– Хелину скажу, – соврала Люба и распаскудно улыбнулась в лицо взбешенного Сереги. – Я же тебе говорила, Серый! А ты снова и опять. А ну как давай-ка, слезай, и поговорим по-трезвому.
Фамилия Богдана Владимировича мгновенно привела Серегу в чувство. Он сполз с нее. Сел на полу, оперся спиной о диван и какое-то время беззвучно шевелил губами. Видимо, ругал на чем свет стоит и ее, и Хелина. Пусть себе. Лишь бы до нее не дотрагивался.
– Так чего ты приперся ко мне на ночь глядя? Сказал, что из-за Тимошиной смерти. Что ты хотел сказать? – Люба уселась, свесив ноги на пол и обхватив голову руками, болела та нещадно. – Говори и проваливай, Серега. Мне так худо, что впору умереть.
– Может, и умрешь! – вдруг воскликнул он обрадованно, потом поймал ее изумленный взгляд и, опомнившись, поспешил исправиться: – Когда-нибудь…
– Что-то ты темнишь, дружище. Что?
– А ничего! Думаешь, Ким твой просто так в городе появился?! Хрен там! – он снова сузил глаза и сердито засопел в ее сторону. – Небось, на свой счет его приезд приняла? Ага, как же! И стоило ему появиться, как началось…
– Что началось?
Люба ничего не понимала. Сереге, конечно, веры было мало, но вдруг именно на этот раз он не врет? Вдруг и правда что-то знает.
– Что, что?! Тимоху убрали? Убрали! Кто следующий?! Скоро начнется тут такое… – Иванов понизил голос до зловещего шепота.
И надо сказать, у него получилось нагнать на нее страху.
– Ты что-то знаешь, Сереж? Если знаешь, скажи. Кто… Кому помешал Тимоша?! Ким вон тоже уверен, что это был не несчастный случай и…
– Да шла бы ты со своим Кимом куда подальше! – взорвался непутевый праведным, но ненатуральным каким-то гневом. – Ким! Ким, Ким, Ким!!! А знаешь, кем твой Ким был в Москве-то?
– Кем? – внутри у Любы все невольно сжалось от нехорошего предчувствия.
– Бандитом! Бандитом был там твой Ким, вот кем! – Серегины пьяные глаза округлились до непозволительно огромных размеров, и в них вполне ощутимо завибрировал самый настоящий первобытный ужас. – И не просто шалупонью там какой-то, а самым что ни на есть крутым, во! А ты мне все: Ким, Ким… С чего он сюда прикоптил, спрашивается? Молчишь? Не знаешь потому что.
– А ты?.. Ты-то что знаешь?
Люба ему не верила. Он снова ей врал – ее непутевый бывший муж. Врал либо для красного словца, либо еще из каких соображений.
Как ей видится его визит…
Он зашел на огонек просто для того, чтобы похвастаться новыми штанами и рубахой. Нарвался на водку. Напился, нажрался, поскандалил… Это все в его духе, в его стиле. Хотелось еще и с ней попутно переспать. Не получилось. Что тогда? Тогда нужно снабдить ее какой-нибудь гаденькой легендой на сон грядущий, чтобы она этого самого сна лишилась. И промучилась остаток ночи, и проплакала…
– Ты снова мне врешь, гад! – вырвалось у нее в момент затянувшейся паузы. – Я не верю тебе! Ким не может стать бандитом! Он не такой!
– Я не такая, я жду трамвая, а впрочем, сколько вас? – дурашливо прогнусавил Иванов, сплюнул куда-то себе между коленей и качнул головой. – Дура ты, Любка! Ну, какая же ты дура! Ким ее не такой! А какой он, какой?! Славный, милый, хороший, так, что ли? Чего же он тогда за тебя бороться не стал, а? Пришел с букетиком, постоял у двери, тут же прыгнул на тачку и укатил в свою Москву. Чего так быстро сдался, не задавалась никогда вопросом, жена?!
Задавалась! Еще как задавалась. И ответа не было. Вернее, был, и не один, но все они получались какие-то нехорошие. Такие неправильные, что она тут же отметала их прочь и начинала придумывать что-то еще, что-то более приличное и справедливое.
– И с чего же он тогда так быстро сдался? – не хотела да спросила Люба у Иванова.
– Потому что уже одной ногой в Москве на крутого дядю работал. А потом дядю этого потихоньку под себя подмял, а со временем и укокошил, – вдохновенно распинался Серега и, видя ее замешательство, осмелел и снова взгромоздился на диван. Прижался к ее плечу и даже по спине осмелился погладить. – Ты, Любка, сильно не переживай. Что было, то прошло. Я-то всегда был рядом. Ох, а если я тебе еще кое-что расскажу, то ты ваще, блин…
– Что? – его рук, что вдруг полезли к ней под кофточку, она уже не замечала.
– Ты офигеешь совсем. – Серегин нос ткнулся ей в ключицу, а губы тут же вцепились ей в шею. – Он же… Он же все твои телефонные разговоры прослушивал, когда ты с ним встречалась.
– Врешь!!! Врешь, скотина!!! – Люба взвилась, будто ее кто облил кипящим маслом. Соскочила с дивана и больно ткнула Иванова кулаком в плечо. – Ты говори, да не заговаривайся, гадина! Чтобы Ким!.. Да как?! Ему такую аппаратуру не под силу было достать в то время, придурок!
– А ты не оскорбляй, а лучше вспомни, где он перед отъездом работал, умница ты моя, – совершенно не обидевшись, спокойно заявил непутевый и вдруг растянулся на ее диване самым наглым и собственническим образом. – А работала любовь всей вашей жизни на нашем радиозаводе. Так? Так! А ребята, что там работали, могли дистанционное управление всего ракетного комплекса страны собрать за смену. Такие Кулибины, блин… Твой Кимушка был из их числа, из самородков. Вот и упражнялся на тебе, дорогуша. Все твои телефонные разговоры прослушивал, или записывал, уж точно не знаю. Ты у него сама спроси. Слабо?
Ким и в самом деле работал на радиозаводе. И специалистом был высочайшего класса. Его рвали на части, приглашая ремонтировать бытовую технику. И даже пытались переманить в другие организации, фирмы и фирмочки. Когда он уехал в Москву, Люба считала, что наконец-то переманили. Кому-то удалось его все-таки уговорить и заполучить, а тут…
– Зачем ему прослушивать мои разговоры, Сереж? Мы же с ним никогда не расставались. И…
Она внезапно замолчала, вспомнив, как несколько раз ей приходилось удивляться проницательности своего бывшего возлюбленного. Начнет ему что-нибудь рассказывать, а он улыбнется так загадочно и обронит что-то типа того, что знаю, мол, знаю. Она по дурости млела тогда, решив, что это его любящее сердце так все способно чувствовать. А он, оказывается, разговоры ее прослушивал.
Гадость какая…
– Я тебе не верю, – скорее из упрямства повторила Люба, опускаясь в кресло подальше от непутевого. – Ты врешь мне снова, скотина.
– Ладно. Коль ты такая упрямая дура, на вот сама с ним поговори.
Серега вытащил из кармана новых штанов мобильник, потыкал толстым пальцем по кнопкам и через мгновение протянул телефон ей.
Люба взяла телефон с опаской и не сразу приложила его к уху, сочтя, что это очередной розыгрыш непутевого. Сейчас… Вот сейчас он заржет полковой лошадью и будет над ней потешаться потом еще минут двадцать. И в трубке никого не окажется, и весь его рассказ окажется лживым дерьмом.
– Алло, Серега, чего ты?
Ким! Это был Ким! И он отозвался… Что же это, а?! Как же это?!
– Ким, – позвала слабым голосом Люба и замолчала.
Она едва не опрокинулась в обморок от всего, что на нее сегодня свалилось.
Неужели Серега впервые в жизни ей не соврал и Ким действительно оказался мерзавцем, каких еще поискать? Как же ей жить потом со всем этим?!
