Князь Ургин взял супругу за руку, усадил рядом собой, обнял за хрупкие плечи.
– Обо всем, Ульяна. Иван рассказывал о своей жизни. Досталось ему от опекунов, да так, что и врагу не пожелаешь. Бояре и теперь не успокаиваются, грызутся меж собой как дикие звери. Власть и богатство затмевают им разум. Они готовы Русь на куски разорвать, лишь бы с того поиметь личную выгоду, не желают понять, что своими делами себя же и губят. Наша страна, разорванная на удельные княжества, вновь окажется в полоне.
– Иван призвал тебя противостоять этим боярам?
– Не совсем так. Пока он просто просил помочь ему. Плохо великому князю одному, без надежных слуг, доброго слова, поддержки.
– Это опасно, Дмитрий.
– Ты говоришь так, Ульяна, будто совсем меня не знаешь. Когда это Ургины прятались от опасностей? Я привык смотреть в глаза врагу, пред тем как покарать его, а не бежать.
Ульяна вздохнула.
– Это мне хорошо известно. А что будет делать на Москве Алеша?
– Сын должен быть рядом с отцом. Алексей займет при дворе подобающее ему место и станет помогать мне.
– Ты опять соберешь особую стражу?
– А ее не надо собирать. Она как была, так и есть. Стоит только кликнуть, как ратники тут же встанут в строй, готовые, как и прежде, служить великому князю.
– Иван об этом знает?
– Должен понимать.
– Знает, Митя, оттого и позвал тебя. В тебе сила.
– Знаешь, любовь моя, говорить можно долго, но надо собираться. Нам, мужикам, что? Взял походную суму, оседлал коня да пустился в путь. Женщинам надо время. Ты ступай, Ульяна. С утра выедем на Москву.
– Я привыкла здесь.
– Но никто и не собирается удерживать тебя в городе. Захочешь, сюда приедешь.
– Придется месяцев через семь. – Ульяна как-то таинственно улыбнулась.
Дмитрий с интересом посмотрел на жену.
– Почему так говоришь, Уля?
– А ты догадайся.
– Знаю, что тебе здесь нравится, но чего это ты упомянула семь месяцев, когда можешь приезжать в Благое хоть каждую неделю?
– Эх, Митя!.. Да беременна я.
От этой новости у Ургина перехватило дыхание. После рождения Алексея прошло семнадцать лет. Они очень хотели еще детей, но ничего у них не получалось. А тут вдруг на тебе, когда об этом уже и мыслей не было.
– Беременна? – тихо переспросил Дмитрий.
– Да. А ты не рад?
– Я? Дорогая ты моя, любимая Ульянушка, я не то что рад, а счастлив. Но почему ты сказала мне об этом только сейчас?
– Все боялась, а вдруг ошибка вышла? Проверялась.
– Вот почему в село приезжали бабки из соседних деревень! Я думал, за милостью. Ты же у меня жалостливая, никому не откажешь, всякого наделишь. Оказывается, ты совет с ними держала!
– Совет вы, воеводы, держите, а мы проверяли по-всякому, покуда не стало очевидным, что я действительно понесла.
Дмитрий поднял глаза к небу, истово перекрестился.
– Благодарю тебя, Господи, за великую милость.
Перекрестилась и Ульяна.
– Вот и рожать надумала здесь. В Благом сподручнее будет.
– Конечно, любимая. Я с тобой тогда буду.
– Если дела не задержат.
– Ради такого случая все оставлю. – Ургин вновь обнял жену. – Как же я люблю тебя, Ульяна. Старею, а любовь все сильнее становится. Смотрю на тебя и не могу насмотреться. Спасибо тебе, любовь моя светлая.
– И я люблю тебя, Митя, без памяти, безумно. Боюсь, как бы случай не разлучил нас. Бога молю, дабы смилостивился и дал подольше в счастье пожить.
– Поживем еще, любимая.
– Но это не все, что я хотела тебе сказать. Вот какой день получается, богатый на новости!..
– Что же еще ты хотела мне сказать?
– Алешке-то нашему семнадцать годков.
– Знаю. И что?
– А то, Дмитрий, что жениться ему пора.
– Так я разве против? Но, видно, не встретил он еще ту, ради которой готов был бы все отдать.
– Встретил, Митя.
– Вот как!.. – удивился князь. – Почему же мне об этом не сказал?
– Боится он, Митя.
– Что? – воскликнул Ургин. – Мой сын боится!
– Нет, он так же храбр, как и ты. Я неверно выразилась. Алеша опасается, что ты не примешь его суженую.
– Ты еще больше меня удивляешь. Чего это не приму-то?
– Девица из крестьянской семьи, наша, сельская.
– Кто же такая?
– Глафира Мишунина. Старшая дочь Порфирия и Евдокии.
– Глафира? Тихая такая, скромная девушка, все больше по хозяйству в доме занимается?
– Да. И как ей не заниматься хозяйством, когда в семье, кроме нее, еще шестеро младшеньких.
– Как же Алексей с ней подружился, если она и на село-то вечерами почти не выходит?
– Любящие сердца найдут друг друга. Ты вот в целой Москве меня отыскал. А тут село.
– Полюбилась сыну дочь Порфирия?
– Полюбилась, Митя.
– Понятно. Алексей у нас где?
– Видела, как на конюшню пошел.
– Отправь кого-то за ним, Ульянушка. Пусть сюда придет.
– Ругать будешь?
– Ругать? Нет, Уля, ремнем пороть на виду у челяди.
– Но за что?
Ургин улыбнулся.
– Да не пугайся. Когда я сына хоть пальцем тронул? Поговорим о суженой.
– Хорошо, отправлю.
– И сама будь осторожнее, по лестнице быстро не поднимайся, тяжелое в руки не бери, отдыхай побольше. Теперь ты у меня на особом положении.
– Да ладно, всего два месяца.
– И то срок немалый!
Ульяна ушла.
Вскоре появился Алексей.
– Звал, батюшка?
Дмитрий указал на скамью рядом с собой.
– Присядь.
Алексей повиновался.
Князь Ургин посмотрел на него.
– А скажи мне, сын, почему я, отец твой, последним узнаю, что у тебя есть невеста?
Алексей замялся.
– Так, я, батюшка, хотел сказать, да все как-то не получалось.
– Очень занят? С петухами встаешь и поздней ночью ложишься?
– Нет.
– Так почему?
– Не решался. Да и Глаша просила повременить.
– Глаша? Повременить?
– Так, батюшка. Она боится, что ты разгневаешься, узнав, кого полюбил твой сын.
– Вот оно как? Ладно, девицу понять можно, а ты чего молчал? Матери поведал, а отцу нет. Тоже испугался?
– Ургины никого никогда не боялись и не боятся. Если надо, я с любым врагом готов сразиться! – воскликнул княжич.
– Так почему мне не сказал о своем выборе?
– Сказал бы позже.
– А вот мать твоя говорит, будто ты опасаешься, что я не приму неровню, простолюдинку, так?
– Ну, так.
– Не нукай, Лешка, не запряг! И как тебе в голову могло прийти, что я, отец твой, пойду против счастья родного сына? Или забыл, что мать твоя не из боярского рода, однако же жена моя?
– Не забыл. Прости меня.
– Любишь Глафиру?
– Больше жизни.
Ургин улыбнулся, вспомнил себя молодым.
– Ладно. То, что полюбил, хорошо, дальше что?
– Хотел просить твоего благословения.
– Так проси.
– Благослови, отец, на свадьбу с Глафирой Мишуниной.
– Благословляю, но учти, сын, если любовь, то до гроба, да чтобы жили в мире и согласии, по-христиански. Чтобы ты ни разу ни в чем не попрекнул незаслуженно будущую жену свою.
– Батюшка, клянусь…
– Погоди! Завтра с утра всем семейством едем на Москву. Позвал великий князь на службу. Поэтому передай отцу Глафиры Порфирию, пусть вечером ждет, приду просить его согласия на венчание дочери. Надо все по-людски решить. Так и сделаем. Понял меня?
– Да. А чем мне на Москве заниматься придется?
– При мне будешь, значит, и при дворе.
– Ясно.
