Потом она мыла, чистила, скоблила, перевешивала, двигала, стелила. Все на скорости, на одном дыхании. Стремление было одно: вымотаться до такой степени, чтобы сил осталось только на то, чтобы выпить чашку куриного бульона и рухнуть на новые подушки нового дивана. Чтобы ни о чем не думая, уснуть.
Но все равно думалось. Всякое… И плохое, и не очень. Еще хуже дело обстояло с вопросами, одолевавшими ее все то время, что она носилась по квартире с тряпкой и пылесосом.
Один особенно ей не нравился.
Зачем было Киму обращать ее внимание на ее преследователя, если она о нем не подозревала вовсе? Не заметила, и все. И если тот был бандитом и являлся правой рукой Кима, зачем было указывать на него? Чтобы она, обнаружив его, не испугалась? Не убедительно. Так бы и сказал: «Это мой человек, Люба, он тебя постережет, так что не бойся». К чему тогда весь этот фарс с предупреждением, с нагнетанием опасности…
Может, как раз для этого? Чтобы она боялась? Не дергалась и никаких телодвижений не совершала в сторону…
Куда??? Она же не знала, в каком направлении движется, вернее, в каком направлении ее двигают.
– Бредятина, – выдохнула Люба, без сил падая на диван.
Она только что покончила с уборкой. Прополоскала половую тряпку, повесила ее на трубу горячей воды. Вымыла руки, умылась. Выключила газ. И вытащила из кастрюли переваренную половинку курицы. Присыпала ее крупной солью и специями и оставила остывать. Поужинает потом. Нужно было немного отдохнуть и отдышаться после такого санитарного марафона. Шутка ли, вылизала квартиру за два часа до состояния, близкого к идеальному.
Она уселась на диван, утонув в подушках, и снова думала и думала. Ни одной путевой мысли в голове не было. Одна дрянь и утопия.
Всех-то ей было жалко, никого не хотелось записывать в преступники. И уж точно никто из ее окружения не подпадал под подозрение на роль убийцы милиционера и пожилой женщины. О том, что у Кима как у крутого московского бандита мог состоять на службе целый штат исполнителей, она, конечно, думала тоже. Но… И здесь ему находилось оправдание.
Не станет опытный киллер угонять машину, перед этим утопив ее водителя, для того, чтобы инсценировать дорожно-транспортное происшествие, как было в случае с Тимошей Савельевым. И не пойдет к нему в дом и не станет драться с его тещей, пытаясь отобрать бумаги.
Это было все как-то… непрофессионально, вот! Скорее спонтанно. Будто решение к убийце приходило внезапно. Будто подталкивал его действия кто-то или что-то.
Да не кто-то и не что-то, а ее болтовня по телефону убийцу подстегнула. Простая схема получается: прослушал – взвесил – принял решение – убил.
Все дело в ней и в бумагах. В них и ни в чем больше. Чем-то таким занимался Тимоша перед своей смертью, и о чем-то таком хотел поговорить с ней.
Как же он тогда сказал ей по телефону, дал бы бог памяти вспомнить более конкретно?..
Что-то говорил, кажется, о том, что ведет сразу несколько дел. И два из которых не терпят долгого ящика. И еще… так, уже теплее, теплее… Точно. Он сказал тогда, что хочет обсудить с ней одну проблемку. Да! Именно! Проблему, крохотную такую на первый взгляд, а там как знать, во что это выльется. Так ведь и сказал он тогда… кажется.
В ней все дело!!! В этой самой проблеме, которую хотел обсудить с ней Тимоша Савельев! И о ней наверняка упоминалось в тех самых бумагах.
Что же это?! Что за дело, что за проблема???
Нужно… Нужно было что-то делать…
Нужно узнать, что за дела велись Савельевым перед смертью, во! Наконец-то!!!
Ее просто пот прошиб от догадки, спрятанной на поверхности.
