Белый царь – Иван Грозный. Книга 1 - Александр Тамоников 18 стр.


– Захворала она. Не до того ей.

– Как Иван?

– Подавлен. Сейчас с ним Аграфена.

– Что делать будем?

– Поедем домой, Гриша. Самое время отобедать.

– И то правда.

Ургин и Тимофеев выехали из Кремля и направились к дому князя.

Прошло две недели. Великая княгиня так и не узнала о стычке Ургина с Овчиной. Федор Колычев с оказией прислал родителям весть о своем решении посвятить себя служению Богу. Эта новость быстро разнеслась по Москве. Впервые молодой человек из знатной семьи, приближенный ко двору и самому пусть еще и малолетнему, но государю, добровольно отказывался от обеспеченной жизни мирской и уходил в монастырь.

Об этом узнали Елена, Овчина и Иван. Княгиня восприняла новость равнодушно. Телепнев был доволен. Иван не понял поступка своего любимца и обиделся. Только после объяснений митрополита Даниила недовольство малолетнего государя прошло.

Дмитрий виделся с Иваном все реже из-за частого присутствия в государевых покоях князя Овчины. Но особая стража продолжала нести службу. В жизни двора наступило какое-то затишье, предвещавшее новую беду. Дмитрий физически ощущал нарастающую угрозу, но сути ее понять не мог.

Опекунским советом правил Овчина, и бояре подчинялись ему. Великая княгиня, разделавшись с Андреем Старицким, успокоилась. Тем более что дума постановила величать ее великой княгиней Московской и всея Руси. Враги, открыто выступавшие против правления Елены, томились в темницах или лежали в земле.

Опасности вроде ждать было неоткуда, однако она неумолимо приближалась. Не издалече, не из татарских ханств, не из Литвы, но оттуда, откуда и не подумаешь. Из самой Боярской думы. Сети подлого заговора медленно, но верно окутывали великокняжеский дворец.

Поздним мартовским вечером к неказистому старому дому, стоявшему на окраине Москвы, начали подъезжать всадники. Они прибывали по одному, оставляя охрану у реки. Встречал гостей хозяин дома. Он и провожал их в горницу.

Вскоре за столом собрались Шуйские и князь Дмитрий Бельский.

– Мы собрались здесь для того, чтобы решить, как противостоять все более усиливающемуся влиянию Овчины на правительницу, – начал совет Василий Шуйский.

– Противостоять уже поздно, – сказал Иван, его брат. – Нам необходимо принимать меры. Иначе Овчина-Телепнев от имени Ивана при полном покровительстве княгини отправит всех нас в темницу, как братьев наших, Андрея Шуйского и Ивана Бельского.

– Если не на плаху, – добавил Дмитрий Бельский.

– Если не на плаху, – согласился с ним Иван.

– Хорошо. Давайте обсудим этот вопрос, – заявил Василий Шуйский. – Кто выступит первым?

– Я, – сказал Иван. – Скажу одно. С литвинкой Глинской надо кончать.

– Вот как! – воскликнул Василий. – Сразу с великой княгиней? Почему не с Овчиной? Ведь это он влияет на Елену. По его наущению она одних подвергает опале, других.

– А потому, брат Василий, что без покровительства княгини Овчина никто, – ответил Иван. – Свалив Телепнева, мы вызовем только гнев Елены. Если она прознает, кто посягнул на ее фаворита, то ждать смерти всем нам придется недолго. Убрав же Елену, с Овчиной мы расправимся легко и быстро. Бояре ненавидят его, защищать Телепнева будет некому.

Василий Васильевич повернулся к Бельскому.

– А что скажешь ты, князь Дмитрий?

– Скажу, что Иван Васильевич прав. Коли рубить, то голову. А голова теперь, как ни крути, – великая княгиня. Я за то, чтобы убрать эту иноземку. Но при условии, что брат мой Иван потом будет выпущен из темницы и получит обратно все свое имущество. Мы займем равное с вами, Шуйскими, место и в опекунском совете, и в думе.

