Вспомнилась бабушка, которая всегда предостерегала от случайных контактов и беспорядочных связей. Ну беспорядочных-то у Ирины не было никогда, а вот курортные и случайные бывали. А бабушка говорила:
— Если нет чувств к мужчине, ничего хорошего не выйдет.
Ирина по молодости, помнится, пыталась спорить с ней:
— Да нет же, бабушка! Устарели твои понятия! Любовь — это одно, а секс — совершенно другое. Зачем смешивать два понятия?
Бабушка молча улыбалась и не ввязывалась в спор. Только повторяла:
— Если тебе своей энергетики не жалко, то пожалуйста!
Юная Ирина не понимала таких слов: «энергетика», «поток», «обмен энергиями». Почему ей должно быть жалко? И чего ей должно быть жалко? А теперь она прекрасно осознавала всю пустоту внутри себя. Отдать-то она отдала: тепло, порыв, импульс. А что осталось внутри? Чем заполнилось образовавшееся пространство? А ничем! Пустота — она и есть «ничто». Если бы она любила Ивана, если бы хотела взять частичку его душевного тепла, энергии любви, страсти, тогда другое дело. Она бы наполнилась всей этой красотой, обогатилась бы ею, расслабилась и наслаждалась бы жизнью. А так: себя опустошила, его опустошила. Вот о чем говорила прекрасная бабушка Надя. Она ведь еще тогда, много лет назад предупреждала:
— Умей взять у мужчины то, что он готов отдать. Умей отдать то, что необходимо мужчине. Только тогда вы будете единым целым, взаимодополняющим, взаимообогащающим друг друга… И только такая связь тебе будет интересна. А флирты, случайные связи останутся по ту сторону твоей жизни. Они не будут тебе нужны ни в каком виде. И именно потому, что, кроме опустошения, ничего не принесут.
Ирина всю дорогу теперь решала только одну задачу: как выйти из этого положения? Чем порадовать себя? Чем заполнить себя? Как? Какой энергией? Где ее взять?
Тогда, когда можно было спросить у бабушки, она не спросила. Раз бабушка сказала: «Не нужно себя растрачивать понапрасну», то Ира так и запомнила: не нужно. Ей бы, дурочке, спросить: «А что делать, если все же такое случится? Как тогда выйти из положения?» Наверняка у бабушки был ответ. Что же она не спросила?
Учебный процесс Надежды Николаевны с внучкой, к сожалению, проходил очень нерегулярно. Иришка не так часто бывала у бабушки. А бабушка далеко не всегда была в состоянии преподавать. То работа, то приглашение на премьеру, то очередной роман в разгаре… Обе буквально выкраивали время, чтобы хоть полчаса провести наедине. К тому же бабушка настаивала на диванчике, считая его не просто волшебным снотворным, но и дозатором знаний. Уж если что успела усвоить до тех пор, пока дрема не овладела сознанием, значит, достаточно.
Информацию выдавала дозированно, по крупицам, не скрывая особенно ничего, но и не стремясь рассказать все и сразу. Тем более что какие-то интимные вопросы нельзя было донести до внучки, пока та была девственницей. Бабушка так и говорила:
— Вот замуж соберешься, тогда новую дисциплину будем осваивать.
А поскольку с замужеством у внучки получилось все внезапно, то никаких новых знаний получить до свадьбы Ира не смогла.
Замужество свое Ирина всегда вспоминала с удивлением. Сколько лет прошло с того момента, а она все удивляется. Ей почему-то казалось, что в тот период, когда она принимала судьбоносное решение выйти замуж, какое-то наваждение случилось с ней. Будто это не она сама совершает поступки… Это какая-то другая девушка, пусть очень похожая на нее, но другая… А сама Ира со стороны наблюдает за перемещениями этой девушки, за ее действиями… Просто наблюдает, не желая ничего изменить… Да она как будто и не в силах ничего изменить…
Тогда, двадцать с лишним лет назад, вернувшись с побережья Черного моря, Ира горько переживала свое разочарование. Надо же, взрослый мужчина… Такой, казалось бы, положительный, надежный… А обманул. Но ведь никто его за язык не тянул! Ну и не обещал бы ничего! Не давал бы надежду. Так нет, заставил молодую девчонку скучать, волноваться, ждать…
Она уже пожалела, что не взяла у него телефон. Хотя вряд ли сама бы осмелилась позвонить. Что бы она ему сказала:
— Помните юную дурочку с пляжа?
Или:
— Почему вы не звоните? Я же так жду!
Или:
— Как вам не стыдно охмурять девушек и бросать их потом?
Все, что ни скажешь, прозвучит глупо и несерьезно…
Первые несколько дней Ирина кидалась на любой звонок в надежде услышать желанный голос. Потом желание сменилось апатией… Затем тоска навалилась невероятным грузом, затмив собой весь белый свет. В этом состоянии Ира написала свое первое стихотворение:
Телефонный звонок… Подбегаю,
Беру трубку, стою и жду…
А на том конце телефона
Кто-то нежно шепчет: «Люблю…»
Слышу, но боюсь ответить.
Что отвечу я, если там
Самый нужный стоит на свете,
Трубку мягко прижав к губам…
Что отвечу я, если скоро
Мы увидимся с ним опять.
Вот тогда и скажу те три слова,
Что заставят его трепетать.
А потом… Нет «потом» не надо,
Размечталась уж слишком я.
Что ответить ему, если в трубку
Он мне шепчет: «Люблю тебя»?
Как ни странно, ей стало легче. Она перечитывала сотни раз свое творение, рыдала над ним, но тоска и вправду чуть отступала. Наверное, правы те, кто советует свое настроение пытаться излить на бумаге: нарисовать или описать, или еще каким-то образом выразить. У Иры получилось. Она слегка успокоилась, немного пришла в себя, стала готовиться к занятиям, наряжаться, выходя из дома, встречаться с подругами.
Он позвонил через три недели.
— Привет! Узнаешь?
— Господи! — еле выдохнула Ира.
— Что «Господи»? Это не «Господи». Это Михаил.
— Михаил. — Ирина повторила как эхо его имя.
— Не забыла меня?
— Михаил. — По-прежнему тихо, мечтательно, с глупой улыбкой произнесла Ира.
— Ирочка! Девочка моя! Я вернулся!
— Да? Давно? — еще не веря своему счастью, смогла произнести Ира.
— Слушай! Тут целая история! Только вчера прилетел. Застрял на этом курорте дурацком на целых двадцать дней! Давай встретимся! Все тебе расскажу! Я так соскучился!
Они встретились. И как будто давние знакомые, бросились в объятия друг друга. Он закружил ее, подхватил и понес куда-то… Донес до какой-то скамейки, усадил, обнял… Она просто сияла от счастья… Ничего не спрашивала, ни о чем не говорила. Просто улыбалась и сияла.
А он рассказывал, как в последний день перед отъездом пошел купаться в море, как обжегся медузой, как получил сильнейшую аллергию… Друг отвез его в больницу, а сам поспешил на поезд. В тот момент Михаил, конечно, не догадался дать ему телефон Иры и попросить предупредить, что задерживается. Да он и не предполагал задерживаться. Ну день-два… Но вышло иначе.
Ожог оказался серьезным. Плюс лихорадка с высокой температурой, плюс какое-то высыпание на коже. Причем не только на ноге, куда его ужалила медуза, а на всем теле… Короче, провалялся он в этой больнице чуть ли не три недели. На ноги его все же поставили. Теперь вот он, здесь, перед Ириной: здоровый, красивый, счастливый!
Ира была, что называется, на седьмом небе от счастья. И стеснялась Михаила, и радовалась ему. И хотела обнять, и останавливала себя: удобно ли? И это сочетания желания и стеснения, порыва и робости, нежности и неловкости соединилось в ней в одно слово: влюбленность!
И когда Михаил без всяких торжественных речей, намеков и туманных объяснений просто назначил ей на следующий день свидание у загса, она, не задумываясь, согласилась.
— Паспорт не забудь! — сказал он ей, целуя на прощание.
Слова утонули в поцелуе. Она промычала что-то типа:
— Хорошо, не забуду! — Губы ее были заняты его губами. Руки обвивали шею. Сердце колотилось в бешеной пляске счастья.
Дома никому ничего не сказала. Молча разделась, легла. Не сомкнула глаз ни на минуту. Упивалась своим настроением, мечтала о свадьбе. Выдумывая себе платье, и фату, и туфли, и что-то еще. Потом возвращалась к воспоминаниям последних дней, улыбалась, шептала любимое имя и ждала рассвет.
…Аля появилась в институте так же неожиданно, как и Тимур. Так же, как и он, Аля ничего не рассказывала о себе, просто объявила, что она, по просьбе Тимура, будет продолжать преподавать в их группе. Группа к тому времени состояла из десяти человек — семи молодых мужчин и трех женщин, среди которых была и Надя.
Алю восприняли органично, тепло и сразу. Никто никогда не позволил себе никакого нелестного отзыва в ее адрес. Аля сразу заняла место учителя, никому ничего не доказывая, не объясняя… Да, она учитель. Тимур — учитель и Аля — учитель. Они разные, они, возможно, даже не похожи в плане преподавания, в стиле обучения. Но тем не менее оба они представители одного и того же направления, носители тайного знания. Поэтому у кого есть желание, те продолжают учиться, у кого нет, хозяин — барин, как говорится. Остались все. Единственное изменение было в том, что Аля разделила слушателей на две группы: женскую и мужскую.
Это поначалу удивило, а потом показалось вполне оправданным, поскольку преподавала Аля искусство любовных отношений, а состояло это искусство из очень многих нюансов, в том числе и из развития интимных мышц, что, понятное дело, принципиально отличается у мужчин и женщин. Собственно, подача материала, демонстрация техник владения мышцами, практические занятия — все это преподавалось раздельно и даже индивидуально. Неизвестно, как Аля справлялась с поставленной задачей в мужской группе, скорее Тимур должен был бы объяснять интимные вопросы мужчинам. Но видимо, справлялась. А с женской группой Аля творила поистине чудеса.
Начала она издалека. Сначала рассказала о строении тела: женского, мужского. Этот рассказ сам по себе вызвал смущение у женской группы.
В то время ни анатомии, ни физиологии в школах не преподавалось, никакой литературы на эту тему, кроме сугубо медицинской, не выпускалось. Поэтому все вопросы взаимоотношения полов были чуть ли не запретной темой. Но тем не менее или как раз поэтому вызывали жгучий интерес.
А дальше — больше. Строение женских половых органов, мужских половых органов. Различия в энергетичности, эмоциональности, сексуальности мужчин и женщин. Почему возникает интерес друг к другу? Что такое желание? Что такое страсть? Какие виды любви существуют? Каковы секреты взаимоотношений? И прочее, и прочее. А уже когда дошло до лекций о сексе, тут девчонки не просто смутились, а можно сказать, застыдились. Но только в первый момент. Деликатная Аля находила для описания процесса простые слова, не позволяя себе ни фривольности, ни вульгарности. Она, правда, и медицинских терминов избегала, чтобы не ставить девушек в неудобное положение, заставляя переспрашивать или уточнять что-то. А на доступном языке спокойно и без стеснения выкладывала перед слушательницами неисчерпаемый запас своих знаний. Секс традиционный, секс оральный, секс анальный. Каждая разновидность, казалось бы, известного процесса в действительности оборачивалась тонким мастерством, которое нужно было постигать и постигать.
Аля привезла с собой какие-то хитрые приспособления для развития интимных мышц. Зачем это нужно было делать, молодые женщины никак не могли взять в толк. Что там развивать? Для чего? Итак ведь все нормально! И Аля терпеливо объясняла, почему необходимо иметь сильное женское начало, насколько умение женщины владеть интимным процессом влияет не только на отношения мужчин к ней, но и на всю ее жизнь. И чем сексуальность отличается от сексапильности. Надя тогда и слов-то таких не слышала, не говоря уже о том, чтобы понять разницу. В общем, кладезь знаний был поистине неисчерпаем. И Надя с жаждой впитывала в себя Алину информацию: что-то запоминалось сразу и навсегда, что-то записывалось в толстую тетрадь. Техника упражнений, практические занятия тоже фиксировались в Надиных заметках.
Аля не устраивала никаких экзаменов, никаких проверочных контрольных. Брала за занятия деньги и все! А дальше — дело каждого! Если есть желание, значит, люди будут пользоваться знаниями! Нет — как хотите! И она повторяла слова Тимура:
— Личное дело каждого — идти по пути или нет. Похоже, вы на него встали. Вперед!
Для Нади открывался огромный мир, загадочный, притягательный, абсолютно неведомый ей ранее. Она даже не могла предположить, что существует искусство любовных отношений, что им — этим искусством — можно овладеть и применять на практике. Она как будто становилась другой после каждого занятия, как будто иначе взирала на мир с высоты своих новых познаний. Ей казалось, что меняется она только внутренне, внешне оставаясь сама собой. Но нет, с ее внутренними изменениями менялось и пространство вокруг. Соседи по коммуналке отчего-то вдруг все вместе стали уважительнее и серьезнее к ней относиться. Преподаватели в институте выделяли именно ее из всего потока, и создавалось впечатление, что лекцию они читают только для нее одной, обращаются только к ней и ответную реакцию ждут от нее же. Мужчины и до этого обращали на нее внимание, а теперь и вовсе прохода не давали. Она никогда не пребывала в одиночестве: вечно рядом вились молодые люди. Где бы она ни была: в институте, в транспорте, в театре — везде ее сопровождал кавалер, а то и двое.
С мужем вообще стали твориться чудеса. Он восхищался своей супругой все больше, хотя был довольно скуп на комплименты. Желание его к ней только усиливалось. Ему даже казалось, что с годами его жена возбуждает его все сильнее и сильнее, чему он и радовался, и удивлялся одновременно.
Но… Дочка росла. Коммунальная комната становилась мала. Ребенок иногда просыпался по ночам, когда родители расходились не на шутку: панцирная сетка нещадно скрипела, стоны становились все громче… Но так жили в то время все. Что можно было изменить?
В профсоюзном комитете завода мужа поставили на очередь. На получение жилья. Кроме того, что он был передовиком производства, он еще и общественной деятельностью активно занимался. Так что все шансы были. И шансы эти оказались отнюдь не призрачными.
Был период в послевоенной истории, когда пленные немцы строили дома москвичам. Добротно, умело, быстро. И пусть не в центре, зато качественно и красиво. И первый раз в первый класс Олечка пошла в новую школу в Филях. Семья переехала в новый дом, в зеленом сквере. Двухкомнатная квартира с высокими потолками, толстыми стенами, широкими лестничными пролетами казалась вершиной счастья. Свой санузел, своя кухня, своя жизнь, абсолютно обособленная от соседей, от посторонних глаз, от чужих любопытных носов и вездесущих ушей.
Однако, несмотря на внешнюю успешность, взаимоотношения между Надеждой и Станиславом складывались не очень. Все-таки невозможно было найти общий язык людям, не желающим его искать. Надежда, правда, кое-как пыталась продвинуть мужа, беседуя с ним, цитируя те теоретические выкладки из лекций, которые казались ей наиболее доступными его пониманию… Но Станислав отчаянно сопротивлялся, спорил с женой, считая все ее занятия чушью и безделицей. И вообще он хотел сына и все чаще заговаривал о втором ребенке.
Надежда чувствовала бесперспективность их взаимоотношений и искала повод рассориться с мужем. Он перестал ее интересовать. Особенно после того, как она закончила институт и вышла на работу в театр.
Станиславу очень не понравился выбор жены. Мало того что она устроилась работать в театр. Мало того что она перезнакомилась со всеми артистами, режиссерами и сценаристами. Так она еще и вечерами отсутствовала: то премьера, то приглашение на вечер, то ужин в ресторане.
Нет, семью Надя не забывала. Но при таком графике работы она, естественно, не могла много времени уделять дочери и мужу. Олечку пришлось отдать на продленку, а в помощницы по хозяйству позвать женщину из соседнего дома. Она забирала Олечку из школы, кормила, помогала с уроками, гуляла.
Станислав сидел вечерами дома, скучал, листал газету, играл с дочкой в домино… Надежда прибегала, как правило, возбужденная, переполненная эмоциями, под впечатлением то от нового спектакля, то от нового знакомства. Короче, обстановка в семье становилась напряженной.
Занятия с Алей Надежда вынуждена была прекратить, поскольку рабочая неделя не оставляла ей никакого времени на учебу. И все же однажды, сославшись на головную боль, она пораньше ушла с работы, чтобы забежать в свой бывший институт, где по-прежнему преподавала вечерами Аля.
Заявление в загс было подано. Ни одна подруга, даже Люда, ни родители — никто — не был поставлен в известность. Ира почему-то стремилась сохранить свое решение в секрете, хотя понимала, конечно, что без родительского участия в подготовке свадьбы не обойтись. Но все что-то тянула с объяснениями, боясь то ли сглазить, то ли потревожить внезапно обрушившуюся на нее радость.
До свадебного торжества оставалось всего пару недель, когда она осмелилась открыться бабушке.
— Ба!
— Да, Ирочка!
— Ба, я замуж выхожу!
— Да? Ну расскажи, кто он, твой избранник!
— Да что рассказывать? — с улыбкой начала внучка. — Зовут Миша. Он постарше. Мы уже и заявление подали.
— Как это? — насторожилась Надежда Николаевна. — А мама в курсе?
— Никто пока не в курсе. Я тебе первой говорю.
Неожиданно для Иры бабушка расстроилась.
— Баб Надь! Ты чего? Не рада за меня?! — изумилась Ира.
— Девочка моя! Как я могу быть рада или не рада. Я ничего не знаю. Я его никогда не видела. Я вас вместе ни разу не видела. Как я могу сказать, подходит ли он тебе? Как я могу хоть что-то посоветовать?
— Ну а что? Разве недостаточно того, что мы любим друг друга? — с вызовом парировала внучка.
— Любим — это как? Это что? Сколько времени вы знакомы? Где вы познакомились? Какие у вас отношения? Представлена ли ты его родителям? — Бабушка заволновалась. Она настолько любила свою единственную внучку, настолько переживала за нее, что никак не могла представить, как это можно — вот так внезапно, тайно, скороспело принять наиважнейшее в жизни решение, ни с кем не посоветовавшись, ни с кем не познакомив своего избранника.