Тимоша погиб оттого, что копнул где-то, где копать не должен был. Так и нужно узнать, где же он взялся копать-то! Это же очевидно. И как Сечинов этого не понял до сих пор…
Люба повеселела. Повеселела не столько оттого, что додумалась хоть до чего-то, сколько оттого, что Ким снова оставался вне подозрений. Если бы было по-другому, Савельев не стал бы предпринимать никаких попыток, чтобы их свести. Хоть он и прослушивал ее телефонные разговоры в отсутствие Кима, и докладывал ему потом о результатах, он… Хороший он был. И никто не заставит ее думать по-другому. Никто!!!
Звонок в дверь заставил ее вздрогнуть.
Она никого не ждала. Хотя впервые за все прожитые годы обрадовалась бы, как родному, Иванову. Что бы вот ему взять и зайти к ней на огонек. Ну, и попутно взять да и рассказать ей кое о чем. А начать с объяснений: почему же бросил трубку, не дослушав. Испугался?..
Это был не Иванов. На пороге, играя желваками от бешенства, стоял Ким.
Вошел без слов, потеснив ее в коридор. Тут же захлопнул дверь. Привалился к ней и уставился на нее со злым прищуром.
– Ну! Что скажешь, дорогая?! – последнее слово из его уст прозвучало скорее ругательством. – Что ты опять вытворяешь? Почему удрала?
– Ну…
Люба точно знала, что ни за что не скажет ему о своих подозрениях. Стыдно было. И за себя. И перед памятью о Тимоше Савельеве стыдно.
Она нервно заправила выбившиеся из пучка прядки волос за уши. С запозданием вспомнила, что она по-прежнему в старых штанах и футболке. И что не накрашена, о, боже!
– Решила, что нам… нужно некоторое время пожить отдельно, Ким, – выпалила она с запинкой. – Диван купила сегодня с креслами.
– Это я видел. Как Сячинов суетился вокруг тебя, тоже видел. И спрашиваю тебя сейчас совершенно не об этом. – Он вытащил руку из кармана джинсовой куртки и, ухватив ее за плечо, с силой тряхнул. – Так и будешь меня подозревать по гроб жизни, да?! Станешь всем верить. Всем Ивановым, Петровым, Сидоровым, Сячиновым. Всем, черт побери, кроме меня! Удрала, решив, что я снова тебе вру, так?! Что сказал тебе Сячинов, говори! В чем-то обвинял меня?! В чем?! В убийстве этого Головачева?!
– Нет, зачем?
Теперь вот, находясь с ним лицом к лицу, она снова растерялась. И в голове все тут же перепуталось.
Нет, чтобы он там ни говорил, а она поступила правильно, удрав от него. Рядом с ним все сразу переворачивалось с ног на голову.
– Эх, Любовь! Никогда мы не сможем быть с тобой вместе, если ты не научишься доверять мне. Никогда! Ладно, как знаешь. Я не навязывался тебе. И не собираюсь навязываться впредь. На вот, забери… – Ким отцепил пальцы от ее плеча, снова сунул руку в карман и, вытащив оттуда кольцо с бриллиантом, вдавил ей его в ладонь. – Пригодиться еще тебе сможет. Ты молодец все же, Любовь…
– В каком смысле?
Люба смотрела в его глаза, что мгновенно сделались чужими и холодными, и не знала, что ей можно и нужно сказать сейчас.
Правду? Упаси боже! Он же по стенке ее размажет, услышав, что она сбежала от него, потому что считает его бандитом и все его окружение считает бандитским тоже.
Начинать врать? Тоже пользы мало. Ким догадается мгновенно.
Лучше, наверное, было помолчать. Попереживать по поводу того, что он принес ей бриллиант, подаренный Богданом, у нее еще будет время. А пока…
– Можно я задам тебе несколько вопросов, Ким? – как она решилась на это, и сама потом вспомнить не могла.