– А Глафире скажи, пусть не боится. Не такой уж я и страшный.
– Передам, батюшка. Глаша рада будет.
– Тогда ступай, жених!
Княжич Ургин поклонился и ушел.
Поднялся со скамьи и Дмитрий, подозвал слугу и спросил:
– Ты Григория не видел, Кирьян?
– Видел, князь. Он с Матвеем Грозой на реку пошел.
– Давно?
– Как только великий князь со свитой из села отъехал.
– Чего не зашел, не узнал, о чем мы с государем говорили?
– А я знаю?
– Так! Давай ко мне Тимофеева и Грозу. Дело срочное есть.
– Слушаюсь, князь! Где сам-то будешь?
– В доме.
– Понял.
Тимофеев и Гроза явились спустя четверть часа.
С порога Григорий спросил:
– Звал, Дмитрий?
– Звал. Заходите.
Тимофеев с Грозой прошли в горницу, присели на лавки.
Ургин сказал:
– Не узнаю тебя, Гриша. Всегда любопытный, а теперь даже не поинтересовался, за какой такой надобностью в Благое сам государь приезжал.
– Сначала Иван выгоняет тебя незаслуженно из Кремля, а потом, годы спустя, приезжает. Зачем, и без вопросов понятно. Из Москвы слухи доходят, расползаются. Прижали его Шуйские, стало невмоготу, вот и приехал помощи просить. Кто, как не ты, может надежно защитить великого князя? И так все понятно. Расспрашивать незачем.
– Ты не осуждай его. Ивану еще и тринадцати лет нет. А на меня он обиду затаил потому, что не вступился я за Овчину-Телепнева. Тогда ему всего восемь годков было. Ты себя в этом возрасте хорошо помнишь? Надо ли зрелому, битому жизнью человеку обижаться на ребенка? Узнаешь, что при нем во дворце Шуйские да Бельские вытворяли, поймешь, каково Ивану было эти пять лет. А он не только выжил, но и осознал свою ошибку. Да, Иван просил помощи, потому как остался один против волчьей стаи. Он не смирился, не покорился боярам, сумел сохранить свое достоинство. Нет ничего зазорного в том, что юноша попросил помощи. Это не слабость, а сила. Он способен не только признавать ошибки, которых не допускает лишь тот, кто ничего не делает, но и исправлять их. Но об этом позже. Ты прав, Григорий, Иван позвал меня обратно на службу. Я согласился, иначе поступить не мог. Завтра с утра выезжаю с семьей на Москву. Тебе же придется отправиться в город сегодня же и оповестить всех наших ратников, чтобы особая стража была готова собраться по первому зову.
– Великий князь решил вновь учредить ее?
– Да.
– А дадут ли ему это сделать бояре-опекуны? Ведь он еще под их попечительством. В совете же одни твои враги.
– Это не твоя забота, Григорий! Сказано, собрать стражу, вот и собирай. Пока тех, кто был в ней и прежде, потом, возможно, придется привлекать еще людей.
– Сделаю. Оповещу кого надо, дом московский посмотрю, вас встречу. А вот насчет будущего сомневаюсь.
– В чем твои сомнения?
– Не знаю, сможем ли мы что-то изменить. Шуйские сейчас сильны. Да и немудрено. Противников своих они казнили, засадили в темницы, сослали. В уделах правят верные им люди. На Москве их сторонников много.
– А у нас мало? Смотрю, не по душе тебе возвращение на государеву службу. Коли так, то на Москву поедет Матвей Гроза, а ты останешься здесь, будешь управлять хозяйством, поддерживать порядок в вотчине.
– Ты что, князь? О чем говоришь? Я воин, а не староста.
– Да? Тогда чего капризы выкидываешь, прямо как девица нецелованная?
– Князь!..
Ургин прервал Тимофеева:
– Так ты едешь на Москву?
– Еду.
– А раз едешь, запоминай. До города следует добраться по возможности скрытно. Так же тайно встретиться и поговорить с нашими ратниками. Дома можно объявиться и открыто. Покуда не приеду, послушай, что люди посадские меж собой о правлении бояр говорят. Как относятся к ним, к самому государю. Мне важно знать настроение народа. В нем наша главная сила.
– Это понятно.
– Хорошо. Выедешь из села под закат.
– Понял.
– А понял, ступай и готовься к отъезду. – Ургин перевел взгляд на Грозу. – Тебе, Матвей, быть при усадьбе, на охране. Утром поедешь впереди, дозорным. Шуйские уже знают, что ко мне приезжал великий князь. Ждать от них можно всего.
– Сколько людей для охраны с собой возьмем?
– Ты спрашиваешь так, будто у нас здесь целая дружина.
– Немалый отряд из крестьян!
– Возьмем четверых. Это кроме меня, Алеши и тебя. Хватит. Потом крестьян вернем в село.
– Ясно.
– Ступай и ты.
Проводив верных стражников, князь Ургин вошел в дом. Сейчас ему больше всего хотелось быть рядом с Ульяной, подарившей ему такую радостную весть о своей беременности, уже и нежданной.
Утром 13 июля повозка в окружении всадников выехала со двора усадьбы Ургиных. Княжескую семью вышло провожать все село. Крестьяне любили Дмитрия, Алексея, а больше всего сердобольную Ульяну.
Село из года в год росло. На Юрьев день приходили новые семьи, чтобы поселиться в Благом. Молва о справедливости и милосердии князя распространялась на многие версты. Дмитрий всех принимал, давал место, землю, помогал построиться, обзавестись скотом, птицей. Он не брал оброка, покуда крестьянские семьи не окрепнут, не встанут на ноги. Князь построил храм, молился в нем вместе со всеми. Это нравилось людям, и они шли к Ургину. От него не уходил никто.
До Москвы добрались благополучно. В 10 часов повозка въехала во двор городской усадьбы Ургиных. Челядь помогла Ульяне выйти, сняла вещи, понесла в дом. Супруга князя занялась хозяйством. Дмитрия же встретил Тимофеев, попридержал Коршуна.
Князь спрыгнул наземь, передал коня Кирьяну, отвел брата супруги в сторону.
– Как дела, Гриша?
– Все сделал, исполнил так, как ты велел. На Москву приехал скрытно, не привлекая внимания. Да и кому я нужен? Тут же обошел наших людей. Ратники рады твоему возвращению. Все изъявили готовность немедля выйти на службу.
– Никто не отказался?
– Никто. Больше скажу! Покуда мы в Благом прохлаждались, мужики новых ратников подобрали. Сегодня на твоей стороне может встать немалая дружина, больше сотни.
– Кто же так усердствовал?
– Все, князь.
– Без особого на то приказа!..
– Так люди видят, что творится на Москве, понимают, что долго подобное безобразие продолжаться не может. Великий князь все одно начнет порядок наводить, без этого конец всему. Значит, Ивану потребуются верные люди, чтобы бить врага внутреннего, который оказался хуже внешнего. Или они не так сделали?
– Ладно, Григорий, что сделано, то сделано. Люди нам действительно понадобятся. Только не толпа с дубинами, а организованная дружина, вооруженная не хуже других служивых людей.
– Это моя забота.
– Добро. Я переоденусь, и поедем с тобой во дворец. Поглядим, как встретит нас первый советник боярский, князь Андрей Шуйский. По дороге в Кремль расскажешь мне о настроениях в городе.
– Есть что рассказать!
– Тогда жди, я скоро.
В половине двенадцатого князь Ургин и ратник Тимофеев въехали с площади в Кремль. Стража не остановила их. Только у дворца великого князя охрана преградила путь приезжим. Но тут на крыльцо вышел Иван и велел ей удалиться.
Государь двинулся навстречу Дмитрию, радостно улыбаясь:
– Приветствую! Очень рад вновь видеть тебя в Кремле.
Радовался великий князь, но не Андрей Шуйский, который озабоченно смотрел с кремлевской стены на встречу Ивана с Ургиным.
С того времени прошло пять месяцев. Князь Ургин почти постоянно находился в Кремле. Он отмечал благоприятное влияние на великого князя митрополита Макария, пресекал попытки Шуйского и преданных ему бояр втянуть юного князя в гульбища и разврат.
Андрей Шуйский не выступал открыто против Ургина и особой стражи, восстановленной в прежнем положении. Да и с подросшим Иваном он обходился не как его братья, Иван да Василий. Теперь Шуйский вынужден был считаться с мнением великого князя.
Это не помешало ему в сентябре месяце обвинить в измене князя Воронцова и его сына Федора. Но казнить Воронцовых великий князь не позволил, приказал отправить их на службу в Коломну.
Декабрьским морозным вечером, 16 числа, Иван позвал к себе князя Ургина.
Тот явился в палаты, поклонился.
– Слушаю тебя, государь.
– Поговорить мне с тобой надо, Дмитрий.
– Я всегда к твоим услугам.
– Не здесь, князь. Давай-ка завтра поедем за город, подышим свежим воздухом, обсудим кое-какие вопросы.
– Как скажешь.
– Едем утром, после трапезы. Много охранников с собой не бери, чтобы не привлекать особого внимания.
– Слушаюсь!
– А сейчас поезжай домой. Намаялся за день?
– Я в порядке, государь.
– Знаю, но во дворце сейчас делать нечего, отдыхай.
Ургин поклонился, вышел из покоев великого князя и поехал домой.
Там он вызвал к себе Тимофеева.
– Гриша, завтра утром, после трапезы великий князь желает прогуляться по окрестностям Москвы. Видимо, о чем-то важном поговорить со мной хочет. Но не в Кремле, где повсюду уши Андрея Шуйского. Охранников много брать с собой не велел, однако за городом всякое может случиться. Поэтому с Иваном поедем мы с тобой да Алешка. А в сторонке, поблизости должны быть еще люди.
– У нас завтра вне службы Федор Шляга, Андрей Молчун, Васька Угрюмый да Карп Смуглов. Но можно снять и ратников от дворца.
– Нет. Наряд не трогаем! Пусть несут службу как обычно, а вот четверых, изначально названных тобой, надо предупредить, чтобы с утра были наготове, при оружии. Пусть они вразброд следуют за нами от Кремля.
– Куда поедем, государь не говорил?
– Точно нет, за город. Людей немедля предупреди. Сыну я сам скажу.
– Тогда я поехал на посад?
– Езжай с Богом!
17 декабря князь Ургин с сыном Алексеем и с Григорием Тимофеевым приехал в Кремль в половине девятого. Тут вышел из дворца великий князь в простой одежде. Ему подвели коня.
Он вскочил в седло и приказал:
– Едем!
– Позволь узнать, куда отправимся, государь?
– Увидишь!
Конь великого князя пошел к воротам. За ним поспешили Ургины и Тимофеев. Москву они миновали быстро, вышли в поле у берега реки, потом к лесу, видневшемуся впереди. По ходу Иван знаком руки подозвал к себе Ургина. Тот направил Коршуна к скакуну великого князя. Кони пошли мелкой рысцой.
Иван заговорил без подготовки:
– Вчера ко мне дядья тайно приходили, Юрий да Михаил Глинские. Разговор мы вели в нижних палатах. Дядья сказали, что Шуйские новый заговор затевают. С ними якобы Воронцовы, Юрий Темкин, Фома Головин и Иван Кубенский.
– Кого на этот раз хотят свалить Шуйские? Самих Глинских, братьев твоей покойной матери?
– Нет, дядья Шуйским не угроза. Они нацелились меня извести.
– Об этом тебе тоже дядья сказали?
– Да. Ты не согласен с ними?
– От Шуйских можно ждать любой мерзости. Но откуда дядья твои проведали о заговоре? Ты спрашивал их?
– Спрашивал. Юрий Васильевич сказал, что у него надежный человек на службе при князе Федоре Ивановиче Скопине. Он, мол, и прознал про заговор.
– Странно! Шуйские всегда умели хранить свои тайны. Что же советовали тебе дядья?
– Не ждать, покуда враг голову подымет, а первому напасть на него.
– Каким способом, они не сказали?
– Нет. Говорили, что поразмыслить следует крепко, но быстро. Вот я и решил с тобой посоветоваться.
Ургин подумал и проговорил: