Утром меня разбудил телефонный звонок.
– Спишь? – деловито осведомился Костин.
Я зевнула.
– Уже нет!
– Полдесятого на часах, – возмутился Вовка. – Все давно на работе. Чем ты ночью занималась?
Я почему-то стала оправдываться:
– Вечер получился длинным. Сначала побеседовала со Светланой Иосифовной, затем с Юлей, а потом приехала домой и трепалась с Максом.
– Он уже вернулся из Питера? – обрадовался Вовка. – Привез мне сушеного кальмара?
– Зачем он тебе? – удивилась я.
– Съесть! – воскликнул Костин. – Под пиво милое дело.
– Полная глупость тащить из другого города то, что продается в Москве почти на каждом шагу, – укорила я приятеля.
– А вот и нет! – заспорил он. – Между питерским и московским кальмаром такая же разница, как между тобой и мной.
– В обеих столицах не водятся головоногие, твою любимую закуску поставляют из-за границы, – остановила я гурмана. – Макс пока не вернулся, мы общались по скайпу.
– А-а, – поскучнел Костин. – Понятненько. Рассказывай, что разузнала у Нелидовой.
Я в сжатом виде изложила приятелю суть бесед с матерью и гражданской женой скрипача, затем велела:
– Найди среди знакомых Евгении эту Алину Викентьевну. Учитывая вопрос Ковалевой: «В школе беда?», я предполагаю, что она – преподавательница гимназии.
– Интересное кино, – протянул Вовка. – Сначала Алина Викентьевна приходит к Жеке, причем, если верить Юлии, незадолго до трагедии. Потом она возвращается в квартиру Ковалевой, ты стала свидетельницей, как дама вошла в подъезд в розовых босоножках и ушла из него в туфлях, которые стояли в прихожей у Жеки.
– Думаю, обувь «Яковини», волшебным образом появившаяся на подставке, была принесена Алиной Викентьевной в пакете! – воскликнула я. – Дамочка знает, где Жека хранила запасные ключи, она отпирает дверь, снимает розовые босоножки, достает из полиэтиленового пакета серо-голубые «Яковини», ставит их на решеточку, надевает очень похожие по цвету и форме синие туфли с кожаным бантом, те самые, что я видела, босоножки запихивает в пакет и уходит, не забыв тщательно запереть дверь и вернуть связку в щиток.
– Похоже на бред, – оценил мои слова Владимир. – За фигом такой ерундой заниматься?
Я накинула на голые плечи халат.
– Сергей – медвежья голова рассказал мне…
– Кто рассказал? – изумился Костин.
– Прости, – засмеялась я. – Сергей Неписайло, муж писательницы Нечитайло, жалуясь на свою тяжелую судьбу, выдал историю про журналиста, который, уходя, надел новые ботинки хозяина, а свои старые оставил. Сорок второй размер не редкость. То ли папарацци спутал штиблеты, то ли решил поживиться.
– Лампудель, – нежно произнес Вовка, – ты переутомилась, извини, что тебя разбудил. Ложись, покемарь еще часок-другой. А то ты несешь чушь! Писайло, читайло, голова с ушами!
Я разозлилась:
– Слушай внимательно! Я в полном порядке. Думаю, Алина Викентьевна в среду затеяла в доме Ковалевой скандал. Страсти накалились до предела, по какой-то причине женщины здорово поругались. Алина бросилась в прихожую, впопыхах сунула ноги в серо-голубые туфли и убежала. Размер у хозяйки дома и гостьи оказался одинаковый, цвет обуви похож, форма тоже – классические лодочки на небольшом каблуке, вот декор разный, но Алина так разнервничалась, что не обратила на это внимания.
Слегка остыв, она осознала ошибку и решила совершить обратный обмен. В пользу моей версии говорят и показания старушки Людмилы Алексеевны. Она спросила у Алины: «К кому вы идете?»
А та, вместо того чтобы спокойно назвать номер квартиры, нахамила чрезмерно бдительной пенсионерке. Почему? Не хотела называть фамилию Ковалевой? Вероятно, и это тоже, но давай вспомним про токсин, которым пропитаны «Яковини». Думаю, гостья находилась на грани истерики, с трудом владела собой. Во второй раз Алина встретилась со старухой в подъезде, уже спустившись из квартиры Жеки. Людмила Алексеевна не удержалась и пробурчала вслед незнакомке: «Вот, ходят, грязь таскают».
Обычное стариковское брюзжание, на которое нормальный человек не реагирует. Но Алина бросается на старуху и пытается ее задушить. Я сидела на детской площадке и видела, как она с багровым потным лицом вылетела во двор. Думаю, она стала жертвой яда, который вызывает припадки немотивированной ярости. Вспомним Жанну, которую отрава толкнула на самоубийство, Женю, почти потерявшую при встрече со мной человеческий облик, и станет понятно: моя версия о нечаянном обмене лодочек правильна.
– Жанна пользовалась туфлями около месяца, Евгения их носила в течение двух недель, – возразил Вовка, – а Алину яд сразу подкосил?
– Варвара Павловна Пискунова, кандидат наук из лаборатории, где изобрели «Кобратин», рассказывая о яде медуз, уточнила: «Он на всех действует с разной скоростью. У людей разная иммунная система, вес, заболевания, если на коже есть язвочки, ссадины, царапины, токсин очень быстро проникнет в кровь», – напомнила я. – Вероятно, Алине хватило часа, чтобы подорвать здоровье. Мы обязаны как можно скорее найти ее и рассказать о яде. К сожалению, вылечить Алину нельзя, но она будет принимать успокаивающие средства. И еще! Людмила Алексеевна видела на указательном пальце грубиянки черное пятно и уверена: та бухгалтер, а отметина на руке возникла из-за пересчитывания большого количества купюр. А школьница Лиза, мать которой пыталась вымогать у Евгении миллион за мифическое изнасилование дочери, рассказала мне о тетке, которая устроила Севе в клубе скандал. По словам Елизаветы, незнакомка была «старухой сорока лет, одетой, как тупая училка». Так вот, по свидетельству девочки, скандалистка была грязнуля, у нее на указательном пальце темнело пятно.
– Это была Алина Викентьевна, – сделал вывод Костин.
Я вскочила с кровати.
– Молодец. Давай найди список сотрудников гимназии Ковалевой, я абсолютно уверена, что нужная нам особа окажется там.
– Полагаю, Михаил хорошо знаком с Алиной, – предположил Костин, – лучше спросить у него.
– Замечательное предложение! – воскликнула я. – Ты забыл, что Миша пребывает в состоянии шока? Он отказывается с кем-либо общаться.
– Уже нет, – возразил Костин, – поэтому я и позвонил тебе. Из больницы сообщили: муж Жеки хочет побеседовать с тобой. Ни с кем другим, исключительно с Лампой.
– И ты молчал? – закричала я, кидаясь к шкафу.
– Выслушал сначала твой рассказ, – обиделся Вовка, – ты ведь страшно злишься, если тебя прерывают. И еще новость. Мне сообщили, что Сева ненадолго пришел в себя, говорить он пока не может, но, вероятно, выкарабкается.
Я швырнула телефон в кресло и со скоростью молодой лани понеслась в ванную. Людям свойственно приписывать свои собственные эмоции окружающим. Это Костин возмущается, если кто-то пытается вставить словечко в его излишне затянувшийся монолог. Я же кротка аки агнец, мне и в голову не придет метать молнии.
Глава 34
– Вы к Михаилу? – спросила медсестра, сидевшая на посту. – Помню вас, вы заглядывали недавно. Поосторожней с ним, не нервируйте его.
– Мише стало хуже? – испугалась я. – Утром от вас звонили и обрадовали, что он в норме.
Медсестра кивнула:
– Правильно. Его реабилитировала хорошая новость. Сегодня утром Михаилу сообщили, что сын очнулся, был в сознании некоторое время. Отец вроде сначала ничего не понял, но через час позвал меня. Я вошла в палату, и больной вполне разумно стал общаться. Положительные эмоции исцеляют.
– Побеседую с Мишей и пойду к Севе, – обрадовалась я.
– Вас к Ковалеву пока не пустят, – остудила мой пыл медсестра, – он в реанимации. И парень ничего не расскажет.
– Только что вы сказали: Всеволод в сознании, – напомнила я.
Собеседница кивнула:
– Сейчас его погрузили в сон. У парня перерезаны голосовые связки, речь отсутствует.
– Она восстановится? – с надеждой спросила я.
– Никто ничего не обещает, – с неохотой ответила женщина, – я не врач. Авось все обойдется, но может, и нет. Долгое это дело, восстанавливаться после такой травмы.
Когда я вошла в палату, Миша полулежал на кровати с книжкой Милады Смоляковой в руках.
– Тебе лучше? – забыв поздороваться, воскликнула я.
– Физически да, – протянул Михаил, – а так нет. Сделай одолжение, налей мне воды. Медсестра поставила бутылку на подоконник, а не на тумбочку.
Я плеснула минералки в стакан и подала ему. И тут же ощутила резкий запах одеколона с сандаловыми нотами, на мой взгляд, слишком тяжелого.
– Ты должна меня понять, – мрачно сказал Миша, – и не осуждать. Я видел, как Женя выпрыгнула. Вбежал в комнату, а она уже стояла на подоконнике. Надо было броситься к ней, но я растерялся. На полу в луже крови лежал Сева, я подумал, что он умер.
– Физически да, – протянул Михаил, – а так нет. Сделай одолжение, налей мне воды. Медсестра поставила бутылку на подоконник, а не на тумбочку.
Я плеснула минералки в стакан и подала ему. И тут же ощутила резкий запах одеколона с сандаловыми нотами, на мой взгляд, слишком тяжелого.
– Ты должна меня понять, – мрачно сказал Миша, – и не осуждать. Я видел, как Женя выпрыгнула. Вбежал в комнату, а она уже стояла на подоконнике. Надо было броситься к ней, но я растерялся. На полу в луже крови лежал Сева, я подумал, что он умер.
– Он жив, – быстро сказала я, – ему лучше, он пришел в себя.
– Мне уже сообщили, – кивнул Миша. – Но в тот момент я решил, что сын мертв, на горле ведь была открытая рана. Я закричал, а Женя рухнула вниз. Наверное, я сумбурно говорю.
– Все нормально, – сказала я. – Жека сама прыгнула?
– Да, – подтвердил Миша, – а я… не помню, что делал… вроде кинулся к Севе, а может, нет. Помчался вниз, попытался поднять Женю…
Михаил замер.
– Говори, говори, – попросила я.
Он отбросил книгу.
– Какая разница, что я делал тогда. И я там был не один, в квартире присутствовала учительница химии из нашей гимназии! Алина Викентьевна Буронская.
– Очень интересно, – сказала я. – А почему она?
Михаил опустил голову.
– Скажу только тебе! У нас с ней был роман.
Если бы сейчас белый больничный потолок рухнул, я бы удивилась меньше. У Михаила любовница?
– Не может того быть, – вырвалось у меня, – вы с Жекой обожали друг друга!
Миша откинулся на подушку.
– Она любила исключительно Севу, остальных терпела, меня в том числе.
Я уставилась на Михаила. Вероятно, в голове у него до сих пор каша. Выглядит он нормально, а несет чушь. У них с Жекой была идеальная семья!
Лебедев криво усмехнулся.
– Чужая жизнь потемки, за ярким фасадом могут скрываться грязь и плесень. Знаешь, что мне на пятую годовщину свадьбы сказала жена? Она не пила крепкий алкоголь, а тут я ее в ресторан повел, заказал коктейлей, они супруге язык и развязали. Взяла она очередной бокал и говорит:
– Мишаня, спасибо тебе за хорошее отношение к Севе. У меня было несколько претендентов на руку, все более богаты и чиновны, чем ты. Но лишь один не возражал, когда мы шли в кино вместе с мальчиком. Я поняла, ты будешь хорошим отцом, и отказала другим.
Отличная речь! Со мной отправились в загс не потому, что меня любили, а из голого расчета. Мне предназначалась роль заботливого папули.
Вдовец закрыл глаза и замолчал.
– Тебе плохо? – испугалась я.
– Нормально, – с трудом произнес он.
В то же мгновение дверь палаты открылась, в комнату вошла женщина в синем льняном костюме. Увидев меня, она замерла, потом попятилась. Михаил быстро сел, у него сразу появились силы.
– Входи, Алина, знакомься, это Лампа Романова.
Буронская продолжала стоять и молча смотреть на нас. Миша легко встал с кровати, приблизился к Алине Викентьевне, обнял ее за плечи и произнес:
– Мы же договорились! Надо рассказать правду. Если будем откровенны, нас поймут! Долго таиться не сможем, идет следствие. Очень скоро специалисты докопаются до правды. Ни я, ни ты ничего ужасного не сделали. Лучше объясним, как обстояло дело! Сядь!
Михаил подтолкнул женщину к свободному стулу, Алина села и откинула с лица прядь вьющихся волос.
– Вы испачкали палец, – сказала я. – Дать влажную салфетку?
Алина хриплым голосом ответила:
– Нет, я показывала детям опыты, случайно капнула на кожу реактивом, остался некрасивый черный след.
– Ты лучше расскажи про события последних дней, – велел Миша и лег на койку.
Алина беспомощно посмотрела на меня.
– Не знаю, что на меня накатило! Я не хотела! Она закричала, я испугалась… мне стало плохо… затошнило… в туалет… Миша… Сева… ну, как вам рассказать, помогите, пожалуйста! Вы мне не поверите! Я Женю не трогала.
Поскольку Михаил лежал молча, я решила прийти на помощь учительнице химии:
– Алина Викентьевна, я вам верю. Эксперт установил, что Евгения выбросилась из окна сама, но нам необходимо знать, что произошло в квартире в день трагедии. Давайте начнем издалека. Давно у вас роман с Михаилом?
Буронская прижала к груди кулачки.