– Валяй, – он ухмыльнулся одними губами, оставив глаза в прежнем, ледяном состоянии. – Только не спрашивай меня о том, кто я. Не скажу…
– Нет, об этом не буду. Только… Только поклянись мне, что будешь отвечать мне только правду. Или молчать, – она с силой сжала в ладони бриллиант, больно оцарапав кожу. – Лучше молчи, только не ври. Ладно?
– Попробую.
– Не хочешь взглянуть на мой новый диван? – зачем-то спросила она, хотя собиралась начинать не с этого.
Но он принял это как двусмысленное предложение и тут же поспешил с отказом:
– Не сегодня.
– Угу… Уже хорошо… Ты знал, чем конкретно занимался Тимоша перед смертью?
– Знал. Но не все. Но рассказывать не имею права. Дальше…
Дальше начиналось самое неприятное. Вопрос, который она ему уготовила, просился с языка еще вчера вечером. Промолчала. Не стала портить того, что между ними случилось. Сейчас момент назрел.
– Ты не знаешь случайно, чья машина мчалась на меня в тот день? Ну… под колесами которой я едва…
– Я понял, – перебил ее Ким и вздохнул, впервые опустив глаза на свои ботинки. – Знаю, чья это машина.
– Чья?
– Моя.
– И как ты это прокомментируешь?
– Она значилась с утра в угоне. Следующий… – голос Кима снова зазвучал жестко.
– Стекла в ней были тонированы? – почему-то не давали покоя ей эти самые стекла, то ли в памяти что-то витало, то ли догадка какая-то снова просилась всплыть на поверхность.
– Да. Как у всех. – Кима ее вопрос если и удивил, то вида он не подал. Сделался вдруг усталым и донельзя занятым, несколько раз нетерпеливо взглянув на часы на левом запястье. – Что еще?
– Ты знаком с этим парнем, что следит за мной?
Вот сейчас от его ответа зависело очень многое, если не все. Зависело, будет ли она ему доверять потом. Зависело, будет ли она с ним рядом когда-нибудь. Да и будет ли она вообще, зависит тоже.
– Стекла в ней были тонированы? – почему-то не давали покоя ей эти самые стекла, то ли в памяти что-то витало, то ли догадка какая-то снова просилась всплыть на поверхность.
– Да. Как у всех. – Кима ее вопрос если и удивил, то вида он не подал. Сделался вдруг усталым и донельзя занятым, несколько раз нетерпеливо взглянув на часы на левом запястье. – Что еще?
– Ты знаком с этим парнем, что следит за мной?
Вот сейчас от его ответа зависело очень многое, если не все. Зависело, будет ли она ему доверять потом. Зависело, будет ли она с ним рядом когда-нибудь. Да и будет ли она вообще, зависит тоже.
– Нет, не знаком, а почему ты спросила? – вот сейчас Ким с удивлением точно не справился.
Вытаращился на нее и тут же принялся потирать затылок, что было неплохим признаком: Ким напряженно размышлял. Значит, не врал, если ее вопрос вогнал его в такое замешательство.
– Почему ты спросила, Любовь? – повторил он вопрос, помолчав и подумав минут пять. – Что заставило тебя думать, что я знаком с этим огрызком? Вернее, кто заставил тебя поверить в это? Отвечай!
Люба молча покачала головой. Теперь пришел ее черед удивляться. Удивляться и снова путаться в догадках: кому же из них двоих нужно и можно доверять.
– Ладно, не хочешь, не говори, – на удивление быстро сдался Ким, приоткрыл дверь, чуть нагнулся и высунул руку в коридор, пробормотав: – Тут вот вещи твои собрал…
Вещи он аккуратно сложил в ее старенький чемоданчик. Поставил его к Любиным ногам и указал на него обеими ладонями, на, мол, забирай. Почему сразу не внес его в квартиру, а оставил на площадке перед дверью, знал только он. Люба спрашивать не стала. Кисло улыбнувшись, она взялась за ручку чемодана и понесла его в комнату, на ходу поблагодарив Кима за заботу. Ждать ее возвращения он не стал. Ушел, захлопнув за собой дверь. Она только хотела было спросить его про Иванова, мало ли, может, пересекались где или созванивались, а он взял и ушел.
– Вот так всегда! – горестно воскликнула Люба, накидывая дверную цепочку и закрывая замок на второй оборот. – Пришел, пошумел и ушел… Кто знает, ушел на сколько? Может, снова на три года…
Она включила телевизор, чтобы заполнить гнетущую пустую тишину хоть чем-то, и пошла на кухню.
На ужин у нее планировался бульон с курицей. Но, заглянув под крышку кастрюльки и понаблюдав за колыханием жирной пленки на поверхности, Люба передумала. Хватит одной курицы.
Она неторопливо поужинала, сложила косточки в мешочек, чтобы утром отдать дворовым кошкам. Помыла посуду и, убрав кастрюлю с бульоном в холодильник, пошла стелить себе постель.
Диван и правда был хорош. Широченный, мягкий. Совершенно не скрипел, когда она полночи на нем проворочалась без сна. И не приходилось, как лежа на старом, отыскивать удобное место, не упирающееся в бок острым комком заезженного спинами поролона.
Телевизор она выключила ближе к часу ночи. И долго лежала в темноте, наблюдая за беготней световых бликов на потолке, отбрасываемых снующими по двору машинами.
Интересно, ее соглядатай все еще там или уехал… вместе с Кимом?
Кто же из них двоих врет: Сячинов или Ким? Кто каким мотивом был движим, ей было непонятно.
Один из них точно желал ей добра, тут спорить смысла не было. Второй изо всех сил старался обмануть ее, преследуя какую-то цель.
Кто из них кто?!
Нет, ломать голову можно было до бесконечности, так ни до чего и не додумавшись. Наутро она сделает следующее: пойдет в милицию, отыщет там Сячинова или еще кого-нибудь, кто тесно сотрудничал с Тимошей Савельевым. Изложит им свои соображения и потребует взамен предельной откровенности.
Не могли его коллеги не знать, какие дела вел Савельев незадолго до своей гибели.
И еще что нужно назавтра сделать? Иванова нужно разыскать, во!
Ох, уж этот Иванов. Как не нужен, он тут как тут. Как захотела с ним увидеться, так он словно сквозь землю провалился. Позвонить ему, что ли? Номер она по странной случайности запомнила, когда звонила Сереге с телефона Кима. Может, ей повезет, и Серега откликнется на номер, который у него не определится, а?
Люба пошарила рукой под подушкой, туда она спрятала мобильник на всякий случай. Пускай будет под рукой. Мало ли что! Это ведь на настоящий момент единственный ее телефон. Стационарного лишил ее Сячинов. Унес аппарат, отдал на экспертизу кому-то влиятельному и серьезному, а вернуть не поспешил. И даже от объяснений воздерживается.
Повезло ей лишь с третьей попытки. Первые две закончились полным провалом: она перепутала последовательность запомнившихся ей цифр. И дважды наткнулась на незнакомых ей людей, справедливо возмутившихся ее поздним звонком. На третьей попытке ей, казалось бы, повезло, но долго никто не отзывался.
На дисплее появилось изображение крохотного телефонного аппарата, на котором без конца подпрыгивала телефонная трубка, взять ее никто не решался. Люба сбросила свой вызов и набрала через десять минут снова. Такая же картина. А потом вдруг ответили. Правда, ответили полным молчанием. Секунды стремительно мчались, указывая на то, что вызов отвечен, а там полная тишина.
– Сережа! Ну, если это ты, ответь, пожалуйста! – взмолилась Люба.
И даже глаза зажмурила, представив себе, как кусает сейчас губы от нетерпения ее непутевый бывший муж. Молчание тому всегда трудно давалось. Видимо, конкретно приперло, раз молчит теперь.
