Колычев принял на руки полусонного Ивана. Великая княгиня вынесла младшего сына Юрия. На удивление Дмитрия, Василий с трудом покинул возок. На его бледном лице отражалась мука.
Дмитрий поддержал великого князя под локоть и спросил:
– Что с тобой, государь? Неужто вдруг захворал?
– Видать, захворал, Дмитрий. – Василий вздохнул. – Ты помоги мне дойти до дома, да так, чтобы незаметно было для народа.
– Все слышать тебя желают.
– Знаю. Передай людям, не до них сейчас. Устал, мол, государь, отдохнет, тогда и выйдет. Пусть расходятся. Придет время, позовут.
Ургин передал приказ великого князя Егору Лихому. Тот переговорил с крестьянами. Мужики и бабы, привыкшие к покорности, выслушали его и разошлись.
Дмитрий помог Василию дойти до дома, провел в светлицу. Великий князь присел на лавку, застеленную дорогим ковром, охнул и прилег на бок. Боль прожгла бедро.
Ургин склонился над князем.
– Государь, вижу, тебя поразил нешуточный недуг. Может, за лекарями на Москву гонца послать?
– Не надо! Будет нужда, скажу. Ты, князь, своими делами занимайся. Здесь пробудем до утра, потом поедем в Нахабное. Смотри за детьми, особенно за Иваном.
– Стража дело свое знает. С княжичем же Иваном Федор Колычев.
– Вот и хорошо. Ступай, Дмитрий, да старосте передай, пусть зайдет немного погодя.
– Сделаю.
Дмитрий поклонился, пропустил в светлицу великую княгиню и вышел.
Елена присела рядом с мужем.
– Сыновья в детской. Там же Федор Колычев. Иван от него ни на шаг не отходит. Не стоит ли ограничить общение наследника с сыном боярина? Федор имеет большое влияние на Ивана. Не навредило бы то в дальнейшем.
– Пустые слова, Елена. Федор не научит Ивана плохому. – Василий поморщился. – Ты хотела посмотреть, отчего боль бедро терзает. Сейчас уже можно.
– Ах да, государь, прости!
– Ничего, Елена, не за что мне прощать тебя. Разве можно винить женщину за ревность. А ты ревнуешь Ивана к Федору, – проговорил великий князь, освобождая от одеяний больное место.
Елена княгиня осмотрела бедро.
– Ну и что там? – спросил Василий.
– Да вроде ничего особенного, – ответила супруга. – Болячка с булавочную головку на сгибе бедра. Ни корки на ней нет, ни гноя внутри, цветом багровая.
Осматривая болячку, Елена ненароком задела ее, что вызвало вскрик Василия.
– Неприметная, говоришь? Отчего же боль настолько сильная?
– Не знаю, государь!
– В Озерецком знахарка старая жила, коли не померла, позвать надобно. Пусть поглядит. Она в болячках толк знает.
– Мне приказать послать за ней?
– Старосту Лавра Курина пошлю, коли бабка Глафира жива до сих пор. Годы ее почтенные, под девяносто будет. А ты, голубка моя, ступай в свою горницу. Отдохни с дороги.
– Юрий капризничает. Я его с собой возьму.
– Возьми.
Елена прошла в горницу и вызвала к себе сенных девок.
Василий, оделся, присел, дождался старосту и поинтересовался:
– Скажи-ка мне, Лавр, жива ли еще бабка Глафира?
– Знахарка? А что ей станется, государь? Жива. До сей поры по полям, лесам да болотам ходит, травы разные, корни собирает. Недавно у нас малец один сильно простыл, думали, помрет, так бабка Глафира выходила. Бегает сорванец как ни в чем не бывало. Так что жива и здорова бабка, государь.
– Поди, кликни ее!
– Уж не захворал ли кто из семьи, государь?
– Делай, что велено, и вопросов ненужных не задавай.
– Так это я мигом. А баньку готовить?
– Готовь.
– Угу.
Курин поклонился, ушел и вскоре вернулся с древней старухой Глафирой.
