– А что степняки? Мне говорили, что они доставляли нам много хлопот.
– Это правда. Но степные племена, стоявшие на стороне хана, подчинялись ему лишь формально. Они жалили нашу рать ударами в спину и то только тогда, когда были уверены в том, что смогут быстро уйти в степь или в леса. На крупные отряды нападать не решались. С ними надобно разбираться отдельно. Это возможно. Но руководить таким делом надо не из Москвы. Главный воевода должен находиться у стен Казани.
– Я понял тебя, Дмитрий! Благодарю. Взятием Казани буду руководить я.
– Значит, следует готовиться к большому походу?
– И не к одному, князь!
Ургин вновь удивленно взглянул на государя, сосредоточенно смотревшего на лед Москвы-реки.
– Что это означает?
– А то, что сначала я должен посмотреть на Казань. Нельзя рубить сплеча, бросать воинов на губительный приступ, допускать неоправданные потери в войске. Но об этом мы поговорим позже. Прошу держать в тайне наш разговор. Знаю, что в этом я всецело могу положиться на тебя.
– Благодарю за доверие, государь.
Великий князь улыбнулся.
– Ну а теперь поговорим о другом, интересующем не только тебя, но и многих бояр, особливо моих дядьев Михаила и Юрия Глинских, а также митрополита Макария.
– Ты о своей женитьбе?..
– А разве ты сам вчера не говорил, что мне пора жениться?
– Говорил. – Ургин тоже улыбнулся.
– Так вот, митрополит, а особенно дядья мои Глинские предлагают мне связать жизнь с какой-либо иноземной особой королевского или княжеского рода. Насколько мне известно, они даже ведут с кем-то тайные переговоры. Я в их дела не вмешиваюсь. Пусть суетятся с этим и не лезут в дела государства. Я же твердо решил жениться на русской девушке. После того как свершится таинство венчания меня на царство. Как бы ни старались Глинские и ближние бояре выбрать мне невесту на иноземщине, только я решу, на ком мне жениться. У русского православного царя должна быть русская православная жена. Такова моя воля, и ее не изменить никому.
– А что, государь, и девушка на примете уже есть?
– Тебе, князь, скажу. Есть!
– Кто же она?
– Анастасия Захарьина.
Ургин поинтересовался:
– Где ты познакомился с ней?
Иван вздохнул.
– Мы не знакомы. На прошлую Пасху пир в Кремле устраивали, пригласили много знатных московских бояр с семьями. Захарьиных в том числе. Я, ты знаешь, не люблю гулянья, потому ушел в разгар веселья и на пир смотрел со стороны. Тогда-то и увидел в первый раз Анастасию. Она мне очень понравилась. Не сказать, что красавица писаная, обыкновенная девушка, но чем-то зацепила мое сердце. Да так, что, кроме нее, мне никто не нужен. Если быть свадьбе, то иной невесты мне не нужно. Я пойду под венец только с Анастасией.
Ургин спросил:
– Так это дочь умершего окольничего Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина?
– Да.
– Наслышан о ее кротости и благочестии. Достойный выбор.
– Ты одобряешь?
– Да, государь, – твердо ответил Дмитрий.
– Пока об этом знаешь ты один, князь.
– Но твое решение, государь, не может долго оставаться тайной.
– Скоро о нем узнают все. Но не сейчас.
– Воля твоя.
– Вот и поговорили. Поедем теперь к торговым рядам, поглядим, что за оружие выставили на продажу наши мастера и иноземные купцы.
Великий князь направил коня к площади. За ним поспешили Ургин и стражники, внешне не заметные.
Иван проехал вдоль рядов, рассматривая сабли, копья, доспехи. Он остановился у лавки, пред которой на деревянных лафетах были выставлены пушки разных калибров.
Оружейник в пояс поклонился великому князю.
– Здравствуй, государь!
– И тебе того же, – ответил Иван и спросил:
– Как звать тебя, мастер?
