что Торвард конунг родился от свободной женщины.

– Однако такое происхождение его не украшает! – Эрхина обрадовалась этой новости, которая так кстати подтвердила справедливость ее отказа. – Впрочем, по нему никак не скажешь, что в нем рабская кровь!

– Никак не скажешь! – согласилась Сэла. – Благородством, отвагой, доблестью, справедливостью и великодушием он превзойдет любого потомка Харабаны Старого!

– Должно быть, многие женщины у вас там в него влюблены? – отчасти насмешливо, отчасти ревниво заметила Эрхина. Другие женщины не смели быть влюблены в того, кто был влюблен в нее, Эрхину.

– Все подряд! – опять подтвердила Сэла. – Кажется, кроме меня!

Эрхина благосклонно засмеялась, приняв это за шутку. А Сэла тайком бросила на нее быстрый взгляд, словно проглотила усмешку: ее забавляло то, как она исхитряется говорить правду , при этом держа слушателей в глубочайшем заблуждении.

– Отчего же он до сих пор не выдал тебя замуж? – полюбопытствовала Эрхина.

– Я ведь жила в каменной башне и сражалась с бергбурами! – напомнила Сэла. – А бергбуры – это такие твари, что только держись!

Рассказами о бергбурах она неоднократно развлекала фрию и ее приближенных. В Аскефьорде каждый ребенок знал десятки более или менее правдивых историй, а Сэла обращалась с ними так ловко, что ей позавидовал бы любой сказитель. Несколько долгих зимних вечеров она забавляла фрию и женщин в ее покое былями и небылицами: о бергбуре, который ежегодно, в ночь Середины Зимы, утаскивал по одному человеку со двора Телячья Голова, чтобы съесть его, и каким хитроумным способом наконец удалось от него избавиться; о пастухе Тораре, которого украла одна бергбурша, оставшаяся без мужа, и который так замучил ее причудами и придирками, что она сама отнесла его домой и еще дала его жене мешок золота в придачу, только бы избавила ее от такого беспокойного счастья; об охотнике по имени Бротт, который отдал всех трех своих уток маленькому голодному бергбуру, за что мать детеныша перенесла его на плечах через горы и указала древний клад… Женщины то смеялись, то содрогались, то вздыхали; иногда они переспрашивали слова, поскольку Сэла говорила на языке сэвейгов, не совсем совпадавшем со здешним; но все были захвачены преданиями далекой земли, и Сэла постепенно начала чувствовать себя заморской птицей из чудесной страны.

Хотя на самом деле чудесная страна все же находилась здесь. Поначалу Сэла, девушка недоверчивая и по домашнему опыту знавшая, для чего нужны рабы и рабыни, ко всем окружающим относилась настороженно. Рабыни трудятся в хлевах и на кухне, а молодым привлекательным женщинам находится еще и другое применение, если не у самого хозяина, то в дружине. Но никогда их не одевают в крашеные одежды, не увешивают золотом и не кормят со своего стола, для того только, чтобы они развязывали ремешки на башмаках и укладывали их в шкатулку.

В усадьбах Фьялленланда нередко встречались пленники иного рода – знатные и состоятельные люди, захваченные в морских сражениях. Иной раз они по году и больше ожидали, пока родня соберет и пришлет за них выкуп. На памяти Сэлы четыре года назад ее дядя Сёльви Кузнец привез из похода такого пленника, Рёгнира из Хэдмарланда. Он жил в Дымной Горе два года, и за это время его жена четыре раза приезжала его навещать, привозила в подарок хозяевам кое-какие припасы, жила в усадьбе по месяцу и по два, и ее считали просто гостьей – вот только потом она уезжала, а муж ее оставался. На третий год она наконец собрала выкуп – десять марок серебра – и увезла мужа домой. При расставании он очень благодарил семью Стуре-Одда за благородное обхождение с ним и от души приглашал их в гости.

Но Сэлу не заставляли работать по дому, однако и отпускать ее за выкуп никто не собирался. Напротив, Эрхина говорила, что никогда не отпустит ее. В обладании такой знатной рабыней Эрхина видела честь – ее возвышало то, что дочь конунга завязывает ей башмаки. Сэле это казалось непонятным, но она умела молчать и приспосабливаться.

– Знаешь ли ты, какая вещь бывает ночью в пять раз длиннее, чем днем? – однажды вечером спросила ее Эрхина.

При этом она улыбалась, словно задумала какую-то шутку. Сэла немного подумала; кое-что, правда, пришло ей в голову, но этот ответ был из тех, что уместны только среди подвыпивших хирдманов, но не среди знатных и учтивых дев. Да и «в пять раз» – многовато будет…

– Это река Дана! – просветили ее. – Ибо знают мудрые в земле туалов: днем плавания по реке всего один день, ночью же – впятеро больше.

– А «ночь» – это тьма прошедших веков? – уточнила Сэла. – В древних песнях поется, что пять дней продолжался путь по реке Дане от моря до Аблах-Брега во времена древних конунгов.

– Нет, словом «ночь» мы обозначаем ночь! – снисходительно пояснила Эрхина. – Похоже, ты не знаешь сказания о Лладе Прекрасном, сыне фрии Суилль.

Видно было, что ей хочется в ответ на рассказы о бергбурах поразить чем-нибудь воображение Сэлы, чтобы Туаль не остался в долгу перед Фьялленландом.

– Я не знаю этого сказания, – согласилась Сэла. – И буду рада, если ты дашь мне возможность его услышать.

На следующий вечер, когда гости покончили с едой и неспешно попивали пиво и мед, фрия сделала знак одному из певцов:

– Ты, Оалль сын Лита! Давно мне не случалось слышать твоего голоса, а гости наши скучают. Спой же нам песнь о Лладе Прекрасном – песнь, которую никогда не скучно послушать. Вот и время для нее пришло – ведь как раз в одну из ночей перед праздником Пробуждения Богини и явился Лладу Прекрасному его знаменитый сон… Но я не стану предварять твой рассказ и прошу тебя начать.

« Доброго Бальдра стали тревожить зловещие сны…»  [19] – по привычке вспомнила Сэла. Но оказалось, что ей предстоит выслушать рассказ в ином роде.

Певец, отмеченный таким лестным вниманием повелительницы, тут же вышел из-за стола и уселся на резную скамью перед троном. Взяв в руки арфу, которая у него, как и у других, всегда висела за спиной под плащом, он слегка позвенел струнами, словно его музыка тоже пробовала голос, а сам тем временем начал рассказывать:

– Правила в Аблах-Бреге фрия по имени Суилль, дочь фрии Уннлин и храброго вождя по имени Халльдор. Ни одна из женщин в земле туалов не могла сравниться с нею мудростью и красотой, и от справедливости ее земля процветала. Двух сыновей подарили ей боги. Старшего звали Халльдор, а младшего Ллад, и всех юношей превосходили они доблестью. В равной мере владели они даром мудрости, даром подвигов, даром игры на доске, даром счета, даром пророчества и даром проницательности. В каждом из них была сила ста воинов и подвиги девяти героев. Но одним Ллад был выше своего брата – это был дар красоты, и, когда юноши собирались на лужайке, чтобы помериться силой и испытать друг друга в воинских умениях, а прекрасные девы сидели на зеленой траве крепостного вала и наблюдали за ними, все взоры были прикованы к Лладу. Кожа его была белее, чем свежий снег; волосы его были черны, как крыло ворона, а глаза сини, как море в ясный день. И за эту красоту его прозвали Лладом Прекрасным.

Пришел срок, сыновья подросли и возмужали, и фрия Суилль назначила им земли в управление: Халльдору достались земли Юга и Востока, а Лладу – Запада и Севера. Мудро правили они своими землями, и справедливость их умножала изобилие земли. И вот однажды в ночь под праздник Пробуждения Богини Лладу Прекрасному приснился сон. Приснилось ему, будто стоит он на широком зеленом лугу перед высоким камнем. Вдруг прикасается кто-то к его плечу: он оборачивается и видит женщину, светлую ликом, с волосами, как серебро и золото, сияющую, как солнце. И женщина сказала ему:

Не знал Ллад, что ответить на такую диковинную речь, но красота светлой женщины поразила его, как молния поражает взор смертного. Вдруг кто-то снова тронул его за плечо: обернулся он и увидел женщину с волосами черными, как ночь, и глаза ее сверкали мрачным пламенем. И женщина сказала ему:

Смутился Ллад: стоило ему повернуться лицом к одной, он терял из вида другую, и никак он не мог увидеть двух женщин одновременно, чтобы решить, которая же из них прекраснее. Вдруг светлая женщина засмеялась и ударила его своим поясом. Тут и темная женщина, грозно нахмурясь, тоже ударила его поясом, и от этого удара он проснулся. Ясно было, что ему явились волшебные женщины из рода сидов, но Ллад не знал, что означает его сон.

Смутился Ллад: стоило ему повернуться лицом к одной, он терял из вида другую, и никак он не мог увидеть двух женщин одновременно, чтобы решить, которая же из них прекраснее. Вдруг светлая женщина засмеялась и ударила его своим поясом. Тут и темная женщина, грозно нахмурясь, тоже ударила его поясом, и от этого удара он проснулся. Ясно было, что ему явились волшебные женщины из рода сидов, но Ллад не знал, что означает его сон.

Год прожил он спокойно, но вот однажды ночью он снова увидел себя на зеленом лугу перед камнем. И снова коснулась его плеча светлая женщина, и при виде ее лица, сияющего, будто солнце, радость наполнила сердце Ллада. Женщина сказала:

Но не успел он ответить ей, как тронула его за плечо темная женщина. Грозно сверкал ее взор, и вид ее лица наполнил тяжким предчувствием сердце Ллада, хотя не ведал он страха перед силами земли, вод и подземелий. Женщина сказала:

Снова обернулся он к светлой женщине, и она протянула ему золотое кольцо с синим самоцветным камнем. Ллад взял его. «Так вот тебе и мой подарок!» – крикнула темная женщина и бросила свой перстень прямо ему в лицо. И так силен был удар, что Ллад проснулся. И ясно было ему, что сон этот не к добру.

Снова прошел год, и вот в третий раз очутился Ллад Прекрасный на цветущем зеленом лугу, и снова стояли возле него светлая женщина и темная женщина, и не мог он увидеть их обеих одновременно. Светлая женщина сказала:

Ллад ей ответил:

И тогда вдруг раздался удар грома, и все потемнело вокруг, и Ллад увидел перед собой темную женщину. Волосы ее стояли дыбом, как черное облако дыма, и взор ее сверкал яростью, как молния в грозовой туче. И женщина воскликнула:

С этими словами она исчезла, а Ллад взял за руку светлую женщину. И тут он проснулся и увидел себя в своей спальне, и светлая женщина из его сна сидела рядом с ним на ложе.

Ллад Прекрасный стал праздновать свою свадьбу, и тысячи гостей съехались на нее со всех концов острова Туаль, тысячи баранов и быков пригнали для угощения их. Всю ночь продолжался роскошный пир. Но едва наступило утро, как загремел гром над крышами дома и земля стала опускаться. Северная и западная часть острова Туаль, дом Ллада, сам Ллад и его пирующие гости погрузились на дно моря, куда уходила Ночь. Светлая невеста исчезла, и увидел ужаснувшийся Ллад, что рядом с ним сидит темная женщина Ночь и держит его руку в своей. Она засмеялась и сказала:

С тех пор так и повелось: днем половина острова Туаль сокрыта под морскими волнами, и лишь ночью поднимается из пучины призрачная земля, и снова стоят там дома под медными крышами, и сидят в пиршественном покое доблестные герои и прекрасные женщины, празднуя свадьбу вождя. Потому и говорят, что днем по реке Дане всего один день пути до моря, а ночью – целых пять дней.

Сэла слушала, и мир тихо плыл вокруг нее, словно она заодно с несчастным Лладом и его двумя невестами погружается в морские пучины. Непривычный слог, непривычный, чужой образ мысли зачаровывали ее. Но еще больше зачарованы были туалы. Несомненно, они знали эту песнь наизусть до последнего слова, но от повторения она не меркла. При каждом исполнении на их глазах заново создавалась их вселенная, и они никогда не уставали наблюдать за чудом сотворения мира.

И Сэла вдруг почувствовала к ним невольное уважение – не за их дневную непобедимость, не за умение ковать золото и плавить серебро и бронзу, даже не за хвастливые пышные речи, а за эту наивную и мудрую способность сливаться духом со старинным преданием и вместе с ним подниматься в небеса и погружаться в морские пучины… Они умели жить в разных мирах одновременно и черпать из Иного Мира свежие силы для мира земного. Казалось, что и лица туалов, с содроганием сердца слушавших старую песнь, такие же ненастоящие, как и образы былого, и так же улетят вместе с дымом очага, что тянется мимо них… В Аскефьорде никогда не родилось бы такое сказанье.

– Что ты скажешь нам об этой песне? – спросила ее фрия, когда последние отзвуки растаяли и слушатели перевели дух. – Многие, впервые услышав ее, говорят, что в подобное трудно поверить.

– Нет, отчего же? – Сэла слегка повела плечом. – Не мне сомневаться в правдивости этой песни. Ведь моя родная тетка живой ушла под морские волны. И с тех пор она не раз приходила к людям, чтобы предупредить об опасности. Она сказала нам, что к Аскефьорду идут твои корабли, фрия. Я слышала ее голос и говорила с ней. Ее имя было Сольвейг, а прозвище – Светлый Альв Аскефьорда. И если родная мне по крови женщина возвращается из-под морских волн, отчего же мне не поверить, что это делает половина твоей земли?

Теперь уже все смотрели на нее. Сама Эрхина немного нахмурилась и подалась вперед. Туалам, похоже, было обидно, что на их лучшее предание у нее нашелся почти равноценный ответ.

А Сэла под этими взглядами гордо приподняла свой маленький точеный нос. Это была чистая правда, и этой правдой она гордилась сейчас гораздо больше, чем любыми подвигами Фьялленланда. Она смутно чувствовала, что в образе Сольвейг заключена какая-то сила, превосходящая силу Ллада Прекрасного с его двумя невестами-соперницами. Но в чем эта сила, она сейчас еще не смогла бы объяснить.

Появлению Оддбранда Наследство Сэла ничуть не удивилась: с самого своего прибытия на остров Туаль она ожидала чего-то в этом роде. То, что посланцем из дома оказался именно Оддбранд, тоже казалось в порядке вещей. Когда-то, тридцать лет назад, Оддбранд дружил с Сольвейг Старшей: при всем несходстве между независимым, неразговорчивым и жестковатым квиттингским воином и нежной, привязчивой девушкой у них имелось несомненное общее свойство – для них обоих незримый мир той стороны был так же близок, жив и ярок, как и все то, что непосредственно их окружало. Здесь, на Туале, в отрыве от всего привычного, Сэла жила, как на том свете, – так кому же еще прийти к ней сюда, как не Оддбранду, странному человеку, способному к странничеству между мирами?

И Сэлу ничуть не покоробило то, что Торвард конунг и все его воины ждут совета и помощи от нее, вместо того чтобы спешить ей на выручку. Она ведь не дочь конунга, в самом-то деле, чтобы ради ее освобождения собирать войско! Она всего-навсего дочь кузнеца, но мужчины ее рода были не только кузнецами, но и воинами. А очень глупо, между прочим, считать, что меч и копье – единственные орудия битвы и что смелая женщина – только та, которая может в одиночку раскидать шестерых разбойников. Отвага, как и сила, имеет тысячи разных обликов. Смелости, сообразительности и присутствия духа Сэле хватало, а значит, и подходящее оружие найдется. Появление Оддбранда стало для нее счастьем уже потому, что дало возможность предотвратить ночное нападение на Туаль, бессмысленное и губительное для самих фьяллей. Жаль, она не могла растолковать Оддбранду, что защищает Аблах-Брег и его правительницу ночью. Но теперь Аскефьорд предупрежден, и Сэла могла как следует обдумать дальнейшие шаги.

Коль, с тех пор как он появился здесь, занимал немало места в ее мыслях. Больше всего ей хотелось знать, каким образом он попал на корабль Оддбранда. Привезти силой его не могли, потому что врагов на Туале у Торварда конунга хватает и без него. По жребию? Добровольно? Скорее всего, последнее, потому что помощи в подобном деле можно ждать только от того, кто окажет ее добровольно. Но что он может сделать? Случай поговорить, хотя они и жили в одной усадьбе, все не выпадал. Кузницы, сереброкузнечные и бронзолитейные мастерские располагались на заднем дворе, и приближенным фрии было совершенно нечего там делать. На ночь всех иноземных рабов запирали, строго следя, чтобы в их полуземлянках не оказалось ничего, пригодного в качестве оружия. Ведь ночью последний заморский раб одной рукой одолел бы самого Ниамора, как днем Ниамор легко справился бы со всей толпой рабов. Из всех пленников одна только Сэла ночевала в спальне фрии. Днем она постоянно находилась на виду и не могла отлучиться, поэтому ей изрядно пришлось поломать голову, выдумывая способ хотя бы перекинуться с Колем парой слов. За десять или двенадцать дней Сэла всего два раза мельком его видела. Даже узнавала она его не сразу: он отрастил небольшую бородку, а его черные волосы теперь были обрезаны коротко, как у всех рабов.