– Ого! – изумился Хват. – А христиане-то чем вам не угодили?
Выпятив нижнюю губу, Антоненко заявил, что против истинных христиан он как раз ничего не имеет, но надо уметь отличать их от жидов, которые христианами не могут быть в принципе, так как у них низкая, отягченная преступным генотипом, энергетика. Святые апостолы и Пресвятая Богородица, по мнению Антоненко, были… арийцами-язычниками, и Христос пришел спасать именно их, а не кого-либо другого. Официальное же православие настолько погрязло в своих догмах, что не в состоянии отличить черное от белого.
Для Хвата это было уже чересчур. Его мозг отказывался воспринимать эту дикую мешанину из национализма и мистицизма, замешанную на обрывочных познаниях и пронизанную душком дичайшего сатанизма. Пророчествуя, Антоненко поминал розенкрейцеров и тамплиеров, упорно именуя их рыцарями Грааля, а также нещадно путая теорию «золотого миллиарда» с доктринами «Большой семерки».
– Что кривишься? – неожиданно спросил он, прервав лекцию на полуслове.
– Перебрал вчера, – покаялся Хват. – Чердак раскалывается.
– Это мы сейчас поправим.
– Я не похмеляюсь, Олег Григорьевич.
– А кто об опохмеле говорит, Миша? – почти ласково спросил Антоненко.
– Михаил.
– Не перебивай. Ты станешь свидетелем незабываемого зрелища, после которого и думать забудешь о своей голове.
– Без головы как-то не очень, – буркнул Хват, вжившийся в роль туповатого адепта.
– Голова не всегда нужна, – наставительно произнес Антоненко. – И далеко не всем.
– Сказанули тоже!
– Твоя ошибка состоит в том, что ты видишь во мне обычного демагога, каких вокруг пруд пруди. Но я – человек дела, и в самое ближайшее время ты убедишься в этом.
– Когда?
Антоненко самодовольно улыбнулся:
– Прямо сейчас убедишься. Ну-ка, облети ваш офис с тыла и зависни над ним. Ты разве не заметил, что мы уже прилетели?
– Конечно, заметил, – сказал Хват, которому довелось бывать лишь на летном поле клуба в Мячкове.
Склонившись вниз, он увидел ряд небольших однотипных зданий с плоскими крышами, обнесенных кирпичной оградой. Скорее всего, это были склады, принадлежащие какой-нибудь приватизированной базе. Но рядом с одним зданием высился грандиозный бигборд, рекламирующий авиаклуб «Седьмое небо». На нем были изображены неправдоподобно длинные женские ноги, расставленные циркулем. Если верить плакату, то счастливая обладательница этих ног вполне могла перешагивать через спинки стульев и заборы. Но вряд ли она существовала в реальном мире. Скорее всего, это был лишь виртуальный идеал романтичного веб-дизайнера.
– Опускаться ниже не надо, – сказал Антоненко, когда вертолет, завершивший маневр, оказался над залитой черным битумом крышей. – Наблюдать будем отсюда.
Удерживаясь от все новых и новых вопросов, Хват удвоил внимание. Перед зданием расстилалась асфальтовая площадка, по которой были разбросаны разноцветные букашки легковых автомобилей. Вяло трепыхались на ветру какие-то фирменные вымпелы. Людей видно не было. В груди Хвата скапливалось сосущее предчувствие беды. Причина стала ясна ему чуть позднее, когда он заметил в руке Антоненко точно такой же мобильный телефон, какой ему продемонстрировал полковник Реутов. «Феникс». Замаскированный приемопередатчик для включения взрывного механизма.
– Куда-то собираетесь звонить? – спросил Хват.
– Угу, – ответил Антоненко. – На тот свет. Хочу кое-кому пропуск выписать. Ты теперь наш человек, Миша, так что гляди и учись.
– Михаил.
– Миша, – повторил Антоненко. – У нас не принято спорить со старшими. Я твой хозяин. Твое дело – выполнять мои приказания и держать свое мнение при себе.
Можно было бы легко рассеять это заблуждение зарвавшегося собеседника, но Хват вспомнил о том, что прислан сюда не свои честь и достоинство защищать. У него имелось совершенно определенное задание, выполнить которое он должен был любой ценой.
И цена эта выяснилась очень скоро.
– Видишь ту фиолетовую «Вольво»? – спросил Антоненко, указывая пальцем на дорогу.
– Вижу, – подтвердил Хват, щуря глаза. – Ничего особенного. Тачка не первой молодости. Вот-вот рассыплется.
– Это ты верно подметил. Рассыплется. Подними-ка «стрекозку» чуть повыше.
Когда из фиолетового автомобиля, подъехавшего к офису «Седьмого неба», выбралась девичья фигурка и скрылась внутри здания, Хвату пришлось вцепиться в борт, словно он сидел не в висящем над землей вертолете, а в утлом суденышке, колыхаемом волнами. С расстояния ста пятидесяти метров было нетрудно опознать в девушке Алису, хотя одежда на ней показалась Хвату незнакомой. Чьими-то стараниями она выглядела как заправская бизнесвумен.
– Кто это? – хрипло спросил он.
– Уличная шлюха, – ответил Антоненко. – Клялась, что вышла на панель в первый и последний раз. Нажралась шампанского и всю ночь пичкала меня историями о своем муже, который выгнал ее из дома. А у нее, видишь ли, на беду, не оказалось денег, чтобы добраться домой к папе-маме. В ах-Самару-городок, хе-хе. Или на улицы Саратова, хи-хи.
«В Кострому, – подумал Хват. – Почему ты не взяла деньги, дурочка? Из гордости? Тогда как насчет необходимости ублажать этого хихикающего паскудника?»
– Вы ей не заплатили? – спросил Хват, прекрасно зная ответ.
– А зачем? – засмеялся Антоненко. – Я пообещал рассчитаться с ней сегодня, когда она выполнит одно небольшое порученьице. Сыграет роль моей секретарши.
Не может быть! Это какая-то ошибка!
Прежде чем заговорить, Хвату пришлось откашляться.
– Как ее зовут? – спросил он.
– Алина. – Антоненко передернул плечами. – Или Анжела.
– Или Алиса…
– Ага, точно. Алиса. Хотя какая разница? Ты же не станешь звать по имени всякую козявку, которую собираешься раздавить.
Схватить его за горло и придушить, подумал Хват. Сбросить вниз, предварительно оторвав руки-ноги. Свернуть шею. Вырвать сердце. Или просто отобрать у хихикающего рядом недоноска телефонную трубку и расколотить ее об его же башку. Тогда Алиса останется жива, а взрыв прогремит где-нибудь еще… унеся жизни десятков других, незнакомых мне людей. Или даже не прогремит, но задание все равно останется невыполненным. «Мудак этот капитан Хват», – скажет Реутов. «Мудак из мудаков», – подтвердит Васюра.
Хват посмотрел на свою левую руку, вцепившуюся в борт вертолета, и осторожно разжал пальцы. Кончик ногтя мизинца посинел, из-под него сочилась кровь.
* * *Он высунулся из кабины и стал глотать прохладный воздух, перемалываемый вертолетными лопастями. Небо над головой было неправдоподобно синим, но где-то там, за этой синевой, далеко-далеко, угадывалась бездонная пропасть космоса. На самом деле вертолет парил над этой черной дырой, а не над землей. Верх и низ поменялись местами. Черное стало белым, белое – черным.
– Представление начинается! – возбужденно провозгласил Антоненко.
Посмотрев вниз, Хват увидел Алису и незнакомого мужчину, забирающихся внутрь «Вольво».
– Кто такой? – спосил он.
– Не узнал бывшего шефа? – удивился Антоненко. Президент Нишарин собственной персоной. Странно, что ты его не узнал.
– В последнее время зрение ни к черту, – соврал Хват, проводя рукой по глазам.
– Какой же ты летчик, если дальше собственного носа не видишь? Если бы я знал, что ты слепой, как крот, я бы…
– Что?
– Ай, неважно. – Телефон в пятерне Антоненко пропищал несколько вступительных нот «Полонеза Огинского».
– Чем они занимаются в машине? – хрипло спросил Хват.
– Деньги пересчитывают. Согласно моим инструкциям, девушка якобы забыла сумочку в машине.
– Зачем?
– Сейчас увидишь.
Антоненко принял телефонный вызов и произнес в трубку всего три слова: – Я сейчас перезвоню. – Он отключил мобильник и подмигнул Хвату. Ну? Готов?
Рокот вертолетного двигателя напоминал звук электропилы. Или дрели. Которыми резали и сверлили по живому.
– Смотря к чему, – сказал Хват. Пожатие плечами не удалось. На них словно непомерную тяжесть взвалили. Крест, который предстояло нести по жизни.
– Не спускай глаз с машины.
– Не спускаю.
– Але… оп!..
Трубка в руке Антоненко развернулась на манер дистанционного пульта, но включил он не телевизор, не музыкальный центр.
Фиолетовый корпус «Вольво» раздулся, выплеснув на площадку оранжевый огненный шар, и только тогда до ушей сидящих в вертолете донеслось глухое «бу-у-ум». Из-за трескотни работающего двигателя взрыв прозвучал негромко. Да и смотрелся он совсем не страшно. Даже когда из раскуроченного автомобиля вывалились три человеческие фигурки, превратившиеся в живые факелы, катающиеся по земле.
– Кто третий? – спросил Хват, глядя не вниз, а на собственные руки, обхватившие штурвал.
– Водитель, – проворчал Антоненко.
– Как же вы теперь без водителя?
– Кто третий? – спросил Хват, глядя не вниз, а на собственные руки, обхватившие штурвал.
– Водитель, – проворчал Антоненко.
– Как же вы теперь без водителя?
– У меня второй есть. Полный кретин, правда. Не сумел распределить взрывчатку как следует.
Фигурки замерли на траве, как догорающие спички. Три головешки. Одна из них еще несколько секунд назад звалась Алисой.
– Не беспокойтесь, Олег Григорьевич, – сказал Хват, улыбнувшись уголком рта. – Никто из этой троицы не выживет. В том числе и уличная проститутка.
– Туда ей и дорога, – махнул рукой Антоненко. – А у нас с тобой путь совсем иной, Миша. Полетели-ка в Электрогорск. Нахт остен, как говаривали немцы в сорок первом.
«Сдается мне, у нас с вами сразу сорок пятый будет, – подумал Хват, беря курс на восток. – Девятое мая. День Победы – порохом пропах».
* * *Городишко Электрогорск был расположен в живописном уголке, в окружении лесов, озер, в семидесяти пяти километрах к востоку от Москвы.
На территории бывшего пионерлагеря имени Вали Котика звучал (гуп-гуп-гуп) мерный топот марширующих ног. Производящее его воинство также горланило во всю мощь своих молодых, непрокуренных легких:
Мы верим в то, что скоро день наступит,
Когда сожмется яростный кулак,
И черный мрак перед Зарей отступит
И разовьется гордо-гордо Русский стяг.
Все четче шаг (и-эх), все тверже дух бойцовский,
Все громче голос нашего вождя (фьють-фьють).
Не посрамим традиции отцовской (эх-ма),
На битву славную идя-идя-идя.
Отряд был довольно малочисленным, но воинственным. И командовал им служивого вида дядька, умеющий покрикивать настоящим командирским голосом
– Левой!.. Левой!.. Правое плечо впере-о-од, арш!
«Гуп, гуп, гуп», – откликалось на это воинство в черных рубахах с символическими языками пламени на рукавах.
Нам не страшны ни пули, ни снаряды (фьють-фьють),
Мы верим в то, что сможем победить,
Ведь в мире должен быть один порядок,
И он по праву русским, русским должен быть (ать-два).
Обитали бравые вояки в одном из отремонтированных корпусов, вдыхая запахи свежей побелки, хлорки и кухни. Они спали на коротковатых пионерских койках с панцирными сетками, рассказывали друг другу на ночь страшные истории, пекли в кострах картошку, бегали на озеро подглядывать за голыми девками. Но это были уже далеко не дети, причем неплохо вооруженные, причем умеющие не только стрелять, но и убивать. Четыре лучшие боевые пятерки организации «Феникс», готовые выполнить любой приказ своего вождя. Двадцать один ствол вместе с пистолетом постоянного инструктора. Дикие псы. Молодые волки. Прирожденные убийцы.
Им запрещалось пить, курить, употреблять наркотики, смотреть западные фильмы и слушать какую-либо иную музыку, помимо групп «Рамштайн» и «Ария». Сексуальное напряжение снималось в туалетной комнате, глухая стена которой была отведена под фотографии обнаженных милашек. Увлечение футболом приветствовалось только в том случае, если парни болели за «Спартак».
Вождь стоял особняком, его действия и решения не обсуждались. Его окружали соратники, которые с началом финансовых затруднений куда-то подевались. Командиры пятерок назывались сподвижниками – так себе, ни рыба ни мясо, кое-какие права имеются, зато обязанностей полон рот. А в самом низу иерархической лестницы стояли сторонники – самая многочисленная и бесправная категория патриотов, на которой ездили все кому не лень. Быки или бойцы, как вам угодно. Пушечное мясо. Эти ребятишки успевали и разъяснительную работу среди населения проводить, и мутузить это самое население за недостаточную сознательность.
Члены организации «Феникс» были готовы воевать против кого-угодно, но врагом номер один для них оставался все тот же пресловутый всемирный сионизм, на который натаскивались еще штурмовики Гитлера.
Кстати, боеприпасов у местных «патриотов России» имелось превеликое множество, а вот с продуктами дело обстояло худо. Поэтому, когда над лагерем застрекотал и пошел на снижение полосатый вертолет, глаза у многих заблестели в предвкушении жратвы. Волки почуяли добычу. У волков раздулись ноздри.
Глава шестнадцатая
В спецназе каждый имеет свою кличку. Как и в преступном мире или в школе, человек не выбирает свою кличку, она дается ему окружающими. Использование кличек значительно повышает шансы содержания операций спецназа в секрете. Допустимо называть человека по фамилии только в том случае, если она по звучанию напоминает прозвище: Грач, Сусанин, Шульц, Сват. Перед совершением выброски на вражескую территорию, в бою или на учениях, боец спецназа передает командиру все свои документы, частные письма, фотографии и иные предметы, позволяющие определить, к каким войскам он принадлежит, как его зовут и тому подобное. На одежде и обуви спецназовца ГРУ не должно быть никаких букв, а только лишь (при необходимости) цифры или условные символы, определяющие его принадлежность к подразделению. Обозначение группы крови не допускается. Противник, обнаруживший раненого бойца спецназа ГРУ, не должен успешно реанимировать его, поскольку это позволит получить сведения путем допроса. Обнаружив же труп бойца, противник не должен иметь никаких доказательств его принадлежности к Вооруженным силам Российской Федерации.
Из «Инструкции о снаряжении личного состава подразделений специального назначения Генерального штаба Вооруженных сил Российской Федерации».– Вот и все, – сказал Антоненко, когда полозья вертолета прочно установились на земле. – Было приятно познакомиться, Миша.
Они находились на краю бывшего футбольного поля, поросшего клочковатой травой. Вокруг было много зелени, из которой торчали фонарные столбы и пыльные свечи тополей. За зеленью белели стены душевой, сортира и бывшего медпункта. Над всем этим мирным пейзажем ярко светило солнышко. К вертолету, проламываясь сквозь кусты и просто по аллейкам, спешили вооруженные «фениксовцы» во главе с военным инструктором.
Указав на него пальцем, Антоненко пояснил:
– Это Жудов. Умеет водить вертолет не хуже тебя, а то и лучше.
– А я? – спросил Хват.
– Ты отработанный материал, Миша. Балласт. Вертушку пригнал – спасибо. Но на этом наше сотрудничество заканчивается, не обессудь.
– Чем заканчивается?
Более тупой вопрос было трудно придумать. Вздохнув, Антоненко ответил:
– Финал человеческого существа всегда один. Конечно, сначала тебя на всякий случай допросят, но это ничего не изменит. Сначала я хотел тебя повесить, а теперь передумал. – Антоненко тихо засмеялся. – Тебя утопят. Не в озере. В уборной… – Тут он повысил голос: – Верно я говорю, верволки?
– Да! – завопили молодые стрелки, передергивая затворы своих автоматов и пистолетов. – Йаху-у!.. Йе-е-ес!..
Дальнейшее напоминало кошмар.
Кошмар, прокрученный в ускоренном режиме.
Прежде чем Антоненко успел открыть рот, чтобы отдать приказ арестовать пилота, тот выхватил из-под куртки пистолет и направил его в голову инструктора. Хлоп! Во лбу Жудова образовалось аккуратное отверстие, а затылок развалился, обдав стоявших рядом красным. Падая, он попытался сказать что-то негодующее. Возможно, что так нечестно. Он еще не понял, что убит. А кто когда это понимал?
Следующей мишенью Хвата стал не в меру расторопный командир пятерки, попытавшийся сразить его очередью из короткоствольного, как «узи», автомата. Хлоп! Горе-стрелок крутанулся на месте и упал, обеими руками схватившись за пронзенную пулей шею. Они были красными, словно обладатель намеревался стрелять в перчатках. Намеревался, да так и не выстрелил.
Его сосед таки полоснул очередью в сторону вертолета. Продырявленный колпак кабины пошел трещинами, брызнули осколки стекла. Очередь длилась секунду с небольшим: ровно столько времени потребовалось Хвату, чтобы отшвырнуть Антоненко, попытавшегося выхватить пистолет, и прицелиться.
Хлоп-хлоп! Черная рубашка на груди автоматчика обзавелась парой дымящихся прорех с оплавленными краями. Остальные инстинктивно присели, втягивая головы в плечи. Ничему подобному их не учили. Покойный инструктор Жудов никогда не рассказывал подопечным, как страшно под прицельным огнем противника, как выстрелы, вышибающие мозги ближних, отключают собственные мозги, оставляя там одну-единственную, короткую, пронзительную мысль: «Жить!»
О том же самом думал и Антоненко. Боком вывалившись из вертолета, он проворно пополз прочь. Ослепший и оглохший от ужаса, он не видел, как Хват тоже покинул кабину вертолета, открыв пальбу еще до того, как коснулся земли.
Не было особой необходимости применять изощренную тактику, однако сработал бойцовский инстинкт. Хват не просто спрыгнул на землю, он как следует оттолкнулся ногами, чтобы как можно сильнее растянуть дугу полета. Да, это был именно полет, а не падение. Для окружающих – головокружительный, молниеносный. Для стреляющего Хвата – подобный плавному прыжку в невесомости.