Ротмистр среагировал мгновенно: схватил склянку здоровой рукой, сунул в карман и выставил револьвер. Он стал пятиться к двери.
– Не подходить! – последовал приказ. – Мне терять нечего… Всех не спасти, так чем я не наследник…
– Ротмистр, это ловушка, – устало сказал Ванзаров.
– Говорите что хотите, меня вашей болтовней не пронять… Назад! – Он вскинул ствол на Пуйрота, сделавшего неудачное движение, сам же медленно отступал. – Меня хоть по голове ударили, но стрелять я не разучился…
– В этой бутылочке яд, одной капли которого хватит, чтобы ваша нервная система была парализована и вы медленно умирали от удушья…
– Чушь!
– Аполлон Григорьевич, покажите…
Не торопясь, чтобы не испугать нервного ротмистра с ударенной головой, Лебедев достал из саквояжа стекляшки.
– Вот эта… – показал он, – …найдена у тела жуткой Катеньки, вот эта – на снегу у мертвого тела одного господина. А эту передал мне доктор Могилевский. Во всех – один и тот же страшнейший яд. Сделайте одолжение, выпейте глоточек. Хочу посмотреть, как человек умирает от его действия. Напишу статейку для криминалистического журнала.
Ванзаров отошел подальше. И присел на край стола.
– Давайте, ротмистр, убивайте себя, мешать не буду, – сказал он с отменным равнодушием. – Вы мне неинтересны. Все ваши тайны мне известны. Мистер Маверик – шулер, кого-то крепко обыграл у себя в Америке, чего доброго, с ним расплатились коробкой брильянтов, потом владелец опомнился, понял, что его надули, и захотел вернуть украденное. Агентство Пинкертона вас наняло для этого. Невелика тайна…
Больная голова Францевича не вынесла подряд два удара. Он беспомощно переводил взгляд с Лебедева на Пуйрота и Ванзарова. Везде его встречало холодное равнодушие. Это было выше его сил. Ротмистра подкосило. Он сполз по стене, выронил склянку и схватился за виски. Револьвер при этом опасно болтался на пальце.
– Я могу забрать… это? – осведомился Лебедев.
Несчастный застонал в ответ. Его было жалко. Аполлон Григорьевич подобрал пузырек, предложил лекарство от головы, но получил отказ. Милосердие – важное качество не только частного сыщика или чиновника сыска, но и вообще человека. О чем порой принято забывать. Ванзаров подошел к ротмистру, присел рядом с ним и что-то шепнул на ухо. Францевич поднял на него больные глаза.
– Это правда? – тихо спросил он.
– Честное сыскное, – ответил Ванзаров и предложил свою руку, чтобы помочь встать. Ротмистр тяжело оперся на нее. Ему предложили идти отсыпаться до утра, про особое управление, к счастью, можно забыть. Сил сопротивляться у него не было. Лебедев обещал не только довести больного до номера, но и облегчить страдания. Для этого в походном саквояже имелось достаточно средств.
Ванзаров обернулся к Пуйроту, державшемуся тихо в сторонке.
– Хотите задать мне вопрос, месье?
– Нет-нет, не стоит беспокоиться… – последовал вежливый ответ.
– Быть может, вам нужна помощь в вашем розыске?
– О, как мило! – Тонкие усики разошлись в улыбке. – Не понимаю, о чем это вы, месье!
– Что ж, будет о чем поговорить на полицейском балу, – Ванзаров отдал поклон и вышел. Ему показалось, что тянет дымком. Горелым несло из его номера.
68
Разыскной рапорт № … (не помню)Ваше превосходительство!
Преследую убийцу…
Он в двух шагах…
Силы на исходе…
Но я не сдамся.
Будьте уверены в полном успехе порученного мне задания.
Честь имею
Францевич П. Ф. Ротмистр ж/к69
На столе возвышалось пузатое нечто. В полумраке предмет казался живым, пыхтя дымком. Электрический свет разрушил волшебство. Обычный самовар гнал из трубы серый, пахнувший типографской краской, дым. Тело самовара было холодным. Ванзаров не стал открывать краник кипятка, сразу поднял крышку. Внутри воды не было. Зато труба была горячей. В ней что-то догорало.
