В.: Мне хотелось бы вернуться к вопросу мужской и женской духовности, ведь он затрагивает то, что вы называете духовностью «восхождения» и «нисхождения», или же духовностью Бога и Богини, и рассмотреть, как можно найти баланс между этими двумя подходами.
Но сначала давайте завершим с аграрным способом производства и перейдём к индустриальному. Каким образом это соотносится с «современностью»?
К. У.: И «современность» («модерн»), и «постсовременность» («постмодерн») как термины используются совершенно запутанными и разнообразными способами. Однако «современность» обычно означает всё, что началось с периодом Просвещения — от Декарта и Лока до Канта и появлением соответствующих технических достижений, которые продвинули общество от феодального сельского хозяйства с мифическим мировоззрением к индустриализации и рациональному мировоззрению. А «постсовременность» обычно означает в широком смысле целый веер явлений, возникших после Просвещения, включая и постиндустриальные открытия.
В.: Итак, мы находимся в начале современности, когда произошёл переход от сельского хозяйства к индустриализации...
К. У.: Индустриализация, несмотря на все её ужасы и кошмарные побочные эффекты, была прежде всего технологическим средством обеспечения выживания не посредством использования ручного, мышечного труда в деле покорения природы, а посредством труда машинного. В той мере, в какой аграрные общества нуждались в физическом труде человека для обеспечения выживания (использование плуга), они неизбежно и необходимо отдавали предпочтение мужской физической силе и подвижности. Ни одно из известных аграрных обществ не располагало ничем хотя бы отдалённо напоминающим права женщин.
Однако уже в течение века, когда начала происходить индустриализация, резко понизившая значимость мужской физической силы и заменившая её безразличным к половой конституции человека двигателем, впервые в истории в сколь-нибудь крупных масштабах возникло движение за права женщин. Мэри Уолстонкрафт написала «В защиту прав женщин» в 1792 году — это первый крупный феминистский трактат в истории человечества.
Дело не в том, что ни с того ни с сего после миллиона лет притеснений, обманов и бытия овцами женщины стали умными, сильными и уверенными в себе, а в том, что социальные структуры впервые в истории эволюционно развились до момента, когда физическая сила перестала служить всецело преобладающей силой в культуре. Биология больше не была судьбой, если говорить о гендерных ролях. В течение всего лишь нескольких столетий (краткий миг в сравнении с масштабностью эволюционного времени) женщина со скоростью света предприняла шаги для того, чтобы обеспечить себе юридическое право на наследование и владение частной собственностью, право голоса на выборах и право быть «своей собственной личностью», то есть быть собственностью не кого-то, а самой себя.
В.: Данные, по-видимому, поддерживают это воззрение, верно?
К. У.: Эмпирические данные, представленные исследователями-феминистками, упомянутыми мною ранее, говорят о том, что, если выразиться словами Шафец, положение женщин в позднеиндустриальных обществах стало выше, чем в каком-либо другом производившем продовольственный избыток обществе в истории, включая и садоводческое.
Женщины, которые громогласно порицают позднеиндустриальное (и информационное) общество и восторженно воспевают садоводческие общества с культом Великой матери, по всей видимости, не знакомы с огромным количеством имеющихся эмпирических данных. Или же они очень избирательно выделяют некоторые положительные аспекты обществ прошлого и игнорируют остальные кошмарные составляющие, а затем сравнивают получившийся «Рай» исключительно с наихудшими проявлениями современности. Подобное поведение весьма подозрительно.
Ничто из вышесказанного не означает, что в сегодняшнем мире не требуется улучшать положение как мужчин, так и женщин. Не забывайте, что поляризация полов жестоко сказывается на каждом из них. Мужчины и женщины нуждаются в освобождении от ужасающих ограничений аграрной поляризации. Индустриализация начала процесс освобождения, она начала расширять гендерные роли за пределы биологических данностей (превосходить и включать их), однако нам нужно продолжать углублять эту свободу и трансценденцию.
В.: Например?
К. У.: Например, когда от мужчин более автоматически не ожидается, что они должны быть главными добытчиками и защитниками, мы можем видеть, что средняя продолжительность жизни мужчин несколько повышается, приближаясь к средней продолжительности жизни женщин. И мы видим, что женщины менее ограничены ролями, которые касаются исключительно воспроизводства или домашнего хозяйства.
От жестокостей равно страдали и равно их разделяли и мужчины, и женщины, так что и освобождение должно быть равно разделено между ними; оно должно приносить благо обеим сторонам. Коли на то пошло, мужчины получают из этого гораздо больше, вот почему в США общественные опросы показывают, что большинство мужчин приветствуют внесение поправки о равных правах в конституцию, тогда как большинство женщин выступают против неё (так что, к сожалению, эта поправка не была принята).
В.: А что насчёт индустриализации и экологического кризиса? Безусловно, это один из основных недостатков современности, её «диалектики прогресса».
К. У.: Совершенно верно. Но это весьма сложный вопрос. Основная причина любого экологического разрушения, как мы отмечали, состоит в простом невежестве. Только имея научные знания о биосфере, о том, как именно взаимосвязаны все холоны в биосфере, включая и биологические холоны человека, только лишь вооружившись таким знанием, мужчины и женщины могут сонастроить свою деятельность с биосферой. Простого уважения к природе и почитания её святости недостаточно. Почитание святости природы не спасло множество племён от того, чтобы загрязнить окружающую среду из-за своего простого и невинного невежества. Оно не спасло майянскую цивилизацию от вырубки дождевых лесов и не спасёт нас от того же самого, опять же из-за невежества.
Рошак указывает, что именно современная наука (и только лишь современная наука) — например, науки об экологии и науки о системах — способна показать нам, как и по каким причинам наши действия подрывают биосферу. Если бы первобытные племена знали, что подсечно-огневое земледелие разрушит ареал их обитания и поставит их собственную жизнь под угрозу, если бы они это знали с научной достоверностью, тогда они, по крайней мере, уделили бы больше времени раздумьям, прежде чем приступить к разрушению биосферы. Если бы майя знали, что уничтожение дождевых лесов приведёт к их собственному уничтожению, они бы незамедлительно прекратили этим заниматься или же, по крайней мере, хорошенько подумали о том, что делают. Но невежество есть невежество: неважно, от невинности оно происходит или из жадности; сакральное оно или профанное — невежество уничтожает биосферу.
В.: Но изменились инструменты, при помощи которых это осуществляется.
К. У.: Это и вправду второй момент. Невежество, вооружённое первобытно-племенной технологией, способно лишь на малые разрушения. Не так уж много вреда можно нанести биосфере при помощи лука и стрел. А вот атомная бомба — это уже иные масштабы. То же самое невежество, но имеющее теперь на службе промышленность, способно уничтожить весь мир. Так что нам нужно обособить эти два вопроса: невежество и средства, при помощи которых это невежество действует в мире. Ведь впервые в истории благодаря современности и имеющейся у нас науке мы обладаем реальной способностью преодолеть своё невежество. В то же самое время мы создали и средства, которые могут разжечь это невежество до масштабов тотального глобального геноцида.
В.: Таковы хорошие и плохие новости.
К. У.: Да, таково затруднительное положение современности. В итоге мы прекрасно всё понимаем. И при этом если мы не будем действовать согласно своему знанию, то в конечном счёте мы все погибнем. Это придаёт совершенно новый смысл старинному конфуцианскому проклятию: «Желаю вам жить в эпоху перемен».
4. Великая постсовременная революция
В.: Итак, мы только что рассмотрели технико-экономический базис каждой эпохи. А что насчёт соответствующих мировоззрений?
К. У.: Общий момент достаточно прост: разные стадии развития сознания имеют различный взгляд на мир. Мир выглядит по-разному — является разным — на каждой из стадий. По мере того как разворачиваются и эволюционируют новые когнитивные способности, Космос начинает смотреть на себя обновлённым взглядом и видит совершенно другие явления.
Для удобства я обобщённо называю эти мировоззрения архаическим, магическим, мифическим, рациональным и экзистенциальным, причём потенциально возможны ещё более высокие стадии. Вы можете с ними ознакомиться на рис. 5.2.
Для удобства я обобщённо называю эти мировоззрения архаическим, магическим, мифическим, рациональным и экзистенциальным, причём потенциально возможны ещё более высокие стадии. Вы можете с ними ознакомиться на рис. 5.2.
В.: Стало быть, это разные способы рассмотрения мира?
К. У.: Да, но нам нужно быть предельно осторожными здесь. Это может показаться занудством, однако на самом деле это крайне важно: дело не в том, что есть некий один-единственный предзаданный мир, на который мы смотрим по-разному. Скорее, по мере того как Космос всё более полно себя познаёт, возникают разные миры.
Это можно сравнить с тем, как жёлудь вырастает в дуб. Дуб не является другой картиной того же самого неизменного мира, присутствующего в жёлуде. Дуб имеет в себе совершенно новые компоненты, которые отличаются от всего, что можно найти в жёлуде. У дуба есть листья, ветви, корни и так далее, и ничего из этого не присутствует в действительном «мировоззрении» или «миропространстве» жёлудя. Разные мировоззрения создают разные миры, задействуют разные миры, а не являются просто одним и тем же миром, рассмотренным с разных сторон. Водораздельный хребет постмодерна
В.: Я понимаю разницу, однако звучит и вправду занудно. В чём именно значимость этого различия?
К. У.: Оно невероятно важно, ведь во многом это и есть великий водораздельный хребет, отделяющий модернистский (современный) и постмодернистский (постсовременный) подходы к знанию. И нам стоит учесть эту экстраординарную революцию, развернувшуюся в человеческом понимании.
И на самом деле, просто невозможно продолжить беседу на данные темы без того, чтобы не обсудить судьбоносные различия между современными и постсовременными подходами к знанию. Но всё не настолько сухо и скучно. Во многом это даже представляет собой ключ к обнаружению Духа в постсовременном мире.
В.: Что ж, вы говорили о модерне и постмодерне...
К. У.: Слышали ли вы обо всех этих подходах к знанию — так называемых «новых парадигмах»?
В.: Ну только то, что, похоже, все стремятся заполучить новую парадигму. Или новые парадигмы, во всяком случае.
К. У.: Да, в общем, старая парадигма, которую никто не хочет, — это парадигма Просвещения, также известная как парадигма модерна. У неё есть десятки других наименований, и все они произносятся с презрением и отвращением: ньютоновская парадигма, картезианская парадигма, механистическая парадигма, парадигма зеркала природы, парадигма отражения.
Как бы мы её ни называли, данная парадигма теперь считается безнадёжно устаревшей или, по крайней мере, серьёзно ограниченной, и все страстно жаждут заполучить новую, а следовательно, постсовременную парадигму — или парадигму пост-Просвещения.
Однако, для того чтобы понять, что представляет собой парадигма постмодерна, или постсовременности, нам необходимо понять того зверя, которого пытаются ею заменить.
В.: Нам нужно понять фундаментальную парадигму Просвещения.
К. У.: Да. И фундаментальная парадигма Просвещения известна как парадигма репрезентации. Она состоит в идее, что, с одной стороны, мы имеем личность, или субъекта, а с другой стороны, эмпирический или чувственный мир, и всё достоверное знание заключается в создании карт эмпирического мира — одного-единственного и простого «предзаданного» мира. И если эта карта верна, если она верно передаёт, или репрезентирует, эмпирический мир (то есть соответствует ему), тогда она и есть «истина».
В.: Вот почему это называется парадигмой репрезентации.
К. У.: Да. Карта может быть реальной картой, или теорией, или гипотезой, или идеей, или схемой, или концепцией, или некоего рода репрезентацией — в общем, своего рода картой объективного мира.
Все основные теоретики Просвещения, неважно, придерживались ли они атомизма, холизма или же какого-то промежуточного воззрения, — все они подписывались под этой парадигмой репрезентации, под убеждённостью в существовании одного-единственного эмпирического мира, который можно терпеливо картографировать при помощи эмпирических методов.
И, пожалуйста, помните следующее: считался ли мир атомистическим или холистическим, совершенно не имеет значения. Все они пребывали в согласии относительно самой парадигмы картирования.
В.: Но чего же неправильного в парадигме репрезентации? Я имею в виду, что мы всё время именно этим и занимаемся.
К. У.: Суть не в том, что она верна, а в том, что она попросту очень узка и ограниченна. Однако сложности с парадигмой репрезентации имеют весьма тонкий характер, и потребовалось очень много времени — на самом деле несколько столетий, — чтобы осознать, в чём же состояла проблема.
Есть много способов обобщения ограничений парадигмы репрезентации — идеи, что знание, по сути, состоит в создании карт мира. Однако самая простая проблема с картами заключается в следующем: они упускают из виду самого картографа. Совершенно игнорировался тот факт, что сам картограф мог привносить что-то в картину!
В.: Всё это отражение и картографирование оставило без внимания самого картографа.
К. У.: Да. И неважно, насколько разнообразными были многочисленные нападки со стороны постмодерна, все они были едины в своей атаке на парадигму репрезентации. Они идеальным образом атаковали парадигму отражения, парадигму «зеркала природы» — идею, что есть просто один-единственный эмпирический мир, или эмпирическая природа, и что знание состоит исключительно в отражении, отзеркаливании или картографировании этого одного-единственного истинного мира. Все, кто выступил на стороне «пост-Просвещения» или «постмодерна», согласились в том, что идея «зеркала природы» была необычайно, безнадёжно и тотально наивной.
Во всех трудах великих теоретиков «постмодерна» — в особенности начиная с Канта и продолжая Гегелем, Шопенгауэром, Ницше, Дильтеем, Хайдеггером, Фуко и Деррида — мы обнаруживаем мощную атаку на парадигму картирования, ведь она неспособна принять во внимание личность, которая в первую очередь и создаёт карты.
Личность не просто спрыгнула на землю с парашютом. Ей свойственны свои качества, свои структуры, своё развитие, своя история — всё это управляет тем (и оказывает влияние на то), что мы будем видеть, равно как и то, что мы вообще способны увидеть в этом, как полагалось, «одном-единственном» мире, лежащем вокруг нас. Сам парашютист по уши увяз в контекстах и культурных фонах, которые в первую очередь-то и предопределяют, что он способен увидеть!
Стало быть, великое открытие постмодерна состояло в том, что ни личность, ни мир не есть нечто просто предзаданное, а напротив — существуют в контекстах и фонах, которые имеют свою историю и проходили своё развитие.
В.: Которые сами эволюционируют.
К. У.: Которые эволюционируют, верно. Картограф не является некоей маленькой, развоплощённой, внеисторичной, самостоятельной монадой, стерильной, изолированной и незатрагиваемой миром, карту которого она создаёт. Личность не имеет неизменной сущности в той мере, в какой она имеет историю, и картограф будет создавать совершенно разные карты на разных стадиях своей истории, своего роста и развития.
Так что в этом процессе развития субъект будет изображать мир совершенно по-разному, опираясь не столько на то, что действительно находится «там», в предзаданном мире, сколько во многом на то, что сам субъект привносит в картину.
В.: «Коперниковская революция» по Канту: разум формирует мир в большей степени, нежели мир формирует разум.
К. У.: Не во всех смыслах, но во многих значимых так и есть. И Гегель затем добавил существеннейший момент, который так или иначе определяет все постмодернистские теории: разум, или субъект, можно «помыслить лишь как нечто, прошедшее развитие».
Ницше, к примеру, обратил это в генеалогию — изучение истории того или иного мировоззрения, которое мы принимали за нечто само собой разумеющееся, которое, как мы полагали, было верно для людей повсюду и везде, но которое на самом деле оказывалось весьма ограниченным и помещённым в исторический контекст. И так или иначе — все постмодернистские дороги ведут к Ницше.
В.: Стало быть, основная мысль состоит в том, что...
К. У.: Субъект не есть некая отчуждённая, обособленная, предзаданная и полностью сформировавшаяся сущность, которая просто прыгает на землю с парашютом и далее пытается невинно «картировать» всё, что лежит вокруг, в «реальном» мире, на «реальной» территории, в предзаданном мире.
Напротив, субъект располагается в контекстах и потоках своего собственного развития, своей собственной истории, своей собственной эволюции, и «картины», рисуемые им о «мире», в значительной степени зависят не от «мира», а от этой самой «истории».