Салон под палящими лучами солнца раскалился до такой степени, что ей едва не сделалось дурно.
– Я предупреждал, что без кондиционера, – засмеялся Сячинов, раскрывая все окна и двери. – С Хелиным-то, небось, таких неудобств не испытывала.
Люба оставила его ехидство без комментариев. Отступила в тень дома и терпеливо ждала, пока машина проветрится. Генка занялся тем, что открыл капот и влез туда едва ли не с ногами. Пару раз попросил подать ему ключи и ветошь. Она добросовестно выполняла его просьбы, попутно отмечая, что любопытство выгуливающих внуков соседок ползет по нарастающей.
– Ген, мы скоро? – не выдержала Люба, заметив, как у одной из них скептически поджались губы.
Наверняка вспомнила всех ее прошлых ухажеров. Вспомнила и тут же осудила. Пускай! Ей сейчас не до мнения соседей. Ей бы поскорее выехать со двора, а затем из города. Нырнуть в прохладную березовую тень леса, и если очень повезет, искупаться в озере. А как не повезет? Они же затем и едут. Нырять придется. Это хорошо. Искупается, поищет ящики, глядишь, одним секретом станет меньше.
– Все. Едем. – Генка с грохотом закрыл капот, замотав его по привычке проволокой. – Ну и жара… Парит… К дождю, наверное. Мы выберемся, если дождь пойдет? Не застрянем? Как там дорога? А то мне завтра с утра на работу…
Люба пожала плечами, осторожно усаживаясь на все еще горячее сиденье. Она-то откуда знает проходимость его машины. Хелинский джип проскочил по лесу с завидной прытью. А как поведет себя Генкина «шахиня», одному богу было известно.
Они поехали, и минут через десять стало возможно дышать без опасения опалить себе легкие. Ветер беспрепятственно гулял по салону, врываясь в открытые окна машины. Он забирался в вырез кофточки, остужая разгоряченную зноем кожу. Ерошил волосы. Шуршал бумагами, брошенными Генкой на заднее сиденье. Заигрывал с крохотным мохнатым псом, пришпиленным к ветровому стеклу.
Они миновали блокпост, проехали две остановки и на ближайшем повороте свернули с главной дороги.
– Куда дальше? – Генка растерянно почесывал макушку.
– Езжай, Гена, все время вперед и никуда не сворачивай. – Люба крутила головой, пытаясь узнать хоть какие-нибудь ориентиры. – Там должен быть домик, куда меня возил Хелин. А уж оттуда дорогу к озеру я найду без труда. Дом главное найти…
Дом они искали часа два, никак не меньше. Казалось бы, вот она, та самая поляна. Те же деревья, что были тогда. Та же трава по колено. Так же пахло свежестью и грибами. А дома нет! Словно и не было его никогда. Словно снесли его за это время. Раскатали по бревнышку и вывезли. И такое ведь бывает.
Генка злился, чертыхался, то и дело буксовал в высокой траве и без конца прыгал на высоких, невидимых в траве кочках. Люба пару раз порывалась позвонить Хелину, но Сячинов всякий раз ее останавливал.
– Ты совсем, дура, да?! – страшно вращая глазами, орал он, накручивая баранку. – И что ты ему скажешь?! Богдан, как там тебя по отчеству, мы тут с опером одним дом твой ищем. Зачем? А затем, чтобы к озеру пробраться. Зачем к озеру? Да чтобы в ящиках тех пошарить… Соображаешь, Любка, ты вообще-то не очень…
– А что я должна сообразить?
Она сегодня вообще его не понимала, или просто не могла сосредоточиться на том, чтобы понимать. Мысли ее были далеко от того места, по которому они второй час кружили.
– А то ты должна была сообразить, что, может, твой Хелин к этим ящикам имеет самое прямое, самое непосредственное отношение. А?! Просекаешь, нет?!