Самовар был началом. На столе нашлось еще нечто любопытное: ровный ряд коробочек в простой упаковке различного размера. Каждая подписана, кому предназначена. На коробках лежал конверт. Ванзаров вскрыл его, не желая угадывать, что в нем. Письмо, вернее – записка, оказалось кратким. Все тот же ровный каллиграфический почерк сообщал:
«Дорогой Ванзаров! Прошу завтра вручить подарки моим гостям. Проследите, чтобы они дошли нужному адресату. Полагаюсь на вашу честь и благородство. Несчастного оправьте и похороните за мой счет. Деньги для этого найдете у него в номере гостиницы. Его паспорт на вашем столе. Полагаю, что называть гостиницу – оскорблять ваш разум. Вы не разочаровали меня. Это было великолепно».
Отсутствие подписи было лучшей подписью. Если б появилась некая закорючка, это разрушило бы совершенство волшебства. А ничем иным, кроме волшебства, это не могло быть.
Беспокоить Лебедева по пустякам после трудного дня и поездки на нартах было излишне. И так ясно, что чернила не блестят, достаточно высохшие, чтобы их нанесли не сегодня. Ванзаров посмотрел на стол. Паспорт прятался под некрупной коробочкой. Открыв его, он убедился, что игра шла по самым высоким ставкам. Победить в ней не было никакой возможности. В лучшем случае – не дать проиграть в самом конце. Его импровизация с «особым управлением» не помешала намеченному плану и лишь ускорила его. Просто потому, что сам он был не игроком, а пешкой, которой делали ходы. Почти все ходы пешки были известны заранее. Это было печально, но неизбежно, как снег за окном.
Он взял самую крупную коробочку, на которой была выведена надпись «Марго». Искус был слишком велик. Потому он не мог посмотреть, что там.
Ванзаров понимал, что им только что сделали еще один ход, красивый и окончательный. Он знал, что легким движением руки может порушить его, но смысла в этом большого уже не было. Он знал, что там, внутри, находится примитивное подтверждение логического вывода. Реальность только оскорбила бы его оружие, его логику. И рука его не поднялась развязать простую пеньковую веревку, завязанную бантиком, даже без сургучной печати. Он положил коробку на место. Пусть подождет до утра. Что ему делать до того часа, когда все оставшиеся соберутся в гостиной, он не знал. В эту минуту он понял, что за ним остается последний ход, который волшебник не принял в расчет. Точнее, думал, что он так прост, что совершенно неизбежен. Ход будет невыносимо трудный, но пойти на него придется. Потому что психологика – это его открытие и инструмент. Он не позволит распоряжаться ими чужой воле. О том, что он сделает, быть может, он будет вспоминать и жалеть весь остаток жизни. Но если не решится, если поддастся слабости, не сможет с этим жить. Нельзя танцевать с гвоздем в подметке. С занозой в душе – жить не выйдет.
Ванзаров походил по комнате, поглядел в окно, где была тьма непроглядная, и убедился, что не обрел даже счастья усталости, которая свалила бы в забытье. Сила и несчастье его были в том, что он мог сутки напролет отдаваться работе. Не чувствуя ни усталости, ни голода, ни жажды. Только звериная устремленность к цели. Стоило ли достижение цели таких жертв? Теперь он был не уверен.
Надо было что-то делать. Хоть уйти гулять по сугробам. Побродив по клетке, Ванзаров сдался: даже его воля не могла устоять перед желанием. Как бы глупо оно ни было.
70
Из комнаты Францевича доносился смех. Аполлон Григорьевич развлекал больного историями, которых у него было непочатый край. Кажется, они чудесно проводят время. Тем лучше…
Ванзаров робко постучал.
Она открыла сразу, как будто ждала. Силой втянула к себе. Какие приличия, кому до них теперь дело, когда остались считаные часы.
– Где вы пропадали? Я места себе не находила! – говорила она торопливо и все смотрела ему в глаза. Губы ее были так близко, только тронь.