– Ефим Куриша, государь.
– Мелковаты пушки у тебя, Ефим Куриша. Из них только по воробьям стрелять.
– Почему обижаешь, государь? Пушки хорошие. В самый раз по коннице вражеской бить или по пешим.
– В поле они, может, и хороши, – согласился Иван. – А вот крепостные стены из них не пробьешь.
– Так на крупные, дальнобойные ни заказов, ни покупателя нет. Коли есть потребность, ты только скажи, мы пушки получше иноземных отольем. От их ядер каменные стены на куски разлетаться будут.
Из-за угла вышел другой мастер, угрюмый с виду.
Он тоже поклонился в пояс, приветствуя великого князя, и заявил:
– Ефим дело говорит. Нужны пушки, любые отольем. Да вот не только в них сила твоя, государь, должна быть.
– Кто такой? – спросил Иван.
– Богдан Сумбуров.
Куриша добавил:
– Бедовый малый, государь, но мастер большой.
– Почему его Бедовым кличут?
– Правду-матку в глаза режет, не глядя, вельможа пред ним или такой же мастеровой. Оттого и беды наживает.
– Вот как? – Иван посмотрел на Дмитрия, перевел взгляд на Сумбурова. – А что, Богдан, может, и мне чего скажешь?
– Скажу, государь! Только ты выслушай до конца, а потом решай, казнить меня или миловать.
– Сразу за слова и казнить? Этого не будет. Говори, ничего не бойся. Но только правду!
Богдан перекрестился.
– Вот те крест, правду скажу!
– Ну?..
– Дядья твои, государь, князья Глинские обнаглели без меры. Третьего дня вечером по Москве разъезжали. Тут недалече улица узкая. По ней навстречу князьям старуха немощная воду на санях тащила. Так Глинские не объехали ее, не пропустили, а кнутом сбили со своего пути. Так отделали бабку, что та тут же дух испустила. Они только посмеялись, а князь Юрий крикнул: «С дороги, смерды! Или ослепли? Не видите, кто едет? Так поймете! Одна вон уже узнала».
Великий князь резко выдохнул, но смолчал.
Сумбуров же повернулся к Ивану спиной и продолжил:
– Тулуп распорот, видишь, государь? Так это другой твой дядя, князь Михаил Васильевич, и меня кнутом огрел, когда я помочь бабке хотел. А стража чуть конями не затоптала, кинулась народ с улицы разгонять. Вот и желаю я у тебя, государь наш, спросить. Почему вельможи бесчинствуют, безобразничают без всякой меры? Нас за людей не считают, держат хуже скота! Почему ты, великий князь, защитник народный, допускаешь такой произвол?
Глаза Ивана потемнели.
– Когда это было?
– Три дня назад. Вчера ту бабку на кладбище отнесли.
Великий князь повернулся к Ургину.
– Слышал, Дмитрий?
– Как не слыхать, государь!
– Богдану Сумбурову нынче же шубу новую выдать. Родственников бабки найти, от моего имени попросить прощения да денег дать. Хотя нет, это другие сделают. А ты, Богдан, прости, коль так вышло. Не сомневайся, с князьями Глинскими у меня будет серьезный разговор. По всей строгости спрошу с них за бесчинства. Обещаю.
Сумбуров смутился, затем его смятение сменилось опасеньем.
– Как бы мне потом князья не только тулуп или шубу обещанную не располовинили, а и башку с плеч не снесли!
– Не бойся, – твердо сказал Иван. – Ходи смело, никто не посмеет тронуть тебя. Да и других тоже. Ты, Богдан, пушки лей. Скоро нам их много понадобится.
Сумбуров спросил:
– Уж не на Казань ли вновь поход собираешь, государь?
В разговор вступил Дмитрий:
– Тебе, Богдан, этого знать не надо! Нельзя задавать великому князю такие вопросы. Выложил обиду свою? Получил ответ? Поговорил с государем, ну и довольно.
Тем временем вокруг собралась немалая толпа. Ратники особой стражи, подошли вплотную. Они оставались незамеченными, но были готовы защитить государя. Да и князь Дмитрий с Григорием были начеку, зорко всматривались в толпу.
Иван же обратился к народу:
– Кто еще хочет чего сказать или подать жалобу? Всех выслушаю.
Но люди промолчали.
– Тогда, православные, с праздником вас. Гуляйте, люди добрые.
– И тебя, государь, с праздником!
Великий князь с Ургиным отъехали на площадь.
Иван попридержал коня, повернулся к Дмитрию и спросил:
– Что по дядьям сделать посоветуешь?
– В том я тебе не советник, государь! Но оставлять безнаказанным поведение князей Глинских нельзя. Так и до бунта недалеко. Ты видел, как слушали тебя люди, верили в то, что защитишь, восстановишь справедливость. Пока жива та вера, ты в силе, потеряешь ее – лишишься власти.
– Жаль, не понимал я раньше, что дядья в борьбе с Шуйскими не о государстве радеют, а хотят отнять у них власть. Федьку Воронцова не послушал, он же предупреждал меня о том, что Глинские хотят убрать Шуйских лишь для того, чтобы занять их место. Я поверил не Федору, а навету на него, отдал друга на растерзание. Я сильно жалею об этом, Дмитрий, только прошлого не вернешь.
– Юн ты был, государь, чтобы разобраться, где правда, а где ложь. Вельможи окутали тебя сетью лжи. Не вини себя. Жить надо настоящим и будущим. Оно у тебя, поверь, великое, коли, повторюсь, сохранишь да приумножишь народную веру. Ошибки допускает всякий человек. На них люди учатся.
Иван тряхнул головой так, что шапка чуть не упала в снег.
– Ладно! С дядьями разберусь, да и бояр поприжать срок пришел. С этим справлюсь.
– Юн ты был, государь, чтобы разобраться, где правда, а где ложь. Вельможи окутали тебя сетью лжи. Не вини себя. Жить надо настоящим и будущим. Оно у тебя, поверь, великое, коли, повторюсь, сохранишь да приумножишь народную веру. Ошибки допускает всякий человек. На них люди учатся.
Иван тряхнул головой так, что шапка чуть не упала в снег.
– Ладно! С дядьями разберусь, да и бояр поприжать срок пришел. С этим справлюсь.
– Не сомневаюсь.
Великий князь вздохнул полной грудью.
– А денек-то сегодня какой лучистый, а, Дмитрий? И морозец, и снежок мелкий сыплет, и солнце светит.
– Да, государь, день хороший. Куда дальше поедем? Может, в гости к Захарьиным?
– Что ты, Дмитрий! Не смущай.
– А почему нет? Свидишься с невестой, будущей супругой.
– Анастасия и знать не знает о том, что люба мне.
– Вот и объяснишься с ней. Все одно скоро придется это сделать.
– Скоро, но не сейчас.
– Как знаешь! Приглашаю в гости к себе. В моем доме тебе всегда искренне рады. Ульяна с Глашей стол накроют.
– Нет, Дмитрий, за приглашение благодарю, но поедем в Кремль.
– На сегодня дела можно и отложить.
– Один хочу побыть. Почитать, подумать о многом.
– Значит, я тебе сегодня не нужен?
– Ты, Дмитрий, мне всегда нужен, но это не значит, что я должен денно и нощно держать тебя при себе. Нужда будет, не сомневайся, позову. Завтра и сам приедешь, а сейчас отправляйся домой, к жене, семье, дочке и внуку Ивану. Да, я все хотел спросить, в честь кого внука назвал?
– А ты не догадываешься? В честь тебя, государь!
– Как-нибудь заеду, погляжу на него.
– Милости прошу.
Великий князь неожиданно погрустнел, тяжело вздохнул.