– Сережа! – чуть строже проговорила она в трубку. – Я в беде, понимаешь! Ты и только ты можешь мне помочь! Ответишь или нет?! У меня деньги могут закончиться, идиот!
– Откуда у тебя мобильный? – неожиданно отозвалась трубка хриплым голосом Иванова. – Купила, что ли?
– Нет! Украла! – рявкнула Люба, едва не расплакавшись от облегчения, что тот ей ответил. – Чего выпендриваешься и молчишь, а?! Я уже не знаю, что и думать!
– А тебе оно надо, Люб? Пускай другие думают, они все крутые и умные, им только и думать, – осторожно заметил Иванов, все так же хрипло и глухо, и добавил с явной угрозой: – Ведь предупреждал же тебя! Предупреждал, а ты…
– А что я?! Ну что я?! – от возмущения Люба даже на диване подскочила, сбросив с себя тонкое одеяло.
Ватное-то все порезал Головачев, разыскивая свои деньги в ее квартире. Ну, не дурак, а?! Кто в здравом уме и твердой памяти стал бы зашивать деньги в одеяло? И ей пришлось доставать с антресолей тоненькое клетчатое. Она летом в него банки укутывала с огурцами и помидорами…
– Что я-то?! Меня, как марионетку, каждый дергает за ниточку, а я понять не могу, что делает моя левая нога, когда правая спотыкается. Серега, выручай! На тебя одна надежда!
Как-то вдруг и впрямь поверилось, что он сможет ей помочь и мудрить с ней уж точно не станет. Чего мудрить, когда он и сам по уши непонятно в чем. Но Серега вдруг заупрямился и канючил несколько томительных минут о том, что ему пожить еще охота. И что на зону он больше ни-ни, то есть ни за что не вернется. Ему теперь и передачки слать некому, и приехать к нему никто не приедет.
– Ага! – едко вставила Люба. – И ты подставить никого уже не сможешь, так?! Подставил же меня, Иванов, чего пыхтишь?! Так подставил, что сама не знаю, в чем барахтаюсь. Говори, гад, где деньги? Или я… Завтра же пойду в милицию и все расскажу там, так и знай!
Никуда бы она не пошла, ясно, как божий день, поскольку являлась косвенной соучастницей преступления. Докажи, попробуй, что в сумку не заглядывала и деньги себе не присваивала! Все указывает на то, что присваивала. Головачев зря, что ли, возле ее двери отирался и квартиру всю вверх дном перевернул.
– Не пойдешь ты в ментовку, Люб. – Иванов был не дурак, это ясно, и соображал ничуть не хуже ее. – Тебя же первую и загребут. А я что? Я откажусь. Ничего я тебе не говорил. И не просил ни о чем. Ты к жене Малышева ходила? Ходила. Головачев у тебя в гостях был? Был. Сумку ты в камеру хранения прятала? Прятала! Кругом, ты, Любовь, виноватая. Так что не пыжься, хотя бы передо мной.
– Ладно, не буду, – быстро отступила Люба, а то еще чего доброго Серега отключится, а она так и не узнала ничего. – Ну, а деньги-то где, Сережа?! Кто-то же их взял!
– Не я это точно. – Иванов сказал это как-то так, что она ему сразу поверила: у него денег нет.
– Кто тогда? Знаешь?
– Может, и знаю, но говорить тебе ничего не должен. – Серега шумно зевнул в трубку, то ли правда спать хотел, то ли, как обычно, притворялся. – И не советую я тебе, Люба, лезть в это. Нету денег, поняла?! Нету…
– Кто, Сережа?! Кто опередил?! Скажи, и я… Я что хочешь для тебя сделаю! – поспешила Люба с обещанием и тут же запоздало ужаснулась тому, что только что сказала.
Серегина наглость могла смело соперничать со всеми остальными его отрицательными качествами. Ухватившись за ее обещание, тот мог вытянуть из нее все, что захотел бы. Включая вид на жительство.
Но Иванов неожиданно не захотел попользоваться и заявил: