Когда первую надпись отщелкали и уже хотели разобрать на буквы, мне вдруг пришло в голову, как можно устроить смену надписей.
– Может быть, буквы не снимать? – предложил я. – А когда они должны меняться на новые, их просто сдувать. Чтобы они улетали так, словно их вихрь унес.
– Покажи, как это будет, – предложил руководитель. Я присел на корточки, поближе к надписи и изо всех сил дунул. Буквы, сцепляясь между собой, полетели за край листа. Но больше половины, едва шевельнувшись, остались на месте. Я немного сконфузился.
– Идея неплохая, но чего-то не хватает, – с сомнением сказал руководитель.
– Так дуть-то надо всем вместе, – обижаясь за идею, сказал я.
– Ну, если вместе, – сказал он, хитровато улыбнувшись. – Тебя как звать? Хорошо! Оставайся на своем углу, Вова. Восстановите надпись! Ира, ты встанешь здесь, а Толя и Павлик – тут. Илья, тебя тоже касается! Теперь: внимание! Дуем все вместе по моему сигналу, – он поднял для отмашки руку, – и дуем в направлении туда.
Е-мое, – я внутренне заржал. Значит, в направлении куда мы дуем? А! Мы веселые ребята и поэтому дружно, ни на минуту не расставаясь с чувством здорового коллективизма, дуем в направлении туда. Потом – в направлении оттуда. Какое у нас направление самое правильное?..
– На камере? – строго окликнул он оператора.
– Готов! – отозвался тот.
– Внимание!
Нет, не хрена таких, как я, переростков в лагерь пускать. Он, переросток, то и дело лезет в бутылку, без всякой меры и приличия доказывая себя и свой неожиданно возросший интеллект. Он вам все вокруг отравит своими еще неперегоревшими комплексами.Осенью я пошел в последний одиннадцатый класс.
Спустя годы я, конечно, совсем иначе оцениваю минувшее. То, что в свое время представлялось мне головокружительной, почти революционной смелостью, теперь кажется, мягко говоря, незрелостью, даже наглостью. Мудрость взрослых – терпеть. Запах нашей реки, рыбы и водорослей, такой вроде обыкновенный, теперь представляется значительней и важней всех странно овладевших мною настроений и восторгов.
И только джаз продолжал жарко интриговать меня. Папа, в смысле – Луи Армстронг, вдруг открылся уже не как джазовый трубач, а как неподражаемый вокалист. Но только дураки считают его владение трубой джазовым примитивом. Он действительно не был инструменталистом-виртуозом, с верхами – почти полная лажа. Но вы только послушайте, что такое его игра ритмически. Ее же нельзя записать на ноты. Вот эти самые простые звуки неповторимы. Что его вело и не давало проваливаться в рискованных, не там и не так расставленных, неправильно длящихся паузах? Если б я знал его секрет, я бы, скорей всего, сам был трубачом, а еще лучше – пианистом. А его вокал, особенно в благороднейшем и бесподобном дуэте с чувихой, пардон, с мамой Эллой? Оба и по отдельности хороши, но вместе – это уже нечто.Шип-патерир-дьюба, шип-патерир-дьюба, добарэй, добарэй, дую-дую-дую…
Татьяна Кайсарова
«Ах, осень, осень – закрома полны…»
Ах, осень, осень – закрома полны.
Шуршит листва разменною монетой.
И лишь в озёрах, полных звёздной тьмы,
Плывет луна тугим осколком света.
Она плывет и всё на свете слышит,
Как плачет ангел и как скрипнет ель…
Не потому ли лунный свет нам ближе,
Чем этой странной жизни канитель?
Андрей Саломатов
Парамониана Избранные рассказцы
Рассказец № 6
Перед отъездом с дачи Парамонов случайно уснул у телевизора и проснулся после полуночи. Пришлось возвращаться в Москву последней электричкой. В плохо освещенном вагоне, а возможно, и во всем поезде, кроме него никого не было. По окнам хлестал осенний дождь. На улице было так темно, что казалось, будто с обратной стороны окна закрасили черной краской. Но Парамонов знал, что по обе стороны дороги тянется густой хвойный лес. Тем не менее, ехать в пустом вагоне было неуютно и как-то тревожно. А тут еще откуда-то потянуло сыростью и тленом. Затем у Парамонова заложило уши. Он вдруг заметил, что едет в абсолютной тишине. Не было слышно ни стука колес, ни гудения ветра в вентиляции.
Сердце у Парамонова заныло от нехорошего предчувствия. Он стал беспокойно озираться, тут двери вагона медленно раздвинулись, и вошел пассажир. Лицо его было неестественно бледным и страшно изуродовано. Из открытых ран на лбу, щеке и шее сочилась густая темная кровь. Одежда бедняги была такой грязной, словно его протащили волоком по всему составу. Но самыми страшными казались глаза – они были мертвыми.
Парамонов застыл от ужаса. Он уже готов был ко всему, но пассажир, не глядя на него, медленно проследовал по проходу и скрылся за противоположными дверьми. Не успел Парамонов перевести дух, как в вагон вошел еще один странный пассажир. Как и первый, он был чудовищно изувечен. У него было перерезано горло, выбит глаз, а лицо представляло сплошной кровоподтек. Парамонов почувствовал, как от страха к горлу подкатывает тошнота. Он весь покрылся липким потом. Боясь даже моргнуть, Парамонов смотрел на обезображенное лицо и не понимал, что происходит.
Вслед за вторым появился третий пассажир, затем четвертый, пятый. А дальше они потянулись сплошным потоком. Вздувшиеся и посиневшие, с размозженными головами и переломанными шеями, кровоточащими ранами и вывернутыми конечностями. В полнейшей тишине они шли друг за другом и исчезали за дверью. И тут Парамонов вспомнил слова билетерши, которые посчитал глупой шуткой. Отсчитывая ему сдачу, она сказала, что каждое последнее воскресенье октября в последней электричке появляются все те, кого зарезали или забили в ночных поездах. Они молча проходят по вагонам в надежде отыскать своих обидчиков, и не дай бог кому-то из шпаны появиться у них на пути.
Рисинок Алексея Евтушенко
Минут через пятнадцать поток мертвецов стал иссякать, а затем и вовсе сошел на нет. За окном появились огни, и Парамонов вдруг осознал, что снова слышит стук колес.
В Москве Парамонов перекрестился, выскочил из вагона и побежал к вокзалу. В два часа ночи он был совершенно безлюдным. Шаги Парамонова гулко отдавались во всех уголках здания, и проскочив турникет, он поспешил на улицу. Там он добежал до остановки такси, сел в первую попавшуюся машину и только после этого с облегчением вздохнул. «Куда?» – не оборачиваясь, мрачно спросил водитель. «Домой», – как-то даже весело ответил Парамонов. «Домой, так домой», – проговорил водитель. Машина рванулась с места и водитель тихо добавил: «Лично я уже дома». Парамонов хотел было назвать улицу, на которой жил, но глянул в зеркало заднего вида и осекся. Он увидел, что у водителя начисто отсутствует добрая половина лица. «Останови», – сиплым голосом едва выговорил Парамонов, но водитель лишь сильнее надавил на газ.
Рассказец № 11
Парамонов любил это время года. Конец октября в сухую погоду навевал на него несколько печальные, но приятные мысли о том, что только здесь, в средней полосе, можно по-настоящему оценить и насладиться картинами засыпания и пробуждения природы, тогда как на вечно зеленом юге, где лето никогда не кончается, жизнь протекает более монотонно, в одних и тех же декорациях.
Парамонов медленно шел по узкой дорожке парка Сокольники и любовался остатками порыжевшей листвы берез и дубов. Неожиданно из-за деревьев вышел человек. Он был высоким, под два метра, в больших темных очках и со спортивной сумкой через плечо. Незнакомец вежливо поприветствовал Парамонова и сказал:
– Да, в это время года здесь очень красиво. Я тоже часто гуляю в парке. Особенно люблю октябрь и начало мая.
– Вы местный? – поинтересовался Парамонов.
– Да, я живу недалеко от метро Сокольники.
– Так вы, наверное, и историю парка знаете? – с вежливой улыбкой спросил Парамонов.
– Конечно, – ответил незнакомец. – Это бывшие места царской соколиной охоты. Отсюда и название. А в черту города парк попал только в конце XIX века.
Они поговорили о старой пожарной каланче, незаметно перешли на живопись. К удовольствию Парамонова, незнакомец оказался приятным, образованным собеседником. Неожиданно незнакомец огляделся и тихо проговорил:
– А вы знаете, что в нашем парке объявился насильник?
– Сокольнический маньяк? Да, слышал, – ответил Парамонов.
– И не боитесь здесь гулять? – удивился незнакомец.
– Мне-то чего бояться? – сказал Парамонов. – Его интересуют молодые девушки.
– Не скажите, – мягко возразил незнакомец. – Последней его жертвой был юноша.
– Я давно не юноша, – улыбнулся Парамонов. – И вряд ли ему понравлюсь. Маньяков-геронтофилов не бывает.
– Как знать, как знать, – загадочно произнес незнакомец. В это время на дорожке показался еще один гуляющий. Он был небольшого роста, коренастый, с рыжей клочковатой бородой, но выглядел вполне безобидно. Парамонов и его собеседник остановились.
– Еще один любитель прогулок, – сказал незнакомец, и Парамонов поправил его:
– И не боитесь здесь гулять? – удивился незнакомец.
– Мне-то чего бояться? – сказал Парамонов. – Его интересуют молодые девушки.
– Не скажите, – мягко возразил незнакомец. – Последней его жертвой был юноша.
– Я давно не юноша, – улыбнулся Парамонов. – И вряд ли ему понравлюсь. Маньяков-геронтофилов не бывает.
– Как знать, как знать, – загадочно произнес незнакомец. В это время на дорожке показался еще один гуляющий. Он был небольшого роста, коренастый, с рыжей клочковатой бородой, но выглядел вполне безобидно. Парамонов и его собеседник остановились.
– Еще один любитель прогулок, – сказал незнакомец, и Парамонов поправил его:
– Вряд ли. Похоже, он торопится.
Человек подошел к ним, внимательно оглядел обоих и обратился к спутнику Парамонова с вопросом:
– Вы сокольнический маньяк?
– Да, – ответил собеседник Парамонова.
– Здравствуйте, – обрадовался бородатый. Он протянул ему руку и представился: – Я битцевский. Понимаете, коллега, я специально сюда приехал, чтобы обсудить с вами кое-какие проблемы. Посоветоваться. – Он глянул на Парамонова и спросил: – А вы из какого парка?
– Нет, нет, я не из какого, – отступая назад, испуганно ответил Парамонов. Он вдруг резко развернулся и со всех ног бросился бежать. Не чуя под собой ног, Парамонов несся по аллеям пока за деревьями не показались дома и улица. Только тогда он обернулся. Позади никого не было, и Парамонов остановился. Он прижался спиной к дереву, взялся за сердце и прошептал:
– Бывает же такое. Ну, повезло!
Через дорогу перебежала девушка. Она быстро поравнялась с Парамоновым, прошла мимо, и Парамонов крикнул ей вслед:
– Стойте! Не ходите туда! Это очень опасно! Там два маньяка!
Девушка обернулась и неожиданно спросила:
– Они уже встретились?
– Да, – растерянно ответил Парамонов.
– Спасибо, – поблагодарила девушка и быстро пошла вглубь парка.
Рассказец № 21
В начале декабря Парамонов приехал на дачу: проверить, цел ли дом, растопить печь и под потрескивание углей поваляться с книгой на диване. Уже через полчаса в печи вовсю гудел огонь. Парамонов снял пальто, поставил на плиту чайник и потянулся к полке за романом Мишеля Уэльбека, но тут в дверь постучали. Это оказался местный житель Иван Букреев, который несколько лет назад помогал Парамонову ремонтировать дом. Букреев поздоровался, потопал, чтобы сбить с валенок снег, и прошел в комнату.
– Я тут присматриваю за твоим домишкой, – многозначительно произнес гость. – А то ведь спалят ненароком. Народ-то разный здесь шляется. По домам рыщут, добро забирают, а потом р-раз спичку, и нет дома.
– Спасибо, – поблагодарил Парамонов. Он хотел было предложить гостю чаю, но тот усмехнулся и ответил:
– Да, спасибо – это слишком много. Ста рублей хватило бы.
– А, понимаю, – обрадовался Парамонов и достал деньги. Этот вариант устраивал его больше, чем чаепитие с Букреевым. Получив деньги, гость для приличия осмотрел комнату, похвалил порядок и ушел. Вечер Парамонов провел так, как и хотел – в тишине и одиночестве. А утром, едва рассвело, в дверь снова постучали. На этот раз к нему заявился другой местный житель – Николай Коробов. Вид у Коробова был крайне возбужденный. Он сорвал с головы шапку и прямо с порога начал:
– Это ты вчера Ивану дал денег?
– Я, – ответил Парамонов. – А что случилось?
– Что случилось, что случилось?! – заходя в комнату, передразнил его Коробов. – Напился он, а потом жену зарубил топором.
– Насмерть?! – побледнев, спросил Парамонов.
– А как же еще? Он же не шутки шутил, – ответил Коробов. – В общем, увезли его в КПЗ. Жену хоронить надо, а родных – никого. Вот, хожу по деревне, собираю деньги на похороны.
– Да, конечно. – Парамонов торопливо, трясущимися руками отдал ему почти все, что у него было и извиняющимся тоном пояснил: – Вот, сколько есть.
– Нормально, хватит, – деловито ответил Коробов и, не прощаясь, удалился. Полдня Парамонов не мог успокоиться. Он пытался читать, но каждый раз ловил себя на том, что читает одну и ту же строчку. Наконец он решил уехать домой. Но тут в дверь снова постучали. Каково же было его удивление, когда на пороге он увидел Ивана Букреева. С убитым видом Букреев вошел в дом.
– Тебя же арестовали, – сказал Парамонов.
– Выпустили под подписку о невыезде, – ответил Иван и, отведя взгляд, добавил: – Здесь такое дело, на гроб не хватает. Бязью осталось обить, а деньги кончились. А я уж за твоим домом присмотрю, не беспокойся.
– Как присмотришь? – удивился Парамонов. – Тебя же посадят.
– А это уж не твоя забота. Сказал, присмотрю, значит, присмотрю.
Парамонов оставил себе только на дорогу, остальное отдал Букрееву, и тот быстро ушел. Собираясь домой, Парамонов громко чертыхался. Ему было и смешно, и противно, что деревенские мужики так глупо обманули его. Он залил печь водой, оделся и взял сумку. В этот момент в сенях скрипнула дверь. Затем, в комнату постучали, и вошла пожилая соседка баба Маня. Она заметила на лице Парамонова испуг и поинтересовалась:
– Что это с тобой?
– Да, ничего, – облегченно вздохнув, ответил Парамонов. Он рассказал бабе Мане, как к нему приходил Букреев, как они с Коробовым придумали дурацкую историю, будто Иван убил свою жену топором, но соседка вдруг перебила его:
– Да ты что, милок, – сказала баба Маня. – Иван-то Букреев еще весной пьяный в реке утонул. А Николая Коробова только этой осенью похоронили. Какой-то незамерзайки нажрался, паразит, и помер.
– Как? – ничего не понимая, спросил Парамонов. – А кто же тогда ко мне приходил?
– Не знаю, милок, – ответила баба Маня и добавила: – Ты, никак, уезжаешь?
– Да, на работу пора, – соврал Парамонов. – Приехал дом посмотреть.
– Я здесь по-соседски за ним присматриваю. Чтоб бомжи не лазили. Ну, прощай, милок, – сказала баба Маня и пошла к дверям.
Чуть погодя Парамонов вышел на крыльцо. Сыпал крупный снег. Баба Маня шла по дорожке к калитке, и тут Парамонов увидел, что на свежевыпавшем снегу за ней не остается следов. На улице не было ни души. В черных, заиндевевших окнах домов не было видно ни огонька, ни отблеска. Деревня быстро погружалась в синие сумерки.
Рассказец № 24
По просьбе профессора Парамонов приехал к нему около полуночи. Дверь ему открыл сам хозяин дома.
– Проходите, но не раздевайтесь, – тихо сказал Дроф. – Сейчас я введу вас в курс дела, и мы поедем.
– Куда? – проходя в кабинет, поинтересовался Парамонов.
– В морг, – ответил профессор, чем очень озадачил своего друга. – Вчера при аресте был застрелен очень страшный человек, – продолжил Дроф. – Серийный убийца и насильник Егор Брагин. Но мне сообщили, что его душа вернулась в тело. То есть он ожил.
– А кто вам это сообщил? – ничего не понимая, спросил Парамонов.
– Неважно. У меня там есть свои информаторы, – ткнув указательным пальцем в потолок, ответил профессор. – Как вы думаете, коллега, куда попадают злодеи такого ранга после смерти?
– Наверное, в какие-нибудь очень страшные области загробного мира, – не очень уверенно ответил Парамонов.
– Совершенно верно – в ад, – чему-то обрадовался Дроф. – Этотчеловек побывал там и вернулся. У нас есть уникальная возможность расспросить его, где находится эта область. Как только утром выяснится, что Брагин живой, его увезут, и мы никогда не сможем с ним поговорить.
– Но зачем вам это, профессор? – удивленно спросил Парамонов.
– Как?! – воскликнул Дроф. – Разве я вам не сказал, что решил составить путеводитель по загробному миру?! У меня уже есть подробные описания некоторых мест. Упустить такой случай – это преступление против науки, коллега!
– Даже не знаю, – засомневался Парамонов. – В морг, ночью. Удобно ли?
– При чем здесь удобно? – возбужденно проговорил профессор. – Честное слово, коллега, вы рассуждаете как человек с кубической планеты.
– Почему кубической? – не понял Парамонов.
– Потому что они ходят по одной плоскости и боятся перешагнуть грань, чтобы не свалиться вниз, – пояснил Дроф.
– Да, в общем-то, я не против, – произнес Парамонов, и профессор радостно похлопал его по плечу.
– Вот и прекрасно. Значит, мы едем!
Это был обычный морг на территории обыкновенной больницы. Дроф с Парамоновым вылезли из машины, огляделись и нырнули в густую тень. Они не дошли нескольких метров до старого приземистого строения и остановились. Из дверей морга вышли три человека, а затем, столько же вошли. Прошло не менее часа, и все это время какие-то люди входили и выходили из морга.
– Для ночи здесь слишком многолюдно, – прячась в тени, недовольно проворчал профессор.
– Может, они навещают покойных родственников? – предположил Парамонов.
– Не говорите глупости, коллега, – раздраженно проговорил Дроф и снова выглянул из-за угла.
Наконец, все успокоилось. Парамонов с профессором постучали в дверь морга. Им открыл пожилой сторож, который, казалось, не удивился столь поздним посетителям. Дроф объяснил, к кому они пожаловали, сунул старику тысячерублевку, и тот провел их в холодильную камеру.