– Равных в совете и думе быть не может. Кто-то должен стоять выше, князь Дмитрий, – проговорил Иван Шуйский. – Тут наше условие таково: главным станет Василий Васильевич. Вам же, Бельским, будет возвращено прежнее положение во всем и право влиять на решения совета и думы. Шуйские и Бельские начнут править государством от имени Ивана. А потом посмотрим.

– Ладно, – сказал Дмитрий. – Да будет так. Как вы намерены убрать Глинскую?

Василий Васильевич усмехнулся.

– Позволь, князь Дмитрий, оставить это на наше усмотрение.

– Что ж, тем лучше.

– Значит, порешили?

– Порешили! – ответили Иван Шуйский и Дмитрий Бельский.

– Скрепим же наш договор клятвой.

Заговорщики разъехались за полночь.

Март в этом году выдался холодным. Зима не желала уступать своих позиций. Дул сильный ветер, осыпал землю колючим, злым снегом. В городе было безлюдно, оттого совет Шуйских и Бельского остался тайным. Хозяина же того дома утром второго дня соседи нашли в сенях мертвым.

Наступило 3 апреля 1538 года. Правительница проснулась как обычно, в 7 часов утра. Приведя себя в порядок, она прошла в покои Ивана.

Елена была весела, обняла сына, лежащего в постели, и сказала:

– Посмотри, Ваня, в оконце! Солнце светит, весна наконец пришла.

– Мы теперь долго гулять будем?

– Да, сын, и не только по двору, но и на луга ездить, в леса, по реке плавать. Жизнь веселее, радостнее станет. Вставай! Мамка Аграфена поможет тебе одеться и приведет на молитву. После завтрака мы с тобой немного позанимаемся, потом ты с детьми боярскими пойдешь играть на улицу.

– Хорошо, мама.

– Вставай, дорогой.

Великая княгиня вышла из покоев сына, куда сразу направилась Аграфена Челяднина. В коридоре у лестницы она встретила Овчину-Телепнева.

Князь поклонился.

– Доброе утро, государыня!

– Доброе, князь! Смотрю, вроде настроение у тебя нехорошее. Почему в такой-то чудесный день?

– Нет, Елена, настроение у меня обычное.

– Что на Москве?

– Тоже все как обычно.

– Что-то ты от меня скрываешь, князь. Женское сердце не обманешь.

– На душе неспокойно, а почему, не ведаю!

– Пойдешь с нами гулять, душа и успокоится.

Овчина-Телепнев невесело улыбнулся.

– Она и сейчас, как поговорил с тобой, успокаивается.

– Вот и хорошо. Пойдем в храм. Помолимся, радостно станет.

Дмитрий Ургин приехал в Кремль около полудня. Ратник особой стражи Матвей Гроза, являвшийся в тот день начальником наряда, доложил князю о том, что никаких происшествий не случилось. Княгиня Елена только что вернулась во дворец с прогулки вместе с малолетним великим князем.

Выслушав стражника, Дмитрий направился туда же, но не успел подняться по лестнице, как услышал крики. Он бросился к покоям Ивана, но сразу понял, что вопли исходили из опочивальни великой княгини.

Дмитрий вошел в покои правительницы и увидел страшную картину. Елена лежала на полу, раскинув руки. Ее пышные волосы разметались по каменьям, красивое лицо исказила безобразная гримаса. Тело билось в судорогах, изо рта показалась пена. Рядом, застыв, стоял Иван. Кричала Аграфена.

Дмитрий выскочил в коридор.

– Стража! Лекарей сюда, быстро!

Появился и князь Овчина.

– Что здесь? – спросил он у Дмитрия.

Тот молча кивнул в сторону опочивальни. Овчина бросился туда. Прибежали лекари. Дмитрий хотел увести отсюда малолетнего великого князя, но Иван не пошел. Он прижался к Дмитрию, крепко сжал его стан и широко открытыми от ужаса глазами смотрел, как лекари пытаются спасти его мать.