– Марго… Простите… Я все знаю, – заставил себя сказать Ванзаров, как бы он этого ни хотел.
Девушка замерла, но не убрала своих рук, державших его.
– Что вы знаете?
– Дарья Семеновна вам ничего не объяснила?
– Про Веронина? Мне очень жаль, но через несколько часов я избавляюсь от опеки. Навсегда. Вы не забыли, что у меня завтра день рождения? – кокетливо спросила она. – Пусть это будет последний мой день рождения, и я не встречу следующий, но хоть один день я буду свободна… Только не дарите мне подарок… Особенно хороший. За часы до смерти мне будет обидно…
– А больше она вам ничего не рассказала?
– Тетушку как подменили… Только плачет и от меня не отходит ни на шаг. Еле выпроводила ее…
– Марго… – начал Ванзаров и понял, что не сможет сказать то, что должен, никакая сила его не заставит. – Марго… Я знаю, что… завтра все будет хорошо. Я вам это обещаю. Больше не о чем беспокоиться.
– Вы нашли убийцу?
– Нашел…
– А противоядие?
– К утру будет готово…
– Так, значит… – Марго радостно охнула… – завтра я получу свое наследство! Я смогу им владеть!
– А противоядие?
– К утру будет готово…
– Так, значит… – Марго радостно охнула… – завтра я получу свое наследство! Я смогу им владеть!
– Сможете, – сказал Ванзаров.
– Мамин дар станет моим! Какое чудо! Какой подарок на Рождество! – В порыве она обвила его шею и жарко поцеловала в губы. Губы ее были сухими и терпкими, как полынь. – Ванзаров, понимаете, что это значит?
Понимал он значительно лучше, чем хотел бы. Только не мог этого сказать.
– Марго… – начал он.
Она зажмурилась и замотала головой.
– Не хочу, не хочу сейчас ничего слышать, ни плохого, ни хорошего… Пусть все случится завтра…
Ванзаров не возражал: завтра так завтра. Оно и к лучшему.
– Завтра… Завтра… Остались считаные часы, когда стрелка перейдет рубеж двенадцати, и в моей жизни начнется волшебство, – шептала она, положив голову ему на грудь. – Ванзаров, Ванзаров… Тетушка назвала меня ведьмой, не верьте, я совсем другая… Я так ждала этого часа… Я так хочу любить… Какую счастливую жизнь я жду…
Пытка оказалась ему не по силам. Ванзаров чуть не прокусил себе губу. Марго что-то почувствовала, отстранилась.
– Что с вами? – Она опять заглядывала ему в глаза, глубоко и настойчиво. – Вас что-то тревожит? Почему вы так напряжены?
– День выдался суетный – ответил он. – То бегаешь, то таскаешь, совсем чувства притупились… Несу всякий вздор…
Марго крепко сжала его ладонь в своих, сильных, но нежных.
– Когда-то давно я загадала желание: если встречу полночь своего совершеннолетия с кем-то, то проведу с ним всю жизнь…
– Я не верю в колдовство, – сказал Ванзаров, вытягивая из себя последние жилы. – Мой опыт говорит, что сильно приходится жалеть, когда желание сбылось.
Марго тряхнула своими черными волосами, как гривой дикой кобылицы.
– Мне все равно… Может, я в самом деле ведьма, кто знает? – Она улыбнулась загадочно и зовуще, от чего у бедного Ванзарова похолодело на сердце. Куда только делась вся сила и броня. – Я решила: эту полночь мы встретим вместе…
– Это решительно невозможно… – пытался сопротивляться он.
Она не слушала, прижала к себе.
– И всю ночь. До рассвета… Пока мои ведьмины чары имеют власть… Я так хочу… Боишься меня, Ванзаров?
Частный сыщик, чиновник сыскной полиции (в отставке), гроза злодеев и гордость Департамента полиции, понял, что бороться с неизбежным сил у него нет. Как не способен разум победить животный инстинкт, как бы он ни старался.
Ночь так ночь…
Блокнот
для развлечения господ азартных читателей
Проверьте свое мастерство читателя, прежде чем перевернуть эту страницу. Ответьте на вопрос: кто убийца? И делайте ставки (в алфавитном порядке):
☐ Лотошкин
☐ Марго
☐ Меркумов
☐ Могилевский
☐ Стрепетов
Правила пользования:
1. Отметьте понравившийся персонаж.
2. Запомните.
3. Не подглядывайте до конца книги.
4. За каждого угаданного преступника начислите себе одно очко.
(Примерные результаты суммы верных ответов:
До 5 очков – вы способны стать чиновником полиции
До 3 очков – вы подаете надежду
До 2 очков – вы гений сыска
До 1 очка – да вы Ванзаров?)
71
Настало утро. Солнечное, чистое, с голубым до прозрачности небом. Рождество. Искрились снежинки в морозном воздухе. Радость пришла в мир.
Ванзаров не стал дожидаться положенного часа. Жильцы пансиона были вызваны в столовую в девять утра. Кажется, все они спали в одежде. Дамы и господа были неопрятны, не чесаны, с серыми, опавшими лицами. Даже лощеный бельгиец выглядел помятым яблочком. Только Францевич был в приподнятом настроении. За ночь Лебедев выправил его руку. И отчасти голову. Ротмистр был восхищен столь почетным знакомством. Марго сияла. Сияние это было мучительно. Вошел Могилевский с подносом, полным чашек.
– Господа, попрошу внимания! – Ванзаров был строг и официален. – Господину Лебедеву удалось установить, что за яд был в бутылках вина. За ночь он изготовил противоядие. Прошу выпить лекарство…
Уговаривать не пришлось. К чашкам припали с жадностью и наслаждением. Только Марго пила, чуть пригубив, хитро поблескивая глазами.
– Какое счастье! Это просто чудо, – сказала Дарья Семеновна, испив до конца. – Я чувствую, как жизнь возвращается…
– Еще бы ей не возвращаться, – тихо пробормотал Лебедев.
– Что там Могилевский заварил? – прикрыв рот, спросил Ванзаров.
– Успокоительный чай, что же еще. Не проще было сказать правду?
– Правду никто слушать не станет. Людям нужно чудо. Они его получили, не о чем жалеть.
– Тоже мне чудо: эффект плацебо, – буркнул Аполлон Григорьевич. – Шарлатанство и жульничество ваше.
– Может, и жульничество, – согласился Ванзаров. – Зато скольких к жизни вернули… Итак, господа… – он снова повысил голос, – …теперь, когда угроза миновала, позвольте важное сообщение. С данной минуты особое полицейское управление отменяется, власть возвращается к администрации… – жестом он передал ее доктору, который этого хотел меньше всего. – Сыскная полиция благодарит вас за помощь и ценит жертвы, принесенные вами…
– Позвольте! – повысил голос Игнатьев, несколько постаревший за ночь. – Это значит, что убийца найден?
– Совершенно верно, Владимир Петрович.
– Тогда представьте его нам.
– Рад бы, да не могу.
– Почему? – не отставал нотариус.
– Ночью ему удалось бежать.
Навлоцкий, полный новых сил, вскочил и осмотрел столовую.
– А где камердинер и этот актер?
– Господина Меркумова больше нет, – сказал Ванзаров.
– Лотошкин! – закричал Навлоцкий, хлопнув себя по колену. – Он, гад! Ну, точно, кому же еще! Ох, попадись он мне…
– Что с актером, Родион Георгиевич? – не унимался Игнатьев.
– Вы слышали мой ответ.
Месье Пуйрот, расцветший, как майский бутон, пробрался к Францевичу.
– Что он говорит? – по-дружески спросил он.
– Говорит: убийца скрылся в ночи, – ответил ротмистр и подмигнул.
– Oh, mon Dieu! – Усики-стрелки взмыли вверх. – Какая неприятность. Кто же он?
– Камердинер, Лотошкин.
– Loto-sh-ki-en… – попробовал бельгиец имя на вкус. – Именно так и должен называться настоящий преступник. Чудовищное имя! Благодарю вас, друг мой…
Францевич был сегодня сама любезность, наверное, праздник подействовал.
– Господа! – Ванзаров повысил голос. – Прошу еще минуточку внимания! Сейчас доктор Могилевский угостит нас завтраком для подкрепления сил, после чего у меня будет еще одно важное сообщение.
– Вроде всех убили, кого можно, только мы выжили! – Навлоцкий ожидал смеха, но шутка оказалась не ко времени. Слишком рано для шуток.
– У меня есть поручение, которое я должен выполнить. Вас, Иван Иванович, оно тоже касается.
– Ну, раз поручение… Так давайте завтракать скорее! А то умру от голода! – И Навлоцкий засмеялся смехом здорового человека, который собрался жить долго и счастливо.
В столовую внесли простую еду, о которой Могилевский успел распорядиться. Многим завтрак показался вкусным, как никогда. Его нахваливали в голос, особенно старался Стрепетов. Он все поглядывал виновато, но Ванзаров не удостоил его вниманием. Он вообще не притронулся к еде. Как ни толкал его локтем Аполлон Григорьевич. Друг его казался странно спокоен. Будто готовится к прыжку в пропасть. Или к чему-то чрезвычайно важному для всей его жизни, как, например, предложение руки и сердца. Кто знает, что у этого гения вертится в голове? Эту тайну Лебедев так разгадать и не смог, как ни старался.
72
Записная книжка Г. П.
Дорогая Агата! Ну, вот и настал тот счастливый миг, когда я могу побаловать вас развязкой. Вы, конечно, обставите это всякими недомолвками и маленькими тайнами, но я не последую вашему примеру. А буду действовать как подобает настоящему полицейскому. Я просил собраться всех жильцов пансиона рано утром, еще до завтрака, когда человеческий организм менее всего способен сопротивляться, не вполне отойдя от сна. Господа с заспанными лицами расселись в гостиной, кто где смог. Я начал издалека, упоминая каждого из присутствующих и разбирая, насколько он (или она) мог или не мог быть убийцей. Не буду приводить здесь доводы, чтобы не утомлять вас, моя дорогая. Скажу лишь, что каждый из сидящих передо мной имел мотивы и причины желать смерти мистеру Маверику. Однако кто же из них совершил это преступление?
И тут я применил излюбленный свой прием, столько раз выручавший меня: я сделал парадоксальный вывод. Я сказал, что все, кто находится здесь, оказались здесь не случайно. У каждого из них своя роль в одной большой игре. Цель этой игры – состояние мистера Маверика. Они искусно меняли маски, составляли сложные комбинации и почти добились своего. Если бы я случайно не оказался здесь, их план, безусловно, сработал бы. Я заявил, что готов обвинить всех в тайном заговоре с целью завладения наследством и убийства. Но у каждого заговора есть своя голова. Есть тот, кто все придумал, назначил роли и осуществил. Сказав это, я понял, что попал в точку. В гостиной царила напряженная тишина. Как вы знаете, дорогая Агата, я стою на страже закона в своей стране. В этой, чужой, мне нужно было лишь исполнить поручение. В таких резонах я и действовал. Я подошел к тому, кто был мозгом и главой всего этого хитро задуманного преступления, и, глядя прямо в глаза, предложил сделку: я полностью забываю обо всем, что здесь произошло, при условии, что вещь будет мне возвращена немедленно. Сейчас я вернусь в свой номер. И хочу, чтобы через пять минут у меня на столе оказалось украденное. В таком случае я забуду о преступлении куда большем. Милая барышня Марго обладает исключительным характером. Не хотел бы я столкнуться с ней в каком-то деле. Но и она не смогла устоять. Взглянув на меня, она тихо ответила согласием. Этого мне было достаточно. Как ни печально, милая Агата, но эта победа не доставила мне удовольствия. Преступник был силен, но я не только карающий меч закона, я живой человек и джентльмен. Как человеку, мне было тяжело сознавать, какую боль я принес этому милому и преступному созданию…