– Люба, ты? – голос Кима не дрогнул, все так же ровно и чуть нетерпеливо он продолжил: – Чего ты мне звонишь с мобильника Иванова? Он у тебя, что ли?
– Да. У меня. – ответила она с вызовом. – А что?
– Да нет, ничего. Семейное дело, оно такое… – все же, не удержавшись, съязвил он. – Чего звоним?
– Тут такое дело, Ким. – Люба запнулась, не зная, как ей говорить с ним дальше. – Мне Серега в порыве откровения рассказал, будто бы ты раньше мои телефонные разговоры прослушивал. Это правда?
– Почему ты спрашиваешь? – разволновался вдруг Ким, надо же, а она-то думала, что он так и останется невозмутимым.
– Это правда, Ким?
– Это так важно для тебя? – снова ответил он вопросом на вопрос.
– Да важно, важно! Ответь!
– Ну… Это не совсем так… То есть, я конечно знал, о чем ты говорила по телефону, но это было не ради того, чтобы быть в курсе, и…
– А ради чего? – спросила Люба и горестно усмехнулась, невольно зажмурившись.
Кажется, только что разрушился последний в ее жизни розовый замок. Ждать от жизни больше нечего. Радоваться также, а уж мечтать и вовсе не приходится.
– Аппаратуру собственного производства испытывал, – в голосе Ким отчетливо зазвучали виноватые нотки. – И хотел тебя уберечь от неприятностей и…
– Испытывал, значит? – перебила его Люба. – На мне испытывал?
– Да, а что? – обеспокоенно переспросил Ким.
– Да так… Хорошо, что ты не ветеринаром тогда трудился и не патологоанатомом. А то совсем бы мне худо пришлось.
Люба отключилась и, не глядя на Серегу, вернула ему телефон. Потом встала и прошлась по комнате. Бывший муж наблюдал за ней со смешанным чувством любопытства и тайного торжества. Ну, а что с него еще было взять. Хоть одно утешало в данной ситуации: он не соврал ей, как обычно.
А что же Ким? А вот Ким оказался не на высоте. Ни сейчас, ни тогда, как оказалось.
Она подошла к окну, посмотрела бездумно на густую тополиную листву, безвольно поникшую от долгого зноя и пыли.
Дождя бы… Всем хотелось дождя, и людям, и природе. А его все не было. Все съела изнуряющая жара. Всю сочность летних красок слизала, забрызгав все вокруг жухлой желтизной, будто ранней ржавчиной. И пыль кругом, пыль…
Люба задернула штору. Обернулась и вздрогнула. Серега неслышно подошел к ней вплотную и стоял, оказывается, все это время за ее спиной.
– Чего тебе, Сереж? – она протянула для чего-то руку и коснулась его волос. – Стрижка тебе идет.
– Знаю, – самодовольно хмыкнул он и снова потянулся к ней руками, губами, телом. – Люб… Любаша, не гони, а… Ну, не гони ты меня… Плохо мне без тебя. Так плохо… Я вот рубашку новую с брюками купил и сразу к тебе похвастаться. Жалкий я, да?
Она ничего не ответила, неуверенно пожав плечами. Желание говорить снова пропало, вместе с мечтами, надеждами и воспоминаниями. Все вдруг разом притупилось и сделалось безразличным: и боль, и слезы, и любовь. Серега мял ее, тискал, расстегивал что-то, стягивал с плеч, с бедер. А она стояла, поникшая, безвольная, и даже не делала попыток отстраниться. Стало безразлично: уснет ли она одна или под его легкое похрапывание. Какая разница…
Он исчез ранним утром, не простившись и не оставив записки. Люба была благодарна ему за это. И странное дело, за минувшую ночь тоже. Серега был нежен и нетороплив. Даже что-то говорил ей сладкое и приятное. Хотя слышала она его в тот момент не так отчетливо, но умом понимала: он жалеет ее по-своему, или пытается от чего-то оградить. Все равно это было неплохо. Хоть какая-то польза от бесполезного существования на земле…
Рабочая неделя далась ей нелегко. Не хотелось ровным счетом ничего: вставать, идти куда-то, есть, пить, делать вид, что работаешь. Отвечать на звонки и самой звонить куда-то. Все через силу, все с невыносимым трудом. Тело корчило от непонятной, почти физической боли, мысли были путаными и противоречивыми.
То хотелось позвонить Сереге и позвать его на ужин, одной сидеть за столом в пустой квартире стало просто невыносимо. То вдруг сама затея казалась кощунственной. А если он поймет ее предложение как-нибудь по-своему и припрется со всем своим скарбом! Что ей тогда со всем этим делать? Она не готова…
Потом приходила сумасбродная идея позвонить Киму и наговорить ему всяких гадостей. Тут же остывала, брезгливо сморщившись, и начинала думать про Тимофея Савельева, про его смерть и странные обстоятельства, на которые намекал Иванов. Намекать-то намекал, да так ничего толком и не объяснил.
И еще очень хотелось позвонить Татьяне. Просто до зуда в ладонях хотелось набрать ее номер и поговорить. Но не звонила, потому что знала: разговора не получится. Татьяна непременно разрыдается, и Люба ответит ей тем же. Ни к чему бередить открытую кровоточащую еще рану.
А однажды ни с чего захотелось увидеть Хелина. Ну, не идиотизм! Увидеть, улыбнуться ему призывно и попросить свозить ее куда-нибудь. Не в римскую оперу, конечно же, куда ей. А так, хотя бы за город, на озеро. Чтобы послушать плеск воды, скрип весел в уключинах, шелест тростника. Эта идея, кстати, приходила ей в голову чаще остальных. Почему ей этого так хотелось? Наверное, потому, что встреча эта ни к чему их обоих не обязывала. Ни к чему. Просто встреча, просто диалог, просто секс, если угодно. Да, да, она уже и секс с ним рассматривала как избавление, а не как кару небесную. После всего, что случилось…
Пятница тянулась так, будто кто-то намеренно втиснул в нее трое суток сразу. Люба зевала, косилась то и дело на циферблат часов над дверью, сверялась со своими на руке и все ждала вожделенного звонка, оповещающего о конце рабочего дня. Звонок раздался, но телефонный.
– Алло.
Она шла к телефону намеренно долго, надеясь, что звонившему надоест слушать невостребованный зуммер и он отобьется. Там терпением обладали, как оказалось.
– Закатова! – рявкнул ей в ухо рассерженный голос Богдана Владимировича. – Какого черта к телефону не подходите?!
На «вы»! Исключительно на «вы», будто не было другой договоренности в его кабинете, и не сопел ей в ключицу тем вечером. И не стонал ей на ухо. Воспитанный…
– Спите на ходу?! – снова поинтересовался он, не дождавшись ее ответа. – Как дела с работой? Вы все успели?
– Да, – кротко ответила Люба, про себя подумав, что знал бы он, каких сил ей стоило не выпасть за пределы требуемых показателей.
– Показатели?
– В норме.
– Фасовка прошла без проблем? Прошлый раз произошла утечка при транспортировке. Этого допускать нельзя. – Хелин молча выслушал ее сбивчивый рассказ о том, что утечка произошла по вине водителя, допустившего аварийную ситуацию, а потом спросил: – Чем занимаемся в нерабочее время, Закатова?
Спросил все с той же строгостью, без намеков на фривольность. Поэтому и ответила она ему в тон.
– Ничем, собственно… Все больше дома сижу, Богдан Владимирович.
– Что так? – кажется, он изумился.
– Ограничен круг общения, Богдан Владимирович.
– Гм-мм, да… Гм-мм… Не будет большой смелостью с моей стороны пригласить тебя на выходные на озеро?
Опа-а!!! Вот это да! Сразу «ты». Стало быть, новый фарватер. И на озеро… Не иначе ее ангел протер глаза со сна и чуть встряхнулся.
Хотя, если разобраться, озеро было единственно заповедным местом, куда совершались паломничества горожан в выходные. Лесов, рек в округе не было. Только вот озеро.
– Ну что, Любовь? Так как? Едем?
– Да, – чего было отвечать отказом, если предавалась подобной утопии битых пять рабочих дней.
– Вот и ладненько. Кстати, тебе тут премиальные причитаются. В выходной и вручу. Созвонимся. Пока…
Ничего в сущности не изменилось, подумаешь, шеф пригласил на уик-энд. Но настроение чуть исправилось. В голову тут же поползла позитивная дребедень, типа: не все еще потеряно, жизнь продолжается и все такое… Даже зашла по дороге в универмаг и приценилась к купальнику и шортам. Не в линялом же спортивном костюме ей ехать. Стоимость, конечно, и того и другого впечатляла. Но душу грели два конверта под бельем. Наверное, пора их распечатать.
Люба вошла в квартиру. Не снимая босоножек, тут же бросилась к шкафу, достала конверт и, отсчитав чуть больше половины, снова вознамерилась уйти. И тут звонок по телефону.
– Алло, Люба?
Она едва узнала голос Татьяны, настолько он звучал безжизненно и тихо.
– Я, Таня, здравствуй. – Люба быстро взглянула на часы, до закрытия магазина оставалось еще предостаточно времени, успеет. – Как ты?
– Ничего, нормально. Зашла бы ко мне… – послышался короткий всхлип, и что-то зазвенело, будто разбилось. – Мне надо… Надо кое-что сказать тебе…
– Сказать? Мне? Ну… Хорошо, зайду. В понедельник устроит?
– А завтра? Завтра не можешь? – Татьяна со всхлипом вздохнула. – Извини, что настаиваю, но Тимоша… Он хотел поговорить с тобой об одном очень важном деле.
– Важном? Для кого важном, Тань? – сердце забилось часто-часто, тут же вспомнились предостережения Иванова, которые она несколько дней назад сочла обычным лживым трепом.
– Для тебя, конечно же, что ты, как маленькая, все время переспрашиваешь?! – Татьяна заметно разозлилась, голос ее зазвенел, лишившись прежней, безысходной глухоты. – Он хотел поговорить с тобой о чем-то.
– О чем?
– Я не знаю! – снова с раздражением ответила Татьяна.
– Но как тогда…
Имеет ли смысл тогда сам разговор, если она не знала. Именно это срывалось с языка у Любы, но она промолчала. Собиралась же сама позвонить, зайти. Все оттягивала, потому что боялась попасть не ко времени. Да и слез Тани боялась, если честно. А тут приглашение, грех не пойти.
– У него в столе я нашла кое-какие записи, Люба. Записи, касающиеся тебя. Тебе нужно все это просмотреть, перечитать и, может быть, ты что-нибудь поймешь в этом. Я не поняла, как ни старалась. – Таня заплакала в трубку. – Все спешил… Все спешил всегда… Все спешил спасти мир… И тебя тоже спешил спасти…
– Меня?! – сердце вдруг споткнулось, сбившись с бешеного ритма, и на мгновение будто бы зависло в ледяной пугающей пустоте. – Меня спасти?! От чего?!
Таня молчала бесконечно долго. Так, во всяком случае, Любе показалось. Савельева плакала, всхлипывала и что-то шептала, разобрать она не смогла, как ни старалась.
– Я не знаю! Что ты от меня хочешь?! – вдруг прорвалось сквозь ее горестный шепот сдавленное рыдание. – Он что-то говорил перед смертью. Пытался встретиться с тобой. Говорил, что это важно. Потом его не стало… Не стало, понимаешь ты или нет??? Его не стало, и, может быть, из-за тебя! А ты не можешь найти времени для того, чтобы… Говорю тебе, есть бумаги! Если хочешь… Если в тебе осталась хоть капля порядочности, придешь…
Слушать ее Любе было страшно и больно. Но остановить ее она не могла, она обязана была выслушать Татьяну до конца. И хоть что-то, хоть что-то понять, господи!