– Семья – это хорошо. Любящая жена, дети, внуки, теплый уютный дом, достаток, покой. Меня же лишили всего этого. Ненавижу свое детство. Одна радость была – мама, да и ту враги проклятые сгубили. Отец тоже не своей смертью помер. Думаю, его извели, как и маму. Вот только доказательств у меня нет. Значит, и мстить некому.
– Я уже говорил, что месть плохой советчик, государь!
– Да, знаю. Но безнаказанность хуже. Она порождает новые, еще более коварные преступления.
– Не печалься, государь! Вот женишься по любви, и к тебе придет счастье. Будет семья, детишки и внуки.
– Спасибо тебе, Дмитрий!
– Так не за что, государь. Не помни зла, твори добро, крепи веру, и воздастся тебе сполна. Ты знаешь, что я за тебя, за Русь православную живота не пожалею.
– Хорошо сказал, князь, правильно. Как должно быть, так и будет. Едем в Кремль!
Иван, Ургин и ратники особой стражи подъехали к дворцу.
Перед прощанием Иван сказал:
– Да, чуть не забыл, я тебя вот о чем хотел спросить. Как думаешь, Дмитрий, не провести ли перемены в Боярской думе?
– Что ты имеешь в виду, государь?
– То, что одни и те же вельможи десятилетиями там обретаются. Толком ничего не решают, мнения своего не имеют. Другие же заботятся только о боярской выгоде, а Русь не на них держится, а на народе. Оттого я и думаю увеличить состав думы, ввести в нее представителей всех наших земель, а не только московских бояр, сделать так, чтобы и народ участвовал в управлении государством. Тогда мы узнаем многое из того, что сейчас от нас умышленно скрывается. Такой человек, как Богдан Сумбуров, молчать не станет, а с ним и другие.
– А не боишься, что этим ты настроишь боярство против себя?
Иван усмехнулся.
– Разве должен государь бояться подданных? Пусть бояре страшатся царского гнева.
– Что тебе ответить? Мысль неплохая, но надо все обдумать, взвесить, посоветоваться с теми боярами, которые держат твою сторону. Через посланников поговорить с народом. Не уверен, что в думу изберут тех, кого надо. Удельные князья постараются прислать своих верных людей. Но по большому счету важно не это, а то, что дума впервые будет решать вопросы государственной важности, заботиться об усилении Руси. Да, перемены в государстве необходимы. Но только те, которые пойдут на пользу народу, а не боярам. Матушка твоя, царство ей небесное, ввела единые деньги по всей Руси. Всем от этого стало лучше, проще продавать и покупать товар. Каждая вещь заимела свою твердую цену.
– Вот и говорю я, Дмитрий, думать мне надо крепко. Но все, не буду больше задерживать тебя. Езжай! – Великий князь поднялся во дворец.
К Ургину подъехал Григорий Тимофеев.
– О чем задумался, Дмитрий, если, конечно не секрет?
– Иван все больше меня удивляет, – ответил Ургин. – Думал, что уж я-то знаю его как никто другой, не считая Федора Колычева, ныне инока Филиппа. Оказывается, заблуждался.
Григорий покачал головой.
– Мудрено ты говоришь, князь.
– Да нет тут ничего мудреного. Большие перемены ждут Русь. Планы у государя воистину великие.
– А что тебя в нем удивляет?
– То, как он мыслит, все на лету схватывает, видит будущность страны, цель своего правления, а главное, знает, как ее достигнуть. Вот как бы ты, Гришка, воспринял мысль о том, чтобы в управлении государством участвовали простые люди?
– Смеешься? Когда то было, чтобы простолюдин чего-то решал?
– Значит, для тебя это невозможно?
– Это для всех невозможно!
– Но только не для Ивана.
Григорий сощурил глаза, внимательно посмотрел на Ургина.
– Ты хочешь сказать, что государь решился изменить то, что прежде считалось непременным?
– Да, Гриша. Но об этом молчок!
– Обижаешь, князь!
– Вот так вот, Гриша. Пока, правда, Иван только строит планы, но с его характером, умом, душевной силой и до действий недалеко. Взрослеет государь быстро, на глазах, становится сильнее, крепче, решительнее и целеустремленнее. Он покажет себя уже в ближайшем будущем. Да так, что не только на Руси, но и за пределами ее земля содрогнется.
– Да? А со стороны и не скажешь.
– Эх, Гриша, ничего-то ты не понимаешь!
– Куда нам? Мы с великими князьями за одним столом не сидим.
Ургин приказал:
– Оставляй наряд, едем домой!
– Вот это правильно! Такое нам и понятно, и по душе. Мороз крепчает, живот сводит, самое время отобедать да на лавке у печи подремать.
– Скучным ты, Гришка, становишься.
– Так года-то не вспять счет ведут. Не молодеем мы, князь Дмитрий.
– Мне тебя в Благое отправить?
– Шуток не понимаешь? Хотя старость-то, она и вправду рядом.
– Главное, чтобы душа молодой оставалась. Дел у нас с тобой, Гриша, впереди много!
– А когда их мало было? Сколько себя помню, без дела не сидели.
– Ты с нарядом управься, я тебя у ворот подожду.
– Это мы мигом.
К обеду князь Дмитрий и Григорий Тимофеев вернулись в усадьбу Ургиных.
Иван хотел побеседовать с дядьями в тот же вечер, но оказалось, что Юрий и Михаил выехали из Москвы на охоту. Пришлось ненадолго отложить разговор.
Дядья явились к великому князю 13 декабря. Веселые, довольные. Иван встретил их холодно, чему Глинские были немало удивлены.
– Ты никак за что-то гневаешься на нас? – спросил Юрий. – Чем же мы заслужили такое?
– А вы сами не знаете, да, дорогие родственники? – Слово «дорогие» великий князь произнес угрожающе.
Глинские переглянулись, пожали плечами.
– Не знаем, Иван, – ответил все тот же Юрий.
Государь повысил голос:
– Я не Иван вам, а князь великий, как и для других, так что соизвольте обращаться по чину.
– Прости, великий князь. – Глинские поклонились.
– Почему, спрашиваете, гневаюсь на вас? – Иван прошелся по палате. – Ведете себя похабно. Так нельзя держаться вельможам, приближенным к великому князю, да еще его родственникам. Почему безобразничаете на Москве?
– Да о чем ты? – искренне удивился князь Юрий.
Он не придавал ни малейшего значения случаю со старухой, вообще не помнил о нем. Мало ли всяких смердов приходится угощать кнутом!
– О старой, немощной бабке, которую вы убили за то, что она не успела уступить вам дорогу.
– Вот в чем дело, – произнес Михаил, вспомнивший случай на московской улице. – Так никто не желал убивать ее. Мы до сего дня и не ведали, что она померла. Князь Юрий только один раз кнутом хлестнул старуху, чтобы проворней была. Я всыпал смерду, который проявил недовольство. И все!
– Этого мало? – Широкие ноздри Ивана гневно раздулись. – Вы убили человека!..
– Так она и сама вскоре померла бы, – проговорил князь Юрий.
– А ты, что Господь Бог, можешь решать, кому сколько жизни отведено?
– Нет, но слишком уж стара она была.
– Так почему ты бил ее?
– Если бояре станут уступать дорогу смердам, то те скоро и дома наши грабить начнут. Ведь им только дай палец, они всю руку отхватят.
Иван подошел вплотную к Глинским. Он был уже выше своих дядьев.
– Вы кого смердами кличете, князья? Народ православный? Тех людей, которые являются основой государства, даже им самим? Значит, на государство посягаете? А что за это полагается, забыли? Так я напомню! Смерть прилюдная. А вот отправлю я вас на плаху, под топор палача, и народ возликует, потому как это будет справедливо. Что молчите?