— Рубите! — крикнул мулла.
Палач взмахнул лезвием, и лишившийся головы мужчина упал на первый труп, соединившись в смерти с возлюбленным. Зрители возбужденно кричали и славили имя Аллаха и его пророка. Некоторые женщины, не выдерживая жары и кровавого возбуждения, теряли сознание. Никто из толпы им не помогал, никто не вмешивался. Гектор оглянулся и увидел, что Кайла среди тех, кто как будто не выдержал. Он подозревал, что Хейзел просто приказала дочери изобразить обморок, чтобы не видеть дальнейших ужасов.
Последней для наказания вышла женщина. Из-за длинной абайи и плотной черной вуали трудно было определить ее возраст, однако двигалась она под этим непроницаемым одеянием, как молодая девушка, гибкая и стройная. Она встала на колени перед муллой и опустила голову с видом полной покорности.
— Эту замужнюю женщину муж и четверо надежных свидетелей обвиняют в смертном грехе прелюбодеяния. Ее соучастник признал свою вину и уже получил сто ударов тростью. Шариатский суд в непогрешимой мудрости, которой наделили его Аллах и его пророк, приговорил эту женщину к смерти через побивание камнями.
Мулла сделал знак одному из стражников мечети, и снова показался большой самосвал. Он медленно объехал площадь и четырежды останавливался, поднимая кузов и вываливая перед толпой груду камней. Камни были тщательно подобраны в соответствии с решением шариатского суда. Они должны были быть не слишком мелкими, способными причинить достаточно серьезное увечье, но и не такими крупными, чтобы убить женщину одним ударом по голове. Мужчины возбужденно выходили из первых рядов и выбирали камни, взвешивая их в руке. Следуя обычаю, Гектор вынужден был присоединиться к ним, но, наклоняясь за камнями, почувствовал в горле привкус рвоты. Посреди площади уже выкопали яму, достаточно глубокую и широкую, чтобы вместить тело женщины по пояс. Землю, выброшенную из ямы, грудой навалили рядом. Когда приготовления к казни завершились, стражники заставили осужденную ничком лечь на землю лицом вниз. С грузовика сняли большой тюк белого холста и закрыли им женщину, начиная с ног, как закутывают труп в саван. Два стражника подняли ее и отнесли к яме, потом вдвоем опустили ногами вниз. Женщина стояла, верхняя часть ее тела виднелась над ямой. Стражники схватили лопаты, воткнутые в груду мягкой земли, и стали засыпать яму, а потом утрамбовали землю ногами. Теперь женщина не могла пошевелиться, могла лишь поворачивать торс из стороны в сторону и наклонять голову, но и только.
Ожидая знака муллы, мужчины играли камнями, смеялись и болтали, спорили, кто первым попадет в голову осужденной. Мулла прочел короткую молитву, испрашивая у Аллаха благословения и снова рассказав о провинности женщины.
Вперед вышел муж: ему принадлежало право первым бросить камень. Мулла благословил его и посулил одобрение Аллаха, а потом крикнул в громкоговоритель:
— Выполни свой долг перед законом!
Муж приготовился, старательно прицелился и бросил камень, вложив в бросок всю силу руки и тела. Камень попал женщине в плечо, и она закричала от боли. Мужчины радостно заорали, завопили и принялись швырять камни, которые держали наготове; не успевал камень коснуться цели, как каждый снова нагибался и брал второй. Воздух заполнился летящими камнями, но вначале большая их часть пролетала мимо цели. Один или два попали в женщину. Крича от боли, она тщетно старалась увернуться от летящих снарядов. Наконец камень попал ей в голову. Он ударил точно в лоб, и от удара запрокинулась голова. И почти сразу белая ткань окрасилась кровью. Женщина уронила голову на грудь, напоминая увядший цветок на стебле. Очередной камень попал ей в висок, и голова качнулась в другую сторону. Вскоре женщина перестала подавать признаки жизни, но камни продолжали с глухим звуком ударять в ее неподвижное тело.
Наконец мулла возблагодарил Аллаха за то, что Он направил всех на богоугодное дело, а потом вместе с остальными священнослужителями вернулся в зеленую мечеть. Мужчины побросали последние камни, и толпа начала расходиться. Люди уходили поодиночке или небольшими группами, оживленно переговариваясь. Вокруг полупогребенного трупа собралось несколько озорных мальчишек, они в упор бросали камни в разбитую голову и весело смеялись, когда попадали.
— Можно уходить, — тихо сказал Гектор Тарику. Они встали и присоединились к зрителям, покидавшим площадь. Гектор оглянулся всего раз, чтобы убедиться, что Хейзел и остальные женщины идут за ними. Тарик отвел их на базар, где продавцы снова раскладывали свои товары на пыльной земле. Отвлекшийся было на казнь город как ни в чем не бывало возвращался к нормальной жизни. Большая открытая площадка на дальней стороне базара служила местом стоянки пассажирских автобусов и грузовиков, а также караван-сараем для прохожих и проезжих. Вокруг костров и возле открытого источника воды в центре на земле сидели люди.
Тарик купил у одного из торговцев вязанку дров, баранью голову и несколько сочащихся кровью кусков мяса. Далия заняла за другими женщинами очередь за водой. Как только разгорелся огонь, все собрались у костра и смотрели, как жарятся бараньи ребра. Поскольку собрание было не общественное, а семейное, Хейзел и Кайла, по-прежнему в бурках, могли сидеть рядом с Гектором. Они молчали; страшное зрелище, свидетельницами которого им пришлось стать, подействовало на них угнетающе. Первой заговорила Хейзел:
— Я велела Кайле не смотреть. Слава Богу, некоторые женщины не выдержали, поэтому Кайла не бросалась в глаза. Мне жаль, что я смотрела. Я никогда этого не забуду. Это не люди. Даже в худших кошмарах я не могла себе представить то, что они делали с Кайлой и с этими беднягами сегодня. Мне казалось, что ислам — религия мира и доброты, любви и прощения. А не чудовищная оргия фанатизма и жестокости, которую мы сегодня наблюдали.
— Средневековое христианство было таким же жестоким и варварским, — напомнил Гектор. — Задумайся об испанской инквизиции или о крестоносцах, о десятках других войн и преследований именем Иисуса Христа.
— Но ведь этого больше нет, — возразила Хейзел.
— Некоторые христианские секты по-прежнему жестоки и узколобы, но в целом ты права. Современное христианство гораздо более мягко и человечно, оно ближе к иудаизму, буддизму и синтоизму. Да и большинство мыслящих мусульман приспособили и изменили свою философию. Обе современные религии: христианство и ислам — благородны и гуманны.
— Тогда как может существовать жестокость, которую мы наблюдали сегодня?
Гектор видел в ее глазах слезы.
— Если несколько католических священников воспользовались своей властью, чтобы насиловать детей, разве это делает злом христианство в целом? — спросил он. — Если отдельные слепые, фанатичные невежды вроде муллы, который руководил сегодняшней бойней, продолжают придерживаться грубой философии и учения шестого века, разве это делает ислам злом? Конечно нет.
— Да, должна согласиться. Но горстка экстремистов способна влиять на невежественные массы, создавая атмосферу ненависти и жестокости, в которой те ужасы, что мы видели сегодня, и то, как поступали с Кайлой, становятся обычным делом.
Голос Хейзел дрожал, и Гектору пришлось вмешаться:
— Дорогая, не все мусульмане террористы.
— Я знаю. Но я буду противостоять крайностям шариатских законов изо всех сил и до последней капли крови.
— Я тоже, как все образованные мужчины и женщины всех вероисповеданий, включая ислам. Но ты должна понять, любимая, что тебе придется отчасти пересмотреть кодекс и доктрины, которые ты назвала при нашей первой встрече.
— Ты имеешь в виду ту часть, где я назвала тебя кровожадным расистом? — спросила Хейзел, и по ее тону Гектор понял, что она под своим покрывалом улыбается сквозь слезы, возможно, впервые с тех пор, как они вошли в город.
— Для начала подойдет, — улыбнулся он в ответ.
— Ты опоздал, Кросс. Я недавно уже пересмотрела свое мнение.
Тут вернулся Тарик и присел рядом с Гектором.
— Человек, о котором мы сегодня говорили, привел автобус и привез оружие, чтобы ты посмотрел.
* * *Автобус вместе с дюжиной других стоял в конце площадки. Это оказался крепкий на вид «ТАТА»,[46] собранный много лет назад в Индии. С первого взгляда было видно, что он прожил трудную жизнь. Он был почти неотличим от множества других припаркованных здесь автобусов, разве что не был завален багажом и имуществом пассажиров. Тарик познакомил Гектора с владельцем. После того как длительный и сложный ритуал приветствия завершился, Гектор обошел вокруг автобуса. Три окна разбиты, одного стекла вовсе нет. Гектор наклонился, чтобы заглянуть под двигатель. Из поддона картера капает черное масло, но не сильно. Капот двигателя удерживает на месте шнур для перевязки тюков. Гектор открыл его и измерительным стержнем проверил уровень масла. Почти доверху, как и воды в радиаторе — все это явно пополнили ради покупателя. Гектор сел на место водителя и надавил на педаль подачи топлива. Потом нажал на стартер и подождал, пока на приборной доске загорятся огоньки. И наконец повернул ключ зажигания. Мотор кашлянул, но не завелся. Владелец автобуса поднялся в кабину к Гектору.
— Позволишь, эфенди?
Гектор уступил ему место за рулем. Хозяин начал привычно запускать стартер и включать зажигание. Наконец двигатель завелся, дал обратную вспышку, выпустил столб дыма и снова заглох. Хозяин безмятежно повторил процедуру, и наконец мотор убедительно заурчал, едва не замолк, кашлянул и загудел уже без сбоев. Хозяин торжествующе улыбнулся. Гектор поздравил его и снова обошел автобус. Из выхлопной трубы шел синий дым и капала вода.
«Блок треснул, — подумал Гектор, а когда снова открыл капот, в одном из цилиндров что-то громко звякнуло. — Для африканского автобуса он в почти отличном состоянии. На несколько сотен миль его хватит, а больше мне и надо».
Потом он посмотрел хозяину в глаза и спросил:
— Сколько?
— Пятьсот американи, — деликатно ответил тот.
— Двести пятьдесят, — возразил Гектор. Хозяин завопил и схватился за голову, словно Гектор оскорбил сразу его мать и отца.
— Пятьсот, — повторил он, но постепенно позволил сбить цену до трехсот — оба с самого начала имели в виду именно эту сумму. Плюнули на ладони и скрепили сделку рукопожатием. Потом вошли в автобус и прошли между рядами сидений к деревянному ящику в конце салона. Хозяин открыл крышку и картинным жестом предъявил содержимое ящика: шесть АК-47 и пять круглых магазинов с патронами. Деревянные ложа автоматов побиты и исцарапаны, воронение стерлось со всех выступов стволов, а когда Гектор заглянул в один ствол, то увидел, что он так сглажен, что точная стрельба с пятидесяти ярдов невозможна. Начали с двадцати пяти долларов за автомат. И прежде чем расстались, выражая глубочайшее уважение друг к другу, и продавец передал Гектору документы на автобус, он, словно это только что пришло ему в голову, сказал: местные власти ищут банду неверных, убивших старого шейха и угнавших его машину. Складывалось впечатление, что он не очень скорбит об уходе великого шейха. Еще он добавил, что украденная машина несколько часов назад найдена недалеко от города. Новый шейх, да дарует ему Аллах долгую жизнь и великую мудрость, объявил комендантский час и предупредил, что любая машина, которую увидят после заката и до восхода или которая не остановится по требованию, будет расстреляна на месте.
— Я подумал, что должен вас предупредить, — равнодушно пожал плечами продавец.
— Спасибо, брат, — сказал Гектор и добавил к пачке купюр, менявших хозяина, еще сто долларов. Как только продавец ушел, Гектор обратился к Тарику:
— Теперь нужно набрать пассажиров. Если наверху не будет багажа, а внутри будем сидеть только мы, точно пассажиры первого класса, никто не поверит, что мы совершаем паломничество в Мекку.
Тем временем солнце село, и Тарик пошел по лагерю, искушая пассажиров дешевыми билетами до Берберского побережья. Три женщины и мужчины их отряда заняли места в автобусе и уснули. Остальные места быстро заполнились, и за час до рассвета внутри оставалось лишь несколько стоячих мест, а полдюжины опоздавших кое-как устроились на багаже на крыше. Подвески автобуса глубоко просели. Хейзел, Кайла и Далия втиснулись на сиденья в задних рядах. Кайла сумела занять место у выбитого окна. Далия сидела перед ними, чтобы, если понадобится, отвечать на вопросы на дорожном блокпосту.
Перегнувшись через Далию, Кайла прошептала матери:
— Тут хоть немного свежего воздуха. У меня от вони слезы выступают.
Хейзел почти исчезла рядом с соседкой, огромной женщиной, которая держала на мощных коленях корзину с сушеной рыбой. Рыба была полуготовая, и ее запах соперничал с запахом пота самой дамы. Гектор сел на пол в проходе, перед ним была навалена груда багажа, на коленях он держал свой древний автомат. Всякий, кто попытался бы добраться до женщин, должен был перебраться и через багаж, и через Гектора. Тарик сел за руль. Если на дорожном блокпосту начнут задавать вопросы, он станет отвечать с явственным пунтлендским выговором. Остальных четверых оперативных сотрудников Гектор стратегически разместил так, чтобы в случае необходимости они могли прикрывать весь салон автобуса.
Едва рассвело и красный огненный шар показался над холмами, четырнадцать автобусов, вынужденных из-за комендантского часа провести ночь на стоянке, загудели, собирая пассажиров. Образовалась длинная колонна. Пассажиры выкрикивали молитвы и просьбы к Аллаху сделать путешествие безопасным, и мало-помалу автобусы выехали на главную дорогу, идущую на север. Тарик сумел занять место в середине колонны.
— Нам нельзя быть ни первыми, ни последними, — объяснил он Гектору. — Первый и последний автобусы будут досматривать внимательней.
В миле от города они наткнулись на первый дорожный пропускной пункт с десятью стражниками. Колонна остановилась, водителя и пассажиров первого автобуса под прицелом автоматов заставили выйти и выгрузить весь багаж на дорогу. Гектор прошел вперед и присел рядом с Тариком, наблюдая за процедурой досмотра. Прошло не менее получаса, прежде чем первому автобусу разрешили проехать. На второй ушла половина этого времени. Нескольких мужчин заставили выйти, а одного по непонятной причине избили прикладами до бесчувствия и бросили в кузов стоявшего у дороги грузовика. К тому времени как начался досмотр пятого автобуса, стало ясно, что стражники потеряли всякий интерес к проверке. Трое забрались на борт, а остальные обошли машину, всматриваясь в пассажиров через окна.
— Вон командир. — Гектор кивнул в сторону выходящего из автобуса высокого мужчины с длинной окладистой бородой, заткнутой за пояс. Мужчина взмахом руки разрешил шоферу проезжать. — Сколько, по-твоему?
— Десять долларов? — предположил Тарик.
— Должно хватить. Попробуй.
Тарик кивнул, и Гектор вернулся на свое место на полу за баррикадой из багажа. Наконец стражники, размахивая оружием и крича, приказали им подъехать. Командир снова первым поднялся на борт и наклонился к Тарику. Со своего места Гектор почувствовал запах араки в его дыхании. Передача десятидолларовой банкноты состоялась — это было проделано искусно, как номер иллюзиониста, и командир выпрямился и направился туда, где сидел Гектор, перегораживая проход. Он наставил автомат в лицо Гектору.
— Кто ты и куда едешь? — спросил он.
— Я Сулейман Багдади. Еду в Берберию, чтобы сесть на паром до Джедды и совершить паломничество в Мекку.
— Ты говоришь, как саудовская свинья.
Беспричинное оскорбление было произнесено беззлобно. Стражник посмотрел на женщину на заднем сиденье, покачал головой и рассмеялся неведомо чему. Потом повернулся, пошел по проходу обратно к двери и спрыгнул на дорогу. Крикнул Тарику, и тот поехал. Пока они проехали пятнадцать миль и добрались до нескольких хижин у дороги, их останавливали еще дважды. На обочине сидели под навесом старухи и продавали пассажирам жареный арахис и пучки ямса. Тарик остановил автобус, и большинство пассажиров вышли купить съестное у старух. Тарик купил блюдо арахиса, отдав доллар, что вызвало благодарность всех торговок. Они оживленно болтали минут пять, потом Тарик вернулся на свое место. Гектор прошел к нему и остановился сзади. Тарик протянул миску с арахисом, и Гектор взял горсть.
— Ну? Что узнал? — спросил он, начиная жевать.
— Старая дорога к горам — впереди, недалеко, за первой сухой вади, которую нам предстоит пересечь. Женщина сказала, мало кто знает о ее существовании, только старики вроде нее. Больше никто ею не пользуется. Она даже не знает, проходима ли еще дорога.
— А есть впереди блокпосты?
— Она думает, что нет.
Гектор на несколько минут задумался и принял решение.
— Хорошо, Тарик. Здесь мы попрощаемся с пассажирами. Ты знаешь, что им сказать.
Тарик вышел на дорогу и приказал всем пассажирам сделать то же самое. Потом сообщил им дурную новость.
— В двигателе большая щель, горючее подтекает и есть большая опасность пожара, который сожжет вас и все ваше имущество. Мы не можем везти вас дальше.
Пассажиры рассердились, послышались тревожные и гневные выкрики, но шум перекрыл голос толстой женщины с корзиной рыбы:
— А как же деньги, которые мы заплатили?
— Все ваши деньги я верну и добавлю каждому по десять долларов, чтобы заплатить за проезд на другом автобусе.
Негодующие крики мгновенно стихли, пассажиры радостно зашушукались, но тут толстуха снова заговорила:
— Обещать легко. Покажи деньги, или тебе больше не понадобится твой протекающий двигатель. Мы сами сожжем твой автобус.
Она откинула никаб,[47] закрывавший ее лицо, чтобы угроза звучала убедительнее.
— Тебе я заплачу первой, матушка, — пообещал Тарик и вложил купюру в ее грязную ладонь. Женщина сразу перестала сердиться. Она заворковала, как капризный младенец, которому сунули материнскую грудь. Остальные столпились вокруг и, как только им заплатили, начали сгружать багаж на пыльную дорогу. Потом доброжелательно помахали отъезжающему заметно менее нагруженному автобусу. Оставшиеся в автобусе тоже повеселели.