Первым пулю получил рыжий парнишка, лишившийся одного из широко распахнутых глаз. Следующим на очереди оказался кто-то, наклонившийся за автоматом. Третьим стал еще один командир пятерки, у которого заклинило патрон. Звук пистолетного выстрела померещился ему пушечным громом. Пуля, выпущенная Хватом, вошла в его левое плечо чуть ниже ключицы и вышла вместе с фрагментом лопатки. Удар был столь силен, что убитого швырнуло назад, и он ударился об щит с надписью «Закаляйся смолоду», украсив его яркой кляксой. Насосавшийся крови комар, прихлопнутый точным ударом.
К тому моменту, когда Хват распластался на земле, половина уцелевших «фениксовцев» искала спасения в паническом бегстве, а остальные пятились, ведя беспорядочный огонь туда, куда были направлены их стволы, а стволы были направлены куда попало. Из кустов, куда они отступали, вырывались огненные плевки, пули рыхлили землю, вздымая травяной сор, но ни одного меткого или хотя бы просто хладнокровного стрелка среди чернорубашечников не нашлось.
Беспрестанно меняя положение, кувыркаясь и совершая короткие перебежки, Хват добрался до ближайшего трупа, и вот тогда началась настоящая потеха.
* * *Бойцы «Феникса» были действительно вооружены «узи», правда, не израильскими, а сербскими, но эта мелочь никак не могла отразиться на плотности огня, открытого Хватом сразу с обеих рук…
…Увидев его хищный оскал, один из «фениксовцев» зарыдал: он понял, что не уйдет отсюда живым. Он плакал и боялся опустить глаза, чтобы не смотреть, как вытекает кровь из-под его скрюченных пальцев, прижатых к животу. К счастью, этот смертельный кошмар продолжался лишь пару секунд, до тех пор, пока половину его черепа не снесло свинцовым вихрем…
…Боец Степанцев встал из кустов с поднятыми руками и закричал, что он сдается, сдается, сдается. Наградой за сообразительность ему были три алых розы, расцветшие на его груди…
…Во лбу Елагина, сроду не увлекавшегося ни мистикой, ни оккультизмом, появилось отверстие, похожее на третий глаз Шивы…
…Опрокинулся на спину убежденный сатанист Бессонов, широко раскинув руки, как если бы приготовился к распятию…
…Последняя пуля, выпущенная в этой перестрелке, выбила зубы бойцу Лисееву и выломила ему часть затылка, увлекая за собой потоки желто-бурых ошметков, без которых боец Лисеев сразу утратил то жалкое подобие разума, каким обладал при жизни…
Умирая, они опять становились мальчишками. Это было справедливо. Мальчишки не успели заиграться в свои опасные игры, не стали рано повзрослевшими убийцами, не пролили невинную кровь и не взяли лишних грехов на душу. Грех принял Хват. Его профессиональная жестокость граничила с высочайшим милосердием. Отнимая жизни у отдельных молодых убийц, он сохранял жизни множеству их потенциальных жертв. Пусть хотя бы им, раз не сумел уберечь Алису. Всем кому угодно, только не зверенышам со свастиками на рукавах.
Это продолжалось долго… это закончилось быстро.
Покатилась последняя гильза, стало тихо, лишь чирикали как ни в чем не бывало воробьи. Пахло порохом, скошенной пулями травой и поднятой ими пылью. Еще живой Бессонов застонал, почувствовав, что взгляд приближающегося мужчины в джинсовом костюме направлен только на одного его.
– Куда побежал Антоненко? – спросил мужчина, держа в каждой руке по короткоствольному автомату. – Ты должен был видеть.
– Я не понимаю, – пролепетал трясущийся Бессонов. – Что-то со слухом. Ничего не понимаю.
– Куда, – отчетливо повторил мужчина, – побежал Антоненко?
Каждое слово было веским, как гвоздь, вгоняемый в крышку гроба. До Бессонова наконец дошло.
– Медпункт, – пролепетал он.
На этот раз непонимание отразилось на лице мужчины.
– Ты полагаешь, что я намерен оказать тебе первую помощь? – удивился он.
– Медпункт… – заторопился Бессонов, тыча пальцем вправо. – Антоненко там… В медпункте…
– Спасибо, – вежливо сказал мужчина. Уголки его рта дрогнули, образовав ухмылку. Затем он вскинул один из автоматов и выстрелил Бессонову в сердце.
* * *Олег Григорьевич Антоненко действительно не придумал ничего лучше, чем укрыться в первом попавшемся здании. Он совершенно не надеялся уцелеть на открытом пространстве и страстно мечтал пережить весь этот ужас среди каменных стен.
Поднявшись на второй этаж, он осторожно выглянул из окна, затененного кронами деревьев. Прямо перед ним открылась картина, которую он в принципе ожидал, но боялся увидеть. На подходе к спортивной площадке, среди кустарника и на открытом пространстве, лежало не меньше десятка трупов, раскинувшихся в самых невероятных позах. Некоторые из убитых застыли лицом вниз, а на их спинах виднелись аккуратные отверстия с маслянистыми обводами крови, другие лежали, глядя в небо остановившимися глазами. У многих в руках не было оружия, – по-видимому, они роняли его от страха или пытались сдаться в плен. Но этот псих, известный Антоненко как Михаил Долин, никого брать в плен не собирался.
«Вот уж действительно, не буди лихо, пока оно тихо, – думал Антоненко, сотрясаемый крупной дрожью. – Но кто мог знать, что пилот окажется при пистолете? Зачем ему оружие? Неужели он догадался, какая судьба ожидает его в Электрогорске? Нет, не может быть. Простой мужик, иногда туповатый даже. Но как управляется с пистолетом, боже ж ты мой!»
Антоненко снова выглянул наружу. Среди трупов молодых бойцов, чьи ноги и руки образовывали самые немыслимые комбинации, стоял спятивший пилот Миша с парой «узи» в руках. Стоял и, казалось, смотрел прямо на то самое окно, за которым находился Антоненко. Выдержать этот пронизывающий взгляд было невозможно. Всхлипнув от избытка чувств, Антоненко отпрянул в глубь комнаты и, горбясь, метнулся к лестнице. Пора убираться отсюда. Если чертов терминатор ворвется в медпункт, будет поздно.
Почти добравшись до выхода, Антоненко замер, уставившись на человеческую тень, падающую в помещение снаружи. Непроницаемо-черная на золотисто-оранжевом фоне. Пока что совершенно неподвижная, но надолго ли?
Мамочка родная!
Передвигаясь бесшумно, как крыса, Антоненко юркнул за угол, где притаился в тесном сортирчике с ржавой емкостью, оборудованной двумя «башмаками» для ног. Довольно хлипкая дверь оказалась снабженной непропорционально большим засовом, который Антоненко поспешил задвинуть. В его животе непрерывно бурчало, по лицу струился липкий пот. Но это было не пищевое отравление, это был ежесекундно усиливающийся ужас.
Раздались приближающиеся шаги. Фанерная дверь выгнулась под чудовищным ударом обрушившегося на нее кулака.
– Выходи, – сказал Хват, не повышая голоса.
– Оставь меня в покое! – завопил Антоненко. – Убирайся, пока мои парни не вернулись и не покрошили тебя на салат.
– Твои парни небось уже к Москве подбегают, – усмехнулся Хват. – Ну? Сам выйдешь или придется тебя вытаскивать?
Решившему отмалчиваться Антоненко показалось, что в дверь врезался локомотив. Грюк! Мощный удар пробил фанеру насквозь, и в каморку влетела пятерня Хвата, стиснутая в кулак. В следующее мгновение она разжалась и, словно стальная пружина, метнулось в сторону Антоненко, ухватив его за шевелюру.
– Нет! – крикнул он, врезавшись лицом в проломленную дверь. – Нет! Нет!
– Да, – сказал Хват. – Или ты откроешь дверь, или разнесешь ее в щепы собственной упрямой башкой.
«А ведь запросто», – понял Антоненко. Слизывая кровь, бегущую из рассеченной брови, он открыл засов и вышел наружу.
* * *– Пойдем? – сказал Хват.
– Ты кто? – спросил Антоненко, взявшись отряхивать брюки.
– Это важно?
– Должен же я как-то к тебе обращаться.
– Совсем не обязательно. Впрочем, меня действительно зовут Михаилом. Михаил Хват. Еще вопросы будут?
– Подходящая кличка, – буркнул Антоненко, продолжая водить ладонью по штанинам.
– Какая есть, – сказал Хват. – Хватит тянуть резину. Пойдем отсюда. Здесь воняет. И не только тобой.
– Куда ты меня собираешься вести? – спросил Антоненко, не спеша разгибать спину.
Он смотрел на пол. Там, за ногами противника, появилась тень: человеческий силуэт, застывший у входа. Тень медленно ползла по кафельному полу, бесшумная и густая. Хват, стоящий спиной к двери, ее не видел.
– На кудыкину гору, – сказал он.
Глупая шутка. И сам этот Хват – идиот, хотя отлично владеет оружием. Но пистолет торчит у него за поясом: мешал вытаскивать Антоненко из кабинки. А без пистолета ему против двоих не устоять. Вот и все. Осталась самая малость.
– Как скажешь, – вздохнул Антоненко, притворяясь, что намеревается распрямиться.
Подкравшийся к Хвату человек замахнулся. В согнутом положении было невозможно понять, кто это такой и чем вооружен. Антоненко видел лишь пару зеленоватых от травы кроссовок да тень некого длинного тонкого предмета, занесенного над головой Хвата.
Подкравшийся к Хвату человек замахнулся. В согнутом положении было невозможно понять, кто это такой и чем вооружен. Антоненко видел лишь пару зеленоватых от травы кроссовок да тень некого длинного тонкого предмета, занесенного над головой Хвата.
Хрясь! – под одной из кроссовок вошедшего раскрошился камушек или кусок осыпавшейся штукатурки. Как будто выстрел из стартового пистолета прозвучал в тишине. И моментально все пришло в движение.
Антоненко, схвативший Хвата за лодыжки, чтобы опрокинуть его навзничь, получил локтем по затылку и впечатался в пол лицом. Остальное происходило без его непосредственного участия. Если у Антоненко имелся хотя бы малейший повод чему-то радоваться, то это была короткая отключка, избавившая его от необходимости действовать.
Нанеся удар локтем, Хват не стал разгибаться или оборачиваться, а крутнулся на месте волчком, смещаясь вправо. Нападающий, нанесший сокрушительный удар в противоположном направлении, охнул от разочарования и натуги. Орудовал он тяжелым багром, сорванным с пожарного щита. Проткнуть человека этой штуковиной было проблематично, поэтому парень действовал ею как дубиной, развернув стальным крюком вниз. Он все рассчитал, выверил каждое движение, пока примеривался, стоя у Хвата за спиной. Не учел только одного. Что некоторые люди способны перемещаться в пространстве значительно быстрее всех прочих и что реакция их непредсказуема, словно бросок змеи.
Наконечник багра врезался в стену, расколов кафельную плитку. В стороны полетели осколки, но пола достигли не все, потому что один – самый крупный и острый – чудесным образом очутился в руке Хвата. Этот скошенный треугольник, напоминающий очертаниями акулий зуб, был стиснут между указательным и безымянным пальцами, а потом…
«Исчез?» – тупо предположил боец по фамилии Недосеков. Во время перестрелки он был занят мытьем сортира, поэтому не утратил мужества, чувства долга и стремления проявить себя героем. Зато теперь он утратил жизнь. Осколок кафеля торчал уже не между пальцами Хвата, а в горле Недосекова, там, где над воротом форменной рубахи вздрагивала и билась под кожей вспоротая вена. С ней происходило примерно то же самое, что происходит с узким шлангом, сквозь который бьет мощная струя воды. Но из шеи хлестала не вода. Кровь. Горячая, словно кипяток, как машинально отметил про себя Недосеков.
– Отдай, – сказал Хват, без труда вырвав багор из его ослабшей руки. – Эта штука тебе больше не понадобится.
– Ох-х, – прохрипел Недосеков, пытаясь вытащить керамическую занозу, засевшую в гортани.
Ничего не получалось. Пальцы утратили гибкость, а кафель был слишком скользким.
Стенка сонной артерии была пробита, и хлещущая под давлением кровь расширяла разрез, вырываясь наружу фонтаном. Когда Недосекову наконец удалось избавиться от осколка, это только ускорило развязку. Из раны ударила алая струя, которая выплеснулась бы прямо на Хвата, если бы толчок его ноги не отбросил умирающего назад. Врезавшись спиной в стену, Недосеков сполз вниз и страшно захрипел.
Кровь иссякала и густела, струясь из гортани все медленнее, все ленивее. Недосеков из последних сил зажимал рану, надеясь остановить кровотечение. Он сидел и смотрел на Хвата, моля круглыми глазами о пощаде. Длилось это лишь до тех пор, пока Хват не метнул багор. Больно не было. Испустив вздох, Недосеков окунулся в непроглядную засасывающую тьму, где не бывает ни боли, ни страха.
Там он и остался навсегда, тогда как Антоненко неподвижно лежал на полу, словно рассчитывая, что о его существовании забудут. Напрасно. Хват схватил его за шиворот, вздернул на ноги, пристукнул об перегородку, приподнял. Несколько долгих секунд ноги Антоненко болтались на высоте почти полуметра над полом. Ухватившись правой рукой за сдавливающую его горло пятерню, он попытался отодрать ее от своего тела. Тогда удушающее кольцо сжалось сильней, и перед глазами Антоненко все потемнело. Он хотел сделать вдох, но его горло словно забетонировали. Все его усилия избавиться от мертвой хватки противника ни к чему не приводили – с точно таким же успехом можно было вывинчивать пальцами болты из железнодорожных шпал.
Перед глазами Антоненко поплыли багровые круги. Он не знал, кем был его мучитель и как вышло, что в сравнении с ним бойцы «Феникса» оказались никуда не годными сопливыми мальчишками – да вообще-то сейчас его это и не интересовало. Что для него действительно было важно – так это собственная шкура, спасти которую хотелось во что бы то ни стало.
– Я дам тебе денег, – прохрипел он из последних сил.
– Врешь, – сказал Хват. – Ты почти что нищий. Но у тебя имеется кое-что помимо денег. Мобильники «Феникс». За ними-то я и явился.
– Откуда тебе известно про мобильники?..
– Лучше тебе этого не знать, хорек.
Антоненко протестующе пискнул. Он не считал себя хорьком. Он был крупным, сильным мужчиной, холеным, важным, упитанным. Его восьмидесятидвухкилограммовое тело ударилось о стену, словно бычья туша. Он почувствовал, что теряет сознание, и стал бессмысленно хвататься за стену, ломая ногти. В полузакатившихся глазах его плескался ужас человека, заглянувшего в преисподнюю.
– Я согласен, – прошептал он. – Полетели.
* * *Под вертолетом проплывали верховья болота: сфагновые мхи, кустарнички голубики и клюквы, поросль багульника, сплошной изумрудный ковер трав, напитанных стоячей водой. Пару раз внизу можно было заметить то ли ондатру, то ли водяную крысу, лакомящуюся мелкими красными ягодами аира. Болото жило своей жизнью, люди – своей. Конец у всего сущего был один, но туда двигались вразнобой, каждый на свой манер.
Выбирая место для посадки, Хват помнил, что поверхность болот очень обманчива. Топкие на вид места могут быть обыкновенными лужицами и мелкими озерцами, тогда как заманчивые зеленые поляны легко проваливаются под тяжестью человека. Другие же ровные участки вообще представляют собой плавучие островки, способные перевернуться или затонуть вместе с вертолетом.
Завидев впереди очередную топь, подернутую белесой пленкой, Хват поинтересовался у спутника:
– Ну, вспомнил, где находится твой тайник?
– Совершенно не узнаю эти места, – пробурчал Антоненко. – Я прятал телефоны поздней ночью, тогда все выглядело совершенно иначе.
Со связанными за спиной руками, он даже не пытался оказать сопротивления. Но шок прошел, сменившись тупым упрямством. На грязном, окровавленном лице спонсора партии «Феникс» застыла готовность унести свою тайну в могилу.
– А ты дурак, – сказал Хват, обдумывая про себя дальнейшие действия.
Физическая пытка – не такой уж надежный способ получения информации, как это принято считать. Некоторые люди способны стойко превозмогать боль, особенно Козероги по гороскопу, каким являлся Олег Григорьевич Антоненко, родившийся 5 января. Кроме того, сильные эмоции, такие, как гнев, ненависть, оскорбленное достоинство, притупляют восприятие. Да и вообще предвечерние часы, когда боль испытывается слабее всего, мало подходят для пыток.
Прокрутив в мозгу различные варианты, Хват посадил вертолет на десятиметровый пятачок твердой земли, заглушил двигатель и заставил пленника выбраться наружу.
– Дальше пойдем пешком, – сказал он. – Такая прогулка должна освежить твою память.
– Сомневаюсь.
– А я вот – нет.
Развязав пленнику руки, Хват, вооруженный пистолетом, погнал его вперед. Некоторое время оба молча шагали между небольшими заболоченными участками, не представлявшими большой опасности. Их удавалось легко обмануть, наступая на кочки или корневища кустарников. Но, провалившись по колено, Антоненко заподозрил, что прогулка может оказаться не таким простым делом, как казалось вначале.
– Нужно взять палки, чтобы ощупывать ими дно, – проворчал он. – Черт, как же они называются?
– Слеги, – подсказал Хват. – Обойдемся без них. Вперед.
Прошло около пяти минут, прежде чем он заметил первое «окно» трясины, затянутое сверху плавучими растениями и ряской. По цвету оно мало чем отличалось от остального зеленого покрова. Направив пленника прямиком на «окно», Хват замедлил шаг и удовлетворенно улыбнулся, услышав плеск, с которым Антоненко ухнул в ловушку. Он ушел в трясину сразу по пояс, но еще не осознал, что с ним произошло, когда принялся раскачиваться из стороны в сторону, пытаясь выбраться на сухое пространство.
– Тут не пройти, – пыхтел он, обламывая ветки чахлых кустиков и стебли осоки. – Нужно правее.
– Попробуй, – равнодушно предложил Хват.
– Дай руку, – попросил Антоненко, с трудом развернувшийся на сто восемьдесят градусов.
Он погрузился уже по низ живота. Вокруг вился рой гнуса, грязная жижа кипела от обилия пузырей.
Хват извлек из кармана сигаретную пачку, раскрыл и с удовольствием втянул в себя запах табака.
– Ты сообщаешь мне точное местонахождение тайника, а я помогаю тебе выбраться из трясины, – сказал он. – Но поторопись, барахтаться тебе недолго осталось.