Бабка вошла в светлицу, поклонилась.
– Доброго здравия тебе, государь, супруге и детишкам вашим.
– И тебе здравствовать еще столько же, сколько уже прожила.
– Ой, скажешь тоже, государь. Где ж это видано, чтобы люди столько годов жили? Нет, батюшка, скоро мне на покой. Пора, и так Господь долголетием не обделил. Но зачем звал-то?
Василий приспустил порты, прилег на лавку.
– Болячка у меня появилась, размером малая, а болит, как заденешь, нестерпимо. Знобит меня, слаб стал. Погляди, что за недуг, да вылечи.
– Погляжу. Значит, болячка? – Бабка Глафира нагнулась над бедром Василия.
– Что скажешь, старая?
– Погоди, государь, скоро только сказка сказывается. Не кусал ли тебя кто?
– Нет.
– А до того как появилась болячка, не болел ли ты простудой?
– Нет. Не было того.
– И ноги не застуживал?
– И ноги не застуживал. Зачем допрос чинишь?
– Чтобы лечить, надобно поначалу узнать причину хвори.
– Так давай быстрее. Негоже мне, великому князю, перед бабой голым лежать.
– Хворь, батюшка, различия меж людьми не признает. Ей все одно, князь или простолюдин. Одевайся.
Василий оделся, взглянул в глаза бабки.
– Что скажешь, старая?
– Что сказать, батюшка? Пойду к себе, травки отберу, мазь приготовлю, питье сварю. А ты приляг да накройся шубой. Вспотеешь, ее не скидывай. Через пот хворь выходит.
– А в баню сходить?
– В баню не ходи. Болячку мочить нельзя. Ранку в сухости держать надо.
– Вот тоже напасть привязалась! И появилась-то нежданно, ниоткуда. А что, старая, и немощь в теле от той болячки?
– От болячки или от простуды.
– Ты давай, лечи, бабка. Мне болеть нельзя, дел на Москве много.
– Болеть, батюшка, никто не хочет, да только хворь на эти желания не глядит. Ладно, пошла я. Ты, государь, обязательно ложись в исподнем на лавку под шубу. А я приготовлю снадобье и вернусь. Пусть никто тебя не тревожит, ни супруга, ни детки, ни слуги. Уснешь, разбужу. После крепче спать будешь.
Знахарка покинула светлицу, прошла сенями во двор. Оказавшись на улице, она, быстро, мелко семеня ногами, поспешила к своему двору.
Возле избы Глафира остановилась, осмотрелась, никого не увидела, перекрестилась и сказала сама себе:
– Помоги, Господи! Ну и дела. Это что же получается? Кто-то, может…
Шепот ее прервало появление во дворе девицы лет шестнадцати, в простом деревенском сарафане, с выброшенной вперед толстой золотистой косой.
– Чего ты шепчешь, бабка?
– Варька, куда из дома моталась?
– Куда и все, посмотреть, как великокняжеская семья приехала. Только стражники не допустили. Говорили, великому князю не до нас. Потом государь народ соберет. А среди стражников один молодец ох и хорош собой, бабка. Все молчит, но в глазах искорки играют. Вечерком пройдусь по селу, может, и встречу того молчуна.
– И не стыдно тебе, Варька, такое говорить? Как блудница какая!..
– А чего мне? Вдруг стражнику приглянусь, и заберет он меня с собой на Москву?!
– Ага. Как же, заберет!.. На селе ровню себе выбирай.
– Так из кого выбирать-то? Эх, и чего я сиротой на белом свете осталась, батюшка с матушкой рано померли? Жила бы на Москве, а не тут.
– Неблагодарная ты, Варька.
– Ладно, бабка. Сама-то где была и чего втихую ото всех себе шептала?
– Идем в дом. Там расскажу, и займемся работой.
Старуха и девица прошли в избу.
В горнице бабка Глафира усадила Варвару на лавку. Эта девушка была ее ученицей. Лет десять назад знахарка подобрала ее на Москве, бездомную, осиротевшую.
– Была я, Варька, у великого князя в покоях.
– Да ты что? – удивилась девушка. – А зачем ты там оказалась-то?
– Скажу, Варька, но пред тем предупредить хочу строго-настрого. О том, что узнаешь, никому ни слова, коли не желаешь принять лютую смерть.
– О чем ты, бабка? Кто ж себе смерти, да еще лютой пожелает?
– Тогда молчи.
– Молчу.
– Болен государь наш, Варька.
– Невидаль какая! Все хвораем, а потом выздоравливаем. Князь, он что, какой-то особенный? Такой же человек, как и все, только властью наделенный по воле Божьей.
– Государь не особенный, а вот болезнь у него не простая.
– Да что за хворь-то?
– А вот того, Варька, я и не пойму!
Варвара удивилась пуще прежнего и сказала:
– Ты поднимала на ноги тех, кто полжизни лежнем лежал, ото всех болезней снадобья и заговоры знаешь и не можешь понять, что за хворь у князя приключилась?
– Да, Варька, не понимаю. Болячка у него на бедре появилась, ранка махонькая, с булавочную головку, багровая. Видать, кровь внутри застыла.
– Может, укусил кто?
– Спрашивала про укус, князь говорил, что не было такого. И еще, Варька, от ранки или прыща жара, слабости, недомогания не бывает, а государь и горит, и валится от недуга.
– Так, может, заодно простудился где?
– Нет, Варька. Я думаю, что князя поразила хворь, которой я доселе не видывала, либо…
– Что? – тихо спросила ученица знахарки.
– Либо кто-то помог государю захворать. Так или этак, но выходит, что не жилец Василий на этом свете. От неведомой хвори у меня снадобья нет. Если же в тело ему кто-то пустил отраву, то я тем более не помогу.
Варвара закрыла рот ладошкой, ее черные глаза расширились.
– Господи! Что же это такое? Что делать? Что это за нелюди, решившие извести государя?
– Это не твое и не мое дело, Варька, – строго сказала знахарка. – Врачевать государя будем. Спасти не сумеем, а боль облегчим. Молчи, Варька, иначе и себя, и меня погубишь!
– Господи! Что же это такое? Что делать? Что это за нелюди, решившие извести государя?
– Это не твое и не мое дело, Варька, – строго сказала знахарка. – Врачевать государя будем. Спасти не сумеем, а боль облегчим. Молчи, Варька, иначе и себя, и меня погубишь!
– Что я, дура, что ли? Сказала же, буду молчать, значит, никому ничего не скажу, даже на исповеди.
– Все вы, молодки, дуры. Особливо когда приходит время на парней заглядываться и тайком мечтать о непотребном. Но тут другое дело, серьезное, Варька.
– Да поняла я все. Говори лучше, что делать-то?
– Жаропонижающее снадобье у нас есть, плодов и листьев калины хватает, подорожника, чтобы положить на болячку, тоже. Вскипяти воду, принеси масла лампадного, соль, муку пшеничную, пресный мед, лук. Поторопись, девка!
Бабка Глафира явилась в дом великого князя затемно. У крыльца ее встретил Ургин.
– Скажи, старая, что за хворь приключилась у государя?
– Болячка на бедре, да и простудился великий князь. А тебе зачем это знать?
– Не заразна ли хворь? Можно ли детей до государя допускать?
– У тебя свои дети есть?
– Сын.
– Ты когда простудишься, подпускаешь его к себе?
– Нет.
– Вот и ответ на твой вопрос. Веди лучше в палаты государевы.
– Сама дорогу не найдешь?
– Найду.
– Тогда ступай! Я на службе.
Знахарка вошла в покои.
Василий лежал под шубой, как и наказывала Глафира. Лицо его было потным и бледным.
– Долго ты, бабка, возилась со снадобьем!
– Сколько надо, столько и возилась. Давай-ка скидывай шубу и заголяй бедро.
Василий подчинился. Знахарка вновь осмотрела болячку, смазала ее мазью, сверху положила листья, накрыла чистой тряпицей. Дала выпить отвара из одного кувшина, второй поставила на стол.
– Это успокаивающее и обезболивающее питье, – объяснила она. – Выпей, как ко сну отойти соберешься. Ужинал?
– Нет. Не хочу.
– Оно и верно. Пост очищает нутро, помогает победить разные недуги. Но коли захочешь, то съешь яблок или груш.
– Пить хочется.
– Пей воду кипяченую, сколько хочешь.
– Завтра утром встану?
– Экий ты быстрый! Болезнь только начинается. Чтобы она прошла, время нужно. Или сам не знаешь?
– Не могу я тут разлеживаться.
– Утром поглядим, может, и полегчает. Теперь лежи спокойно, глаза закрой и повторяй за мной.
– Чего повторять-то?
– Заговоры против болезни. После помолимся.
– Ладно, давай свои заговоры.
Наутро Василий встать не смог. Жар спал, но слабость, боль и головокружение остались. Бабка Глафира пришла, поменяла повязку, почитала заговоры, к обеду подготовила снадобье от головной боли.
К вечеру Василию наконец-то полегчало. Он смог подняться. Голова не кружилась, слабость отступила. Только боль в бедре пробивала с каждым движением.
Сидеть в селе Озерецком князь не желал. Утром 27 сентября он поговорил с народом и отправился дальше, в село Нахабное. Знахарка передала ему пшеничную муку с пресным медом и печеный лук, дабы прикладывать к болячке. Так, переезжая из села в село, великий князь с семьей приехал в Покровское-Фуниково накануне праздника Покрова.
Этот день православные христиане отмечают с особой радостью. Так было и в Покровском-Фуникове. Народ всю ночь молился в храме, просил у небесной заступницы помощи и защиты в бедах и напастях.
Великий князь по болезни не мог присутствовать на всенощной. Снадобье знахарки помогало слабо. Боль уже постоянно сопровождала Василия. Он страдал, но держался.
Покров в этом году выдался славным. Журавли еще не успели улететь в дальние страны. Белка в лесу вылиняла чисто. Слабый ветер дул с юга. Дуб с березой облетели, сбросили листву. Легкий снежок высыпал и растаял.
Приметы указывали на то, что зима впереди хорошая. Снега выпадет много, да и мороз не будет слишком суровым.
Прежде великий князь радовался бы вместе со всеми. Теперь его настроение омрачала странная, неожиданная болезнь. Он решил ехать в село Покровское, вызвал старосту и приказал готовить коней и повозки.
Под вечер Василий с супругой, детьми, небольшой свитой и ратниками особой стражи отправился в путь. Спустя два дня он переехал из Покровского в Волоколамск.
В тот же день дворецкий Шигона устроил пир. Василию было тяжко, но приходилось терпеть. Никто, кроме самых верных людей, не должен был знать о болезни.
Во время пира у покоев княжичей Ивана и Юрия собрались Ургин, Федор Колычев и Григорий Тимофеев.
– Как думаешь, Федя, что происходит с великим князем? – спросил Дмитрий.
– Приболел он. Давеча заходил к детям. Видно было, что страдает. Государь пробыл в детской недолго, не садился на лавку, не брал на руки Ивана. Он постоял, посмотрел на сыновей, перекрестил их и ушел, припадая на левую ногу. Видно было, как тяжело дается ему ходьба.
– Ты ничего не спросил у государя?
– Как, Митя? Коли сам не говорит, допытываться негоже. Не по чину.
– В Озерецкой великий князь не единожды звал к себе местную знахарку, – проговорил Дмитрий. – Я как-то остановил ее во дворе, порасспросил о здоровье государя. Бабка сказала, что болячка у него выскочила да простуду князь подхватил.
– Так это ерунда, – сказал Григорий. – Эка невидаль, болячка какая-то. На посаде таких болезных не счесть. Есть и те, у кого все тело язвами покрыто. На реку ходят, грязью, глиной мажутся. Живут, работают, детей рожают. А простуда как пришла, так и уйдет, тем более что знахарка государя смотрела и дала какое-то снадобье. Знахари знают толк в болезнях. Уйдет хворь и от государя.
– Так и должно быть, – сказал Дмитрий. – Но меня обеспокоило поведение бабки Глафиры. Она была встревожена, вышла из дома и чуть не бегом подалась к своей избе.
– Чего же она могла испугаться? – спросил Федор.
– Думаю, бабка не поняла, какая хворь поразила государя, или же по болячке узнала нечто тайное, никому не ведомое.
– Не зря люди говорят, что у страха глаза велики, – подал голос Григорий.
– Может, и так, Гриша. Дай Бог, чтобы я ошибался, но душе не прикажешь, а на ней беспокойно. Очень уж неожиданно заболел великий князь. Слишком уж быстро хворь действует на него.
Федор внимательно посмотрел на товарища.
– На что ты намекаешь, Митя?
– Эх, Федя, на что я могу намекать? Многие вельможи, с виду здоровые и крепкие, умерли в самом расцвете сил от непонятных болезней. Ничто не предвещало их скорой кончины.
– Так и простой народ помирает, не дожив и до сорока годов. Но их смерть никому не кажется странной. Надо всегда помнить, что все мы под Богом ходим. Только Господу ведомо, кому какой срок отведен на земле. Надо молиться за здоровье великого князя. Но коли пришел его час предстать пред Богом, значит, так тому и быть.
– Государь поправится, – уверенно заявил Григорий. – Вот увидите, поболеет и встанет. Ему бы сейчас не по селам ездить, не на пирах сидеть, а лежать в своих кремлевских покоях или в Коломенском под присмотром лекарей. А он все об охоте печется. Я знаю, что охота пуще неволи, но коль захворал, то лечиться надобно.
– Это, Гриша, не нам решать!
– Знамо дело, но, по-моему, особо беспокоиться не следует. Было бы все совсем плохо, то государь не думал бы об охоте. Хочется ли нам развлекаться, когда хворь за горло схватит? Вот то-то!
– А ты, Дмитрий, не спрашивал у бабки Глафиры, не заразна ли болезнь государя, можно ли ему видеться с детьми?
– Спрашивал. Знахарка ответила, что не надо бы государю пока навещать детей. Но разве кто-то может ему запретить нянчиться с сыновьями?
– А надо, если болезнь заразная.
– Что ты предлагаешь?
– Ты начальник особой стражи, Дмитрий, на тебе главная ответственность за жизнь и здоровье наследника престола. Ты должен поговорить с великим князем и попросить его покуда не навещать детей.
– А ты пойдешь со мной к государю, Федор?
Колычев ответил твердо, не задумываясь:
– Если надо, пойду.
– Добро. Иного ответа я и не ждал, но поговорю с государем сам. Нечего к нему гуртом ходить.
Но Дмитрий Ургин не смог тайно побеседовать с великим князем. Да вскоре и надобность в этом отпала.
Утром в понедельник, 4 октября, великий князь, превозмогая боль, сидел за столом в спальных покоях. Елена все время находилась рядом. Она просила мужа вызвать из Москвы лекарей. Василий же не торопился, тем самым лишь усугубляя свое положение.
Во вторник ему полегчало. Боль отступила, и дело вроде пошло на поправку. Погода стояла хорошая. Великий князь послал гонца не за лекарями, а за своими ловчими Наговым, Дятловым и Бобрищем-Пушкиным. Сам же отправился в село Колпь, на охоту.
По дороге боль с новой силой охватила великого князя. Он страдал, и охота закончилась быстро. Василий не мог держаться в седле и вернулся в Колпь.
Вечером силы покинули Василия. Он не смог сидеть за столом и завалился на лавку. Слуги отнесли его в покои и уложили в постель. Стол с тех пор ему не накрывали, подавали еду в постель, но ел он немного.