В течение часа они боролись за жизнь великой княгини, но тщетно. Во втором часу пополудни Елена на какое-то время пришла в себя и протянула руку к Ивану. Дмитрий подвел к ней сына. Елена успела перекрестить мальчика и вновь потеряла сознание. По стройному телу пробежала судорога. Голова великой княгини склонилась набок.

Лекарь поднялся, перекрестился и сказал:

– Преставилась раба Божия Елена.

Наступившую было тишину разорвал отчаянный детский крик:

– Мама!

Иван вырвался из объятий Дмитрия, упал на тело матери, забился в истерике. Овчина-Телепнев, бледный как снег, стоял рядом, не в силах что-либо сделать. Аграфене удалось оторвать Ивана от тела матери. Дмитрий провел его в коридор, потом в детскую. А из опочивальни великой княгини доносились вопли.

Собрались и ближние бояре, бывшие в то время в Кремле. Они просто стояли и смотрели на тело покойницы.

Шуйские были тут же, но недолго. Они бросили на Овчину ненавидящие взгляды, не обещавшие ему ничего хорошего, и ушли.

Великую княгиню в этот же день без пышности похоронили в Вознесенском девичьем монастыре. Так закончилось недолгое правление Елены Глинской. Сбылось пророчество ее покойного мужа.

Во дворе ненадолго воцарилось глубокое затишье. Оно предвещало великую бурю, способную смести все на своем пути.

Глава 7. Вражда и корысть

Черней виденье с каждым годом,

И все безрадостнее явь…

Как тяжело дорогу бродом

Искать, где кинулся бы вплавь!..

А жизнь, столь полная терзанья,

Так коротка, так коротка…

И вот последнее признанье

Срываю с кровью с языка!

Срываю с кровью с языка!

С. А. Клычков

Едино воспомяну: нам бо во юности детства играюще, а князь Иван Васильевич Шуйской седит на лавке, локтем опершися, о отца нашего о постелю ногу положив; к нам же не приклоняся не токмо родительски, но еже властелински, яко рабское же, ниже начало обретеся. И таковая гордыня кто может понести?

Фрагмент из первого послания Ивана Грозного князю Андрею Курбскому

Прошло шесть дней после смерти и скорых похорон Елены Глинской. Поздним дождливым вечером 9 апреля 1538 года от Рождества Христова князь Иван Федорович Овчина-Телепнев-Оболенский задумчиво сидел на лавке в той самой палате, где еще совсем недавно вместе с правительницей строил далеко идущие радужные планы на будущее. Они рухнули в одночасье, когда пришла неожиданная и страшная кончина Елены. Тогда за окном светило яркое весеннее солнце, сейчас же шел мелкий, нудный, совсем не весенний дождь.

Где-то за Москвой полыхали зарницы. Протяженным эхом, как вспененные волны беспокойной реки, докатывали до дворца далекие раскаты грома. К столице русского государства приближалась гроза. Но она не страшна. Накроет город и уйдет дальше, прочь.

Гроза же, что нависла над Овчиной, куда страшнее. Она не уйдет. От нее не спрятаться за крепкими стенами Кремля. Тягостно и боязно было на душе Овчины. Мелкой дрожью тряслись пальцы, унизанные дорогими перстнями, нервно дергалась щека.

Тишина во дворце хуже грома. Она мерзкой гадюкой заползает под рубаху, обжигает смертельным холодом холеное тело, заставляет его трепетать. Овчина поежился, отвернулся от окна. Горестные мысли давили тяжелым камнем, и не было от них спасения.

Дверь скрипнула. Овчина невольно вздрогнул, резко обернулся. Сердце забилось у горла. Но на входе он увидел мамку Ивана, свою сестру Аграфену Челяднину, облаченную в траурное одеяние.

– Ты! Наконец-то! Чего так долго была в опочивальне государя?

Челяднина посмотрела на Овчину.

– А что это на тебе лица нет, братец? Или новость какую нехорошую получил?

– От кого, Аграфена? Во дворце даже стражи не слыхать. А печалюсь известно почему.

– Известно, Иван. Да поздно печалиться-то. Слыхала я, что Василий Шуйский теперь опекун Ивана, значит, правитель.

– Эка новость! Того и следовало ждать.

– Вот и дождались. Как быстро Шуйские власть к рукам прибрали! Василий и Иван теперь во главе совета. Они приказали освободить из темницы Ивана Бельского и Андрея Шуйского.

– Бельского? – удивился Овчина.

Аграфена присела на скамью.

– Да, Иван, Бельского.

– Но это же ослабит положение Шуйских. Бельские сами не прочь властвовать.

– Я в этих делах не разбираюсь, что знаю, то и говорю.

Овчина-Телепнев задумался и сказал:

– Елену отравили, в этом нет никакого сомнения. Кто мог решиться посягнуть на жизнь правительницы? Шуйские! Но им мешал Дмитрий Бельский. О братьях Елены речи нет, те слабы. Значит, Шуйские переманили на свою сторону Дмитрия Бельского. А чем они могли привлечь его? Обещанием освободить брата, возвратить имущество, утерянное во время опалы. Оттого заговор и удался. Глинскую обрекли на смерть Шуйские и Бельские.

– Нам теперь не о заговорах против Елены, а о себе думать надо. Неужели ты считаешь, что Шуйские простят тебе то унижение, которому ты подвергал их? Нет, Иван, не надейся. Я говорила тебе, остепенись, не дави на бояр, не показывай своей близости с Еленой. Нет, ты все по-своему делал. Возомнил о себе слишком много! Думал, что и без Елены сможешь власть удержать. Ну и как? Удержал? Где сейчас ты, а где Шуйские да Бельские? И не говори, что любил Елену, оттого и вершил безрассудство. Ты, кроме себя, никого не любишь.

– Аграфена!.. – повысил голос Овчина.

– Что? – огрызнулась Челяднина. – Или я неправду говорю? Ты не на совете и не в думе, тут врать не след. Со мной ты весь такой, какой уж есть. Лучше вспомни, о чем не раз говорили, да только впустую.

– Я не понимаю тебя.

– Не понимаешь? Разве я не советовала тебе, чтобы ты отговорил правительницу от крайних мер против Бельских и Андрея Шуйского? Советовала! А встать на защиту Михаила Глинского не просила? Не твердила, что негоже ставить себя выше других? Послушался бы, сейчас не трясся бы от страха. Ты был бы наравне и с Шуйскими, и с Бельскими, и с Глинскими. Те скоро все одно перегрызутся меж собой. Вот после этого ты и стал бы первым при юном Иване, которого сумел расположить к себе. Но ты решил все сам. Потому и остался один в окружении стаи голодных волков, уже раскрывших пасти, чтобы сожрать тебя. Заодно и меня. Вот цена твоему высокомерию и самонадеянности. Ты один, и Иван тебе не защитник.

– Замолчи! – вскричал Овчина. – Что ты можешь, старая баба, понимать в государственных делах? Против Ивана никто не посмеет пойти, даже если он и ребенок. В думе и в опекунском совете остались бояре, которые не позволят Шуйским творить произвол. Не каркай, старая!

Челяднина усмехнулась.

– В совете да в думе за тебя вступятся? Как бы не так! Воистину, творящему зло – зло и вернется. Больше мне не о чем говорить с тобой.

– Ну так и ступай прочь! – нервно крикнул Овчина.

– Прощай, брат Иван Федорович. Мыслю, не свидимся больше. – Аграфена вышла из палаты.

Но дверь тут же со скрипом отворилась, и на пороге появился князь Ургин. Овчина побледнел.

– Чего вы тут, князь, свару затеяли? Спать государю мешаете! – заявил Дмитрий.

– Ты один? – спросил Овчина.

– Один, не беспокойся! Возьми себя в руки, смотреть противно.

– Чего пришел?

– Узнаешь. Сперва посмотрю Ивана! А ты не уходи, серьезный разговор к тебе есть.

– Ладно.

Князь Ургин прошел в опочивальню Ивана, вскоре вернулся.

– Спит государь. Сжался в комок, накрылся с головой, к стене прижался. Вздрагивает и постанывает, наверное, сны страшные видит.

Дмитрий опустился на скамью, где недавно сидела Челяднина. Овчина устроился на соседней лавке.

– Что за разговор у тебя ко мне, князь Ургин?

– Не догадываешься?

– Нет.

– Ты спросил, один ли я пришел. Да, я-то один, а вот другие могут прийти за тобой со стражей.

– Я не понимаю тебя.

– Все ты понимаешь. Знаешь, что Шуйские в покое тебя не оставят. Братьям твоей опалы будет мало, им голова твоя нужна. А также тем, чьи родственники на новгородской дороге были повешены, после того как ты в сговоре с правительницей обманом обрек князя Старицкого на смерть.

– И князь Андрей, и бояре новгородские на совести Глинской.

– Конечно! На покойницу можно все что угодно наговорить. Да вот только веры тебе нет никакой. Ни у кого.

– Тогда зачем ты пришел и завел этот разговор?

– Много зла ты совершил, Овчина, и ответишь за него на суде Божьем. Но стоял на стороне Ивана, обманывал правительницу, охмурял, а в смерти ее не виновен. Только поэтому я решил встретиться с тобой.

– Встретился. Говори, что хотел.

Ургин строго посмотрел на Овчину.

Тот не выдержал этого взгляда, потупил голову и повторил уже тише:

– Говори, князь.

– Бежать тебе надо, Овчина! Куда угодно, подальше от Москвы, в дальние уделы или в Литву. Иначе ждут тебя скорый суд и жестокая расправа. Ненавистен ты и боярам, и народу.

Овчина-Телепнев неожиданно усмехнулся.

– И чего это ты вдруг озаботился моей судьбой, князь Ургин? Друзьями мы никогда не были, враждовали. Я выступал против тебя, и вдруг ты приходишь ко мне и советуешь бежать.

– Я уже объяснил, почему предлагаю тебе бегство.

– Чтобы я не попал на плаху, да? А ведь раскусил я тебя, князь Ургин. Что так смотришь? Теперь мне понятно, что задумали Шуйские. Они знали, что Иван не позволит меня тронуть, и пошли на хитрость. Тебя подослали. Того, кого все считали неподкупным, честным, кому я мог довериться.

– О чем ты, князь?

– За сколько тебя купили Шуйские? Обещали отдать мой удел?

– Не забывайся, князь!

Овчина рассмеялся.

– Доброхота нашли. Я думал, что ждать от врагов своих, каких коварных деяний? Все оказалось просто. Приходит неподкупный князь Ургин и предлагает мне бежать, предупреждает о скорой расправе. Кто ж не желает сохранить жизнь! Я соглашаюсь и тайно выезжаю из Москвы в сопровождении ратников особой стражи. Как только я оказываюсь за городом, меня хватают твои же стражники либо люди Шуйских. Вот тогда братья получают полную возможность делать со мной все, что им заблагорассудится. Пытать, уродовать, изгаляться по-всякому, пока не сдохну от мучений. Да! Шуйские хорошо продумали свою месть. А каков подлец ты, князь Ургин! Меня уличал во всех смертных грехах, судом Божьим грозил, а сам?

Дмитрий, с трудом сдерживая ярость, произнес:

– Ты подбирай слова, Овчина. Я ведь и без Шуйских могу с тебя ответа за них спросить.

– Ничего ты не можешь. Как и твои Шуйские, Бельские, Глинские вместе взятые. Хорошо, что ты пришел. Теперь я могу чувствовать себя в безопасности. Моя защита в благосклонности Ивана. За это я тебе благодарен, князь Ургин. А сейчас ступай. Больше нам говорить не о чем. Да хозяевам своим передай, что Овчину на мякине не провести. Но я готов обговорить с ними наши дальнейшие отношения. На первенство не претендую, однако и последним быть не желаю. Ступай, неподкупный князь Ургин! Иди с Богом. Об Иване не беспокойся. Я буду при нем неотлучно.

Назад Дальше