– Уже три года. Не осуждайте нас, мы не сделали ничего ужасного. Мы любим друг друга, хотим быть вместе, но судьба так сложилась, что пришлось таиться. Миша хороший муж, он жалел жену.
– Господи! Лампа! – вскипел Михаил. – Если б ты только знала! А вот я все расскажу!
Когда Михаил женился на Евгении, он совершенно искренне желал стать Севе хорошим отцом и, конечно, хотел собственных детей. Но Жека все не беременела, и в конце концов Миша тайком отправился к доктору сдавать анализы. Почему он не обвинил в бездетности супругу? У Жени уже был сын, Миша и подумал, что сбой случился в его организме. Но все результаты оказались в норме. После некоторого колебания он показал жене анализы и сказал:
– Сходи к гинекологу, вдруг небольшое воспаление мешает тебе забеременеть?
Она послушно отправилась на прием, и предположение Михаила подтвердилось. У жены нашли какую-то аномалию. Пару лет Жека исправно лечилась, а потом выяснилась правда. Михаил собрался в командировку в Тверь. Он поспешил домой, полез в чулан за дорожной сумкой, начал складывать пожитки и в боковом кармане нашел… противозачаточные таблетки. В поездку Михаил так и не отправился, сказался больным. Когда Евгения вечером вернулась с работы, супруг продемонстрировал ей упаковку. Ковалева разрыдалась и призналась:
– Я совершенно здорова. Но, прости, больше не хочу детей. Не переживу еще одну беременность, я умру. Поэтому купила лекарства и спрятала от тебя, принимаю их тайком.
Похоже, Миша сильно любил супругу. Он простил ей ложь, понял Жеку и более о детях не заговаривал, попытался стать отцом для Севы. Вот только мальчик совсем не был замечательным сыном. Михаил постоянно ловил пасынка на лжи. Севочка врал как дышал, отвратительно учился, хамил родителям, бабушке, педагогам. Сколько раз Михаил пытался взять ремень и выдрать безобразника, но Евгения всегда повисала на муже и говорила:
– Не смей трогать мальчика! В его поведении виновата я, если ребенок совершает ошибки, за них отвечают родители, которые не сумели его правильно воспитать. Бей меня, я причина того, что Сева двоечник и хулиган.
Алина вскочила со стула и пересела на кровать к Мише. Я молча смотрела на них. Людям, а врачам в особенности, надо помнить, что злыми словами можно ранить человека на всю жизнь. Уж не знаю, могли ли капли знахарки столь радикально повлиять на мозг Севы, виновато ли зелье в том, что он вырос настоящим мерзавцем, но вот Жеке педиатр внушила мысль о вине, и с той поры мать тщетно пыталась ее искупить, боялась, что правда о ее желании убить ребенка до его рождения вылезет наружу. Конечно, мне она ничего не сообщила, да и Юлии Ребятовой никогда бы не рассказала о каплях. Из-за токсина Женька впала в ярость и проболталась.
Миша тем временем перевел дух и продолжил.
В подростковом возрасте Сева неожиданно изменился. Он, правда, продолжал плохо учиться, но перестал грубить. Наоборот, в тот период, когда другие тинейджеры делаются невыносимы, Сева превратился в медовый пряник. Жека не могла нахвалиться на мальчика, педагоги в новой школе, куда перевели Севу, были от него в восторге, двойки в дневнике сменились незаслуженными тройками и даже четверками, но отчим знал: парень хитер, он лишь надел маску, понял, что пословица про ласкового теленочка абсолютно справедлива.
Глава 35
– Помнишь Новый год, который мы встречали вместе? – продолжал Миша. – Еще все тогда в снегу вещи потеряли? Костин часы посеял, кто-то кошелек.
– Конечно, – кивнула я, – выпили как следует и пошли на двор снежками швыряться! Идиоты! Так нам и надо!
– Нет, Лампа, – печально произнес Миша. – Ваши вещи украл Севка. Жека его разоблачила, у них состоялся разговор, мне жена ничего не сказала, я случайно их беседу подслушал. Мальчишка матери поклялся, что первый и последний раз на чужое позарился, она его простила и предложила: «Папе мы ничего не скажем, это наше с тобой личное дело, я виновата, что ты собой не владеешь. Это я тебя таким родила».
Отличное заявление! Оно снимало с парня всю ответственность. И я тогда понял: жена – худший образец матери, сумасшедшая клуша, обожающая отпрыска. Ничего хорошего из Севки не получится. И как в воду глядел!
Миша стал перечислять «подвиги» пасынка. На пятой минуте его обличительной речи я не выдержала и спросила:
– Если ты понимал, что представляет собой юноша, почему поддерживал с ним хорошие отношения?
Михаил заморгал.
– Неужели непонятно? Из-за Женьки! Я не хотел рушить семью.
– И завел любовницу! – буркнула я.