— Подземельщик — заносчивый гордец, — негромко проговорил Гуннар. — Не могу обещать, что я или Олаф не придушим его в следующий раз. Нелюдь…
— Он не любит никого, кроме себя. — Вульфер потер лоб, где наливался здоровенный кровоподтек. — Среди людей я таких тоже встречал. И немало.
— Все равно придушу. Надоел, — равнодушно бросил викинг. — Что будем дальше делать? Трупы ведь убирать надо. И за дело приниматься. Зачем мы сюда шли? С пиктами на мечах махаться, что ли?
— Трупы размалеванных можно вон за ту стенку закидать, — через плечо сказал Олаф. Он махнул рукой в сторону полуразрушенной трапезной. — А своих подземельщики пускай хоронят. По какому обычаю они своих хоронят? — спросил он у Вульфера.
Старик не ответил, рассеянно пожав плечами. Вратко показалось, что он к чему-то прислушивается.
— Эй, ты что молчишь? — слегка обиженно проговорил Олаф.
Оборотень только отмахнулся, вприпрыжку подбежал к стене монастыря, осторожно выглянул. И тут же спрятался обратно.
— Боюсь, скоро тут станет жарковато… — проговорил он встревоженно.
— Что такое? Что там? — Гуннар подбежал к нему. Выглянул. Выругался. — Тролльи потроха! Надо сматываться. И чем быстрее, тем лучше!
Вратко не смог противостоять любопытству. Высунул один глаз из-за полуразрушенной стены.
Взошедшее солнце позволяло разглядеть широкую береговую излучину. Верстах в трех от монастыря стоял городок. Ну, или большая деревня. Поменьше Скардаборга, который некогда показался новгородцу карликовым городом, хоть и был обнесен стеной с валом. У местного города стены не было. Так… Невысокий частокол по гребню земляной насыпи. Внутри виднелись черепичные крыши. Темнела громада детинца — здешние жители назвали его бергфридом. А по дороге от города медленно приближалась серая лента войска. Вернее, вооруженной толпы, во главе которой гордо шагали несколько всадников в ярких плащах. Следом за благородными воинами — очевидно, местным таном с дружиной — семенила пехтура в кожаных шлемах, вооруженная луками. Двух десятков лучников вполне хватит, чтобы расправиться и с викингами, и с динни ши, не приближаясь вплотную. С двухсот шагов расстреляют. И оборотню тоже не поможет ни ловкость, ни опыт прожитых лет. Разве что только удерет раньше, чем стрелы сорвутся в полет… А за лучниками уже беспорядочной толпой шагали поселяне с вилами, косами, цепами. Ополчение. Так это называется.
— Уходить надо… — прошептал парень.
— Само собой, — согласился Гуннар. — Куда только? — Викинг крякнул.
— По наши души собрались или за пиктами охотятся? — задумчиво произнес Олаф.
— Тебе так интересно? — бросил на него короткий взгляд Вульфер.
— Ну, не то чтобы… А все ж таки. Вдруг, если они за пиктами, можно сговориться, — пояснил здоровяк.
— Ты думай раньше, чем говорить. — Гуннар постучал кулаком себе по лбу. — Они сперва тебя стрелами утыкают, а после дохлых дикарей обнаружат. И правы будут. Я бы на их месте то же самое сделал.
— Далеко не убежим, — с тоской проговорил словен. — Место вокруг монастыря открытое. Конники догонят. А уж лучники…
— Это точно, — грустно заметил Вульфер. — Убежать не выйдет. Надо под землю уходить.
— Да есть ли тут подземелья? — в голосе Олафа звучало нескрываемое недоверие.
— Маб просто так не отправит артефакты искать. — Вратко позавидовал уверенности сакса. Сам он ничего подобного не испытывал. — Должно тут быть что-то… Обязательно должно!
— Тогда искать нужно! — воскликнул новгородец.
— И побыстрее, — не стал спорить сакс. — А ты точно ворожбой не сможешь им глаза отвести?
— Попробовать-то я могу, — честно признался недоученный ворлок. — Что с того выйдет?
— Тогда ты пробуй! — распорядился старик, в голосе которого прорезались командирские нотки. — А мы искать пойдем! Чует мое сердце — в капитуле смотреть надо!
— Тогда давай туда беги! — махнул рукой Гуннар. — А мы с Олафом по тем развалинам пошарим. Глядишь, и повезет. Времени-то есть немного.
— Да, самую малость, но есть… — Сакс припустил трусцой к округлому строению, стоявшему в центре монастырских построек.
Вратко попытался сложить вису. Да такую, чтобы сделал их невидимыми. Или просто взор приближающимся саксам заморочила. Пусть увидят… Да хотя бы стадо оленей! А то и вовсе чудищ каких-нибудь.
Ворлоку проворному
Черный морок на руку.
Ворогу недоброму
Взор отводит рунами.
Видеть будет невидаль
Видом непонятную,
Тварей отвратительных,
Ветвь рогов воздевших.
Пробормотал под нос и сам скривился. Не очень-то складно получилось. И не особо красиво. Хродгейр не одобрил бы, пожалуй. Поэтому парень и ничуть не удивился, не заметив никакого результата. Его спутники не стали похожими ни на оленей, ни на кабанов, ни на ужасных троллей, ни на лесовиков. Как были усталыми потрепанным людьми, так и остались.
Вратко выглянул, стараясь не выдать себя, из-за камня. Вооруженные люди не думали сворачивать или останавливаться. Шагали все так же размеренно, хотя и не торопились.
Повернувшись лицом к месту недавнего сражения, словен обнаружил, что динни ши подобрали не одного, а двоих раненых и сейчас хлопочут над ними. Темноволосому Руарку они уже перевязали ногу и примотали к ребрам руку, которая, очевидно, была сломана. Кто был вторым, Вратко так и не понял — повязка, наложенная Нехтой, скрывала раненому голову и лицо. Он лежал, не подавая признаков жизни, но вряд ли опытные воины стали возиться бы с мертвецом.
— Эй! Сюда! — вполголоса закричал Вульфер, появляясь в дверном проеме развалин капитула. — Кажись, нашел!
Вратко и Олаф поспели к саксу одновременно.
— Плита в углу! — Старик ткнул пальцем себе за спину.
Внутри развалин света не хватало — солнце еще недостаточно поднялось, и стены отбрасывали глубокую тень, — но парню сразу показалось, что он видит следы недавнего пребывания людей.
«Ну, да… — подумал он. — Пикты прятались здесь перед атакой. Ничего удивительного».
Они пробрались вслед за Вульфером через груды битого камня, головешек и черепицы.
— Здесь! — показал старик.
Плита как плита. Хотя…
Да! Она же расчищена от мусора.
Кем же? Зачем? И когда?
Неужели пикты тоже что-то ищут в Стринешальхе?
Представить это совсем не трудно.
Возможно, дело обстоит так… Отряд пиктов пробирался в монастырь в поисках припрятанных друидами ценностей — почему бы и не тех же самых, которыми жаждет завладеть королева Маб? Или других, какая разница? Воины народа Зверя — а судя по беспощадности и решительности, ни к какой иной ветви пиктского народа они принадлежать не могли — опередили отряд, отправленный владычицей Полых Холмов, но ненамного. Быть может, на полдня или даже четверть. Вернее, ночи, а не дня. Они успели обыскать развалины и нашли вход в подземелье, но тут появились нежданные соперники. Пикты вступили в бой и пали до единого. А до единого ли? Кто-то ведь мог и удрать, чтобы привести подмогу и отомстить за гибель соплеменников.
Но так или иначе, а добрую службу пикты сослужили. Вольно или невольно, не важно.
Вульфер присел у плиты на корточки.
— Она еще и подрыта… А я сразу не разглядел! А ну, давай подымем! — повернулся он к Олафу.
Здоровяк пожал плечами:
— Попробовать можно. Отчего же не попробовать?
Он поплевал на ладони, примерился и вдруг остановился, опасливо отшагнул:
— А ты почем знаешь, что там нечисти нет?
— А я и не знаю, — честно отвечал сакс. — Откуда мне знать: есть там кто или нет?
— Так что же ты лезть туда предлагаешь? Знаешь, как в Гардарике говорят? Не спросясь броду, не суйся в воду.
— А ты знаток пословиц, как я погляжу, — ухмыльнулся Вульфер. — Чего тебе нечисти бояться, когда ты в гостях у нелюдей живешь и с ними путешествуешь?
— Они хоть и нелюди, — засопел Олаф, — а все ж понятные и простые. Из мяса и костей. Оружием обычным пользуются. А что выглядят не по-нашему… Ну что ж. Судьба у них, видать, такая.
— Так чего ты боишься?
— Я не боюсь! — обиделся викинг. Вратко чуть не рассмеялся. Уж он-то знал, что Олаф взаправду боится. Но он также знал, что хёрд способен пересилить свой страх, зажать его в кулак и загнать в глубину души.
— Я не боюсь, я опасаюсь, — продолжал Олаф. — Мертвяков оживших, скелетов всяких. Нечисть — это такое дерьмо, к которому нужно с опаской и недоверием подходить. Мудрые народы сжигают своих умерших… Если труп сжечь, он уже не встанет и не пойдет.
— Чего бояться? С нами ворлок. Или ты не веришь в ворожбу Вратко из Хольмгарда? — прищурился старик.
— Верю. Чего же мне не верить, а все равно подумать надо…
— Не думать надо, а уходить, — Гуннар не вошел, а, скорее, запрыгнул в развалины капитула. — Эти… не знаю, кто они… но сюда они идут быстро.
Следом за кормщиком появились Лохлайн и Нехта. Динни ши волокли под руки раненых собратьев, которые с трудом переставляли ноги.
«Да уж, — подумал Вратко, — далеко точно не убежим».
— Давайте плиту поднимать, — сказал он.
— В ловушку лезем, — упрямо покачал головой Олаф. — Они нас на измор возьмут. Просто будут сторожить у входа. И все. Даже клинки обнажить не понадобится.
— Если это то самое подземелье, — холодно проговорил Лохлайн, — мы найдем запасной выход. Друиды никогда не были дураками.
— А если не то? — осторожно спросил Вратко.
— Тогда мы все умрем, — голос динни ши не дрогнул, хотя в глазах промелькнул слабый отблеск отчаянья.
— Что там думать! Поднимать надо! — прервал их разговор Гуннар. — А ну-ка, Олаф, берись за тот край.
Хёрды поднатужились. Шея кормщика побагровела. Соломенноволосый викинг потоптался на месте, выбирая опору покрепче. Плита не двигалась.
Вратко и Вульфер пришли на помощь спутникам.
Пальцы скользили по камню. От напряжения захрустела спина, потемнело в глазах.
— Еще чуток… — кряхтел рядом оборотень.
— А ну! Разом! Навались! — командовал Гуннар.
«Конечно, ему не привыкать», — отрешенно думал новгородец.
Плита дрогнула и медленно поползла вверх.
— Еще! Навались!
В глубине пола что-то хрустнуло. Будто жердина сломалась. Камень поднялся, открывая черный зев лаза.
— Придержи! — приказал кормщик и, не теряя времени, спрыгнул в подземелье. Копье он прихватить не забыл.
— Ну? Чего там? — несмело позвал Олаф.
Вульфер встрепенулся, и Вратко был готов поклясться, что у старого сакса чутко шевельнулись уши.
— Быстро! Вниз! — хрипло воскликнул оборотень. — Поздно думать!
Он почти столкнул в проем динни ши, не заботясь, сумеют ли те приземлиться на ноги или свернут себе шеи. Дернул за рукав словена:
— Давай, парень, враг близко!
Вратко вдохнул поглубже, украдкой перекрестился и прыгнул, словно в прорубь.
Камень или утоптанная земля больно ударили по пяткам.
Вроде не высоко. Чуток поменьше сажени. Но темно-то как! Хоть глаз выколи.
— В сторону! — голосом Гуннара произнесла тьма. Сильные пальцы рванули за плечо.
Вовремя.
На то место, где только что стоял новгородец, мягко приземлился Вульфер. Вратко узнал его по слабому отсвету плеши. Оборотень шумно принюхался, пробормотал что-то неразборчиво.
За ним спрыгнул Олаф. Он до последнего мига придерживал плиту, которая обрушилась следом за ним, отсекая даже те остатки света, которые с трудом проникали вниз.
Вот тут-то Вратко понял, что такое настоящая тьма. Похоже, в Полом Холме, когда они скрывались от воинов Модольва-хевдинга, не надеясь на спасение, было чуть светлее.
— И куда теперь? — глухо проговорил Гуннар.
— Осмотреться надо, — ответил Лохлайн.
— Ну, тебе виднее, — пошутил кормщик.
— Тут и я не вижу ничего. Похоже, тьма волшебная, — неуверенно заметил Нехта.
— А ну тихо! — шикнул Вульфер. — Паленым пахнет.
— Да ну? — удивился десятник динни ши.
— Я чую…
— Звериный… — начал было Лохлайн, но Олаф рыкнул, будто мастер на нерадивого ученика:
— Сказано тебе — помолчи!
Воцарилась тишина.
Только хриплое дыхание людей и слабый стон раненого подземельщика.
Нет! Не только!
Что это за слабый шорох в нескольких шагах, правее? Дробный костяной перестук.
Вратко почувствовал, как по коже побежали мурашки дурного предчувствия.
Глава 12
Подземелье Стринешальха
Новгородец затаил дыхание.
Что? Что можно ждать здесь?
Какое чудище притаилось во мраке?
— Огонек запалить бы… — хриплым шепотом попросил Олаф.
— Тс-с… — шикнул на него Вульфер.
Но Гуннар поддержал товарища:
— У кого огниво есть? — И удивленно добавил: — О! У меня же…
Одновременно с чирканьем кремня о сталь тьму разорвали блеклые вспышки искр. Настолько слабые, что успевали без остатка раствориться в непроглядном мраке прежде, чем Вратко рассмотрел что-либо, кроме волосатых заскорузлых пальцев Гуннара.
Кормщик ругался в усы — видно, никак не удавалось поджечь трут. Отсыреть он не мог, бережно хранимый в мешочке из навощенной кожи за пазухой. Оставалось списывать неудачу на чародейское вмешательство.
— Хоть бы ты, Подарок, помог… — пробурчал Олаф.
— Как же я ему помогу?
— Поворожи, что ли?
— Поворожить?
— А то? Покажи силу чародейскую, а то мы и забывать стали, что с нами ворлок.
Позже Вратко сообразил, что Олаф, вне всякого сомнения, был ужасно напуган, хоть и старался не подавать виду. Иначе он никогда не сказал бы этих слов вслух. Побоялся бы обидеть товарища незаслуженным упреком. Но… Слово, как говорится, не воробей, вылетит — не поймаешь.
Парень вспылил. Почувствовал, как краска приливает к его щекам, вспыхнули уши. Счастье, что в темноте не видно.
— Ты хочешь, чтобы я поколдовал? — прерывающимся голосом спросил он. — Ну, тогда слушай!
Зовешься огнем Неба
В песнях скальдов мудрых?
Иль Месяца сестрою,
Весть весны благая?