– Нет, пока. – Любе вдруг в просвете меж черно-белых стволов что-то почудилось, и, тут же позабыв о том, о чем она вроде должна была просекать, она заверещала прямо Генке на ухо: – Генка, вон он дом! Вижу! Вижу!!!
– Теперь уж и я вижу, – он так обрадовался, что оставил без выговора ее истерическую выходку, хотя и поморщился от того, с какой громкостью она заорала ему в ухо. – Слава богу, приехали. Теперь бы еще на охрану не нарваться. Слушай, а давай-ка мы с тобой вот что сделаем…
Они не стали подъезжать к дому, выгрузившись из машины метров за пятьдесят. Свою «шахиню» Сячинов забросал ветками наломанного кустарника, маскируя. Схватил Любу за руку и поволок вдоль зарослей бузины к дому.
На поляну перед крыльцом они не стали выходить тоже.
– Мало ли… Вдруг там охрана с пушками. Начнут сначала палить, а потом уже разбираться, – прошептал Сячинов, спрятавшись за толстым стволом березы. – Тот хоть дом-то?
– Тот, конечно тот! Можно подумать, тут весь лесной массив застроен! – протянула насмешливо Люба, тут же прикидывая, какой стороной они добирались отсюда к озеру. – Давай, Гена, бери левее. Оттуда мы должны будем попасть туда, куда надо. Только ты сразу из кустов-то не выпрыгивай, мало ли что… Вдруг там кто-нибудь есть.
У озера никого не было, там по-прежнему было пустынно. Они с Генкой минут двадцать лежали в кустах на животах и осматривались. Никого не было видно. След от машины был прежним: хорошо накатанным. След от костра тоже имелся, но Люба не могла с уверенностью сказать, то ли самое это кострище, или кто-то был здесь уже после них с Хелиным.
– Идем. – Сячинов решительно поднялся, отряхнул штаны и рубашку и проворчал: – Черт знает чем с тобой занимаюсь. И ведь может все оказаться пустышкой… Хотя с другой стороны…
– С другой стороны, Ген? – Люба тоже выбралась из кустов и несколько минут выбирала репейник из волос, отряхивалась и разминала ноги. – Что с другой стороны, Ген?
– То и с другой стороны! – огрызнулся он, прогуливаясь по берегу и внимательно все рассматривая: каждый камешек, каждый кустик, даже след от машины для чего-то понюхал и что-то темное размазал в пальцах. – Кому надо здесь на КамАЗе колесить, а? Искупаться мест мало? Чем черт не шутит, когда господь дремлет… В каком месте были ящики?
Люба ткнула пальцем в дальний берег, на который из воды наползали широкие листья кувшинок.
– Ну что же… Будем искать… – и Генка начал раздеваться.
Сел прямо на траву, расшнуровал ботинки, стащил их вместе с носками. Потом брюки, рубашку и, оставшись в одних плавках, посмотрел на Любу призывно:
– А ты-то чего, подруга, замерла? Давай, давай, полезай в водичку.
– А я… Я без купальника, – нашлась Люба.
Желание лезть в воду, казавшуюся черной в тени деревьев, пропало напрочь. Тут еще потянуло ветерком, и солнце начало то и дело нырять в облака.
– Ничего. Помню, кто-то при мне переодевался, совершенно не стесняясь. Так что давай, давай, мне одному, что ли, отдуваться, – все это Сячинов пробубнил, уже стоя по колено в воде и ежась от прохлады.
Через мгновение он с диким криком ушел с головой под воду. Потом вынырнул почти на середине. С громким фырканьем отплевался и поплыл, далеко вперед выбрасывая поочередно руки.
Люба поежилась и тоже начала раздеваться. Прыгнуть в воду так сразу не смогла. И долго сотрясалась все телом, войдя по щиколотку. И покрывалась огромными мурашками. И даже ругала себя за самодеятельность. Велено было сидеть дома, так и сидела бы. Поперлась тоже… ящики искать. Их там и нет уже, может быть, давно. А если и есть, то ничем, кроме кучи сгнившего мусора, быть они не могут.
– Чего ты?! – завопил Генка с другого берега и снова нырнул.
Люба сильно втянула живот, зажмурилась и прыгнула в ледяную, как ей показалось, бездну. Вода тут же обожгла, обхватила и поволокла ее на дно. Она замотала головой, пытаясь вынырнуть, оттолкнулась и тут же пробкой выскочила наружу.
– Уф! Черт!!! – ахнула она, отдышавшись, и тут же закричала с довольной улыбкой: – Здорово-то как, Ген! Ого-ого! Я плыву к тебе!!!
Она забарабанила руками по воде и поплыла к Генке, чья голова теперь торчала высоко над водой, словно он внезапно обрел способность гулять по воде божеством.
– Что там? – спросила Люба, подплыв ближе.
– Ящики, Любка! Я фигею, там самые настоящие ящики с чем-то таким… – Генка даже попрыгал, если можно было так назвать его кривляния, возбудившие волну, что тут же затопила Любу по самые глаза. – Это ни хрена не мусор, Любовь! Никакой это не мусор, прикинь!
Люба осторожно нащупала ногой то, на чем стоял сейчас Генка, и поняла, что он нисколько не преувеличивает. Под ногами и в самом деле имелась твердая деревянная опора.
– Что там? – прошептала она посиневшими то ли от воды, то ли от страха губами.
Ей и в самом деле стало страшно прямо в эту же секунду. Потухший костер… След от машины… Жуткое безмолвие прибрежных кустов…
Снова, как и в прошлый раз пришло ощущение, что кто-то смотрит на них оттуда.
– Откуда я знаю, что там? – воскликнул Генка, выглядел он на удивление довольным и ни грамма не испуганным. – Может, отходы кто складировать задумал, минуя БОС. Может, клад кто спрятал. Поплыли, будем думать…
И он, заржав громогласно и довольно, поплыл широкими саженками в обратную сторону. Люба отправилась следом за ним, проклиная на чем свет стоит свою болтливость. Молчала бы и молчала. И сидела бы сейчас дома, и поила бы Генку чаем, вместо того, чтобы бултыхаться в ледяной воде.
И он, заржав громогласно и довольно, поплыл широкими саженками в обратную сторону. Люба отправилась следом за ним, проклиная на чем свет стоит свою болтливость. Молчала бы и молчала. И сидела бы сейчас дома, и поила бы Генку чаем, вместо того, чтобы бултыхаться в ледяной воде.
Кто знает, что повлечет за собой эта их самодеятельность?
Ответ, как ни странно, настиг их в тот самый момент, как они ступили на утоптанный берег. Даже не успев похватать с травы своей одежды, они столкнулись нос к носу с той ужасающей реальностью, от которой мгновенно леденеет в жилах кровь.
Реальность эта, в образе двух здоровенных широкоплечих детин, появилась словно из ниоткуда. Только что вот было тихо и спокойно все вокруг. Ни одна веточка не шелохнулась. Ни одна птица не вспорхнула. И тут же раз – и перед ними два мордастых парня. Стоят себе, синхронно покусывая по травинке. Улыбаются им, перетирают крепкими зубами травинки и не говорят ничего, и ни о чем не спрашивают.
Но это, на Любин взгляд, было лишним.
О чем в настоящий момент можно было говорить?! И уж тем более спрашивать?
Перекинутые через их могучие плечи ремни автоматов красноречивее всяких слов и вопросов свидетельствовали о том, что Сячинов и Закатова вторглись на чужую территорию. Вторжение это заинтересованную сторону как бы не устраивает, и теперь…
– Здрассти, – вдруг брякнула она, обхватила себя руками, чтобы не выставлять на всеобщее обозрение промокшее и прилипшее к телу белье, и даже постаралась улыбнуться синими помертвевшими губами. – А мы вот… Искупаться решили… Вы не против?..
Генка как-то странно хрюкнул и замотал головой, зажмурившись.
Парни по-прежнему молчали, внимательно их разглядывая.
– Можно одеться? – осмелела вдруг Люба, стоять и трястись от холода стало просто невмоготу.
Они переглянулись. Один из них вопросительно вскинул брови, второй едва заметно кивнул. Разрешил, наверное. Но с ответом ни один из них не поспешил. И тогда она сделала один пробный шаг к одежде, кучкой сваленной чуть поодаль. Тут же что-то металлически щелкнуло, скрипнуло, и здоровенная ручища больно ухватила ее за хвост.
– Прыткая больно, да? – прошипел один из здоровяков.
– Х-ххолодно… – просипела она, зажмурившись от боли, волосы тот драл нещадно, того и гляди, вырвет с корнем ее хвост. – Одеться бы…
– Одевайся, – вдруг разрешил он и с силой отпихнул от себя.
Она пролетела носом вперед метра два, споткнулась, упала и проехалась коленками, сильно содрав кожу.
– Ударилась? – поинтересовался второй с улыбкой Потрошителя и потянулся вдруг к ней. – Помочь?
– Без проблем. Спасибо, – поспешила она его уверить, отползла на четвереньках к своим джинсам и кофточке и начала натягивать все это на себя, стараясь в сторону мужчин не смотреть.
Зачем? И без того ясно, что часы их с Генкой сочтены. Хотели знать, что в ящиках? Вот вам она – примите, пожалуйста – голая правда, которая охраняется автоматчиками.
Дураки чертовы! Полезли на рожон. Что теперь будет?! Валера людей на уши поставил, собираясь провернуть операцию по задержанию преступника, а она ему все карты спутала. Так мало этого, еще и сама вляпаться смогла так, что уже, наверное, и не выбраться.
Их повели с озера минут через десять. Для начала позволили одеться, потом поговорили, попутно съездив Генке пару раз прикладом по скуле. И повели к тому самому домику, в котором она не так давно отдыхала с Хелиным…
И вот тут-то ее и осенило.
Ну, конечно же, господи! Это же охрана! Как же она сразу-то не догадалась, что эти парни охраняют домик?! Она же еще тогда поняла, что все охраняемо. Не смог бы уцелеть в лесу такой дом с такой шикарной начинкой. Ни за что не уцелел бы. А под бдительным оком такой вот вооруженной до зубов охраны…
– Мне можно позвонить? – спросила Люба у охранника, что вел под дулом ее, второй пас Генку, не спуская с него глаз.
Они в этот момент только успели подойти к крыльцу, когда она решилась осмелеть или обнаглеть, кто знает, и попросить его о такой ничтожной услуге. Она же не кому-нибудь собиралась позвонить, а Хелину. Понимать же нужно! А охранник ни с чего осерчал. Осклабился хищно, сверкнув золотой фиксой на клыке. И прорычал, при этом не забыв ткнуть ее больно дулом меж лопаток:
– Я вот тебе сейчас позвоню, твою мать, так позвоню! И даже адвоката вызову! Прыткая больно.
– Я не адвокату, а Хелину собиралась позвонить, – пискнула Люба, ойкнув, он снова ухватил ее за волосы, намотав их себе на руку.
– А хоть господу, чтобы место тебе пока там освободил, – это он так шутил, видимо. – Ступай давай, умница. Хелину она звонить собралась… Ишь ты!
И она оба вдруг заржали так, что она могла бы поклясться, будто слышит дребезжание оконных стекол в доме.
Причина их веселости нашла свое объяснение менее чем через пару минут. Вот как только переступили порог, так сразу все и поняли.
Прямо против входа, на дубовой скамье за дубовым столом восседал не кто-нибудь, а сам Богдан Владимирович. Смотрел на вошедших внимательно и строго, и при этом делал попытку улыбнуться. Так себе получилась улыбочка, вялая и неубедительная. Скорее кислая даже. Мог бы и не пытаться, подумала Люба и впервые после купания в холодной воде вздохнула с облегчением.
Наконец-то!.. Наконец это недоразумение разъяснится и останется недоразумением и не более того. Сейчас она все ему объяснит, вернее, попытается, и он поймет, что Генка ей не любовник. И купание они устроили не из каких-то там романтических побуждений, а по делу. И…
– Нашли? – вдруг спросил Хелин, глядя на Любу с недобрым осуждением.
Никаких намеков в его взгляде на то, что их что-то связывает или хотя бы связывало, не было. Она не углядела, во всяком случае.
– Что нашли?
Люба занервничала. Охрана могла бы и за порог убраться. Место цепным псам за порогом. А они продолжают торчать в доме и тыкать им в спины автоматами. И Хелин ведет себя как-то странно. Неужели и правда ревнует ее к Сячинову? Но это же… Это же просто смешно!
– То, что искали, нашли? – Хелин перевел взгляд на Генку.
– Нашли, – не стал тот врать и ухмыльнулся нагло и вызывающе, пробормотав: – А ты оказался изобретательным, Богдан. Такого даже я бы не придумал. В ящиках стекло, не так ли?
Стекло?! Какое стекло?!
Люба ничего не понимала, вращая шеей с такой скоростью и усердием, что голова чудом держалась на месте.
О чем говорят эти двое?! Что может их связывать?! Она, конечно же, догадывалась кое о чем. Даже можно сказать, о многом догадывалась. К примеру, о том, что в ящиках этих что-то все же хранится. Это было не хламом и не мусором, и не токсическими отходами, но при чем тут Хелин?!
– Богдан, что происходит?! – взвизгнула она истерично.
Нервы не выдержали, не железные же они у нее. Пускай ее тут же ударили по спине. И за волосы снова дернули. Пускай! Она должна, в конце концов, знать, что все это значит?! Что у этих двоих – как Тимоша Савельев говорил при жизни – за макли?!
– Происходит то, дорогая, что вы двое вторглись на мою территорию и мало того, что вторглись, а еще и посягнули на мою собственность. Как считаешь, какое за это полагается наказание? – Хелин поднял ладони на уровень глаз, согнул пальцы и принялся внимательно рассматривать свои невероятно розовые ногти. – А наказание, я считаю, должно быть самым суровым. Предоставляю вам право выбора… Пуля или веревка?
– Пуля… Веревка… – эхом повторила она и, глянув на Генку почти с неприязнью, снова закричала: – Ты-то что молчишь?! Что за хрень здесь собачья происходит?! Кто ответит мне?!
Отвечать никто ей не стал. Надавали по спине прикладом и оттащили вместе с Генкой в подвал. Оказалось, имеется в этом доме и подвал. Глубокий, со сводчатым потолком, выложенным шлифованным камнем. И полки там были. Много полок, правда, банок с огурцами на них не было. Тряпье, бумаги, провода, фольга, так – всякий разный мусор.
Их завели, столкнули по ступенькам вниз и тут же захлопнули тяжелую металлическую дверь. Хорошо, что хоть свет оставили. Крохотная лампочка под самым потолком хоть и светила тускло, но это было все же лучше, чем ничего.
Люба обошла помещение подвала раза три. Внимательно осмотрела хлам на полках. Пощупала, понюхала, вздохнула тяжело и, подставив к стене деревянный ящик, уселась на него.
Генка за ее перемещениями смотрел с чувством легкой досады. Сморщился, словно от зубной боли, и наблюдал. А когда она уселась на ящик, не выдержал, спросил, правда, не без сарказма:
– Как думаешь, что в тех ящиках?
– Откуда же мне знать? – удивилась она вполне искренне, потому что действительно не знала.
– Не знаешь?! И даже не догадываешься? Ладно тебе, Закатова, дурочку передо мной ломать! – Сячинов уселся на такой же ящик у противоположной стены и с непередаваемой злостью и болью почти пробормотал: – Как я мог так облажаться, а?!