– Гаденыш! – Павел, занеся руку с тяжелой арматуриной, так и сыпал проклятиями и ругательствами. – Мерзавец!..
Ослепленный солнцем Некко не видел, кто там направляется к нему со стороны пустыря. Его застигли на месте преступления, и здоровяк растерялся. Тяжело дыша и озираясь, он отступал в тень. Потом он развернулся, и бросился наутек.
Павел не стал за ним гнаться. Он остановился возле распростертого на земле человека. Присел на корточки, отложив металлический прут, спросил, с ненавистью глядя вслед бегущему Некко:
– Все в порядке?
– Да, – человек не двигался, голос его дрожал.
– За что он тебя так? – Павел опустил глаза. Узнал лежащего бойца, но не смог вспомнить его имя.
– Это наше дело, – угрюмо сказал солдат и стал медленно подниматься: сначала сел, потом подтянул колени к животу, оперся о землю руками, подался вперед. Павел хотел было ему помочь, но боец оттолкнул протянутую руку. Пожав плечами, Павел сказал:
– Я буду свидетелем. Я все видел.
– Нет! Ничего ты не видел! Ничего не было!
– Да что тут происходит? Он что, запугал тебя?
Солдат хмуро разглядывал Павла, дрожащей рукой утирая разбитый нос. Поинтересовался:
– Ты что, из молодых?
– Да, – признался Павел.
– Понятно… – Боец отвернулся, посмотрел в сторону казарм. Пригладил волосы, ладонями выколотил пыль из одежды, кончиками пальцев осторожно ощупал одутловатое лицо и сказал нехотя:
– Я сам его сюда привел. Хотел поговорить с ним по-мужски. Некко последнее время стал чересчур зазнаваться… И я хотел выбить из него эту дурь, поставить его на место… Но он оказался сильней… Черт возьми!.. – Боец стиснул зубы. Он был немолод, и ему было больно признавать, что какой-то здоровяк из молодых одержал над ним верх.
Павел отвернулся.
– И запомни, – добавил боец. – Грязное солдатское белье должно оставаться в казармах. Понимаешь, о чем я?
– Да, – сухо сказал Павел. – Догадываюсь.
– Надеюсь, мы поняли друг друга, – сказал боец. – Здесь ничего не произошло, а ты ничего не видел.
– Не видел, – согласился Павел.
– Вот и ладно… Кстати… Спасибо тебе.
– За что?
– Как за что? За то, что ты его спугнул.
Павел кивнул. Помолчал, глядя как боец, запрокинув голову, пытается остановить идущую из ноздрей кровь. Сказал:
– Приходи завтра вечером в спорткомплекс.
– Зачем? – невнятно спросил солдат.
– Я буду бить Некко.
Боец хмыкнул. Пробормотал что-то неразборчивое.
– Не веришь? – спросил Павел. – Приходи – сам убедишься.
4
В семь часов вечера он был в гостинице.
Дверь в номер оказалась незаперта, Павел, постучавшись, вошел и едва не столкнулся с сестренкой, роющейся в стенном шкафу.
– Паша пришел! – радостно завопила Наташа, бросившись брату на шею. Он подхватил ее, приподнял, подбросил, поймал, поставил на пол.
– Паша! – мама и Тина торопливо шагнули к нему из комнаты, словно боялись, что он сейчас исчезнет.
Они затараторили все вместе, спеша выговорить все накопленные за день переживания, впечатления. Павел, улыбаясь, замахал руками:
– Тише, тише!
– Надолго, сынок?
– До утра. Я должен быть на первом построении.
– А вам можно покидать казармы?
– Можно, если не оставлять территорию Форпоста, и если командир знает где меня искать.
– Хорошо как! У отца твоего не так было… Ты проходи, сынок, не стой в дверях. А то как не свой, прямо, как будто в гостях…
Потом они до темна пили горячий чай, любовались друг другом и беседовали. И Павлу стало казаться, что он вернулся домой, в тот самый мир, с которым уже распрощался.
Но Тинка, вдруг посерьезнев, стала расспрашивать о службе, об экстеррах, о его боевых товарищах, и мама, осекшись, разом осунувшись, вспомнила о том, как погиб отец и, всхлипнув, замолчала, а нахмурившаяся сестренка, опустив голову, принялась пальцем чертить на скатерти, обводя вышитые узоры.
– Все хорошо, – сказал Павел. – Я здесь, и у меня все хорошо.
– Ты здесь, сынок, – сказала мать, вытирая глаза. – Значит и у нас все хорошо.
После они молчали. За окнами светили яркие фонари. Настенные часы показывали полночь.
– Мы пойдем, – просительно сказал Павел.
– Куда? – подняла на него глаза мама.
– Прогуляемся. С Тиной. На часик. И вернемся. Здесь неподалеку есть бар, посидим там.
– Поздно уже. Как-то боязно мне вас отпускать.
– Ну что ты, мама. Здесь безопасно. Никаких хулиганов, бандитов. Никаких бродячих зверей. Форпосты – самые спокойные места на планете.
– Да, конечно… – Она вздохнула. – Идите. Подышите воздухом.
– А вы ложитесь спать, не ждите нас. Утром поговорим, время еще будет.
На улицу вышли все вместе: спустились по лестнице, прошли мимо спящего вахтера, постояли на крыльце, глядя на звезды. Потом Павел и Тина ушли.
– Пошли-ка спать, Ната, – сказала мама, крепко прижав к себе дочку.
– Давай постоим еще минутку, ма.
И они стояли целый час, слушая доносящиеся из ночи странные звуки этого непривычного места, совсем не похожего на обычный город.
5
– Может так получится, что завтра я прийти не смогу, – сказал Павел.
– Почему? – спросила Тина.
Простой вопрос, на который так непросто ответить.
– Дела, – ответил Павел.
– Что-то случилось?
– Нет, – сказал Павел. И подумал: «Пока еще ничего».
– Не хочешь говорить?
Вместо ответа он крепко обнял ее, поцеловал в губы. Она не ответила, отстранилась:
– Что случилось?
– Ничего. Честное слово, ничего не случилось.
– Пока еще ничего? – Тинка всегда читала его мысли, он привык к этому и уже не удивлялся, как когда-то.
– Не спрашивай, – сказал Павел. – Не надо. У меня все хорошо, просто я должен сделать одно дело. Завтра вечером… Если все пройдет удачно, я задержусь, но появлюсь. Если же нет – не переживайте. Со мной все хорошо. Просто дело повернулось… не той стороной…
– Это что-то опасное?
– Нет, – соврал Павел, понимая, что Тина чувствует его ложь. – Нисколько.
– Мы можем тебе помочь?
– Да… Чтобы я не волновался, просто ждите меня в номере…
Они стояли перед подсвеченным корпусом гостиницы. Черными прямоугольниками темнели стекла, и только на втором этажа светились два окна. Павел знал, чьи это окна. Там его ждали.
– Я приду, – сказал Павел. – Я обязательно приду.
– Обещаешь? – тихо спросила Тина.
– Да, – сказал он.
– Слово даешь?
– Даю слово.
– Что бы ни случилось?
– Что бы ни случилось.
– Ты вернешься?
– Я вернусь!
Он смотрел в ее встревоженные глаза, и сам сейчас верил, что все у него будет хорошо.
– Нас ждут, – сказал он, глянув на светящиеся окна. Подумал мельком, как ему повезло, что есть на свете родные люди, которые будут ждать его всегда, чтобы ни случилось. – Пойдем?
– Пошли, – сказала Тинка, вздохнула, и крепко взяла его под руку.
Глава 11
26.06.2068
Сегодня вечером я снова пойду на ринг.
Ко мне уже приходили два уорент-офицера, интересовались, готов ли я к драке. Как я понял, весь тотализатор организовали они. Конечно, это запрещено, но начальство на подобные забавы смотрит сквозь пальцы. Более того – офицеры сами делают ставки.
Рыжий и Цеце в мою победу не верят, но надеются на чудо. Кто-то мне сказал, что они ходили к одному пуэрториканцу из второй роты, договаривались, чтобы тот проклял Некко, моего противника. Не знаю, что это за магический обряд, но про пуэрториканца этого я уже несколько раз слышал одну и ту же байку. Якобы сколько-то лет назад его обокрали. Не прошло и двух дней, как к медикам пришел капрал, жалующийся на сильную головную боль. Обследование ничего не показало. Потом к тем же медикам пришел и пуэрториканец. Поинтересовался, не обращался ли кто с головной болью. Велел передать, что человек этот должен вернуть чужое, иначе из его головы вылупится голый петух. Врачи, посмеявшись, капралу ничего не сказали. А через неделю он умер. Ночью. Лег спать, жалуясь на боль – словно в темя клюет кто-то – и не проснулся. Соседи по казарме утверждали потом, что ровно в полночь они слышали петушиный крик и хлопанье крыльев…
Несколько раз подходил ко мне сержант Хэллер, спрашивал, не желаю ли я отменить бой. Сильно удивился, когда я в первый раз сказал, что хочу драться. Кажется, сержант за меня переживает.
Лейтенант Уотерхилл приходил в казарму, чтобы пожать мне руку. «Будь псом», – снова сказал он мне. А я не хочу быть псом. Я – человек…
Сейчас я чувствую себя несколько странно. Колотит, бросает то в жар, то в холод, ломит мышцы, ноют суставы и кости, голова порой идет кругом. Такое ощущение, что я заболел. Но я полон сил. Более того – силы переполняют меня, я чувствую в себе мощь, поднимающуюся словно дрожжевое тесто. Скорей всего, это результат биоактивации. Я спрашивал у товарищей – многие тоже чувствовали нечто подобное. Говорят, что подобным ощущениям доверять нельзя, слишком уж они обманчивы.
Ну зачем я обещал Тинке вечером обязательно вернуться? Что за черт дернул меня за язык! Зачем вообще я заговорил с ней об этом? Надо было просто сказать, что меня отсылают в командировку, а я начал играть в конспирацию. Дурак!
Невовремя они приехали.
Я расслабился – не физически, а душой. Оттаял.
А мне нужно быть злым! Иначе проиграю и не смогу вернуться к Тинке.
Нарушу данное слово.
1
День прошел, как и прочие дни.
Подъем, пробежка, физические упражнения, утренние процедуры, завтрак, развод, занятия и тренировки, обед, получасовой отдых, часы самоподготовки под контролем сержанта, обязательный просмотр передачи «Люди в погонах», вечернее построение, прохождение маршем, ужин, личное время…
Все спокойные дни были похожи. Всё подчинялось обычному расписанию, менялись только мелочи: шуточки Гнутого и пререкания Рыжего, настроение сержанта, погода, меню в столовой. Монотонность дня порой нарушали всегда неожиданные визиты проверяющих офицеров. Время от времени кто-нибудь заступал в наряд, отправлялся на дежурство – это тоже вносило некоторое разнообразие…
Война – скучное дело.
И бойцы, как могли, пытались изменить свою скучную жизнь. Но фантазия у них была ограниченная, да и свободного времени оставалось совсем немного.
2
На этот раз все выглядело буднично. Не были ни иллюминации, ни громкой музыки, ни приветственных речей. На восьмиугольном ринге было пусто, на него не поднимались ни тонконогие девицы, ни говорливые клоуны. Высоко над помостом, словно удавленник, висел отключенный микрофон. Зрителей было не так много, как в прошлый раз. Отсутствовали женщины, не было видно старших офицеров – да и вообще офицеров было мало. Сегодня в спортивный комплекс пришли солдаты и капралы, сержанты, стафф– и мастер-сержанты. Много было уорент-офицеров – их всегда много там, где мало офицеров настоящих. Молодые лейтенанты старались держаться вместе – не все еще сошлись со своими подчиненными. Пожалуй только лейтенант Уотерхилл одинаково свободно общался и с солдатами своего взвода, и с равными по званию товарищами.
В большом зале спортивного комплекса собрались те, кто хотел посмотреть финальный, единственный бой между первой ротой и четвертой. Не все пришедшие знали бойцов по именам, совсем мало кто знал их по фамилиям, но вот прозвища были у всех на слуху.
Титан и Писатель…
– Ты готов? – спросил сержант Хэллер. В его голосе звучали новые нотки – заботливые, отеческие.
– Да, – Павел попрыгал, покрутил руками, повращал головой.
– Мышцы болят?
– Не очень.
– Как координация?
– В порядке.
– Ты точно решил? – Видно было, что сержант сомневается, стоит ли выпускать Павла на ринг. – Действительно хочешь драться?
– Да.
Они были одни в пустой раздевалке. За несколько минут до боя сержант Хэллер выгнал всех – и Цеце, бормочущего какие-то шаманские напевы, которым – лишь бы отвязаться – научил его пуэрториканец из второй роты; и Гнутого со своим приносящим удачу хотом за пазухой; и загадочно улыбающегося Шайтана, и всех прочих, кто желал Павлу победить. Таких было немного.
Солдаты умели реально оценивать противников. И все понимали – у щуплого Писателя ничтожные шансы на победу.
– Пора! – объявил сержант Хэллер и, хлопнув ладонями себя по коленям, рывком поднялся. Следом встал и Павел.
Они вышли из раздевалки.
Не было приветственного рева трибун, и бравурного марша, рвущегося из динамиков. Прожектора не скрестили на их фигурах цветные лучи, и отключенное электронное табло осталось черным.
В тишине и полумраке Павел прошел сквозь толпу, обступившую ринг, поднялся на помост, прислонился спиной к канатам, дожидаясь противника. Неуверенно осмотрелся, нашел в толпе своих товарищей, подмигнул им. Гнутый поднял над головой извивающегося хота.
Возвышающиеся амфитеатром трибуны пустовали. Зрители стремились подобраться как можно ближе к рингу. В тесной колышущейся толпе смешались все – и солдаты, и офицеры.
Некко задерживался. Наверняка специально тянул время, чтобы заставить противника поволноваться.
Но Павел уже справился с волнением. Он смотрел на верхние ряды пустых трибун и думал о том, как сегодня вечером, сразу же после боя, отправится в гостиницу, где его уже ждут, тревожатся, наверное…
– О чем думаешь, Писатель? – крикнул кто-то ехидно. И охнул, получив тяжелый подзатыльник от оказавшегося рядом сержанта Хэллера.
Некко появился минуты через три. На нем были длинные боксерские трусы и облегающая майка с оскаленной бульдожьей мордой на груди. Похоже, идя на ринг, Некко как следует размялся. Он тяжело дышал, на покатом лбу серебрилась испарина, разогретые мышцы вздулись из-за прилива крови.
Павел представил, как он сам выглядит со стороны: среднего роста, среднего телосложения, босой, с голым торсом, в обычных х/б штанах, у которых уже обвисли коленки.
Одно слово – Писатель!
Он невольно усмехнулся.
И среди зрителей послышались смешки.
Некко, не глядя в сторону противника, взошел на ринг. Поднял руки над головой, словно уже одержал победу.
– Ладно тебе рисоваться, – сказал недовольный голос из толпы. – Незачем. Баб тут нет.
Некко опустил руки, сердито повернулся, отыскивая взглядом, кто это произнес. По лицам людей понял, что сказать это мог любой из них. Фыркнул. Стукнул себя кулаком в грудь. Только после этого соизволил заметить Павла. Прорычал, скаля зубы не хуже бульдога на майке:
– Я раздавлю тебя! Размажу!..
– Ладно, не хвались, – прозвучал все тот же голос. – И хватит выделываться, у нас тут не рестлинг. Начинайте уже…
Противники вышли на центр ринга. Они не спешили: Павел осторожничал, да и Некко, помня короткую схватку на крыльце канцелярии, не торопился сразу же переходить в наступление. Бойцы описывали широкие круги, приняв одинаковые позы: они чуть пригнулись, слегка ссутулились, подняли к груди согнутые руки, прижали локти к животу. Не моргая, они смотрели друг другу в глаза. Губы Некко кривились – он что-то бормотал, возможно, старался запугать противника, а быть может раззадоривал себя.
Какое-то время зрители молчали, наблюдая за этим неторопливым бесконтактным танцем. Через минуту послышался недовольный ропот. Кто-то присвистнул. Загудели голоса:
– Долго вы топтаться будете? Титан, ты что, перетрусил? Эй, Писатель, сойди с ринга, если драться не хочешь!
Павел в атаку идти не собирался. Свой бой он планировал строить на защите. На коротких контратаках, быстрых уходах. И только когда подвернется удобный момент для броска, для болевого приема, тогда и надо будет действовать решительно…
Некко бросился вперед.
Павел отскочил в сторону, увернулся от удара. Легко переметнулся противнику за спину, несильно ткнул кулаком в затылок.
Некко, резко выдохнув, стремительно развернулся. Руки его разлетелись в стороны, и Павел едва успел отклониться.
Зрители одобрительно зашумели. Но ни Павел, ни Некко уже ничего не слышали. Их мир сузился до размеров восьмиугольного ринга. И мир этот был слишком тесен для двоих.
Некко наступал, широко размахивая кулачищами. Павел уворачивался от мощных ударов, держал дистанцию. Неожиданно выяснилось, что кажущийся неповоротливым Некко в действительности быстр и ловок. Почти сразу Павел понял, что его план никуда не годится. Вымотать противника легкими жалящими атаками почти невозможно, а вероятность попасть под удар слишком велика.
И Павел решился.
Нужно только угадать момент…
Некко, впустую взбивая воздух, видя, что противник попросту бегает от него, зверел все больше. Он уже пер напролом, не заботясь о защите. Да и защищаться-то было не от чего. Павел лишь трижды дотянулся до соперника, и все его удары были слишком слабы.
В какой-то момент Павел оказался в углу возле канатов. Он метнулся было вправо, уходя из опасного положения, – и налетел на кулак. Он все же успел поставить блок, принял удар на локоть. Отлетел назад, к самым канатам.
Некко кинулся на Павла. Навалился, прижимая его к ограждению ринга. Придавил всей своей массой, даже не замечая сопротивления жертвы. Уже занес руку над головой, собираясь обрушить кулак на затылок попавшему в ловушку врагу. И вдруг услышал:
– Я видел тебя на пустыре!
Рука дрогнула и замерла.
– Ты избивал своего товарища! – прокричал ему на ухо Павел и, извернувшись, впился зубами в потную шею, в то самое место, где билась под кожей яремная вена. Рванул из всех сил, почувствовал во рту вкус крови, и сознание поплыло куда-то, время словно остановилось.
«Стань псом!»
Павел зарычал, захрипел, вцепился в противника, вонзил пальцы в его тело, прихватил кожу врага сквозь тонкую майку, сгреб ее, сжал словно в птичьих когтях, рванул на себя.
Некко, взвизгнув, отшатнулся.