Слова мужа всегда возвращали мне душевное равновесие и уверенность, но сегодня, увы, даже Акела не мог справиться с моими эмоциями. Страх за дочь опутал меня и завладел рассудком, я отказывалась думать о чем-либо, кроме одного – где, у кого Соня, как там с ней обращаются, не обижают ли, не испугали… Она никогда не оставалась без присмотра – разве что на уроках в школе, и вот что вышло, стоило няне опоздать на полчаса… Всего полчаса, тридцать проклятых минут, которые эта курица потратила на треп с какой-то аферисткой… Черт! А ведь вот тут может крыться загадка…
– Слушайте, – возбужденно заговорила я, вскочив из кресла и взяв сигарету, – а ведь Лена сказала, что ее буквально в ста метрах от школы остановила какая-то женщина не то с опросом, не то с лотереей… Как вы думаете – это не могло быть спланировано?
Папа вскинулся, как гончая, учуявшая зайца:
– Так ты что молчала-то?! Какая женщина?! Где Ленка?!
– У себя дома она, – буркнул Акела и направился к выходу.
– Ты куда? – хором спросили мы, и он уже в дверях бросил:
– Сам поеду.
Я выдохнула. Если Акела брался за что-то сам, то можно было не сомневаться, что все будет в порядке. Главное, что он рядом, что он со мной, от этого становилось как-то полегче.
Появилась Галя с подносом, на котором возвышался чайник и чашки, а в плетеной корзинке обнаружились ватрушки с творогом. По заплаканным глазам домработницы я поняла, что та тоже очень переживает – Соня звала ее бабой Галей, любила и проводила вместе с пожилой женщиной много времени.
– Вы бы перекусили, – попросила Галя, опуская поднос на стол, – с утра ведь ничего…
– Спасибо, Галя, – отозвался папа, рассеянно глядя на ватрушки. – Садись, Санька, поешь, на самом деле, а то свалишься.
Я не хотела есть, вернее – не могла, кусок просто не шел в горло, но нужно было себя заставить, иначе, действительно, еще и я добавлю проблем, которых и так достаточно.
В довершение всего вошел охранник и зашептал что-то отцу на ухо. Тот потряс головой и переспросил:
– Кто?
– Сара Иосифовна, сестра ваша.
– Так чего ты голову мне морочишь? Впусти, – рявкнул папа и, когда охранник скрылся, повернулся ко мне и беспомощно развел руками: – Ты гляди, что делается! Сара приехала.
Мне было не до тетки, не до того, как она добралась сюда – одна, без помощи, зачем приехала. Мне вообще не было дела ни до кого. Я хотела одного: вернуть дочь, и пусть тетка при этом притащит сюда весь Саратов, я глазом не моргну.
Тетя Сара вошла в дом бочком, стянула пальто, сбросила сапожки без каблуков и прошла в гостиную:
– Фима! Зачем ты снова живешь с детьми? – начала она вместо приветствия, так, как будто виделась с нами последний раз вчера. – Старики, Фима, должны жить отдельно.
– Может, поздороваешься? – натянуто улыбнулся отец и шагнул к тетке, раскрыв объятия.
Тетка обняла его, вытерла заслезившиеся глаза концом повязанного платка – мне казалось, что я никогда не видела ее без этого атрибута, платок всегда венчал теткину голову, сколько я себя помню. Нужно было встать, поздороваться, а сил не было. Сейчас она узнает о Соне – и неизвестно, чем все закончится, тетя Сара старше отца, мало ли… А она уже повернулась ко мне, всплеснула руками:
– Фима, она так и не поправилась? Что готовит твоя Галина, что девочка совершенно не поправляется? Она так перестанет носить собственное тело!
Я вдруг разозлилась так, что не смогла удержаться. Наверное, эмоции требовали выхода, а сжавшаяся внутри пружина не выдержала и лопнула, совершенно лишив меня рассудка. Я вскочила, схватила из плетенки ватрушку и буквально сунула ее тетке в лицо:
– Галина по-прежнему готовит изумительно, много и разнообразно! Только вот есть это я не могу, понятно тебе?! Надеюсь, ты не станешь лезть в хозяйство, мы и без тебя как-то жили! С приездом, кстати! – с этими словами я откусила приличный кусок ватрушки и рванула из гостиной наверх, оставив отца и тетку в полном недоумении. Ну, папа-то все понимал, я думаю, а вот тетя Сара оказалась явно обескуражена приемом племянницы. Но это меня совершенно не волновало.
В комнате я упала на кровать и зарыдала, колотя по подушке руками. Силы, помогавшие мне держать себя в руках, закончились – ничто не вечно. Слезы не принесли облегчения, к тому же к тяжести на душе добавились еще угрызения совести. Не стоило так с теткой… Но вскоре это снова отошло на второй план. Я отдернула штору на окне, села на подоконник, закурила и принялась ждать Акелу. Слава богу, что он со мной, от этого хоть немного, но легче.
Он вернулся к вечеру – его машину я не перепутаю ни с чьей даже в полной темноте. Я все это время так и просидела на подоконнике, прикончив пачку сигарет. Отец не поднимался ко мне – понял, что нельзя трогать сейчас, я со временем сама все пойму. Но не сегодня, не теперь.
Возвращение мужа заставило меня спуститься вниз, хотя мне совсем не хотелось никого видеть. Но – няня. И разговор с ней должен был внести хоть какую-то ясность.
Няня уже сидела на диване, опухшая от рыданий – видимо, плакала всю дорогу до дома. Тетки видно не было, папа, скорее всего, отправил ее на свою половину, чтобы не мешала. Сам отец, развернув кресло, сидел спиной к камину и пристально вглядывался в лицо Лены. Акела стоял у окна в любимой позе и казался совершенно отрешенным от проблем.
Я заорала уже со входа, грубо, матом, и это заставило Сашку повернуться и быстрыми шагами пересечь комнату, обнять меня и вжать лицом в кожаную куртку:
– Успокойся, малышка, не надо кричать, этим не поможешь. Нужно разговаривать спокойно.
– Я не могу спокойно! – прогнусила я, не делая, однако, попыток освободиться.
– Значит, так, Ленка, – заговорил вдруг папа, и мы с Акелой умолкли, – либо ты сейчас выкладываешь, где, с кем и как долго лясы точила, либо я не посмотрю, что ты Монина родня, ясно? Они тебя искать не станут и мне предъявлять тоже не будут, усекла?
Раздался глухой стук, я вырвалась из рук мужа и повернулась к дивану – Лена без сознания лежала на полу.
– Ну, ты молодец! – зло заявила я отцу, присаживаясь на корточки около женщины. – Ей же не восемнадцать лет, здоровье-то не то уже, чтобы твои угрозы переваривать!
Акела успел сбегать за нашатырным спиртом, протянул мне флакон. От резкого запаха Лена расчихалась, бестолково замахала руками и села, непонимающе озираясь.
– Лена, вы меня хорошо понимаете? – Акела присел рядом на корточки и отодвинул меня плечом в сторону, давая понять, что я лишняя. Пришлось встать и отойти к окну.
– Д-да, – с запинкой произнесла няня, опасливо косясь на папу.
– Лена, постарайтесь вспомнить, это очень важно. От каждого вашего слова много зависит, понимаете? Вспомните, кто подходил к вам, когда вы вернулись из магазина? – спокойно и даже монотонно говорил Сашка, словно гипнотизируя няню единственным глазом. – Кто была эта женщина? Вы видели ее прежде?
– Нет, Александр Михайлович, клянусь, никогда не видела! – хватая Сашкину руку и прижимая ее к груди, затарахтела Лена. – Клянусь – никогда! Она сама меня остановила, в переулке у школы. Про парфюмерию какую-то начала говорить, про косметику. Я и поговорила-то с ней всего несколько минут, она мне какие-то баночки стала показывать, я сперва взяла одну в руки, потом вернула… белая баночка такая, как шампунь будто… – няня нервно облизала губы и продолжила: – Покрутила только в руках и отдала…
– Лена, – внушительно произнес Акела, не сводя с лица няни взгляда, – а теперь самое главное. Как выглядела женщина? Молодая, старая?
– Да так… средне… волосы у нее крашеные, не густые, по плечи. Пальто синее, расстегнутое было. А на шее под ним бусы… я такой дешевки в жизни не видела – пластик какой-то ядовито-розовый, на колбасу похоже…
– На что? – подала я голос, удивленная таким сравнением.
Лена повернулась ко мне:
– На кружки колбасы, Александра Ефимовна. Как будто сервелат нарезали и на цепочку подвесили. Я еще подумала: ну, надо же, такую безвкусную вещь на шею нацепить, ведь не девочка же.
– Лена, не отвлекайтесь, – мягко попросил Акела.
– Да-да… только… ничего я больше не заметила, бусы эти вот в глаза бросились, а остальное как-то… разве что… грудь большая, – сказав это, Лена чуть покраснела.
Папа громко хмыкнул, но не отреагировал. Акела поднялся и пробормотал:
– Яснее не стало.
– Погодите, – вдруг сказала Лена, переводя взгляд с Акелы на отца, – ей позвонил кто-то. Она ответила, а в трубке голос женский, вроде как молодая женщина, девочка почти.
– Вы не слышали, что она сказала? – напрягся Акела, и Лена, нервно облизывая губы, пробормотала:
– Только пару слов. «Все в порядке» – кажется, так она сказала.
– Ну а женщина эта?
– А она сразу банки свои в сумку покидала и попрощалась, пошла к остановке автобусной.
– Точно к остановке?
– Да. Там же дорога пешеходная только, машины не ездят, она как раз к остановке ведет.
– Ну а женщина эта?
– А она сразу банки свои в сумку покидала и попрощалась, пошла к остановке автобусной.
– Точно к остановке?
– Да. Там же дорога пешеходная только, машины не ездят, она как раз к остановке ведет.
– Понятно все, – подытожил Акела, сжимая пальцами переносицу, – Лену отвлекли разговором, а звонила, скорее всего, женщина, каким-то образом уговорившая Соню выйти с ней из школы. Понять бы только, как именно – Соня обычно с чужими не разговаривает. Должно было быть что-то такое, что заставило ее поверить постороннему человеку.
– Саша, это разве важно? – взмолилась я. – Сейчас не время копаться в психологии – ребенка нет! И нет никаких зацепок! Никаких, кроме этих чертовых колбасных бус! Но как их найти?!
– Аля, если ты успокоишься, то очень поможешь мне – я перестану отвлекаться на твою истерику и смогу спокойно подумать, хорошо? – спокойно, без единой эмоции в голосе попросил муж, и я замолчала.
Все-таки Акела умел, если нужно, найти слова, которые заставляли меня задуматься и прислушаться. Какое все-таки счастье, что я позвонила ему, потому что вообще неизвестно, что творилось бы сейчас в доме, не будь его здесь! Да еще тетка… Хорошо еще, что сидит на папиной половине и сюда не выходит. Интересно, он сказал ей?
– Значит, так, – после довольно долгого молчания проговорил Сашка, – нужно ехать в город, искать школьного охранника и вытрясать из него все, что тот видел за день. Женщина, забравшая Соню, вошла в школу, это очевидно – учеников начальной школы не выпускают на улицу без сопровождающих. Значит, она вошла и вышла с Соней, только вот кем сказалась?
– Я каждый раз паспорт показываю и доверенность, – пробормотала Лена, всхлипывающая на диване.
– То есть какой-то документ она должна была показать.
– Ага – с фотографией американского президента, например, – отозвался папа, – вы что оба – дурные? Да денег она сунула охраннику, тот и расслюнявился, глаза закрыл. Им же такой мизер платят, что за сотку баксов они позволят директора из школы вынести.
– Не исключено, – кивнул Акела, – но тогда тем более нужно трясти охранника. Поеду я…
– Возьми парней с собой, – бросил папа, который, к моему удивлению, вел себя так, словно Акела никуда не уходил и постоянно жил дома.
– Никиту возьми, он знает всех охранников в лицо, – подсказала я, и Сашка кивнул.
– А… я? Со мной-то как? – пролепетала Лена, сдвигаясь на краешек дивана и переводя испуганный взгляд с папы на Акелу.
– А вы, Лена, останетесь здесь, – спокойно отозвался Сашка, опережая отца, – пока не найдется Соня, поживете в доме охраны, комнат там достаточно. Галина вас проводит. Аля, я тебя прошу – пойди к себе и просто полежи в постели, хорошо? – подошел он ко мне и взял за руки. – Я понимаю, что ты не сможешь спать или не думать, но просто полежи. Если ты заболеешь, лучше никому не станет. Я тебя очень прошу!
Я кивнула, сглатывая подкатившийся к горлу ком. Хорошо, я лягу, если он хочет, но что толку? Наверное, это я виновата – поручила ребенка няне.
Не знаю, как именно, но Акела понял, о чем я думаю, и, крепко встряхнув меня за плечи, проговорил:
– Прекрати! Ты не виновата. Это могло случиться когда угодно, в том числе и при тебе. Перестань обвинять себя! Иди в комнату, Аля.
Я послушно повернулась и пошла наверх. Дверь постаралась закрыть плотно, чтобы не слышать, как Галя уводит в дом охраны плачущую навзрыд няню, как Акела собирается и выходит на улицу, как папа говорит по телефону с дядей Моней, объясняя тому, что его родственница пока поживет у нас.
Всю ночь я провела без сна, в запертой на ключ комнате. Внизу – я это слышала – о чем-то разговаривали отец, Акела и неизвестный мужчина, видимо, школьный охранник. Я же, оглушив себя таблетками, отрешенно смотрела в потолок и все думала: как моя девочка, у кого она? Эта мысль крутилась, как заезженная пластинка, по кругу, никуда не исчезая. Где Соня, с кем? Не плачет ли, не обидели ее? Покормили ли чем-то?
Утром, часов в десять, ключ в замке повернулся, и на пороге появился Акела, серый от тревоги и бессонной ночи, сел на край кровати и взял меня за руку:
– Ну, как ты, малышка?
– А ты не видишь? – безучастно отозвалась я. – Вряд ли лучше, чем ты.
– Нужно поесть, Аля.
– Не хочу. Ты не понимаешь, что мне не до еды? – Я говорила это ровным тоном и сама пугалась – как могу? Как я могу оставаться такой равнодушно-спокойной, когда моего ребенка столько времени нет дома? Я что – чудовище без эмоций? Или материнский инстинкт бывает только в отношении тобою рожденных детей? Как Сашка терпит меня?
– Аля… я прошу тебя, спустись вниз и поешь. – Он уже не уговаривал меня, понимая, видимо, что бесполезно, лучше обращаться со мной пожестче.
– Я не хочу.
Тогда он встал, взял меня на руки, что большого труда не составляло, и понес вниз, в столовую.
Несмотря на то что было уже десять, папа оказался дома. Выглядел он ничем не лучше нашего – серый, больной, с красными глазами. Рядом, вытянувшись в струнку, сидела тетя Сара в темном платье и черном платке. Этот платок подействовал на меня возбуждающе:
– Да вы что, а?! – заорала я с порога, вырываясь из рук мужа. – Вы что – сдурели?! Что за траур, я тебя спрашиваю?!
Я подлетела к тетке и протянула руку к платку, но сзади успел муж, сгреб меня в охапку, усадил за противоположный конец стола и негромко приказал:
– А ну, успокойся! Что за истерика? Ты что позволяешь себе? Не ты одна переживаешь.
– Саша… – заплакала я, прижимаясь лицом к руке мужа, – зачем она так? Ну, скажи… скажи, ведь с Соней… с ней…
– Хватит, я сказал! С ней все в порядке.
Тетка, похоже, напилась таблеток не хуже меня, а потому почти никак не отреагировала, только поправила концы платка и снова заняла ту же позу – с прямой спиной и сложенными на коленях руками.
– Дурдом… – пробормотал папа.
Акела суетился вокруг меня, наливал кофе, разрезал на маленькие кусочки горячий бутерброд с мясом. Мне вдруг стало стыдно – он тоже волновался за дочь, всю ночь не спал, несколько раз мотался в город, а это не два километра, а тут еще я со своей истерикой.
– Спасибо. – Я взяла вилку и послушно засунула кусок бутерброда в рот. – Ты сам поел бы…
– Мне нужно ехать.
– Куда?
– В школу. Может, там появится что-то новое.
– А… охранник что сказал?
– Он ничего не видел. В это время примерно пришли проверяющие из пожарной охраны, он им запасный выход показывал.
– Да?! Как удачно… – Я снова почувствовала прилив злости. – Вам не кажется, что это хорошо подготовленная акция, нет? Тетка с косметикой, пожарный инспектор… Никто ничего не видел, и у всех алиби, вашу мать!
В этот момент в прихожей послышалось осторожное покашливание, и на пороге возник Илья.
– Ефим Иосифович… там это… няня…
– Что?! – рявкнули мы втроем, мгновенно обратив взгляды в его сторону.
– Так это… нет ее нигде.
– Как – нет?! – Папа вскочил и ринулся к Илье, и если бы Акела не успел преградить ему дорогу, то бедному охраннику не поздоровилось бы. – Как, сука, нет?! Я тебя спрашиваю?!
– Да никто ее с утра не видел, – оправдывался, заикаясь, напуганный папиным напором Илья, – и к завтраку не вышла, мы ж так-то вместе все едим, кто здесь находится… Ну, я пошел в комнату, а ее нет там. И вещей нет.
– А ночью?! Ночью кто на воротах был?!
– Так я и был…
– Дрых, сволочь?! Все продрых?! Я шкуру с тебя спущу, понял?! А ну, быстро Игоря в машину – и к ней на квартиру! Чтоб через час здесь была! – бесновался папа, удерживаемый Акелой. – Что стоишь, сволочь?! Бе-е-гом!
Илья исчез. Папа, фыркая, охая и отдуваясь, схватился за сердце, и мне стало страшно – не хватало еще приступа. Быстро вынув из шкафчика в углу лекарства, я заставила отца лечь на диван, расстегнула рубаху, влила в рот капли. Акела открыл окно, впуская морозный воздух. И только тетка по-прежнему сидела на стуле, молчаливая и застывшая, как изваяние. Это мне тоже не понравилось.
– Тетя Сара, – я подошла к ней и тронула за плечо, – тетя Сара… Скажи что-нибудь.
– Барух… Ата… Адонай… – пробормотала тетка бесцветным голосом, и тут я испугалась по-настоящему. Молиться тетка начинала только в состоянии крайнего переживания. – Барух ата адонай элохэйну мэлэх хаолам ашер кидшан бэйешуа хамашиах… – бормотала она все громче и, наконец, перешла на крик, разрезавший пространство: – Барух ата адонай элохэйну!
Папа закрыл глаза и тяжело вздохнул, Акела, удивленно взглянув на тетку, понял, что та совершенно не в себе, и надо как-то ее отсюда уводить, иначе мы все поддадимся панике.
– Галя, – позвал он, выглядывая в коридор, – Галя, пожалуйста, уведите Сару Иосифовну в ее комнату.
Галя, вытирая глаза платочком, вошла и помогла тетке подняться, обняла за плечи, и та, всхлипнув, уронила голову ей на плечо:
– Галочка… да как же это… как Он допустил? – ткнув пальцем в потолок, сквозь слезы спросила тетка. Потом, развернувшись, этим же пальцем ткнула в сторону отца: – Ты! Это все ты! Все тыыы!