Дай Подарку Ньёрда
В дар огня полгорсти.
Мрак рассеять ворлок
Рад с твоей подмогой.[70]
Воздух между его ладонями вдруг стал теплым, сгустился, толкнулся вправо-влево, словно рвущаяся на свободу пичуга, и засветился. Не зеленым призрачным светом деарладс, не оранжевым пламенем смолистого факела, а ровным, белым, слегка желтоватым, солнечным светом. «Как и просил, — удивленно подумал Вратко. — Неужели кусочек Небесного Огня?»
Парень раскрыл ладони, и свет теплого, но необжигающего клубочка озарил усталые, заинтересованные лица его спутников. Олаф выглядел немного смущенно — видно уже начал раскаиваться, что наговорил лишнего сгоряча. Лохлайн наклонился над раненым, и его выражения новгородец не разглядел, но единственный глаз Нехты поблескивал уважением. А Вульфер вообще сиял, будто бы сам все наколдовал.
А кто же это шевелился в темноте, клацал костями?
Вратко обвел глазами подземелье, которое оказалось не таким уж и большим, пять на пять шагов, пожалуй. В дальнем от захлопнувшейся крышки углу вжался в стену русобородый мужичок с затравленным взглядом. Его губы шевелились, правая рука мелкими суетливыми движениями крестила затертую куртку. В облике незнакомца не было ничего опасного. Даже наоборот: сеточка морщин и набрякшие веки говорили об усталости и недосыпе. Словно измученный бессонными ночами переписчик.
И похоже, сам он испуган гораздо больше, чем они. Еще бы… Один-одинешенек, без оружия…
— Человек! — выдохнул Олаф, тоже рассмотревший русобородого.
— Kυ′ριε Iησoυ′ Хριστε′, Yιε′ Θεου′, ελε′ησóν με τoυ αμαρτωλóυ,[71] — ответил ему незнакомец. И перекрестился. На этот раз размашисто и широко.
У Вратко глаза на лоб полезли. Вот уж чего он не ожидал, так это услышать эллинскую речь в далекой Англии, в друидском схороне под разрушенным кельтским монастырем.
— Во имя Отца, и Сына, и Духа Святого! — ответил парень, осеняя себя крестным знамением. Сказал тоже по-гречески, как учил отец Андрей.
У мужичка округлились глаза, челюсть отвисла. Небось, тоже не ожидал встретить собеседника на дальних западных островах.
— Православные… — проговорил он, быстро справившись с собой. И залопотал скороговоркой: — Боже вечный и Царю всякого создания, сподобивший меня даже в час сей поспеть, прости мне грехи, какие сотворил в сей день делом, словом и помышлением, и очисти, Господи, смиренную мою душу от всякой скверны плоти и духа…[72]
— Что он бормочет? — нахмурился Гуннар. — Колдует, что ли?
— Молится! — ответил Вульфер. — Лопни моя печенка! Это же грек. Или ромей.[73]
— Ну, это я понял, положим… Видал. И не раз. Только речь ихнюю никогда не понимал. Не дано мне, видать.
— Перепуганный он какой-то, — протянул Олаф.
— Так не от хорошей жизни, поди, под землю забрался, — пожал плечами сакс..
— Я с ним поговорю. — Вратко шагнул вперед, но заметил тревожный взгляд грека, брошенный на клубок пламени, по-прежнему парящий над ладонями словена, и замер.
— Православный здесь только я, — сказал он по-гречески, старясь тщательно выговаривать слова. В знании этого языка парень не был уверен — не хватало навыков, да и слова подбирались с трудом. — Зовут меня Вратко. Родом я из города Новгорода, что стоит на берегу реки Волхов. Это…
— Это на Руси, — неожиданно ответил грек. — Я знаю. Бывал. Проездом.
Словен просиял. Вроде бы мелочь, и был-то греческий путешественник в чужой стране день или два, а кажется, будто земляка повстречал.